Кинорежиссер Андрей БЕНКЕНДОРФ: «Я схватил топор и пошел с ним на Доронину. С перепугу она даже присела, два дня была как шелковая, а потом все началось сначала»

Андрей Бенкендорф был и остается одним из самых востребованных украинских режиссеров — ни в советское время, ни при перестройке, ни сейчас не сидит без работы. И это при том, что от предложений снять очередную картину он чаще отказывается, чем соглашается, и никогда не делает того, чего ему не хочется. Бенкендорф убежден: если материал интересен ему как режиссеру, тогда он не оставит равнодушным и зрителя. Он может снимать кино в любом жанре — ему под силу и криминальный экшн («Снайпер», «Бандитский Петербург», «Европейский конвой»), и классический детектив («К расследованию приступить», «Версия», «Тайна святого Патрика», «Старики-полковники»), и социально-психологическая драма («Работа над ошибками», «Бомж», «Отчим»), и комедия («Хиппиниада, или Материк любви», «Легенда о Тампуке», «Елка, кролик, попугай»). Особое место в его творчестве занимает первая украинская эротическая картина — «Несколько любовных историй» по знаменитому «Декамерону» Боккаччо, где режиссер, ничтоже сумняшеся, раздел несколько известных актеров — Ольгу Сумскую, Виктора Сарайкина и самого Армена Джигарханяна. Последнего — за компанию, потому что как раз у него «ню» в сценарии прописано не было. Именно с легкой руки Бенкендорфа снимавшуюся у него Руслану Писанку начали величать отечественным секс-символом. Несмотря на принадлежность к знаменитой фамилии, Андрей Александрович равнодушен к собственной родословной, но гордится ближайшими «звеньями» в ее цепочке — его мать Эльвира Александровна, будучи актрисой по образованию, долгие годы работала редактором «Голубого огонька» на Центральном телевидении, а сын Егор — известный телевизионный менеджер, президент Национальной телекомпании Украины (НТКУ). Увы, свой юбилей режиссер встречает не в самом праздничном настроении, и на то у него есть причины.

«КОГДА НАДОЕЛО СКИТАТЬСЯ, МЫ С ВОЛОДЕЙ БОРТКО САМИ ПРИШЛИ В МИЛИЦИЮ И СДАЛИСЬ»

- Андрей Александрович, как праздновать будете?

- После 30 лет день рождения уже не праздник. И дело даже не возрасте - как говорится, руки-ноги ходят - и ладно. Чему радоваться-то - что дотянул до этого возраста? Можно, конечно, посидеть за столом, пообщаться с друзьями. Но я их и так часто собираю, без всякого на то повода. А подводить итоги пока не хочу, хотя, наверное, уже и надо. Грустное это дело!

- Не знаю, стоит ли итожить то, что прожил, но можно вспомнить самые яркие истории вашей биографии...

- Ну, тогда надо начинать с детства. Когда нам было лет по 12, мы с Володей Бортко сбежали из дома. Начитались Жюль Верна и Майн Рида, захотелось путешествий в дальние страны - в общем, дурацкой романтики. Мы были гордые, поэтому убежали, не взяв ни копейки денег, только «Атлас мира» прихвати, видимо, чтобы не заблудиться.

Путешествовали в основном на товарняках. Ехали мы из Киева в Одессу, чтобы там сесть на пароход, плывущий в дальние теплые страны. Сначала все шло неплохо, но в херсонских степях мы заблудились - не на ту ветку сели. В той местности в любое время года очень ветрено, а тут еще дело было зимой - в конце февраля и начале марта - так что намерзлись мы на всю оставшуюся жизнь.

Фото УНИАН

- Наверное, еще и голодали?

- В те времена в привокзальных ресторанах на столах всегда лежал хлеб и стояли баночки с горчицей. Мы брали это «угощение» и уходили, никто нас за руку не ловил. Иногда, когда становилось совсем уж невмоготу, просили у взрослых несколько копеек, делали это по очереди: сегодня - Вовка, завтра - я.

- Убеждали, что «сами вы не местные»?

- Плакались, что отстали от поезда. Одеты мы были прилично, лица у нас тоже нормальные, на бродяжек похожи не были. Но «заработать» таким образом все равно удавалось далеко не всегда. Хорошо помню, как одна сердобольная женщина дала нам батон и по 40 копеек каждому - на то время очень даже неплохие деньги. Мы на них купили ряженку и сладкое печенье - ох и пир у нас тогда был!

В общем, пропутешествовали так месяца полтора, а потом еще две недели сидели в детской колонии.

- За что же вас, извините, повязали?

- Мы сами пришли в милицию и сдались - надоело скитаться. Наши родители написали заявление о пропаже, и нас там уже ждали: «А, Бенкендорф и Бортко!». В колонии нам ужасно не понравилось, все там для двух домашних мальчиков было новым и непривычным. А потом приехал Володин отец, который в то время был главным режиссером драматического театра в Одессе, и забрал нас.

- Как вас дома встретили?

- Поначалу спокойно: «Здравствуй! Кушать будешь?». Ну а дня через два уже начались разборки. Родителей можно понять, им, бедным, пришлось несладко - дебилы, что с нас возьмешь!

- Самокритично, особенно если учесть, что речь идет о двух известных современных кинорежиссерах. А вы знаете, в интернете написано, что Владимир Бортко - ваш брат?

С Нодаром Мгалоблишвили (граф Калиостро из «Формулы любви») на съемках картины «Исповедь Дон Жуана», 2008 год

- Он мне больше, чем брат, хотя на самом деле мы с ним не родные. Но так получилось, что с разницей в полтора месяца родились в одном и том же роддоме в Москве, потом уже в Киеве жили лет до 25-ти в одной квартире: мамы наши долго в одном театре - украинском имени Франко - работали. И профессию мы с ним тоже вместе выбирали. Это та редкая дружба, разрушить которую не могут ни годы, ни расстояния. Хотя родители по глупости и пытались это сделать. Они, например, чтобы мы меньше общались, развели нас по разным школам - Вовка учился в 91-й, а я - в 54-й. Но ничего у них не вышло.

- Принято считать, что из школьных отличников в будущем ничего путного не получается. Вы как в школе учились?

- Так скверно, что даже страшно себе представить! Школу я ненавидел, я ведь оканчивал СШРМ (школу рабочей молодежи), которую называю учебным заведением для дебилов. Но и ее программу одолел с большим трудом. После восьмого класса поставил родителей перед фактом: я бросаю школу и иду работать. «Ладно, - неожиданно согласились они, - но тогда устраивайся на завод». Как потом выяснилось, они так решили схитрить: думали, что завод - это что-то страшное, поэтому я быстренько оттуда сбегу и вернусь в школу. Я действительно проработал там всего два месяца, но не из-за себя, а из-за... отца с матерью.

Рабочий день на заводе начинался в восемь утра, вставать надо было в шесть, а они, которые меня туда по утрам собирали, так рано просыпаться не привыкли. Поэтому очень быстро сломались и разрешили мне поискать другую работу. Так я стал секретарем-машинисткой в Русском музее. Потом работал в геолого-разведочной партии. И только после этого наконец-то пришел на телевидение, где прошел большой путь, освоив все профессии - от осветителя до режиссера.

«МОЕ СОЧИНЕНИЕ ВЫКРАЛИ ИЗ СЕЙФА, ИСПРАВИЛИ В НЕМ 22  ОШИБКИ, НО НЕСКОЛЬКО ВСЕ ЖЕ ОСТАВИЛИ, ЧТОБЫ МОЖНО БЫЛО ПОСТАВИТЬ ТРОЙКУ»

- Как вы считаете, такой путь - снизу вверх - самый правильный в профессии?

С сыном Егором — младший Бенкендорф нынче возглавляет Национальную телекомпанию Украины. «Было две ветви Бенкендорфов, так вот мы, скорее всего, из второй — прямым потомком шефа Третьего жандармского управления я не являюсь»

- Наверное, бывает по-разному, но мне знание профессий, смежных с режиссерской, очень помогало. Когда, окончив институт, я снимал свое первое кино, с молодым режиссером многие пытались хитрить - и «светляки», и звукорежиссер. Но я-то все их уловки знал, поэтому только посмеивался: «Ребята, не надо!». Правда, современной техники я не знаю и отношусь к ней с ужасом.

- С такими знаниями в институт вас приняли с распростертыми объятиями?

- Да, но только со второго раза. В первый меня не взяли, потому что я сделал какое-то невероятное количество ошибок в сочинении - безграмотен был до ужаса! Второй раз я поступал на курс к Виктору Илларионовичу Ивченко, которому очень понравился. Перед сочинением ко мне подошел его ассистент и спросил: «Как ты пишешь?». - «Плохо», - честно признался я. «Тогда пиши мало», - посоветовал он. Позже я узнал, для чего это было нужно: оказывается, мое сочинение выкрали из сейфа, исправили в нем 22 ошибки, но несколько все же оставили - чтобы можно было натянуть тройку. Более того, поскольку мне не хватало баллов, Ивченко специально для меня устроил коллоквиум, на который меня вызывали два раза и в результате поставили еще 11 балов. А за какой-то экзамен, кажется, за историю, я получил четверку, а Ивченко исправил ее на пять. В общем, скандальная была история.

- Эти манипуляции стали достоянием общественности?

- На курс брали всего четыре человека, не удивительно, что все абитуриенты вели учет не только своих, но и чужих баллов. Вышел ассистент Ивченко и говорит: «Кто не получил экзаменационный лист, может считать себя студентом!». Мне лист не дали, но я все-таки переспросил: «А я?». Ассистент посмотрел на меня, как на тупого, и уже с нажимом повторил: «Кто не получил экзаменационный лист, может считать себя студентом!». Но тут ребята, которые со мной поступали, начали подсчитывать мои баллы: «Ты не мог поступить, наверное, они что-то перепутали». Пришлось мне идти в приемную комиссию и спрашивать, где мой экзаменационный лист. «Ты что, - повернулся Ивченко к своему ассистенту, - ничего ему не сказал?».

- То есть вас тянули из всех сил, а вы еще и сопротивлялись. В институте вы учились лучше, чем в школе?

- Тут я стал почти отличником, в дипломе у меня было всего две четверки: по английскому и - теперь об этом можно говорить с гордостью - по истории КПСС.

С Арменом Джигарханяном. «Я Армена Борисовича люблю, и он меня вроде бы тоже» Фото УНИАН

- Если не ошибаюсь, о вашей первой картине хорошо отозвался главный партийный рупор - газета «Правда». За какие такие заслуги?

- Телевизионный фильм «Мой генерал» я снимал по книге Альберта Лиханова, на экран он вышел 9 Мая, и в «Правде» о нем появилась маленькая заметочка: «Показали хорошее кино». Буквально несколько строчек. Но в то время это было елки-палки что такое! Передо мной были открыты все двери: снимай что хочешь. И я, свято уверенный в том, что все знаю, умею и вообще замечательный режиссер, взялся за комедию «Поезда через город» со знаменитым Владимиром Басовым в одной из главных ролей и тут же обгадился - фильм был откровенно неудачным. Тут уж пришлось читать о себе не самые лучшие отзывы.

- Вас вообще больше ругали или хвалили?

- Мне грех жаловаться, я был довольно успешным режиссером. Получал награды на фестивалях, причем не только в Союзе, но и за границей - в Италии, Испании. Правда, в то время все призы и прилагающиеся к ним деньги забирало себе государство, но что было делать - тогда существовал такой порядок. По-настоящему меня ругали - и правильно делали! - только за одну картину - «Капель» с Татьяной Дорониной в главной роли.

«ИНОГДА СТАВЯТ ПЕРЕД ФАКТОМ: ДЕНЬГИ НА КИНО ДАДУТ, ЕСЛИ В НЕМ БУДУТ СНИМАТЬСЯ ТЮТЬКИН С МУТЬКИНОЙ»

- У вас ведь с ней все было очень непросто - однажды чуть до смертоубийства не дошло...

- В том, что наши отношения не сложились, была и моя вина. Я был молодой, нахальный и, чего греха таить, глуп как пробка: вызвал на пробы сразу двух народных актрис - Татьяну Доронину и Зинаиду Кириенко. И эти две львицы схлестнулись! Все бы ничего, но у каждой была серьезная поддержка: у Кириенко - Совет министров, у Дорониной - ЦК партии.

Каждое утро у нас с директором киностудии имени Довженко начиналось с того, что мы стояли на ковре либо там, либо там. Потом директору это надоело, и он мне сказал: «Ты разберись, в конце концов, кого собираешься снимать!». Я выбрал Доронину - прекрасную женщину и мощную актрису с ужасно тяжелым характером. Закончилось это для меня тем, что картину снимал не столько я, сколько она.

- Как так вышло?

- По отношению к ней я как-то сразу занял унизительную, даже лакейскую позицию: «Чего изволите?». Помню, как в первый съемочный день вся киностудия сбежалась на нее посмотреть. Доронина очень тихо (она вообще почти не повышает голос), но твердо спрашивает: «Андрей Александрович, кто эти люди? Скажите, чтобы они ушли». В тот раз она, вообще-то, была права, но эта ее привычка давить и диктовать сказывалась во время съемок во всем. Например, у нее на грим уходило ежедневно по четыре часа. Потом-то я понял, что красивая женщина, которой тогда было уже за 40, просто очень требовательно относилась к своему отражению в зеркале. Но на съемках ужасно нервничал: время идет, солнце уходит - снимать надо!

А какая у нее сильная энергетика! После проб захожу к гримерше, а ее всю трясет - зуб на зуб не попадает. Спрашиваю: «Доронина тебя обидела?». - «Наоборот, - говорит, - очень ласково разговаривала». - «Так что с тобой?» - «Сама не знаю». Захожу в костюмерную, художник по костюмам бьется в истерике. Не удивительно, что меня она подавила и съела - просто «хрум», и все. Довела до безумия - мне казалось, что и я пропадаю, и картина пропадает. Однажды схватил что под руку попало (а это был топор) и пошел на нее. Она с перепугу даже присела и два дня была как шелковая, а потом все началось сначала. Я к ней как к актрисе отношусь с большим уважением, но больше мы вместе никогда не работали. Хотя, может быть, сейчас и позвал бы ее в свою картину - в отместку.

- Все это тем более странно, что со многими снимавшимися у вас актерами вы подружились...

- По-настоящему трогательные отношения у меня сложились с Арменом Джигарханяном. Мы познакомились, когда я снимал детектив «К расследованию приступить». Я Армена Борисовича люблю, и он меня вроде бы тоже. Недавно он праздновал свой юбилей, звал меня, а я не смог поехать - заболел. Так он, видимо, обиделся и не звонит, ну и я пока помалкиваю - мы оба затаились.

А вообще я со всеми актерами в хороших отношениях. И секрет тут прост - я их очень люблю и понимаю, что профессия у них не сахар. Но это применительно только к настоящим профессионалам, а не к полузвездам - сериальным мальчикам и девочкам, снимающимся в каком-нибудь откровенном мыле.

После 200 серий полной ерунды их начинают узнавать на улице, и они думают, что могут называть себя актерами. Вот они мне не симпатичны, я с ними стараюсь не работать. Хотя иногда приходится идти наперекор своим принципам, потому что тебя ставят перед фактом: деньги на кино дадут только в том случае, если в нем будут сниматься Тютькин с Мутькиной. Приходится брать, а что делать?

- Снимать кино стало сложнее, чем в советское время?

- Да я вообще считаю, что сейчас кино нет. Раньше оно выполняло множество разных функций - воспитательную, образовательную, сейчас же тянет только одну - развлекательную, и то с трудом. Причем для этого все средства хороши. И если раньше кино воспитывало зрителя, то сейчас зритель воспитывает кино. «Хочу смотреть, как Петя любит Машу!» - заявляет он. «Но это же слишком просто, - пытаются объяснить зрителю режиссеры, - в кино нужно думать». - «Э нет, - артачится он. - Мне нужно, чтобы на экране что-то мелькало и целовалось или, наоборот, бегало и стреляло. А не сделаете - смотреть не буду». Но ведь тогда не будет рейтинга, а без него не будет и кино.

- И вы не вспоминаете с содроганием печально знаменитые худсоветы, без разрешения которых ни одна картина не могла попасть на экран?

- Во-первых, я никогда особо от них не страдал, поскольку у меня не было задачи снимать какие-то бунтарские картины, разве что так, по мелочи. А во-вторых, в цензуре было много положительного. Чтобы как-то обмануть цензоров, каждый режиссер хотел что-то сказать зрителям и делал это эзоповым языком. То есть мозги у людей работали. А сейчас, когда все разрешено, - снимай что хочешь! - оказывается, что снимать-то и нечего. Поэтому и идей новых нет, сплошные сиквелы и римейки. Иногда, очень редко, появляются действительно хорошие картины типа «Острова» Паши Лунгина, но происходит такое очень редко, а у нас в Украине с этим и вовсе глухо.

Есть сегодня в кино и еще одна беда - исчезают профессии, без которых любой режиссер как без рук. Мне, например, надоело делать сериалы, собираюсь снимать настоящее кино - не телевизионное, а полный метр, историческое. Мне нужны хорошие гримеры, а их нет - сплошные визажисты, которые портретный грим не сделают. Та же проблема с костюмами: дизайнеров много, а пошить исторический костюм некому. Надоел непрофессионализм. Когда видишь в военных картинах девочек в изящных сапожках, мини-юбках и с модельными стрижками, умом можно двинуться.

- Профессия режиссера тоже исчезает - кино у нас сейчас стало продюсерским...

- Все это ерунда! Ни один продюсер не в состоянии снять хорошее кино без режиссера. В кино он - главный человек и единственный, кто знает, что должно получиться в конце.

Говорят, когда Лиознова снимала «Семнадцать мгновений весны», у нее на этой почве даже возникали конфликты с актерами. Они не могли понять, зачем нужен тот или иной кадр - почему нужно просто постоять, улыбнуться и уйти. «А что играть?» - недоумевали они. Приходится объяснять, что ты потом туда-то и туда-то этот кадр вставишь, но все равно всю картину, которая сложилась у тебя в голове, ты никому до конца передать не можешь. Поэтому я всегда считал и считаю, что театр - искусство актерское, а кино прежде всего режиссерское.

А то, чем занимается продюсер, - это не искусство, а зарабатывание денег. Им же что надо? Чтобы ты сделал картину быстро и дешево. Быстро я снимать могу, дешево - нет, потому что дешевизна потом лезет из всех щелей на экране. Но, думаю, в ближайшее время вряд ли что-то изменится к лучшему, в этом смысле я в будущее смотрю без оптимизма.

- Если не секрет, что именно вы собираетесь снимать?

- Как ни странно, хочу делать картину о Тарасе Шевченко. Дай Бог, чтобы все получилось! Меня смущает и раздражает та икона, которую из него сделали, - кто этот мужик в кожухе и шапке? Шевченко был совсем другим человеком - талантливым, по-европейски образованным и абсолютно нормальным - и пил, и гулял, и любил. Да у него в Петербурге были самые дорогие туфли - вот в чем фантастика! А от этого портрета в кожухе козлом воняет. Да, у него были свои проблемы, но задумайтесь, какую блистательную он сделал карьеру: вышел из крепостных, грубо говоря, из грязи, и стал одним из самых блистательных представителей петербургской имперской тусовки. Я как раз и хочу взять этот период его жизни - знакомство с Карлом Брюлловым, выкуп из крепостничества. Правда, у меня есть только кое-какие наметки и идея, до экранного воплощения которой пока далеко.

«УЧИТЕЛЬ ФИЗКУЛЬТУРЫ БИЛ МОЕГО СЫНА КЛАССНЫМ ЖУРНАЛОМ ПО ГОЛОВЕ И ПРИГОВАРИВАЛ: «Я ТЕБЕ ПУШКИНА НИКОГДА НЕ ПРОЩУ!»

- Кстати, об имперской тусовке - у вас в этом смысле фамилия подходящая. Вы из тех самых знаменитых Бенкендорфов?

- Было две ветви Бенкендорфов, так вот мы, скорее всего, из второй - прямым потомком шефа Третьего жандармского управления я не являюсь. Был такой удивительный человек - писатель Виктор Борисович Шкловский, который увлекался историей дворянских родов и, когда я был маленький, рисовал мне какие-то генеалогические древа и рассказывал о моей родословной, но я почти ничего не помню. Вообще, считаю, что пошел не от каких-то древних предков, а от своих мамы и бабушки. Вот их я любил, люблю и буду любить. А все остальное просто не имеет смысла.

- Но пострадать за знаменитого предка вам все-таки пришлось?

- Известно, что шеф Третьего жандармского управления сыграл не последнюю роль в судьбе Пушкина. Так вот, когда мой сын Гоша учился в школе, учитель физкультуры бил его, мою лапочку, классным журналом по голове и приговаривал: «Я тебе Пушкина никогда не прощу!». Пришлось пойти в школу и поговорить с ним по-мужски, объяснить, что я ведь тоже могу чего-то ему не простить.

- Сегодня Егор руководит Первым национальным каналом. Вы им довольны?

- Гошкой горжусь - он гениальный администратор. И я так говорю не потому, что он мой сын, а потому, что так и есть: Егор - человек, который многое делает из ничего, из воздуха. Видимся в последнее время по причине его занятости не очень часто, но, слава Богу, есть телефоны - общаемся.

Когда-то он начинал у меня на съемочной площадке администратором, теперь помогает снимать. Еще у меня есть внучка Соня (ее назвали в честь Софии Киевской), ей почти два года - ходит, лопочет что-то. Правда, меня возмущает, что она до сих пор еще лысая и лопоухая, но я уверен, что она станет умницей и красавицей, ведь ее родители - Гошка с Юлей - очень симпатичные ребята.

- Вы бы хотели видеть Соню актрисой?

- Прежде всего состоявшимся и счастливым человеком. А актрисой... Да Бог его знает! Только если она сама очень захочет. Профессия-то собачья, для женщины особенно - тяжелая, зависимая. С другой стороны, все женщины - актрисы, других я просто не знаю.

- Вас знают как человека мягкого и интеллигентного, но для того, чтобы довести вас до бешенства на съемочной площадке, достаточно...

- ...сесть на мой специальный режиссерский стульчик! Даже если он в течение всей смены стоит пустой. Все кинематографисты мира знают: садиться на режиссерский стул - плохая примета, и в моем случае она всегда стопроцентно срабатывает. Однажды наш художник, пожилой уже человек, устал и решил на нем отдохнуть. Я ему говорю: «Шамкет, встань, будет какое-то несчастье!». Он не поверил. Тут откуда ни возьмись дунул сильный ветер, и все горшки и вазочки, которые художник набрал в магазинах напрокат для съемок, попадали и превратились в черепки. Мы влетели на большие деньги. Он мне тогда сказал: «Я теперь на ваш стульчик даже смотреть не могу!».

Однажды мы снимали на корабле, и, после того как кто-то плюхнулся на мой стул, по всей пленке пошла царапина - день работы коту под хвост. А актрису, которая на нем посидела буквально пару минут, в тот же день изнасиловали. И ведь каждый раз всех предупреждаю: «На этом стуле сидеть нельзя!», но все равно находится человек, который пропускает мои слова мимо ушей.

- Не могу отвести глаз от эксклюзивного перстня у вас на пальце - что это за украшение?

- Это старинный перстень с сердоликом. Несмотря на то что со стороны он выглядит дешевой побрякушкой, ему больше двух с половиной тысяч лет. Его нашел на раскопках скифских курганов известный профессор-археолог и подарил моей маме, а уже она передарила его мне.

- И он подошел вам по размеру?

- (Смеется). Представляете, практически с трупа сняли, а сидит на пальце как влитой. Я вообще, как папуас, - люблю побрякушки, особенно антикварные. У меня есть еще перстень с мозаикой XVIII века, но она уже начала рассыпаться, поэтому я его не ношу.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter