Сын кинорежиссера Григория Козинцева доктор исторических наук Александр КОЗИНЦЕВ: «Многие сцены в картинах отца навеяны киевскими воспоминаниями. Через них проходит один и тот же образ — измученного, затравленного человека обступает глумящаяся толпа, обливая его помоями...»

Без малого век назад на киевских улицах, истоптанных сапогами петлюровцев и немцев, белых и красных, штиблетами и туфельками бежавших на юг дам и господ и устремившихся за ними, как чайки за кораблем, актеров, режиссеров, художников, повстречались три мальчишки. В карнавале трагикомических масок они реши­ли, что их призвание — игра, театр, синематограф. Кино и стало их судьбой. Мальчишками были Гриша Козинцев, Сережа Юткевич и Люся Каплер, чьи работы впоследствии (еще при их жизни) были при­знаны киноклассикой. Они с головой бросились в бурливший на площадях и улицах театр народного авангарда, в 1919-м оформляли праздничными плакатами первый красный Первомай на Крещатике, поставили и сыгра­ли первые в своей жизни спектакли по пьесам и с декорациями соб­с­твенного изготовления. Самый успешный и знаменитый из великолепной киевской троицы Григорий Михайлович Козинцев вспоминал город своего детс­т­ва, когда снимал лучшие и последние фильмы — «Гамлет» и «Король Лир». Лет пять назад Александр Григорьевич Козинцев, сын вы­да­ю­ще­го­­ся кинорежиссера, побывал в Киеве и прошел по адресам, связа­нным с детством и юностью отца. Счастье, что эти дома сохрани­лись. Жаль, что на них нет памятных знаков.

«ОДНАЖДЫ В КВАРТИРУ ТЕСТЯ ЭРЕНБУРГА ВОРВАЛСЯ БЕЛОГВАРДЕЕЦ И ЗАОРАЛ: «ХРИСТА РАСПЯЛИ, РОССИЮ ПРОДАЛИ!». ПОТОМ УВИДЕЛ НА СТОЛЕ ПОРТСИГАР И СМЕНИЛ ТОН: «СЕРЕБРЯНЫЙ?..»

Сын кинорежиссера Александр Григорьевич Козинцев — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник отдела антропологии Музея антропологии и этнографии РАН имени Петра Великого (Кунсткамеры), автор более 200 научных работ

- Александр Григорьевич, теперь в здании Киево-Печерской гимназии, куда будущий кинорежиссер поступил в 1913 году, накануне Первой мировой войны, Национальный транспортный университет. Перед входом чудом сохранился с гимназических времен небольшой бюст Пушкина. Многие удивляются: в каких отношениях современный транспорт состоит с великим поэтом? А дом, где жил в детстве ваш отец, удалось найти?

- Да, стоит до сих пор. Это номер 22 по улице Саксаганского (ранее Мариинско-Благовещенской). Я знаю эти адреса благодаря историку Киева Михаилу Кальницкому. Но в этом ли доме отец родился, сказать трудно. Не поручусь даже, что в этом городе...

- Как так? Во всех биографиях написано, что он родился в Киеве.

- Дело в том, что до женитьбы мой дед жил, практиковал как санитарный врач и написал диссертацию в Новозыбкове, уездном городе Черниговской губернии. Знаменит уезд был тем, что производил самое большое количество спичек в Российской империи. В цехах стоял удушливый запах серы. Сохранился акт 1895 года, где санитарный врач Козинцев записал: «Искалеченный рот, омертвевшие челюсти, впалая грудь, подозрительный кашель, дрожание рук, притупленный взгляд - вот эмблема рабочего серно-спичечной фабрики».

С кинорежиссером Леонидом Траубергом Григорий Козинцев работал над знаменитой трилогией о Максиме

В следующем году Михаил (Моисей) Козинцев женился на Анне Лурье, дочери раввина, и произошло это в Киеве, что зафиксировано в свидетельстве об их браке. Очевидно, сначала молодая пара жила по месту службы мужа. Их сын поступил в первый класс новозыбковского училища - он сам упоминал об этом при мне. Но родиться мог и в Киеве. Возможно, бабушка поехала на это время к родителям, а уже потом вернулась к мужу. Спустя несколько лет семья перебралась в Киев.

- Фамилия доктора Козинцева была в Киеве известна?

- Да, он был уважаемым киевским терапевтом и педиатром и практиковал на Большой Житомирской, 19, в клинике под названием «Квисисана», что с итальянского переводят как «Тут выздоравливают». Еще он лечил больных в бесплатной амбулатории при хирургической больнице, построенной меценатом Бабушкиным на Тверской, 7.

Первая супруга Козинцева актриса Софья Магарилл умерла от тифа в 1943-м в возрасте 43 лет

- Во время съемок последнего фильма «Король Лир» Григорий Михайлович вспоминал такие сцены из киевского детства: «Оскотевшие банды белых карателей, петлюровцы в нелепых свитках и маскарадных папахах, свист, улюлюканье, гиканье, выстрелы в ночи». Древняя Британия и Киев начала ХХ века так далеко отстоят друг от друга исторически и географически, а везде одно и то же: любой разлад упорядоченной жизни - и люди сбиваются в «оскотевшие банды». Кажется, режиссеру так до конца и не удалось изжить испуг, полученный в годы Гражданской войны?

Вторая супруга Григория Михайловича Валентина до знакомства с ним была женой режиссера Бориса Барнета

- Впечатления детства, особенно тяжелые, бывают очень стойкими. Человеку нужно материализовать прежние кошмары, чтобы отделаться от них (таковы же истоки сцен жестокости, например, в фильмах Эйзенштейна).

Отцу запомнилось, как по Большой Васильковской толпа вела спекулянта, торговавшего на рынке тухлыми селедками. Люди выбегали из рядов и наотмашь били его по лицу. Лицо, рубашка, селедка - все залито кровью...

Многие сцены в ранних картинах отца - «Шинель», «Союз великого дела» («С.В.Д.») и в более поздней «Дон Кихот» навеяны этими воспоминаниями. Через них проходил один и тот же навязчиво-болезненный образ - измученного, затравленного человека обступает глумящаяся толпа, обливает его помоями. Справиться со своей болью отец мог одним способом - сделав ее зримой и обрушив на ее источник свою ненависть.

Еще в его память врезались трупы расстрелянных во рву недалеко от Киево-Печерской лавры.

А вот эпизод, описанный Ильей Эренбургом. В те годы он женился на старшей сестре Григория Михайловича - Любови Михайловне Козинцевой. Однажды в квартиру тестя Эренбурга - отца Гриши и Любы - ворвался белогвардеец и заорал: «Христа распяли, Россию продали!». Потом увидел на столе портсигар и сменил тон: «Серебряный?..».

Григорий Козинцев, итальянская актриса, супруга Феллини Джульетта Мазина, американский актер Энтони Куинн и Федерико Феллини в римском ресторанчике, 1964 год

«НАСТОЯЩЕЕ ВЗРОСЛЕНИЕ НАЧАЛОСЬ У ОТЦА ЛИШЬ В 40-Х, А ПОЛНОЕ ОТРЕЗВЛЕНИЕ - С СЕРЕДИНЫ 50-Х»

- Но с Киевом у Григория Михайловича были связаны не только мрачные воспоминания?

- Нет, радостные и праздничные тоже. Праздник начался в тот день, когда в гимназию угодил артиллерийский снаряд и всех отпустили по домам на бессрочные каникулы. Занятия больше не возобновились, гимназия прекратила свое существование.

- Поэтому у Григория Козинцева, народного артиста СССР, лауреата двух Сталинских и одной Ленинской премии, призера престижных международных фестивалей, автора трех книг, глубокого знатока творчества Шекспира, оказалось всего шесть классов гимназии?

Анастасия Вертинская в роли Офелии в картине Козинцева «Гамлет»

- Да, с официальным образованием дело у отца обстояло не очень хорошо. С неофициальным - лучше. В марте 1919 года они с сестрой Любой поступили в художественную студию известной авангардистки Александры Экстер (это здание на улице Леонтовича, 1 тоже сохранилось).

Любовь Михайловна Козинцева со временем стала профессиональной художницей. У Экстер она и познакомилась с Ильей Эренбургом.

«Смоктуновским отец восхищался как актером, ни на минуту не раскаивался, что пригласил его на роль Гамлета»

- Уехав из Киева, пара жила в эмиг­ра­ции, потом поселилась в Москве, а Григорий Михайлович переехал в Петроград. Они поддерживали отношения?

- Сестру отец горячо любил всю жизнь и очень тяжело переживал ее смерть в 1970 году. Перед Эренбургом преклонялся. Помню звонки в Москву - тогда нужно было соединяться через телефонистку: «Борис 9-34-06, в кредит из частной квартиры». Помню и звонок Эренбурга после просмотра «Дон Кихота». Он сказал отцу, что плакал, - в его устах это было нечто экстраординарное. Да ведь и Бергман назвал этот фильм лучшим из всех, что он видел в жизни. Позже Эренбург подтрунивал над отцом: дескать, борется с гамлетизмом, а сам прекрасно иллюстрирует это явление своими художественными терзаниями.

- Студия Александры Экстер предрешила судьбы многих выдающихся людей. Здесь, например, нашли друг друга Осип Мандельштам и Надежда Хазина, которая впоследствии стала его женой...

«Бедный Йорик, я знал его, Горацио...». Иннокентий Смоктуновский (Гамлет) и Виктор Колпаков (могильщик), «Гамлет», 1964 год

- Отец очень ценил стихи Осипа Эмильевича, восхищался пророческим стихотворением «За гремучую доблесть»...

- ...со знаменитой строкой «Мне на плечи кидается век-волкодав»...

- ...и стихами на смерть Андрея Белого. В поздние годы в голове отца зрел некий (неосуществимый в те годы) замысел, носивший название «Поэт у костра». Это о лагерном костре, у которого мог согреваться Осип Эмильевич.

- Как добропорядочные родители Григория Михайловича отнеслись к увлечению сына авангардом, площадным театром?

- Наверное, почтенному медику художественные и революционные увлечения отца были чужды. Но препятствовать им он не мог, и все пошло своим чередом.

Григорий Козинцев, Анастасия Вертинская и Иннокентий Смоктуновский на съемках «Гамлета»

В среде левой интеллигенции вскоре произошел раскол. Кто-то эмигрировал, кто-то остался. Среди уехавших были те, кто еще недавно верил в возможность гармонии или, по крайней мере, сосуществования художественного радикализма с политическим, - те же Эренбурги, Александра Экстер, режиссер Николай Евреинов. Перед отъездом Николай Николаевич подарил отцу арабский лубок, который до сих пор висит в нашей квартире, - это память о том ярком времени.

- В 14 лет Гриша Козинцев устроился помощником художника в Театр Соловцова (там теперь Театр имени Франко) и участвовал в подготовке декораций к нашумевшему спектаклю режиссера Константина Марджанова «Фуэнте овехуна» по Лопе де Веге...

- Спектакль Марджанова имел такое воздействие на зрителей, что на него приводили красноармейцев перед отправкой на фронт. Режиссер был одновременно комиссаром киевских театров и, когда отец написал пьесы «Балаганное представление четырех клоунов» и «Царь Максимилиан», помог найти подходящее помещение для постановок. Это был подвал гостиницы «Франсуа» на углу Владимирской и Фундуклеевской (ныне Хмельницкого). Там размещалось кабаре «Кривой Джимми», а театр на его сцене назывался «Арлекин».

Олег Даль (Шут), Юри Ярвет (король Лир) и Эльза Радзиня (Гонерилья) в «Короле Лире», 1970 год Фото Fotobank.ua

В труппе «Арлекина», кроме Гриши Козинцева, Сережи Юткевича и Люси Каплера, был еще четвертый - Миша Вакс. Но вскоре он куда-то исчез, и отец потерял его из вида. А через полвека встретился в Испании с польским кинорежиссером Михалом Вашинским, который много снимал в довоенных Польше и Германии, потом работал продюсером в Италии и Испании. Это и был тот самый Миша.

- В названии «Арлекин» чувствуется что-то богемное, «вертинское»...

- Ни в коем случае. Поколение отца презирало и ниспровергало богемность предыдущего. Молодые левые художники считали стилистику предшественников упадочной, отжившей. Их лозунг был: «Даешь искусство народное, площадное, копеечное!».

В «Арлекине» Козинцев, Юткевич и Каплер устраивали кукольное представление с народным любимцем Петрушкой. Отец перестарался в этой роли и сорвал голос на всю жизнь. Люди, не знавшие этого, удивлялись - до чего не подходит его облику такой высокий голос.

- Григорий Михайлович понимал противоречие, заложенное в «антиинтеллигентском» бунте тех, кто сам до мозга костей был интеллигентом?

Похороны Ильи Эренбурга. В первом ряду — вдова писателя художница Любовь Михайловна Козинцева (в центре) со своим братом Григорием, Москва, Новодевичье кладбище, 1 сентября 1967 года Фото «РИА Новости»

- Он много раз повторял, что молодость была самой яркой и счастливой порой его жизни. Я представляю себе отца 13-14-летним мальчиком, для которого старый мир сконцентрировался в образе ненавистной гимназии. Этот мир рухнул, все вышли на волю, на бессрочные каникулы. Детское счастье избавления было таким острым, что верность «веселой звезде 20-х годов» отец сохранил до самого конца. Мне кажется, настоящее взросление началось у него лишь в 40-х, а полное отрез­вление - с середины 50-х.

«ПЕРВАЯ ЖЕНА ОТЦА ИГРАЛА В ЕГО ФИЛЬМАХ ЗЛОБНЫХ МЕРЗАВОК»

- В Киеве все так хорошо складывалось. Почему Григорий Козинцев подался в Петроград и как его отпустили родители?

- Отец вспоминал: «Уехали Экстер, Марджанов, Эренбург. Покинули Киев и все мои товарищи. Вдруг я оказался в одиночестве. Мне показалось необходимым переменить образ жизни, пришла пора учи­ться всерьез». Об отношении родителей к его отъезду он не писал и не рассказывал. Да и что скажешь? Как могли они отнестись к тому, что сын и дочь оставили их в трудное время и уехали навсегда - кто в Питер, кто в Париж? Об этом мне говорила Любовь Михайловна незадолго до смерти, когда я посетовал, что мои родители несколько драматично восприняли мой брак и переезд на другую квартиру в том же городе: «Смешно - а мы-то сами тогда...».

На новом месте отца приютила бабушкина сестра Роза Григорьевна Лурье, которая получила образование в Париже и заведовала в Ленинграде акушерской клиникой. У тети Розы он прожил лет 20. Она и меня на свет принимала.

В Киеве отец взял от Союза работников искусств командировку в Петербургскую академию художеств, а приехав, пошел учиться у Натана Альтмана, с которым сохранил дружеские и рабочие отношения на всю жизнь.

- Работал и с Марджановым, который тоже перебрался в Питер?

- Марджанов в это время руководил Театром комической оперы. Оперетты ставил с безудержной выдумкой и страстью к буффонаде. Он распорядился зачислить отца режиссером студии, но совместная работа не состоялась. Петроградские спектакли Марджанова были по-прежнему красочны и ритмичны, но ощущение чуда, не оставлявшее отца и его друзей в Киеве, исчезло. Тогда-то он, Трауберг, Юткевич, Каплер и Крыжицкий (единственный взрослый во всей компании) создали собственную фабрику эксцентрического актера - ФЭКС. Первой постановкой Козинцева и Трауберга была «Женитьба» Гоголя, которую они превратили в неистовое цирковое буйство.

- После театра «фэксы» штурмовали кино. Все еще немое, в их руках оно вдруг перестало жеманиться и «заговорило» новым художественным языком. И там же, на ФЭКСе, Григорий Михайлович встретил свою большую любовь и первую жену Софью Магарилл. Он рассказывал вам о ней?

- Да, это была очень талантливая актриса. На пять лет старше отца, она пошла учиться в студию ФЭКСа, где преподавали 16-летний Козинцев и 19-летний Трауберг. После окончания учебы Софьи Зиновьевны отец и Трауберг пригласили ее на съемки фильма «С.В.Д.».

- Виктор Шкловс­кий назвал кинофильм «С.В.Д.» «самой нарядной лентой». Это время было расцветом любви Софьи Магарилл и Григория Козинцева?

- Отец очень любил Софью Зиновьевну, но при мне о ней не говорил. Зато о ней мне рассказывала моя няня: до прихода к нам она работала в семье Магарилл и не могла забыть доброту и красоту Софьи Зино­вьевны. При этом в фильмах отца Ма­га­рилл играла злобных мерзавок, ей также ве­ликолепно удалась роль баронессы из «Маскарада» в постановке ученика и друга отца Сергея Герасимова.

- Писатель Сергей Ермолинский, друг Михаила Булгакова, рассказывал, что в эвакуации в Алма-Ате она вместе с подругой ухаживала за ним, заболевшим тифом. Ермолинский выздоровел, а Софья Зиновьевна там заразилась. Григорий Михайлович был рядом с женой в момент ее смерти?

- Думаю, да. 12 октября 1943 года отец написал сестре Любе в Москву, попросил прислать глюкозу, а через три дня Софьи Зиновьевны не стало. Ей было всего 43 года. В его письмах она фигурирует как Макс - видимо, это прозвище произошло от ее фамилии.

- А ведь и Григорий Михайлович едва не умер от тифа. Правда, это было еще в Киеве. Алексей Каплер вспоминал, что однажды ему разрешили навес­тить друга. Гриша был в бреду, но вдруг начал отчетливо декламировать:

Я думал, что сердцу не больно,
А больно - так разве чуть-чуть.
Но все-таки лучше - довольно,
Задуть, пока можно задуть...

Когда болезнь осталась позади, Люся рассказал другу, что он читал стихи Иннокентия Анненского. Но Гриша, пишет Каплер, был страшно удивлен и уверял, что этих строк никогда не знал наизусть и даже не слышал.

- Похоже на вытеснение по Фрейду... Шучу - отец испытывал к психоанализу отвращение. Но в самом деле, с чего бы футуристически настроенному юноше, кумиром которого был Маяковский, любить символистов?

А между тем не только Анненского, но и особенно Блока отец любил всю жизнь. Он увидел поэта в Народном доме незадолго до смерти. Вот как отец это описывает: «Затаив дыхание, я смотрел на его лицо, и мне казалось, что не может быть на свете других таких же прекрасных и печальных глаз».

«ПОСЛЕ ФИЛЬМА СМОКТУНОВСКИЙ СТАЛ ВЕСТИ СЕБЯ МЕРЗКО, ГОВОРИТЬ И ДАЖЕ ПИСАТЬ ОБ ОТЦЕ РАЗНЫЕ ГАДОСТИ И ГЛУПОСТИ»

- А как Григорий Михайлович познакомился с вашей мамой Валентиной Георгиевной?

- Это было осенью 1941 года в поезде, в котором мосфильмовцы и ленфильмовцы эвакуировались в Алма-Ату. Мама тогда была женой замечательного режиссера Бориса Барнета, он их и представил друг другу на свою беду. Она рассказывала, что помнит почерневшее, страдальческое лицо отца на похоронах Софьи Зиновьевны. Мама тогда училась в Вахтанговском училище и во ВГИКе, играла в Вахтанговском театре. А отец вместе с Эйзенштейном вел во ВГИКе режиссерскую мастерскую,

Моя мама, как мне казалось, вполне русская женщина, но почему-то довольно знойного вида (в молодости), с большими черными глазами. Потом выяснилось, что русская кровь в ней была только от матери (моей бабушки), а вот биологическим ее отцом был Юзеф Древницкий - знаменитый в свое время парашютист, отчаянный храбрец, совершивший более 400 прыжков с воздушного шара. Настоящая его фамилия была Швамбаум. Его, 45-летнего человека, и увела моя 17-летняя бабушка от жены и четырех детей.

Трудно представить двух более непохожих людей, чем два мои деда - почтеннейший медик и этот спортсмен-авантюрист. Как бы то ни было, их кровь перемешалась во мне, и отсюда, возможно, все противоречия моей натуры.

- Примерно за год до смерти Софьи Зиновьевны Валентина Георгиевна репетировала в Алма-Ате что-то из классики, и костюмерша принесла ей платье, сшитое на очень худенькую актрису. «Чье это?» - спросила она. Ей ответили: «Это платье Магарилл из «Маскарада». Надела платье - надела судьбу...

- В мае 1944 года после возвращения мамы в Москву у них с отцом начался роман, а в конце 1945-го мама ушла из театра и переехала к нему в Ленинград. Ну а через год родился я.

- Валентина Георгиевна оставила Бориса Барнета, об интересной внешности которого мы можем судить по сыгранной им роли немецкого генерала в его же легендарной ленте «Подвиг разведчика». В своих воспоминаниях она рассказала, что ее первый муж был не только спортивен и красив, но еще и благороден. Когда в 37-м арестовали ее маму Ольгу Ивановну, работавшую секретарем у Виктора Шкловского, Барнет бросился к ее дочери Вале с предложением о помощи. И немедленно в девушку влюбился. А когда хотели арестовать и дочь как родственницу врага народа, он пошел в органы и заявил, что тоже готов стать ссыльным. Благодаря этому Валентину Георгиевну не тронули.

Вашу бабушку арес­то­­вали второй раз в 1949 году. Тог­да она уже была тещей Григория Михайловича Ко­зинцева?

- Да. В дневниках отца, изданных мамой после его смерти, есть запись о том событии. Я жил с бабушкой в домике, который мои родители снимали под дачу на Карельском перешейке. Отцу позвонили из органов и велели срочно забрать меня оттуда: «Мы приехали за вашей тещей».

Он и заплаканная мама примчались и стали свидетелями ареста. «Ничего, - сказала Ольга Ивановна (она до этого просидела 10 лет), - и там люди живут». Она привычно села на заднее сиденье машины между двумя приехавшими. Дочь с зятем увидели ее снова через семь лет, после реабилитации.

- Еще одно удивительное совпадение: ваши родители узнали, что Алексей Каплер жив, когда получили из Воркуты первое уведомление о вручении посылки Ольге Ивановне. На нем была пометка: «Посылку вручил А. Каплер»...

- К Люсе отец сохранял нежные чувства до конца. Наши семьи скрепила беда - Алексей Яковлевич отбывал свой лагерный срок (цена увлечения Светланой Аллилуевой) неподалеку от того места, где второй свой срок мотала моя бабушка.

- Аресты тещи, Алексея Каплера, других друзей, кампания борьбы с космополитизмом, под которую попал в том числе режиссер и соавтор Ко­зи­н­це­ва Леонид Трауберг, а Григорий Михай­лович с риском для себя заступился за него... После соответствующего док­лада Пудовкина он демонстративно не по­дал ему руки. Эти события подтолкну­ли Ко­зин­це­ва, одного из творцов знаменитой три­логии о Максиме - по сути, совет­ской сказ­ки, к пересмотру своих взглядов?

- Эволюция системы... В 30-е годы его поколение еще верило в идеалы юности. Когда уже после хрущевских разоблачений от отца потребовали убрать из «Выборгской стороны» сцену со Сталиным, он отказался: «Я тогда так думал». Но в конце 30-х арестовали и расстреляли его старшего друга художественного руководителя «Ленфильма» Адриана Пиотровского, арестовали и сослали замечательного художника Евгения Енея, работавшего с отцом на всех его фильмах. С годами отцовское от­в­ращение к режиму только усиливалось, но эмигрировать он бы никогда не мог. До такой степени ненависти, как у моей мамы, его отношение к окружающему все-таки не доходило. Помню, как он говорил ей: «Не считай, что там (то есть на Западе) сидит антипод Романова» (о тогдашнем председателе Комитета по кинематографии).

В своей жизни отец снял несколько арифметических фи­ль­мов, прежде чем начал снимать алгебраические. С арифметической линией он прос­тил­ся в середи­не 50-х годов. Это было для него и выздоровлением, и повзрослением, и окончательным обретением собственного голоса. «Дон Кихот» Сервантеса, «Гамлет» и «Король Лир» Шекспира открывали путь к алгебре сущности.

- За два года до «Гамлета» друг киевской юности Григория Михайловича Сергей Юткевич снял «Отелло», а потом вдруг - «Рассказы о Ленине», «Ленин в По­ль­ше» и даже в 81-м - «Ленин в Париже». Кинолениниана была залогом благополучия, но превращала художника в заложника арифметики. Из-за этого их отношения испортились?

- С Сергеем Иосифовичем отношения у отца были близкими до конца 40-х годов, в тяжелые минуты он писал именно ему. Потом произошло охлаждение - друга юности снова потянуло к Ленину тогда, когда отец уже сильно разочаровывался в идеалах молодости. Но «Баня» Юткевича - одна из ласточек кинооттепели - ему очень понравилась, как и «Сюжет для не­бо­ль­шого рассказа».

- Олег Даль, потрясающий Шут из «Короля Лира», записал в своем дневни­ке большими буквами: «День 11.V.73 г. - ЧЕРНЫЙ... Нет ГРИГОРИЯ МИХАЙЛОВИЧА КОЗИНЦЕВА». Воспринял это горе как личное. А как получилось, что сразу после съемок «Гамлета» и много лет спустя другой знаменитый артист - Иннокентий Смоктуновский - очень критично отзывался о Григории Михайловиче?

- Смоктуновским отец вос­хищался как актером. Ни на минуту не раскаивался, что пригласил его на роль Гамлета. Но и вожжи, конечно же, не отпускал ни на минуту. Добиться своего ему было не всегда легко. Помню слова: «Как убедить его (Смоктуновского), что Шекспир писал текст, а не подтекст?».

Но после фильма Смоктуновский стал вести себя мерзко, говорить и даже писать об отце разные гадости и глупости - и тот полностью разорвал с ним отношения. Это был исключительный случай - больше ни с одним актером такого не было.

Он любил очень многих актеров - Толубеева, Скоробогатова, Даля, Радзиню, Волчек, Адомайтиса, Себриса, Мерзина - да всю без исключения труппу «Лира»... Совершенно особой любовью - конечно же, Ярвета. За что? За то, что они замечательные актеры, но не только. Еще и за то, что образовали такую несравненную труппу.

«ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧЕГО Я ЕЩЕ НЕ УТРАТИЛ: СПОСОБНОСТИ НЕНАВИДЕТЬ СВОИ ПОСТАНОВКИ»

- По рассказам ленфильмовцев, режиссер Козинцев был либерален с актерами, например, прощал Олегу Далю его порок - алкоголизм. Но и его острого слова боялись, называли совестью студии. Как в нем все это сочеталось?

- Никакого либерализма, по-моему, не было. Взыскательности - сверх головы, как и любви к тем, кого он защищал. Например, к Андрею Тарковскому. Сколько раз и с какой энергией он отстаивал крамольного и запрещаемого «Рублева» в разных инстанциях и устно, и письменно! «Ходил в церковь, поставил за Вас свечку», - написал ему Тарковский.

К сожалению, Андрею совсем не понравился «Король Лир». Отца это, конечно, очень огорчило, но не обидело. «Дорогой Андрей! - ответил он. - Спасибо за откровенное письмо. Я, к счастью, никогда не считал, что людям, к которым я хорошо отношусь, обязательно должны нравиться мои фильмы... Пишите и снимите прекрасный фильм».

- А каким Григорий Михайлович был дома? Строгим, снисходительным?

- Дома отец был совсем нестрогим, из чего не следует, что моим воспитанием он пренебрегал. Чрезвычайно редкие вспышки гнева оказывались именно по этой причине весьма эффективными. Но в основном то, что он хотел мне внушить, преподносилось «между прочим», в шутливой форме.

Я любил школу так же мало, как отец свою гимназию, хотел поскорее поступить в университет и потому сдал два класса за год. В 17 лет я впервые попал в экспедицию, но очень быстро пресытился археологической романтикой, затосковал по дому и решил уехать при первой же возможности, о чем написал родителям. Потом, сидя у палатки, я читал ответ отца: «Милый Сашкин, сегодняшнее твое письмо меня очень обеспокоило... В каких-то вопросах человек не должен приучаться давать себе поблажку». В экспедиции я остался до конца.

- А себе Григорий Михайлович хоть иногда давал поблажки?

- Чем бы он ни занимался, все делал с крайней степенью интенсивности и напряжения. При этом мог записать в дневнике так: «Я бездарный, неопытный профессионал» или «Единственное, чего я еще не утратил: способности ненавидеть свои постановки»...

Драматург Евгений Шварц называл отца гибридом мимозы и крапивы. И это верно.

- Уже несколько лет вы занимае­тесь наукой смеховедения. В сравнении с высокой трагедией, ко­торой отдавал предпочтение Григорий Михайлович, комедия по за­конам классической эстетики жанр низкий. Не жалеете, что не по­шли по стопам отца?

- Занятия смехом, скорее, мое хобби, по крайней мере, вторая профессия. По основной профессии я антрополог, занимаюсь историей миграций, заселения разных областей мира.

В библиотеке отца есть две книги о смехе, их ему подарил писатель Юрий Тынянов, который интересовался комическим, пародией, в частности, «реализацией метафоры». В кинофильме «Шинель» после слов: «Дело ваше в шляпе» показано настоящее судебное дело, торчащее из цилиндра. Много лет спустя отец написал в одном из писем: «В общем, дела идут», а ниже приклеил фотографию нижних половин идущих человеческих фигур (это дела).

Так вот, одна из подаренных Тыняновым книг - Анри Бергсона, другая - Джеймса Селли, обе называются «Смех». Бергсон меня увлек, и я подумал: «Почему бы не попробовать создать современную междисциплинарную теорию смеха?». Насколько это получилось, судить не мне. Последняя моя книга на этот счет под названием «Зеркало смеха» вышла в США в 2010 году, придирчивые американские философы и психологи ее очень одобрили.

Но вы ошибаетесь, говоря, что комическое было отцу чуждым. Низкие жанры привлекали его всегда. Мы уже упоминали театр «Арлекин», Петрушку, балаганного «Царя Максимилиана». А позже Максим кукарекал петухом и пел «Крутится-вертится шар голубой» - уж ниже некуда.

Это старый-престарый трактирный репертуар, русский и еврейский одновременно. Еврейского варианта («Ву из дос геселе, ву из ди штиб, ву из дос мейделе, вос их хоб либ?») отец не знал. Дмитрий Шостакович, написавший музыку к «Максиму», если и знал, то молчал, ну а начальство уж точно не знало, иначе не миновать бы беды.

Есть несколько комических и гротескных сцен в «Дон Кихоте» (их изумительно играет Толубеев). Первый выход Лира в последнем фильме - с Шутом и шутовской маской, под смех и звон бубенчиков. Так что генеалогия моих увлечений вполне очевидна.

- Вспомню еще из Люси Каплера. Когда Григорий Михайлович ушел из жизни, Каплер побывал у него дома и увидел того самого Петрушку, с которого все началось. Боюсь спросить: Петрушка цел?

- А как же! Только это не Петрушка, а цыган Мора - «из хора, говорю басом, запиваю квасом, заедаю ананасом!». Его кумачовая рубашка с золотым позументом выцвела и немного порвалась, но черная бархатная жилетка цела.

Сделал его в Киеве кукольный мастер мсье Шарль, объездивший со своей «труппой» весь свет. Когда мсье Шарль умирал от тифа, его жена, чтобы получить хоть немного денег, все распродала. С этими куклами Козинцев, Каплер и Юткевич поставили пушкинскую «Сказку о попе и работнике его Балде». Юткевич крутил шарманку и произносил тексты, отец исполнял роль Балды, Каплер - попа. Куклы были друзьями их детства. «Вместе с ними, - писал отец, - я побывал в веселой стране народной фантазии, где следует побывать всякому, мечтающему об искусстве». Вот эта кукла сейчас передо мной.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter