Суперзвезда мировой оперной сцены Елена ОБРАЗЦОВА: «Дочка за папу и за себя обижена была, поэтому, когда я звонила, к телефону не подходила или Еленой Васильевной меня называла...»

Продолжение, начало в Части I

«ВАЛЕРИЮ ЛЕОНТЬЕВУ, КОТОРЫЙ ВМЕСТЕ СПЕТЬ ПРЕДЛОЖИЛ, Я СКАЗАЛА: НЕ НУЖНО, ЧТОБЫ, КАК МЕРКЬЮРИ ПОСЛЕ ДУЭТА С МОНТСЕРРАТ КАБАЛЬЕ,НЕ КОНЧИЛ. Я ЕГО ПОЖАЛЕЛА...»

— В продолжение темы о мастер-классах ваших... Я помню, сколько у Евгении Семеновны Мирошниченко всегда учениц было и как она требовательно их

«Если человеку талант отпущен, он все равно состоится, только необходимо жизнь во всей ее полноте познать: со страстями, потерями, счастьем, ревностью, радостью и горестями»

воспитывала — иногда даже туфлей могла запустить, и в связи с этим вопрос: у современной молодежи, которая решила себя опере посвятить, будущее есть?

— Ты знаешь, каждое поколение предыдущее ругает, ценности его отвергает, и это неправильно, потому что потом обязательно что-то выкристаллизуется.

— Ну, Большой — ладно, но представьте, каково молодежи в периферийных оперных театрах приходится — о каком служении высокому искусству можно говорить, когда опера там вообще мало кому нужна?

— По-моему, где художник родился, совершенно значения не имеет — важно...

— ...с кем он живет?

— Нет, важно, что Господь ему дал. Если человеку талант отпущен, он все равно состоится, только нужно обязательно и историю, и литературу, и музыку знать, в музеи ходить, необходимо жизнь во всей ее полноте познать: со страстями, потерями, счастьем, ревностью, радостями и горестями. Художник все это пережить должен, а не только из книг это подчерпнуть, которые, кстати, сейчас не читают, — только те эмоции, которые артист лично впитал, он может передать достоверно на сцене.

— У вас прекрасный творческий союз с выдающимся русским композитором Георгием Свиридовым был...

— ...да, я его обожала...

— ... и каждый концерт, в котором вы песни и романсы его исполняли, событием московской музыкальной жизни становился... Георгий Васильевич великим был композитором?

— Без сомнений — для меня он продолжателем гениальной плеяды музыкантов являлся: таких, как Мусоргский, Римский-Корсаков...

— Легко с ним работалось или Свиридов все соки из вас выжимал?

— Это был ад! — я не своим голосом иногда орала, и он в долгу не оставался. Там такие бушевали баталии! Он кричал: «Что ты поешь?! Я этого не писал!», а я в ответ: «Ты не знаешь, что ты написал», но, сочинения Свиридова исполняя, новые краски в голосе я нашла, новые, можно сказать так, приспособления.

С композитором Георгием Свиридовым. «Для меня он продолжателем гениальной плеяды музыкантов являлся: таких, как Мусоргский, Римский-Корсаков...»

— Он в вас немножко влюблен был?

— Ну нет, для Георгия Васильевича одна женщина существовала — его Эльза, к тому же встретились мы уже тогда, когда влюбленности все заканчивались.

— Авантюристической жилки, судя по тому, что даже арии, отрывки из классических оперетт исполняли, вы не лишены...

— Да, у меня громадный концерт с Альгисом Жюрайтисом был, моим вторым мужем...

— ...дирижером Большого театра...

— ...которого я очень любила. Думаю, оперетта нас и повенчала, но, кстати, жанр этот очень сложный, потому что там и говорить нужно, и петь, и танцевать...

— ...и по сцене порхать...

— Должен каскад (быстрый танец, сопровождаемый пением. — Д. Г.) быть — это, я бы даже сказала, жанр

С Дмитрием Бозиным в спектакле Романа Виктюка «Антонио фон Эльба». «Сама не знаю почему, брякнула Бозину: «Как бы я хотела с тобой что-то сыграть!», а рядом Виктюк стоял, который сказал: «Я подумаю»

самый трудный.

— Каково же вам с голосовым аппаратом, на оперу настроенным, было петь оперетту? — это же совершенно разные вещи...

— Да, пришлось нелегко — нас даже в Большой зал консерватории с программой такой не пускали, потому что «это легкая музыка, это безобразие, моветон».

Разрешения все-таки Альгис добился, но я-то особенно не готовилась — пришлось за три дня и три ночи весь материал на немецком языке выучить, которого я не знала.

Народу набилось... Вся Московская оперетта послушать и посмотреть пришла, как Образцова это споет, и в конце зал стоял — после этого успеха оперетту в Большой зал пустили, так что я первооткрывателем себя считаю.

— Это правда, что по примеру Монтсеррат Кабалье и Фредди Меркьюри Валерий Леонтьев дуэтом вам спеть предложил?

— Да, но я сказала: не нужно, чтобы, как Меркьюри после дуэта с Монтсеррат, не кончил. Я Валерия пожалела... (Смеется).

— Как вы, профессионал, дуэт Кабалье и Баскова оценили?

— Там, по-моему, трогательная влюбленность Монтсеррат в Колю присутствует, а Баскову, конечно, Кабалье нужна для того, чтобы продемонстрировать: вот как красиво, вот какой он хороший певец.

— Опера много в его лице потеряла?

— Нет, в опере петь Коле не нужно. Я ему об этом говорила, но недавно он в Испанию снова поехал, с Карлосом Кабалье — братом и импресарио Монтсеррат — занимался, который очень хорошо пение понимает, несмотря на то что никакого образования по этой части не имеет. Он много и Монтсеррат помогал, и теперь вот ее молодому другу — у него своя студия есть, где он с Колей замечательный диск с оперными ариями записал. Замечательный! — можете мне поверить, правда, пока он не вышел, поэтому, чем кончится дело, не знаю.

«В НЬЮ-ЙОРКЕ, В СПЕЦИАЛЬНОМ ШОПЕ ДЛЯ САДО-МАЗО, Я ВСЯКИЕ ХЛЫСТЫ, ОШЕЙНИКИ С ШИПАМИ, НАРУЧНИКИ И ДРУГИЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ НАКУПИЛА»

С Николаем Басковым. «В опере петь Коле не нужно. Я ему об этом говорила...»

— Вы в спектакле Романа Виктюка «Антонио фон Эльба» стареющую примадонну сыграли, и я вам скажу, что не каждая певица, тем более великая, в совершенно другое искусство, как в омут с головой, бросится. Легко драматическая роль вам далась?

— Бросилась я туда потому, что и через год после смерти мужа прийти в себя не могла. Для меня это жуткая трагедия была, я себя запустила: не красилась, не мазалась, не выходила в свет — единственное, что сделала (считаю, что это меня поддержало и поэтому не умерла), — ни одного своего выступления, кроме «Реквиема» Верди в Китае, не отменила. Я понимала, что в «Реквиеме» мне эмоционально не спеть, что могу расплакаться... Русскую музыку не исполняла — полностью западной ее заменила, потому что любой романс, любая песня о каких-то обстоятельствах напоминала.

...На спектакль Виктюка «Саломея» меня привели насильно — я упиралась, идти не хотела, но это судьба вела... Увиденное так меня потрясло, что я пришла за кулисы, Дмитрия Бозина, который мне очень по­нравился, поздравила и, сама не знаю почему, брякнула: «Как бы хотела с тобой что-то сыграть!», а рядом Виктюк стоял, который сказал: «Я подумаю».

— Он еще думал...

— Через месяц Роман позвонил мне и сообщил: «У меня есть для вас пьеса» — это и был «Антонио фон Эльба» Ренато Майнарди. С Виктюком половина труппы его театра пришла, мы у меня дома сидели, он потрясающе эту пьесу читал, и я, не раздумывая, согласилась, потому что она, конечно же, обо мне.

— После этого вы по городам и весям как драматическая актриса поехали, все было совершенно внове... Ломку какую-то

Со вторым супругом дирижером Большого театра Альгисом Жюрайтисом Елена Васильевна прожила 17 лет. «Это было счастье»

внутреннюю это не вызывало?

— Нет, я в восторге была, в счастье, потому что Роман, несмотря на то что имидж дурацкий себе создает, за который всю жизнь его ругаю, очень умный дядька, талантливый, невероятно образованный — гениально и в новой музыке ориентируется, и в барокко, и в опере всех режиссеров и певцов знает. Часто он просит откуда-то из-за границы какую-то запись привезти, о которой я даже понятия не имею.

— Как говорил Жванецкий, «он знает ноты»...

— Да (смеется), фантастический совершенно человек. Предвидя, что для меня это будет сложно, он весь спектакль на моих записях поставил, а потом разрешил мне арии тоже безумные спеть, потому что Адриенна Лекуврер не для моего голоса совершенно. В конце зонги Курта Вайля я пела — кстати, очень гордилась тем, что это я Виктюку его предложила, и поскольку все с музыкой связано оказалось, было не очень сложно.

— Я немножко ваши репетиции видел, где он на вас, народную артистку СССР, лауреата Ленинской премии, мировую звезду, благим матом орал: «Ленка, тра-та-та-та-та-та-та!» — вас это не смущало?

— Нет, очень смешно было, потому что я тоже хулиганка и крепкое словцо тоже люблю — люблю анекдоты, люблю безобразничать. Поэтому чем-то неприемлемым это для меня не было, и потом, отец у меня тоже такой хулиган был, как Роман.

— Вы еще в одном спектакле Виктюка «Венера в мехах» сыграть планировали...

— Да-да-да! — даже всяких садо-мазо принадлежностей накупила.

— В секс-шопах?

— Да, в Нью-Йорке специальный шоп есть для садо-мазо. Пришла я туда, там негритянка с толстыми губами была — очень сексуальная тетка, и она мне все выложила: хлысты, ошейники с шипами, наручники, какие-то приспособления для фиксации ног и рук, лакированную одежду ярко-красного цвета и черного... Я сказала, что мне надо вот это, это и это, также корсет заказала, плащ...

Дмитрий Бозин, Елена Образцова, Роман Виктюк и Фархад Махмудов на пресс-конференции, посвященной премьере спектакля «Антонио фон Эльба» по пьесе Ренато Майнарди

— Боже мой! — а еще Герой Со­циа­ли­сти­чес­ко­го Тру­да...

— Да-да-да (смеется), а сейчас маленькую комнатку хулиганскую себе обустроила, где все это висит, и когда гости приходят, они та-а-ак на меня смотрят — с ужасом (смеется)!

«ПЕРВОГО МУЖА Я ОЧЕНЬ ЛЮБИЛА, А ОН МЕНЯ, И ЖИЛИ МЫ ДРУЖНО, НО АЛЬГИС В КУПЕ ЗАШЕЛ, МЫ ПОЦЕЛОВАЛИСЬ, И В ОДНУ СЕКУНДУ ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО: КАК МОЛНИЯ КАКАЯ-ТО, КАК УДАР НОЖОМ В СПИНУ...»

Елена Образцова, 1979 год

— Вы о вашем муже Альгисе Жюрайтисе, блестящем дирижере Большого театра, говорили, а сколько лет вместе вы прожили?

— 17.

— Это, я так понимаю, не только творческий был союз, но и союз двух понимающих друг друга людей...

— Это было счастье, потому что мой муж был человеком глубоким, естественным, очень страстным и лирическим одновременно, он потрясающе знал историю, литературу, музыку, философию. Каждое утро Альгис йогой два часа занимался, и я как-то ему сказала: «Если будет гореть дом, ты сначала йогу закончишь, а потом уже пожар станешь тушить». Мне интересно с ним было, только разговорить его большого труда стоило: он такой был...

— ...немногословный, да?..

— ...весь в себе, но когда мне это удавалось, сидела и слушала его, как маленькая девочка папу.

— Каково же ему было с такой звездой жить? Вы вот себя на его место ставили? — властная, волевая женщина с характером, красивая, умная...

— Ты знаешь, мы так друг друга любили, что звездность свою не показывали, и вообще, что такое звезда, я не понимаю.

— От того, что вы с телеэкрана не сходите, вас вся огромная страна, да что там — полмира знает, а он, выдающийся музыкант, как бы в тени ваш муж не страдал?

— Да нет.

— В звездных семьях такое бывает...

— Но мы же умные люди, правда?

— А хорошо умными быть?

— Ой, ну конечно.

— К Жюрайтису вы от первого мужа, физика-теоретика, ушли — разрыв был болезненным?

С Тимати после ведения концерта в Юрмале. «Я себе тоже татуировку на руке нарисовала»

— Безумно, потому что Вячеслава я очень любила, а он меня, и жили мы дружно. Среди моей родни никто никогда ни от кого не уходил, все семьи всегда сплоченными были, и на меня это неожиданно так свалилось, но справиться со своей любовью никак не могла. Ни Альгис за мной не ухаживал, ни я глазки ему не строила — ничего не было: Жюрайтис был другом нашего дома, и мы старались его поддержать, когда с женой-балериной он разошелся. Альгис к нам приходил, и мы вкусно его кормили, хотя знали, что он ни рыбы, ни мяса не ел — вегетарианцем был, и когда ему дарили цветы, мы шутили, что это на ужин.

— Смотрите-ка...

— Никогда в жизни не думала я, что вместе мы будем, — если бы мне кто-то сказал, что за Жюрайтиса выйду замуж, посмеялась бы да и все.

— И что вдруг случилось?

— Он пришел встречать меня на вокзал, потому что мужа на картошку послали: помню, поезд остановился, все выходят, я уже волноваться начинаю, и тут Альгис бежит — в белом свитере, с огромным букетом. Он в купе вошел, мы поцеловались... В одну секунду что-то произошло: как молния какая-то, как удар ножом в спину — вот дернулось что-то, и все.

— Сколько с первым мужем вы прожили?

— Тоже 17 лет.

— Отпускать вас он не хотел?

— Ну, он очень умный был... Переживал тоже невероятно, но как можно не отпускать? Трагедия с девочкой моей была, потому что она с папой осталась, но это естест­венно: я по заграницам ездила, а он с ней жил — это папина дочка была...

«ХРУЩЕВ, ПОСМОТРЕВ НА МЕНЯ, СКАЗАЛ: «МОЛОДО-ЗЕЛЕНО»

— Лена, которую отец в вашу честь назвал, даже отношения с вами порвала?

— (Вздыхает). За два года, в течение которых это продолжалось, я исстрадалась, измучилась, а дочка за папу и за себя обижена была, поэтому, когда я звонила, к телефону не подходила или Еленой Васильевной меня называла... Впрочем, мне все равно было, что она говорит, что вокруг меня происходит: я должна была своего ребенка вернуть, и в конце концов мне это удалось.

«Когда в ложе с Дмитрием Медведевым я посидела, мне даже из Испании позвонили: «Это что, твой новый возлюбленный?»

— Когда от мужа вы уходили, какой-то разговор у вас с ней состоялся?

— Нет, просто в Финляндию я уехала и когда вернулась, их уже не было — они жили на даче, а я в городе.

— Тем не менее претензии по этому поводу когда-нибудь она вам высказала?

— Нет-нет. Теперь, когда Ленка со своими тремя мужьями разошлась, она меня понимает, мы очень дружим. Я безумно ее люблю, она любит меня, у нас замечательные отношения, и все норма­ль­но.

— Ваш первый муж до сих пор жив?

— Да.

— Все эти годы вы с ним общались?

— Когда Ленка моя в Испанию уехала (15 лет она там прожила, но четыре года назад в Россию вернулась), ей надо было передать что-то, и он пришел, принес. Ну, мы в хороших отношениях были...

— Он пришел, вы его увидели... Ничего не почувствовали?

— Абсолютно.

— И, несмотря на то что 17 лет целых с ним прожили, даже мысли никакой не появилось?

— Нет. Вот нет!

— Ваша дочь тоже певица...

— Да, она изумительно музыку барокко поет, но, конечно, всех всегда в оперу тянет, и она этого искушения тоже не избежала. В опере, разумеется, Лена не на первых

Советский оперный певец Александр Огнивцев, министр культуры СССР Екатерина Фурцева, всемирно известная прима Мария Каллас, Елена Образцова и другие. «Фурцева — яркая, моторная, в ней очень много трогательного было...»

ролях, но на ее счету Лола в «Сельской чести» и что-то в «Лоэнгрине», она даже с Монтсеррат Кабалье в какой-то опере пела, — они в Барселоне выступали и в Риме, но думаю, что если бы сейчас культ барочной музыки был, моя дочь была бы не из последних...

— Она же у Кабалье уроки брала, и вы даже однажды воскликнули: «Монтсеррат дочь у меня украла»...

— Это правда (смеется) — так и есть.

— К тому, как она поет, вы относились придирчиво?

— К Ленке? Все время ее ругала — так же, как в свое время меня мой отец. В мечтах он студенткой Та­ган­рог­ско­го радиотехнического института меня видел, и я год на подготовительные курсы туда ходила, но, к счастью, на экзаменах провалилась, а когда в консерваторию поступила, он год со мной не разговаривал, и вот через пару десятков лет история повторилась: я не хотела, чтобы Ленка пела, — не знаю уж, почему. Может, генетически это­ передалось...

— Она вашим мнением профессиональным интересуется?

— Да — мы ведь к музыке с пяти лет приобщались. Дочка под роялем сидела и всех моих учениц и студентов слушала, все репетиции, на всех концертах моих присутствовала, и вообще, она девочка знающая, умная и образованная — так я бы сказала. В детстве какая-то безумная страсть к чтению у нее была, и она себе глаза абсолютно испортила, потому что я ее спать укладывала, а Ленка с фонариком под одеялом читала. Она всю французскую литературу потрясающе знает: наизусть прямо целыми главами ее читала — благо память у нее феноменальная. По-моему, три или четыре курса журналистики в МГУ окончила, но ушла, в консерватории отучилась, а потом в медицину ее кинуло — сказала, что людям помогать надо, и на какие-то курсы медсестер отправилась — горшки у больных выносила и уколы делала.

С дочерью Леночкой от первого брака с физиком Вячеславом Макаровым, 1971 год. «Это папина дочка была...»

— Слушайте, как интересно...

— В общем, незаурядная девочка...

— Вы никогда не жалели, что больше детей у вас нет?

— Нет, никогда. Я очень занята всегда была и невероятно много ездила, хотя, думаю, если бы певицей не стала, у меня целый выводок был бы, замечательной была бы хозяйкой.

— Ну а теперь, Елена Васильевна, от детей к Сталину мы переходим...

— Да? Странный поворот.

— Личная жизнь Иосифа Виссарионовича тайной за семью печатями была, но слухи просачивались, что у него был многолетний роман с певицей Давыдовой из Большого театра. Тогда руководство страны: в частности, Киров, Калинин, Берия, другие вожди — любили и балерин, а какими отношения влас­ти и Большого театра в ваше время бы­ли?

— Ты знаешь, любовных всяких дел я не припомню, а вот на правительственные кон­церты и на какие-то дни рождения членов Политбюро нас приглашали — все это происходило в Кремле. Помню, когда консерваторию я окончила, лауреатов разных конкурсов за прошедший год в новогоднем концерте во Дворце съездов позвали участвовать. Я вышла в зеленом платье — то было мое первое концертное платье, которое Галина Павловна Вишневская мне подарила, и я страшно этим гордилась, а Хрущев, посмотрев на меня, сказал: «Молодо-зелено». Я так смеялась: с чего вдруг?

— Потому что платье зеленое...

— Да (смеется), именно поэтому.

— Вы помните, о чем с Хрущевым, Брежневым, Андроповым говорили?

— С ними я никогда не общалась — просто пела на таких концертах и во Дворце съездов, куда очень часто меня приглашали.

— Муслим Магомаев рассказывал мне, как на днях рождения Леонида Ильича выступал. Вы были тогда в фаворе, вас очень часто в «Голубых огоньках»

С дочерью Еленой. «Я безумно ее люблю, она любит меня, у нас замечательные отношения»

показывали — наверняка и к Брежневу приглашали?

— Один раз — ему уже очень много лет было. Мы просто там пели, за столами сидели... По соседству Галя, его дочь, оказалась — она в капроновой кофточке была (они тогда только-только в моду входили), и сквозь прозрачную ткань белый лифчик просвечивал — меня это настолько потрясло, что на всю жизнь запомнила.

— Атмосфера была интересная?

— Ну как? — концерт, как и многие другие.

— Перекинуться парой фраз с руководством страны тем не менее можно было?

— Да, но меня как-то никогда не тянуло. Сидела тихохонько и с удовольствием черную икру ложками ела (смеется).

«КОГДА НА ДАЧУ К МИНИСТРУ КУЛЬТУРЫ СССР Я ПРИЕЗЖАЛА, ЖЕНА ЕГО СПРАШИВАЛА: «КТО ЭТО ПРИШЕЛ?», НА ЧТО Я ОТВЕЧАЛА: «ЛЮБОВНИЦА ДЕМИЧЕВА»

— Мне приходилось слышать, что вашим большим поклонником и покровителем сам министр культуры СССР Петр Нилович Демичев был...

— Да, меня даже Госпожой министершей звали.

— Говорили даже, что вашим любовником он являлся...

— А это с моей легкой руки (смеется) пошло... Я его дочери Леночке Школьниковой (будущей солистке Большого театра, народной артистке России) преподавала, и когда на дачу к ним приезжала, жена Петра Ниловича спрашивала: «Кто это пришел?», на что я отвечала: «Любовница Демичева». Она сразу: «Тс-с! Тише, тише! — еще услышит кто-нибудь, не так поймет», а я: «Вы знаете, Марья Николаевна, даже если бы очень хотелось, никак не получилось бы», потому что...

С Дмитрием Гордоном. «Мужчин я очень люблю, но умных, конечно»

— ...занята постоянно...

— Ничего подобного, не поэтому! — ут­ром кагэбэшники его встречали и в машину усаживали, шофер тоже из КГБ был, и у входа в министерство военные стояли, плюс внутри какие-то люди в форме сидели. «Так что, — смеялась, — при всем желании любовницей вашего супруга быть никак не могла». Мы очень дружили...

— Демичев же химик по образованию был...

— Три высших образования он имел и был очень деликатный и умный. Когда распался Союз и государственную дачу у него отобрали, у Петра Ниловича, всю жизнь вы­сокие партийные и государст­венные посты занимавшего, никаких средств к существованию не осталось, и три года на моей даче он жил: мы с Альгисом им первый этаж отдали, а сами на втором расположились. Де­мичев бессребреник был — замечательный, дивный человек с чистой совестью.

— Вы же и Фурцеву застали — ее и Демичева сравнить можно?

— Совершенно разные люди. Демичев тихий, спокойный был, а Фурцева — яркая, моторная. В ней очень много трогательного было, и она потрясающе все эти министерские заседания вела — я как-то сидела и слышала, как Екатерина Алексеевна мужиков чихвостила!

— Мне Радзинский рассказывал...

— Она, безусловно, очень талантливая была.

— Скажите, а в управлении культура вообще нуждается, ей министры нужны?

— Думаю, нет. Может, для организации важных мероприятий каких-то, для контроля какого-то, чтобы не расползлись все куда-то, а так... Ну мне, например, министр зачем нужен? — я и без него свое дело знаю и справляюсь с ним замечательно.

— «Когда человек любить перестает, артистом он уже быть не может», — признались однажды вы...

— Не только артистом он быть не способен, но и вообще жить, и я думаю, люди умирают тогда, когда больше любить не могут. Не обязательно мужчину или женщину: пусть это будет природа, зверюшки — все, что угодно: пока человек любит, он живет.

— Артисту это ощущение влюбленности нужно постоянно?

— Обязательно.

— А вы сегодня кого-нибудь любите?

— Да, очень — прежде всего людей, общение — и считаю, что дар общения — самый большой из тех, которые дал нам Господь. Мы вот можем с тобой беседовать, и вдруг в новом ракурсе жизнь увидеть, потому что ты ее воспринимаешь так, а я по-другому, и одни и те же обстоятельства в новом свете предстанут...

— ...и где-то на полпути встретимся, пересечемся...

 — Правильно!

— Знаю, что вы общество молодых людей предпочитаете...

— ...и старых тоже (смеется).

— Тем не менее после спектакля Виктюка «Антонио фон Эльба» все о вашем романе с Дмитрием Бозиным судачили...

— Ну, это домыслы...

— Вы что же — таким парнем красивым увлечься не могли?

— Что ж, он действительно очень красив был, я любила его, всячески ему помогала, а он мне — помню, на какие-то спектакли с ним вместе ходили. Димка тоже очень не­обычный человек, очень интуитивный — как зверюшка, мир ощущает, и это меня невероятно в нем привлекало, ну а что-то еще... Зачем? — у него жена, девочка маленькая.

— Одна артистка, ваша коллега, завистливо мне сказала: «Ленка сошла с ума — у нее с молодым роман»...

— Ну ладно! Господи, когда несколько лет назад в ложе Большого театра с тогдашним президентом Дмитрием Медведевым я посидела, мне даже из Испании позвонили. «Это что, — спросили, — твой новый возлюбленный?». Глупости, конечно...

— В Юрмале вы концерт вместе с рэпером Тимати вели — сочетание необычное: советская оперная примадонна и парень весь в татуировках, цепях...

— Ну и что? — это для имиджа: я себе тоже для концерта татуировку на руке нарисовала. Он очень глубокий, умница большая...

— ...как оказалось. Легко вам с ним было общий язык найти?

— Запросто! — подружились в первый же вечер. Потом он в какую-то спортивную машину безумную меня посадил — мы в начале улицы в Юрмале стояли, нам сзади гудели, как сумасшедшие, а он дожидался, пока все машины впереди до самого конца доедут и, когда дорога освободилась, вдруг рванул, сразу 200 с чем-то километров выжал. Думал, что я скорости испугаюсь, а он скажет: «Вот как я еду»...

— ...но вы и не такое видали...

— У меня Альгис гонщиком был — домой я вся мокрая от страха всегда приезжала, но тоже вид делала, что мне ничего это не стоит, поэтому у Тимати на меня страху нагнать не получилось — я только под­за­до­ри­вала его: «Давай жми!».

— Все-таки поразительный вы человек — другие давно на вашем месте забронзовели бы, а у вас глаза любопытного ребенка: у вас и у Евгения Алексан­дровича Евтушенко. Вы говорите: «Я до сих пор летаю во сне и на бесшабашные поступки способна», а в жизни у вас поклонников, к мужчинам любви было много?

— Любви к мужчинам не очень, а вот друзей — огромное количество. Впро­чем, мужчин я очень люблю, но умных, конечно.

— Мужчина для вас с ума начинается?

— Ну, когда он дурак, это уже совсем ни­куда не годится...

— А если невероятно красив, атлетически сложен, поет замечательно, еще что-то, но дурак — тоже нет?

— Такого не бывает (смеется).

— Вы много лет дневники ведете — сокровенные мысли бумаге доверять не стесняетесь?

— Нисколько — недавно даже свои днев­ники человеку одному отдала, который сей­час это все в порядок приводит... Прочитанным он был потрясен...

— Вы их издать намерены?

— Ну, не полностью, разумеется, да это и ни к чему. Там какие-то воспоминания, мгновения схваченные... Иногда случайно на какую-то тетрадку забытую налечу, читать начинаю и не могу оторваться. Думаю: «Ой, и это было, и то — ай-ай-ай! Туда ездила, это видела...» — интересно...

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter