Евгений КЕМЕРОВСКИЙ: «Диму Гордона небеса по этой Земле ведут, и поэтому все у него получается — как у царя Мидаса, который прикосновением своим в золото все превращал»

Журналист — профессия невидимая, особенно если речь о журналисте-интервьюере идет: все видят того, кто на во­просы отвечает, и совершенно забывают о том, кто эти вопросы готовил, задавал, кто интервью писал... Если оно удалось, читатель не журналистом, а его визави восхищается, друзьям пересказывает: «А я вот интервью с этим артистом (режиссером, спортсменом) читал...», а автор кто? А какая разница? Талантливый невидимка, который сумел показать собеседника, но сам при этом в тени остался.

Пожалуй, лишь у телевизионных журналистов есть шанс узнаваемыми стать, известными — не у тех, которые годами и десятилетиями в газетах и журналах работают, а вот у Димы Гордона все совпало, сложилось: он и пи­­шущий журналист, и телезвезда с громким именем, и просто хороший парень — на­стоящий. Наверное, небеса его по этой Земле ведут, и потому все у него получается — как у царя Мидаса, который прикосновением своим в золото все превращал.

Свои первые 50 Дима встретил достойно — со своей позицией, совестью и видением мира, с жизненным и профессиональным опытом, хотя какие 50? — выглядит он намного моложе!

Как быстро время летит, Господи!.. Толь­ко ведь 35 или 30 ему было — мы ведь лет 15-20 уже дружим. Юным и начинающим я Гор­­до­на не видел — помню только зрелым и умным, но, мне кажется, зрелым и умным он был и в 20. Есть такие люди, которым многое дано сразу, главное — уметь этим распорядиться: Дима умеет, и с этим его можно поздравить.

Я знаю, он мои песни любит — «Неизвестный паром», «Вот и здравствуй», «Судьба»... Несколько моих вещей я ему разрешил исполнить — и мне понравилось, как он это сделал: легко, с самоиронией, с пониманием того, что он ведь не певец, но кто и что мешает ему получить кайф от любимой песни?

Конечно же, это наше интервью я помню — мы его еще до революции (звучит-то как: «до революции», да?) в моем ресторане писали. Сидели по-дружески, самые драматичные моменты моей жизни вспоминали, меня — такого, как есть — создавшие.

Теперь бизнеса в Украине у меня нет — только любовь к Киеву осталась. Это один из любимых моих городов — так же, как Вена, Мюнхен, Берлин, Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Москва... В украинской столице я продолжаю бывать, и рад, что Дима по-прежнему на дни рождения меня зовет, — потому, наверное, что своим умом и своей совестью живет, ничей заказ не выполняет. Чем, кстати, от многих других журналистов отличается — проплаченных, от заказа до заказа живущих, от начальника до начальника...

Давайте договариваться, ребята! — пора уже, причем давно, иначе большая беда случится, начало которой мы сейчас наблюдаем. Очень хотелось бы, чтобы кто-то, кого и с одной, и с другой стороны послушают, вышел и убедительно произнес что-то вроде: «Пацаны, не стреляй­те друг в друга!», чтобы свое слово умные люди сказали — выдающиеся писатели, экономисты, юристы... Где вы, отзовитесь!

А почему физики-ядерщики молчат — им ли не знать, что такое война? А когда медиков услышим, которые ра­нен­ных в Афгане штопали? Авиаконструкторов, которым, ясное дело, пассажирские самолеты, а не истребители соз­давать приятнее? Одни политологи с утра до вечера галдят — чуть ли не из всех утюгов и чайников, а лидеры наций, интеллектуалы где?

Разве что у Гордона в книжках, а хотелось бы их чаще по радио слышать, по телевидению видеть... Я по этому поводу (о том, что в мире происходит) стихотворение написал, «Сатурн» называется. Сатурн, как известно, планета Смерти, Марс — пла­нета Войны, а Земле надо все-таки зеленой планетой Жизни и Мира оставаться. Давайте же постараемся, чтобы так и было, — все вместе!

Дима меня, помнится, просил интервью песней закончить, и я про бабочек ему пел, а предисловие это короткое, с вашего позволения, четверостишием завершу — думаю, для него самое время и место.

Вся жизнь, как длинная река,
Плыви по ней, как облака!
Когда дойдёшь до океана,
Уйди счастливым на века...