Отец убитой активистки Екатерины ГАНДЗЮК Виктор Михайлович: «Катя очень тяжело умирала, часами кричала от боли, ей постоянно вводили препараты, чтобы хоть как-то приглушить нестерпимую боль, а негодяй Мангер в это время рассказывал, что она так «пиарится», «карьеру себе делает»

Больше года назад, утром 31 июля 2018 года, в Херсоне возле подъезда многоквартирного жилого дома облили литром концентрированной серной кислоты известную гражданскую активистку, советницу мэра города Екатерину Гандзюк. 33-летнюю молодую женщину в тяжелом состоянии, с химическими ожогами почти 40 процентов тела госпитализировали сначала в местную больницу, а после перевезли в Киев. Через три месяца, после 14 хирургических операций и бесчисленного количества влитых медицинских препаратов, не­на­долго заглушающих постоянную боль, организм не выдержал. 4 ноября 2018-го Екатерина Гандзюк умерла.

Огромный общественный резонанс вокруг убийства Екатерины приостановил серию системных нападений на активистов по всей Украине. С начала 2017 года правозащитники зафиксировали свыше 55 подобных преступлений. Но именно дело Гандзюк наглядно продемонстрировало плотную коррупционную спайку региональных политико-криминальных группировок с правоохранительными органами и цент­ральной властью в Киеве.

«Катя лежала в реанимации почти без движения, когда ее убийц выпускали под домашний арест. Она плакала: «Я тоже хочу под домашний арест»

— Виктор Михайлович, на какой стадии сейчас следствие по убийцам вашей дочери?

— Пока ничего нет. Четверо исполнителей и их координатор признали вину, пошли на сделку со следствием, получили от трех до шести с половиной лет заключения. Вину признали без какого-либо раскаяния. Еще на этапе досудебного следствия их друг за другом выпускали под домашний арест. Катя тогда лежала в реанимации почти без движения, ей это было очень не­приятно, она плакала и говорила: «Я тоже хочу под домашний арест».

— Если уже есть приговоры в отношении пяти преступников, почему вы сказали: «Пока ничего нет»?

— Посредник, организатор и заказчики убийства до сих пор на свободе. Посредник, Игорь Павловский, выпущен под домашний арест, потому что он якобы «тяжело болен» для пребывания в СИЗО. Недавно его видели на футболе, «болезнь» не помешала ему прийти на матч, а генпрокуратура «забыла» подать ходатайство о прод­лении ему меры пресечения. Уже известно, что прокуратура выбросила нас, потерпевших, из дела Павловского, заключила с ним сделку и передала в суд на утверж­дение.

Организатор Алексей Левин — профессиональный киллер. Его предупредили о возможном аресте, он сбежал из Украины, только под давлением общественности его объявили сначала во всеукраинский, а затем в международный розыск. По нашей информации, предупредил Левина о возможном аресте руководитель Нацполиции Херсонской области Артур Мериков.

Есть три заказчика — Мангер, Рищук, Гордеев. Мангер на момент убийства Кати был членом партии «Батьківщина», а Рищук и Гордеев — Блока Петра Порошенко. Мангеру даже объявили подозрение в «нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть», он пару часов посидел в СИЗО, пока за него не внесли залог. Следствие по Мангеру приостановлено, его возобновили на должности председателя Херсонского областного совета, он руководит, увольняет и принимает людей на работу, открывает авиарейсы и медицинские конференции, пиарится вовсю.

— А Рищук и Гордеев?

---

---

— Им даже подозрения не объявили. Уво­лены якобы по собственному желанию, ведут активную «общественную» деятельность. Гордеев в составе делегации благодатный огонь встречал. Это святотатство: человека подозревают в убийстве, а он огонь встречает, детские футбольные фес­тивали открывает...

Рищук вообще баллотировался на этих парламентских выборах в народные депутаты, детские дома и дома престарелых посещал, хотел продемонстрировать, какой он великий благодетель. Хорошо хоть в Верховную Раду не попал.

— Какой вывод вы для себя делаете через год после нападения?

— Причастных к убийству Кати пошагово выводят из-под удара. Исполнители до конца не наказаны, потому что три-шесть лет за убийство — это ничто. Заказчики не за решеткой, двум из них даже не предъявлено подозрение, а тот, кому предъявлено, — не арестован, ведет активную публичную жизнь.

Само дело переквалифицировано со статьи 115 (умышленное убийство) на статью 121 (тяжкое телесное повреждение). Какой вывод спустя год после нападения на Катю? Расследование саботируется, дело сливается, организаторов и заказчиков убийства привлекать к ответственности не собираются. Во всяком случае, при этом генпрокуроре.

«Не сомневаюсь, Порошенко, Луценко, Аваков, Грицак — все изначально знали заказчиков, но была команда не трогать»

— Как считаете, почему правоохранительные органы, суды и чиновники, несмотря на внимание и огласку, с самого начала не боялись публично сливать дело?

— А чего им бояться? Была информация, что Мангер вообще собирает семь миллионов долларов, чтобы дело против него закрыли. Договоренности, меркантильная заинтересованность, покрывательство на всех уровнях власти — одним словом, система.

Если взглянуть на Херсон, на эту «губернскую» глубинку, все станет понятным. Почему, скажем, Мангер, Рищук и Гордеев не боялись заказать убийство Кати? Почему координатор Торбин и его компания не боялись взять заказ? Потому что это их образ жизни. Они и предположить не могли, что убийство будет расследоваться. Им это в голову не приходило, поскольку у них были гарантии от политического руководства и правоохранительных органов.

— Вы так спокойно об этом говорите, будто смирились и больше не видите рычагов влияния на ситуацию.

---

---

— В какой-то степени я даже привык. Не знаю, что можно сделать с этой системой. Мы боремся за справедливость, доносим и украинскому, и международному сообществу всю правду. Поверьте, только благодаря общественному давлению, резонансу и постоянным акциям инициативы «Хто замовив Катю Гандзюк?» дело как-то продвигается вперед, хотя и очень маленькими шажками.

Если бы не действия активистов, сегодня Новиков сидел бы за решеткой, несмотря на то, что не имел никакого отношения к убий­ству Кати. В день нападения следст­вие ничего не делало. Вообще. И не собиралось. Просто приехали, записали «хулиганство» — и все! Территорию, где произошло преступление, не обследовали, свидетелей не опросили. Но когда из Киева в Херсон приехали друзья Кати и стали бро­сать дымовые шашки в здание полиции и прокуратуры — задвигались, начались какие-то следственные действия: искали видеокамеры, осмотрели двор...

На следующий день после нападения, 1 августа 2018 года, Катю перевезли в больницу в Киеве. Туда приехал генпрокурор Луценко, много чего обещал: «Расследуем, найдем, передадим дело в СБУ...». Через два дня арестовали «стрелочника» Новикова. Луценко сказал: ура, какие молодцы, за три дня раскрыли преступление.

— Через несколько дней после этого журналисты докажут, что Новиков вообще не имел отношения к убийству, что у него стопроцентное алиби...

---

---

— Тогда уже, не без участия СБУ, задержат исполнителей. И все, опять никто ничего дальше не делает! И лишь когда Катя умерла и начались массовые акции — тог­да уже задержали посредника Павловского. И снова следствие замерло. Тогда я выступил на временной следственной комиссии Верховной Рады и озвучил фамилии за­казчиков убийства — Мангер, Рищук, Гордеев.

Знаете, Катя очень тяжело умирала, часами кричала от боли, ей постоянно вводили препараты, чтобы хоть как-то приглушить нестерпимую боль. А негодяй Мангер в это время рассказывал, что она так «пиарится», «карьеру себе делает»...

Уверен: с самого начала не было политического решения расследовать дело. Не сомневаюсь, Порошенко, Луценко, Аваков, Грицак — все изначально знали заказчиков. Но была команда не трогать. Приближались президентские выборы. Возможно, каким-то образом Рищук и Гордеев должны были обеспечить Порошенко голоса в Херсонской области. Возможно, боялись, что упадет рейтинг президента в глазах других местных политико-криминальных группировок.

Подобные группировки действуют не только в Херсоне. Возьмите Кернеса, Труханова, Палицу... Так построено наше государство, к сожалению, феодально-клановый устрой. На откуп местным группировкам было отдано все, лишь бы они обеспечивали спокойную жизнь в области, финансовые потоки и победу на выборах.

«Зачем генпрокурор Луценко хотел со мной встретиться? Для пиара. Только для пиара»

— Когда вы последний раз встречались с пятым президентом Украины Порошенко?

— Я с ним вообще только один раз виделся, в начале февраля, после моего выступления на временной следственной комиссии, когда озвучил фамилии Мангера, Рищука и Гордеева. Встретился тет-а-тет по его просьбе, специально для этого пришлось в Одессу ехать. Даже не знаю, что вам сказать по итогу этой встречи.

Мы разговаривали минут 50, это была не конструктивная беседа. Порошенко, по сути, озвучил точку зрения Луценко: мол, доказательств против Рищука и Гордеева нет. Я донес свою точку зрения: «Я не прокурор и не судья, но Рищук и Гордеев не имеют права на политическое будущее, потому что небезосновательно подозреваются в заказном убийстве». Порошенко с этим не согласился, сказал, что он гарант не только прав и свобод, но и политической карьеры граждан. Я и с Луценко встречался один раз, вначале, после трижды отказывал ему во встрече.

— Почему?

---

---

— Не хотел, не видел смысла тратить на него время. Понимал, что ничего нового он не скажет.

— А зачем генпрокурору Юрию Луценко понадобилось с вами встречаться?

— Для пиара. Только для пиара. На меня было безумное давление с разных сторон. Просили, звонили: ну встреться с Луценко. Я не хотел, принципиально. Точнее, соглашался с ним встретиться только в присутствии своего адвоката Евгении Закревской. Луценко на это не решился.

Знаете, я даже ему поверил, когда он выступал с трибуны Верховной Рады, говорил, что для него это дело чести... Я вам больше скажу: Катя тоже поверила Луценко. Очень тяжелая, в реанимации, она ему долго, почти полтора часа, рассказывала про все криминальные связи в Херсоне. Катя совершенно не доверяла полиции, но именно по просьбе Луценко согласилась, чтобы приехал какой-то полковник из Главного следственного управления, которого он прислал. Дочь все рассказала этому полковнику, а через несколько часов уже вся херсонская полиция знала, что именно Катя рассказала. Он сразу слил информацию.

— Если бы вы сейчас лицом к лицу столкнулись с Порошенко, что бы ему сказали?

---

---

— Мне импонирует то, что говорил основатель вашего издания Дмитрий Гордон: есть два Порошенко, один — убедительный оратор, второй — патологически скупой лжец. По крайней мере, то, что Порошенко — патологический лжец, я сказал бы ему в лицо.

Я встречался с президентом Зеленским. Встреча была обнадеживающая, думал, ему хватит политической воли и что-то зашевелится. Он обещал содействовать следствию, но теперь следствие приостановили... Как можно способствовать тому, чего не существует? Я разочарован. А если Левина не найдут, например, то все, закрывать дело?

«У этой политико-криминальной группировки было желание не просто убить Катю, а именно демонстративно казнить»

— Вы никогда не предостерегали дочь: «Катя, будь осторожнее, учитывай, с кем имеешь дело»?

— Говорил, она и сама понимала, какое сейчас время, не исключала, что на нее нападут. Но всегда говорила: «Я такая, какая есть. У меня такая позиция. В стране война, оружия много, но надо привыкать с этим жить». В какой-то мере она себя оберегала: вечером одна не ходила, ее всегда сопровождали или муж, или друзья. Она же работала в ООН, изучала там безопасность, но...

Во-первых, за Катей давно постоянно следили, с тех пор, как начался конфликт с Антощуком (теперь уже бывший глава управления защиты экономики Нацполиции в Херсонской области Артем Антощук. Екатерина Гандзюк заявляла, что он требует три процента бюджетных денег Херсона. Антощук подал против нее иск и проиграл. — «ГОРДОН»). Именно поэтому она не обратила внимания, когда за ней установили новую слежку — уже непосредственные исполнители заказного убийства. Она видела, что за ней следят, но думала, что продолжается то же самое.

Во-вторых, мы допустили большую ошибку, потому что даже подумать не могли, что нападение произойдет утром, в рабочий день, возле дома в спальном районе, где всегда полно людей, которые собираются на работу. Катя утром вышла из подъезда, прошла совсем немного — наверное, пять-шесть шагов, — до служебного авто, и все, на нее сзади вылили литр концентрированной серной кислоты...

— Простите за вопрос, но почему понадобилось именно убивать? Ведь в Ук­раине полно антикоррупционных расследований, жестких сообщений в Face­book о том или ином местном чиновнике, воре и схематознике. И почти никогда это ничем не заканчивается: ни уголовных производств, ни судебных приговоров.

---

---

— Во-первых, заказчики прекрасно понимали: запугать Катю невозможно. И поверьте, она не испугалась даже после нападения. Когда она выходила хоть на не­сколько часов из тяжелого состояния и постоянной боли — сразу давала интервью, записывала обращение на видео, общалась. Катя была очень настроена как можно быстрее выздороветь, чтобы продолжить свое дело.

Во-вторых, Катя действительно стала помехой очень большой коррупционной схеме с серьезными финансовыми потоками, связанными с сожжением и продажей леса в Херсонской области. Схеме, которую крышевали топ-чиновники. Журналисты-расследователи писали, что один гектар леса приносит до 800 тысяч гривен чис­той прибыли. Только в 2018 году было сожжено почти 600 гектаров леса.

В-третьих, очень важное: Катя была не просто активистом, она была чиновником достаточно высокого ранга, по сути — третье или четвертое лицо в городе по должности. Она видела все эти коррупционные схемы изнутри. Учитывайте психологию заказчиков: кто-то посмел вмешаться в их дела! В их логике это «не по понятиям». У этой политико-криминальной группировки было желание не просто убить Катю, а именно демонстративно казнить.

Катя очень сильно набирала влияние и рейтинг именно как политик. А впереди выборы в Верховную Раду, местные выборы, где у заказчиков уже все рассчитано: Гордеев планировал стать мэром Херсона, Рищук — народным депутатом, Мангер — переизбираться в облсовет. Катя сильно мешала их политическим раскладам, стала очень неудобной политической фигурой в городе и области. Она не из их среды, не из их лагеря, она против них, активная, набирает обороты — по их логике, эту угрозу надо было устранить.

— Через год после нападения на Катю схему с незаконной продажей леса в Херсонской области остановили?

— Говорят, нет: лес, как и раньше, вывозят.

— Помните свою последнюю беседу с дочкой?

— Помню. Она не касалась ничего важного, но я ее помню. Это была пятница, муж Кати уехал в Херсон, нужно было кое-что забрать. Мы с Катей провели очень хороший день, несколько часов проговорили, столько задумок было, так мечтали о путешествиях. Катя очень любила путешествовать... Через день, в воскресенье, она скон­чалась.

Знаете, 30 июля, накануне нападения, у меня был очень тяжелый день, много операций. Я вернулся с работы около семи вечера, Катя уже была дома. Они с мужем жили в одной комнате, я — в другой. Я поужинал, лег, включил телевизор и стал проваливаться. Катя трижды заходила в мою комнату, что-то хотела рассказать, я как-то не­внимательно ее слушал. Она сказала: «Папа, ты засыпаешь на моих словах». Потом пришел ее муж, и она мне так ничего не рассказала. На следующий день утром на нее напали...

Через три месяца, в пятницу, в киевской больнице, за день до смерти, мы с Катей очень много говорили. Я сказал, что очень прошу прощения за тот вечер, накануне нападения, когда невнимательно ее слушал, когда она так и не смогла мне что-то рассказать... Это меня мучило все три месяца, что она лежала в реанимации.

Она сказала: «Ничего, папа, мы уже так много здесь проговорили, как никогда». А я все просил прощения. На следующий день, в субботу, мы практически не разговаривали: Кате было очень плохо, кричала весь день от боли. Ее перевязывали, меняли катетеры, все болело, ее усыпляли, она просыпалась и опять кричала от боли, очень спина болела, голова...

Это была очень-очень тяжелая суббота. Я уже не мог слышать ее крик, это было выше моих сил. У нас был ритуал: перед тем как уйти из больницы, я гладил ее волосы, брал за руку, касался носика... В ту последнюю субботу я сделал то же самое. В воскресенье утром взял еду, собирался в боль­ницу к 10. Позвонил ее муж, сказал: «Кате плохо, потеряла сознание». Я быстро в машину, в больницу, накинул на себя халат, побежал в отделение, вышел реаниматолог и сказал всего два слова: «Катя ушла»...

— Смерть Кати стала абсолютным шо­ком. Была надежда, что она обязательно выздоровеет. Особенно когда впервые после нападения записала видеообращение к друзьям, которые готовили акцию «Молчание убивает» возле администрации Порошенко, потому что президент почти два месяца никак не комментировал покушение на Катю и сис­темные нападения на других активистов по всей стране...

— Видеообращение было в конце сентября 2018 года. Кате тогда стало немного легче, а потом каждый день происходили какие-то изменения, становилось все хуже и хуже. Как отец я надеялся до последнего. Как врач уже недели за две до конца понимал: она не выпишется...

Ее же за границей никто не брал, никто не знал, как лечить такой химический ожог. Нам отказали Франция, Австрия, Германия, у них не было опыта лечения подобных поражений. Объем вылитой на Катю кислоты и площадь повреждения тела были не­со­вместимы с жизнью. Пока у организма были резервы — он боролся, а потом потихоньку все стало сдавать. Тяжелое состояние легких, сердца, почти мертвые почки... Кислота сделала свое дело, организм перестал бороться.

«За мной следили на автомобилях, звонили и молчали в трубку, постоянно сопровождали, когда я возвращался с кладбища»

— Пока Катя была в реанимации и особенно после ее смерти вам угрозы не поступали: «Не лезь в дело, иначе окажешься рядом с дочкой»?

— Чем меня можно запугать? Чем можно запугать отца, чьего ребенка убили? Прямых угроз не поступало, но давление было.

Впервые это произошло после того, как на временной следственной комиссии я озвучил фамилии заказчиков — Мангер, Рищук, Гордеев. До того никто про меня особо не знал, не говорил, не угрожал, не предлагал. Даже когда Катя умерла — тоже ничего не было. А вот когда я выступил на комиссии, масса нардепов от БПП и «Бать­ківщини», руководители обладминистраций и облсовета, люди Рищука и Гордеева вдруг захотели со мной встретиться. Звонили и писали мне и моим друзьям, даже тем, с кем я был просто знаком. Я ответил, что ни с кем встречаться-договариваться не собираюсь, и они как-то поутихли.

Вторая волна началась, когда задержали Мангера по подозрению в умышленном убийстве. Началось преследование: за мной следили на автомобилях, звонили и молчали в трубку, постоянно сопровождали, когда я возвращался с кладбища. Это продолжалось около двух недель, потом я написал официальное заявление в СБУ, уехал из страны на не­которое время.

— Я правильно понимаю тактику защиты оппонентов: мол, это был эксцесс исполнителя, никто не заказывал убийства, просто хотели «проучить», не­много побить и все, а уже исполнители сами перестарались?

---

---

— Самое отвратительное, что эту тактику переняли следствие с прокуратурой, когда переквалифицировали дело с «умышленного убийства» на «тяжкое телесное повреждение». Они говорят, что литр кислоты — это не орудие убийства. Но в Украине не было прецедентов, у нас до того никогда никого не убивали кислотой!

Они говорят, что исполнители — пацаны, которые не понимали последствий обливания концентрированной серной кислотой. Может, исполнители плохо учились в школе и действительно не понимали, но Мангер точно знал: облить литром кислоты — это гарантированное убийство.

Вылить литр кислоты — это повреждение большой площади тела. И уже не имеет значения, куда она попадет — на голову, спину, руку, ногу. Важна площадь поражения: чем она больше — тем меньше шанс выжить. А литр кислоты, безусловно, это большая площадь.

Я еще на временной следственной комиссии в присутствии следователей и прокуроров говорил: в науке об ожогах есть индекс Франка, который прогнозирует вероятность выживания после термических ожогов. Химические ожоги, безусловно, еще хуже, потому что кислота не только поражает кожу, она еще и воздействует на организм.

Индекс Франка вычисляется просто: площадь глубоких ожогов (в процентах к общей площади тела) умножается на три и добавляется к площади поверхностных ожогов. Если индекс до 30 единиц — это более-менее ничего, 31-60 — тяжелое состояние, но человек выживает, от 61 до 90 — прогноз сомнительный, а если индекс 91 единица и выше — человек обычно умирает.

У Кати, согласно судебно-медицинскому акту, было 39 процентов глубоких ожогов. 39 умножить на три — это индекс 117, смертельная доза. А еще были поверхностные ожоги. То есть площадь поражения уже была несовместима с жизнью. А они доказывают, что вылить литр кислоты на человека — это просто «тяжкие телесные»...

— Как Катя отреагировала, когда узнала, что исполнители — это те самые люди, которым она как волонтер помогала, когда они воевали в АТО?

— Плакала. Организатору Торбину ког­да-то помогала с бензином, одному из не­посредственных исполнителей, Васяновичу, собирала деньги на реабилитацию после того, как ему ампутировали ногу. В голове не укладывается, как они после этого согласились на заказное убийство. Ответ — деньги. Катя тоже говорила: «Папа, нет у них никакой идеологии, они просто хотели заработать по 500 долларов».

Когда исполнители избрали тактику защиты: мол, нам сказали, что Катя «сепаратистка»... Дочь после нападения показывала мне скрины переписки в мессенджере, ей друзья прислали. Один из исполнителей писал Торбину за несколько дней до покушения: «Опер, она же своя», а он дословно ответил: «Пох...р».

Знаете, что меня убивает? Через год после нападения Мангер на свободе, Рищук и Гордеев вообще не привлечены к ответственности. Меня убивают беспомощные пассивные прокуроры, которые присутствуют на судебных заседаниях как мебель: молчат, не оппонируют, просто сидят, и все.

Это называется трансформация прокуроров в адвокатов подозреваемых. Убивает, что организаторы и заказчики до сих пор на свободе. У Кати все эти три тяжелых месяца в больнице была лишь одна мечта: выйти на улицу, подышать воздухом. К сожалению, мечта не исполнилась...

«После Катиной смерти прекратились системные нападения на активистов по всей стране»

— Что делать, чтобы на очередную годовщину нападения и смерти Кати мы с вами вновь не говорили о том же: организаторы и заказчики убийства не наказаны?

— Не дать слить дело, довести его до конца. Как? Менять ключевые фигуры в Генпрокуратуре, чтобы хотя бы не мешали расследовать убийство, чтобы не было дав­ления, не было политического решения не трогать.

Катя была разной: строгой и бес­пощадной к врагам, но абсолютно честной, открытой, очень доброй и по-детски наивной. Она так верила в добрые дела и добрых людей. Была активной участницей и первого, и второго Майдана. 18 февраля 2014 года, когда в центре Киева все горело, была на Майдане, перевязывала раненых. Когда в Херсоне начались пророссийские демонстрации, все бросила, села на поезд и вернулась в город, даже памятник Ленину валила вместе с другими. Я много лет назад, после путешествия в Египет, подарил ей арафатку. Катя всегда в критические моменты надевала эту арафатку — и вперед!

Когда в Донецкой и Луганской областях начались известные события, она стала помощником по юридическим вопросам главного комиссара ООН по вопросам беженцев, активно включилась в волонтерское движение. Во время боевых действий под Иловайском работала на границе с зоной АТО, эвакуировала и расселяла людей, ездила по лагерям беженцев, под обстрел попадала. Страшно было, когда однажды она мне позвонила и сказала: «Папа, в целях безопасности нам запретили пользоваться мобильными».

— Дочь никогда не сожалела, что пошла в чиновники, особенно когда стало ясно, что изнутри систему не реформировать?

---

---

— Нет, не жалела. Наоборот, хотела все переделать и действовала очень успешно. У нее много проектов было. «Жить не по правилам, а жить для людей» — так Катя когда-то написала о своей работе. И так делала.

Она в совершенстве знала английский и немецкий, изучала турецкий. Увлекалась большим теннисом и лыжным спортом, водила автомобиль, обожала путешествовать. Очень много читала, это действительно было ее увлечением с детства. А еще любила вино и сыр. Не просто любила, а была знатоком сортов, видов, приучила меня к сыру с плесенью. Катя была настолько разносторонней... Как можно было убить такого человека? Целый мир погиб вместе с ней.

— Что будет лучшей памятью о Кате?

---

---

— Знаете, после Катиной смерти прекратились системные нападения на активистов по всей стране. Очень дорогой ценой, но прекратились, хотя до того их было свыше 55 за полтора года.

Что будет лучшей памятью? Моя дочь была патриоткой, хотела европейской, раз­витой, демократической, цивилизованной Украины. Может, это патетично звучит, но она действительно этого хотела. Продолжение дела Кати — лучшая память о ней. Даже то, что делаю сейчас я, вызвано не просто желанием добиться справедливости и наказания для убийц своего ребенка, это в какой-то степени и продолжение ее дела, память о ней.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter