Личный фотограф Аллы ПУГАЧЕВОЙ Григорий КУЗЬМИН: «У Киркорова была истерика — он кричал, что меня уничтожит и я буду плакать всю жизнь»

По фотографиям известного фотографа Григория Кузьмина и сегодня, как по учебнику, можно изучать историю шоу-бизнеса. 30 лет своей жизни этот человек с фотокамерой посвятил съемке известных людей: в его объектив смотрели рокеры, экстрасенсы, священники... Из них 10 лет Кузьмин работал личным фотокором Аллы Пугачевой и объездил с ней полмира, она посвящала ему песни и доверяла фиксацию самых важных событий своей жизни. Он был свидетелем многих звездных тайн, о которых долгое время ничего не рассказывал. На пике своего профессионального успеха Григорий ушел из шоу-бизнеса и в 60 лет увлекся съемкой храмов и православных икон.

«ПОЧТИ 90 ПРОЦЕНТОВ АРТИСТОВ С 1980-ГО ПО 2000-Е ГОДЫ БЫЛИ МОИМИ КЛИЕНТАМИ»

— Григорий, фотографов всегда было много, но только избранным удавалось стать своим в звездной тусовке. Вы работали и дружили с самыми разными артистами, вас называли гуру портретной съемки. Как вам, человеку из народа, удалось попасть в этот непростой бизнес?

— Я никогда не хватал звезд с неба и не мечтал заниматься фотографией. Мои родители были далеки от этого. В 17 лет, чтобы я не болтался по улицам, мама подарила мне первую в моей жизни взрослую фотокамеру. Отец тогда работал художником. Как постановщик помогал многим фотографам, которые снимали заказы для Алмазного фонда. А потом понял, что это работа интересная, творческая, и предложил мне попробовать себя в этом деле.

Начинал я с рекламной съемки: снимал ювелирные украшения для разных заводов. Со временем стал обрастать связями и контактами. Однажды кто-то попросил меня снять Людмилу Гурченко для цикла «Товарищ кино». Помню, приехал к Людмиле Марковне домой, а с ней муж... Но съемка получилась какой-то скомканной и в то же время интересной, ее напечатали многие советские журналы. После этого меня пригласили снять «Песню года», а потом стали передавать, что называется, из рук в руки...

Вскоре с помощью еще двух профессиональных художников создал фирму «БинАрт». Трудились мы очень плодотворно, в поте лица, и почти 90 процентов артистов с 1980-го по 2000-е годы были нашими клиентами.

— Вы автор знаменитого фото Анд­рея Миронова в водолазке. Он сидит в кресле, грустный и одинокий... Какова предыстория этого сюжета?

— Андрея всегда считали закрытым человеком, поэтому я очень долго добивался съемки с ним. В тот момент был популярен фильм «Гусарская баллада», и меня попросили снять исполнительницу главной роли в этой картине Ларису Голубкину. Договорились, я приехал к ней домой — и мы сделали хорошие фотографии. А у Андрея все никак не получалось. Помню, когда он согласился, то прямо сказал: «У меня будет на съемку только 20 минут. Я заканчиваю спектакль, вы садитесь ко мне в машину, едем в мою квартиру, я не снимаю грим, и вы делаете то, что необходимо. Идет?». Так и вышло.

Мы встретились в условленном месте, подъехали к дому. Заходим в подъезд — и я вижу что-то знакомое. «Андрей, у меня ощущение, будто я здесь был, — говорю ему на ходу. — Сейчас зайдем в лифт, там будет написано название футбольной команды, потом поднимемся на четвертый этаж, повернем направо...». У Миронова расширяются глаза. А меня вдруг осеняет, и я понимаю, что вчера снимал в этой квартире Ларису Голубкину. «Вообще-то, я тоже иног­да здесь живу», — обидевшись, ответил Миронов. И только в тот момент я понял, что Лариса — его жена. Я был в шоке! Ведь обязан все знать о человеке, с которым работаю, а тут такой прокол. Но, слава Богу, все забылось. Андрей отвел меня в комнату. Пока я раскладывал аппаратуру, он переодевался.

Мы стали говорить о скульптуре. Выяснилось, что деды наших отцов пересекались по жизни. Это нас сблизило. Лариса принесла виски... «Ты скажи, что тебе нужно?» — сразу по-хозяйски предложил Миронов. Я говорю: «Андрюша, ты мне нужен веселый, счастливый, в белом костюме с тростью и котелком». В таком духе мы сделали нужные мне снимки, и Андрей вдруг попросил: «Гриш, теперь кадр для меня. Я сяду на стул, надену водолазку, а ты сделай еще один мой портрет». В один миг он изменился в лице: стал задумчивым, оперся на одну руку. Помню, я его сфотографировал, а он грустно сказал: «Это то, что я из себя сейчас представляю».

— И после этих слов вы уехали?

— Нет, конечно. Андрей предложил пойти на кухню и выпить виски. Встретились мы в восемь вечера, в девять я планировал вернуться домой. Но после задушевных воспоминаний о наших семьях мы не заметили, как на часах было уже пять утра. «Гриша, я должен тебя проводить», — вдруг вызвался Миронов. Я удивился, говорю: «Да ладно, у меня чемодан со вспышками, сейчас выйду, поймаю машину». — «Нет, я провожу».

Когда мы вышли из дома, у обоих было по бутылочке недопитого виски, и Андрей гордо заявил: «Ну теперь смотри, как я остановлю машину». Но никто не останавливался — пять машин проехало мимо... Обессиленные, но довольные жизнью, мы присели на чемодан допить виски. Вдруг останавливается милицейский воронок, открывается дверь, выходит майор и говорит: «Андрей, что вы здесь делаете?». — «Пытаюсь проводить друга». — «Мы сейчас его отправим, не волнуйтесь». В благодарность Андрей достал из кармана маленький календарик со своим изображением и протянул милиционеру. Тот расплылся в улыбке от счастья. «Ну теперь ты понял, что меня здесь все знают?» — прошептал на ухо Миронов и ушел домой.

— А потом ваши пути еще пересекались?

— Я приезжал к нему показать фотографии той съемки. Он сказал, что нужно встретиться снова. Это был май, он уезжал на гастроли. Мы договорились увидеться в сентябре и плотно поработать над иллюстрациями для его книги и других изданий. И вот я еду в машине — и слышу по радио, что во время гастролей умер Андрей Миронов... В моей памяти он остался вдумчивым и глубоким человеком, который устал от шаблона весельчака. Я часто вспоминаю тот день и радуюсь, что тогда он попросил сделать кадр в водолазке. Думаю, сам бы я вряд ли решился предложить ему пойти на такой эксперимент.

---

---

— После Миронова вы сотрудничали со многими артистами, но главной звез­дой в вашем списке была Алла Пугачева, вы работали вместе 10 лет. Правда, что песню «Фотограф» Алла посвятила вам?

— Не знаю, мы с ней не обсуждали эти вещи. Но если это так, то слава тебе, Господи. Вообще, я потом снимал не только Аллу, но и Филиппа. Мне приходилось быть с ними и в радости, и в грусти. Я был как член семьи. Можно сказать, жил их жизнью на протяжении всех этих лет. В перерывах между гастролями приезжал в Москву, делал дополнительную работу и уезжал обратно.

— АБ снимали многие ваши коллеги — Михаил Манешин, Валерий Плотников, Алексей Агеев и другие. Но никто из них не задержался в ее окружении на такой долгий срок. Как вас свела судьба?

— Изначально я начинал работать не с ней. Я снимал группу артистов, которые входили в Театр песни Аллы Пугачевой. Среди них были «А-студио», Владимир Пресняков-младший, Игорь Корнелюк... А потом мне однажды позвонили и сказали, что нужно взять с собой студийную технику и ехать в Киев — снимать Аллу. У нее шли юбилейные концерты, она жила там больше недели.

Кроме того, что предстояло сделать репортаж с концерта, стояла задача студийной съемки. Кстати, за все 10 лет, что мы работали с Аллой, у нас были три или четыре подобные съемки. Она не очень положительно относилась к такой работе, всегда говорила: «Приезжай лучше на съемки клипов и снимай что угодно».

— И как проходила первая фо­тосессия в Киеве?

— Мы сняли большой номер в какой-то старинной гостинице, вынесли всю мебель, сделали мини-студию и начали снимать. Алла вошла в коротком красном платье, уперла руки в боки и сказала: «Ну давай снимай, фотограф». Я говорю: «Ну ладно». А сам вижу, что она заведенная. Одну пленку, вторую отсняли, она немного угомонилась... Все прошло на энергетике, которую она включала по команде. Вскоре после этой фотосессии Пугачева предложила мне работать с ней.

Она была очень требовательна, сама отсматривала снимки и выбирала наиболее удачные. И часто говорила, что от того, как фотограф поймает образ артиста на плакате, будет зависеть, пойдут зрители на его концерт или нет.

«ФИЛИПП ПОКУПАЛ В МАГАЗИНЕ ПРИКОЛОВ ПЛАСТМАССОВЫХ МУХ, ОТРЕЗАННЫЕ ПАЛЬЦЫ И ПОДКЛАДЫВАЛ МНЕ ИХ ТО В СУП, ТО В ЯИЧНИЦУ»

— Все, кто с Аллой пересекался в работе и в жизни, говорят, что она обладает экстрасенсорными способностями. Камеры у вас не ломались во время работы?

— Камеры — нет, но вспышки отказывали. Были такие моменты, когда она начинала себя раскручивать, и аппаратура прекращала функционировать. Иногда во время съемки, когда мне нужна была артикуляция, Алла пела и полностью входила в образ той песни, которую исполняла. Бывает, подхватит какую-то волну и говорит: «Давай снимай!». Я говорю: «Вспышка не работает». Она удивлялась. Был однажды такой момент на съемке, когда я в сердцах хотел вдребезги разбить камеру. Невозможно было работать.

Помню, одну из съемок начали в 11 вечера. Алла просила начать в шесть, но приехала гораздо позже, говорила, что никак не могла эмоционально подготовиться. Звонила через каждый час и сообщала: «Пока не готова. Поезжу по Москве, подготовлюсь и приеду». После съемки мы сели за стол, разговорились... И когда Алла спросила, который час, было почти семь утра.

— Музыканты Киркорова рассказывали мне, что еще до расставания с Пугачевой у них в коллективе было принято разыгрывать друг друга. Вас это коснулось?

— Конечно! Когда месяцами находишься в туре и каждый день перелет, гостиница, концерт, фуршет-трапеза, то, естественно, хочется найти отдушину. Но к Алле мы всегда относились с уважением и никогда ее не разыгрывали.

А с Филиппом подкалывали друг друга на каждом шагу. День на гастролях начинался с розыгрыша. Представьте: прилетели из Турции на концерт в Киргизию, стоим на взлетном поле (у Филиппа был тогда фирменный самолет с его портретом) — нам сказали немного подождать.

Филипп остался в салоне — смотрит в окно, о чем-то мечтает. А я вышел на улицу, вижу — ремонтники с тележкой. «Ребята, — говорю, — ну-ка быстро мне тележку подгоните к окну». Рядом стоял оператор Филиппа Рома Родин, и я попросил его встать в уголочке и запечатлеть на камеру то, что будет происходить. В момент, когда тележку подкатили, я был на уровне окна, потом резко выпрямился, забарабанил изо всех сил по стеклу и стал орать. У Филиппа был не просто шок, а истерика. Он кричал, что меня уничтожит и я буду плакать всю жизнь.

Еще был случай в Израиле. Как-то я увидел там необычные деревья и вышел поснимать. Филипп заметил и стал спрашивать, что да почему. А тогда были очень модными фильмы ужасов с какими-то чудовищами. В общем, навешал я ему лапши, сказал, что там находилась заколдованная деревня, что в XIX веке в эти места приезжал цирк шапито, что кого-то из местных жителей убили и они прокляли это место. Для большей правдоподобности я показал снимки, которые сделал накануне. Это были деревья в виде львов, зайцев, женской фигуры. И я сказал, что скоро (а это было перед миллениумом) все оживут. Филипп заинтересовался, потому что прямые приколы на него уже не действовали. Помню, готовил эту историю несколько дней. Но когда подошла Алла и я рассказал ей эту ахинею, она меня тут же раскусила и сказала Киркорову: «Филя, тебя же, как мальчика, дурят».

— Как Филипп отомстил?

— В этот же день после концерта мы должны были вернуться на виллу, которую для всего коллектива на время гастролей сняли организаторы. Но в тот день, как мне объяснил Филипп, все музыканты переехали в гостиницу, которая находилась рядом с Мертвым морем. После выступления был фуршет. Но я ходил что-то снимать, вернулся — никого нет, позвонить некуда, мобильные телефоны были тогда редкостью. В панике хватаю такси, приезжаю к нашей вилле — а там все закрыто. Куда бежать? Что делать?

Пришлось не­сколь­ко часов просидеть у дверей, пока ко мне на помощь не приехал знакомый Филиппа. «Гриша, что ты здесь делаешь?». Я его умоляю, мол, отвези меня до города, чтобы я мог где-то переночевать. В итоге он привозит меня в какую-то гостиницу, предлагает спуститься в ресторан и выпить кофе. Я захожу — а там все наши ребята, включая Филиппа, кушают и танцуют. Увидев меня, Фил обрадовался, что заставил меня так перепугаться. Особенно любил он шутить с едой: покупал в магазине приколов пластмассовых мух, отрезанные пальцы и подкладывал мне их то в суп, то в яичницу.

«Я СНИМАЛ МАЛИНИНА С КОНТРОВЫМ КРАСНЫМ СВЕТОМ, НО ОН СКАЗАЛ, ЧТО ФОТО ЕМУ НЕ НРАВИТСЯ. А ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ ПРИШЕЛ ЕГО ВЫКУПИТЬ, НО УЖЕ ЗА ДРУГИЕ ДЕНЬГИ»

— Даже по тем временам вас считали весьма дорогим фотографом. Сколько стоили ваши снимки? Делали скидки артистам, с которыми работали и дружили?

— Естественно! Если мы, например, вы­езжали на гастроли в Америку — у меня был полный пансион: дорога, жилье, еда такая же, как у Аллы и Филиппа, — они меня ни в чем не ущемляли. Часто за одним столом ели. Мир посмотреть интересно, но я не позволял себе путешествовать за проезд и стакан.

Цена зависела от объема работы. Плакат стоил от одной до двух с половиной тысяч долларов. Этого более чем достаточно. А работы было много. В 90-е годы были другие деньги, но я мог позволить себе покупать дорогую аппаратуру. Например, компьютеры, которые сейчас стоят пять тысяч долларов, тогда стоили 50. Каждый объектив обходился до двух тысяч. Ролик пленки — пять долларов, а на каждую съемку нужно было порядка 30 роликов, мы ведь снимали, как минимум, 100 кадров. Когда хочешь раскрыть человека, поймать эмоцию — нельзя экономить.

---

---

— Питерский фотограф Виктор Елизаров вспоминал, что его ловили сотрудники ОБХСС за продажу плакатов и фотографий Пугачевой. Другие его коллеги с гордостью говорили, что печатали снимки певицы на дешевой фотобумаге и продавали фанатам, а на вырученные деньги могли окупить себе летний отпуск. Вы такого не практиковали?

— Никогда таким не занимался. У меня был жесткий договор, джентльменское соглашение с артистами, и я обещал, что ни один кадр без их согласия никуда не уйдет. Поэтому я, может быть, еще живой.

— Правда, что вы, пытаясь раскрепостить артиста на съемках, открыто наливали ему алкоголь?

— В моей мастерской всегда стоял набор самых разных напитков, и я знал, кто что предпочитает. Начиная с минеральной воды, кофе, чая и заканчивая алкоголем, без этого не обходилось. Создавалась определенная атмосфера.

Не хочу называть фамилию, но один из наших мэтров написал мне после съемки на стене: «Спасибо, Григорий, что не дал мне умереть». Прочитав такое, я бросился к нему с расспросами. Оказалось, он зашел ко мне после ночных посиделок и чувст­вовал себя ужасно. Но пара рюмок коньяка вернули его к жизни.

Некоторые артисты вообще не начинали съемку без спиртного. Но, как правило, работа для них была такой ответственной и дорогостоящей задачей, что мало кто из них позволил бы себе что-то лишнее. Каждая съемка — это такая энергетическая отдача, и иногда мне нужно было несколько дней на восстановление, — такой сильной была эмоциональная усталость.

Кстати, при Союзе студийная съемка велась в любых условиях. Чтобы сделать тот или иной плакат, мне достаточно было поставить человека к стене и снять. Главное — правильно выставить свет. Это сейчас миллион студий и можно, в зависимос­ти от запросов, заказать любую. А тогда мы приезжали в концертный зал, и в перерывах или до концерта ко мне выходила, например, Ирина Понаровская, одетая, загримированная, и мы снимали ее для плаката.

— А было такое, что вы сами прекращали работу с тем или иным артистом или от ваших услуг отказывались?

— За все годы работы у меня были всего две отказные работы. Первым был Александр Малинин. В середине 80-х мы сделали ему плакат в интересном решении — с контровым красным светом... Это было в период, когда он еще носил цепи. Но он сказал, что плакат ему не нравится и выкупать он его не будет. А лет через пять, ког­да у нас случилась следующая съемка, он сказал: «Гриша, этот плакат я тоже забираю». — «Хорошо, — говорю, — но тогда, будьте любезны, по сегодняшним ценам оплатите и забирайте». — «Как? Я же делал съемку давно!». В итоге оплатил по новым тарифам.

— А с кем еще были проблемы?

— С Машей Распутиной. Но причина заключалась в ее бывшем муже и продюсере. Владимир Ермаков, с которым она тогда была вместе, прямо сказал, что плакат брать не будет, потому что, по его мнению, Маша на снимке выглядит более откровенной, чем он мог ей позволить. Хотя по сегод­няшним меркам эти кадры просто детский лепет.

— Творческие люди очень ревнивы, а вы снимали всех артистов, кто к вам обращался. Никогда не было конфликтов «почему не снимаешь только меня»?

— Без этого не обходилось. Валера Леонтьев часто корил меня: «Ты Филиппу сделал книжку на диске из 10 листов с фотографиями, а у меня только шесть». Я говорю: «Так сделай 12». Но выходили споры: предположим, сделал Филиппу шесть листов книжки в диске, показываю Валере — а он просит восемь. И так по кругу. В итоге мы довели эти книжечки до 20 страниц по толщине. Они уже не вмещались в компакт-диск, и на том споры закончились.

«В ЗНАК ОДОБРЕНИЯ ЛЮДМИЛА ЗЫКИНА КРЕПКО ВЫРУГАЛАСЬ В СВОЙСТВЕННОЙ ЕЙ МАНЕРЕ И, НЕ ТОРГУЯСЬ, ОТОБРАЛА СЕБЕ СНИМКОВ НА 10 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ»

— Однажды, помню, меня пригласили поснимать Людмилу Зыкину. Я взял с собой несколько альбомов с фотографиями, чтобы показать ей. А она: «Гриша, не надо мне всего этого — сделай меня такой, какая я в жизни, и я буду тебе благодарна». Когда после съемки я показал ей работу (а получилось около 500 портретных слайдов), Зыкина в знак одобрения крепко выругалась в свойственной ей манере.

— Ей настолько понравилось?

— Она сказала: «Давай я заберу все!». — «Пожалуйста, — отвечаю, — но стоимость кадра будет такая-то. Выбирайте, сколько захотите». И она, не торгуясь, отобрала поч­ти на 10 тысяч долларов.

На площадке была властной. Хотя, бывало, мы сидели у нее на даче, пили чай, могли и рюмочку позволить, как-то все по-доброму было...

Когда Зыкину хоронили, несли портрет с ромашками. Тот, который ей сделал я. Кстати, как-то зашел на Новодевичье кладбище, смотрю — мои работы кругом... Получается, что в радости и горести сопровождаю людей.

---

---

— Говорят, что вы заставили прослезиться французского актера Алена Делона...

— Это было время, когда фотографы еще снимали на пленку. В Москве проходила пресс-конференция Делона. Когда я зашел в зал, все места были заняты. Пришлось сесть на пол прямо перед столом, за которым сидел актер. Вспышками пользоваться не разрешили, другой техники с собой не было. Случайно нашел чувствительную пленку, зарядил в фотоаппарат и сделал несколько портретов Делона. Напечатал, а на следующий день было какое-то его прощальное шоу в одном из отелей.

Я подошел к охране и попросил разрешения передать портрет, но мне сказали, что Делону нельзя ни с кем контактировать, это прописано в его договоре. Ничего не оставалось, как караулить его у лифта. Когда он выходил, я поднял портрет над головой. И случилось чудо: лифт никуда не уехал, ко мне подбежал переводчик и передал, что представитель Делона попросил подняться к актеру в номер. Уже там Делон сказал: «Меня снимали десятки тысяч фотографов, но такого снимка у меня нет, и я очень хочу, чтобы он остался на память». — «Я его вам дарю», — сказал я. На что он ответил, что не может его принять без моей подписи, и тогда я написал: «На добрую память от автора». А поскольку у меня этот портрет был в двух экземплярах, я тут же попросил его подписать фото уже для меня. Протянул ему золотой фломастер, и он написал: «Тысячу мерси, браво вашему таланту!». После этого мы так растрогались, что не смогли сдержать слез.

— По какой причине вы окончательно отошли от шоу-бизнеса, перестали снимать звезд и планируете распродать свою раритетную коллекцию?

— Я действительно закрыл мастерскую, собрал архивы и буду распродавать. Когда мы делали работы с любыми исполнителями, то отдавали им только те кадры, которые были необходимы для конкретной работы — диска, плаката, журнала. А 90 процентов оставалось у меня. И это все исходные материалы. Из них большая часть — готовые работы, которые можно использовать когда угодно и где угодно. С той же Пугачевой у меня несколько сот тысяч кадров. Многие из них неизвестны. Думаю, предложу тем же артистам, которых снимал, нет смысла складировать у себя.

А почему ушел из этого мира? Формально всего, что можно было, в шоу-бизнесе я добился, а сейчас занимаюсь православной тематикой. В 2000 году сделал первую выставку на эту тему, ее посетили свыше миллиона человек.

Получилось все случайно. Мы ехали с Филиппом оформлять документы в Израильское посольство и проезжали мимо храма Христа Спасителя. Едем в машине, и я говорю: «Филипп, можно сделать остановку? Хочу запечатлеть, как расцветают тюльпаны». Вот с этих тюльпанов все и началось.

А потом как-то гулял в Москве по Красной площади, увидел крестный ход и оказался в трех шагах от патриарха Алексия II. Сфотографировал. Потом принес показать — ему понравилось. Мы стали сотрудничать. В его коллекции было 18 моих работ. До сих пор очень тепло его вспоминаю. Он был добрым, но требовательным человеком. Я мог часами говорить с ним на любые темы.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter