Исполнитель роли Сергея Скворцова в фильме Леонида Быкова «В бой идут одни «старики: Владимир ТАЛАШКО: «Больше всего я люблю украинское кино за то, что в нем был и остается Леонид Быков, поэтому исчезновение памятника ему на Байковом кладбище воспринял как плевок в лицо нашей культуре»

Юбиляр перешагнул этот рубеж без славословной «шумихи». Всем, кто позвонил в день рождения, сказал: «Не время для публичных именин. Война». Принимая поздравление от меня, процитировал вдобавок пару строк из моего стихотворения «Восточный фронт»: «Помянем тех, кто за Донбасс погиб в майданно-горький час...».

Возник в памяти и май 20-летней давности, когда при меценатской поддержке увидела свет мемуарная книга о Леониде Быкове «Будем жить!». В ней исполнитель роли старшего лейтенанта Скворцова в ле­гендарной картине «В бой идут одни «старики» рассказал о таланте человеколюбия ее создателя, а мне выпало впервые опубликовать полный текст завещания Леонида Федоровича, написанного им в кардиологической клинике за три года до гибели в автокатастрофе 11 апреля 1979-го: «Никогда и никому не поверьте, что я «наложил на себя руки».

В родном для Быкова шахтерском крае складывалась актерская судьба Владимира, а у меня начинался журналистский путь после переезда из России. С тех пор мы с Талашко на ты. Правда, видимся нечасто. Да и то больше по случаю памятных дат, связанных с поредевшим быковским братством. И вот наконец-то встретились тет-а-тет на его семейной усадьбе неподалеку от Ирпеня. Вокруг вековые сосны, в которых засели осколки еще с той войны. У ворот звонкоголосая дворняга Эсмеральда. Ее привезли сюда студенты Киевского национального университета, театра, кино и телевидения имени Ивана Карпенко-Карого. Считай, подарили, узнав, что их любимый преподаватель похоронил своего красавца колли по кличке Дар. «С ними как-то теплее на душе, — не дожидаясь, пока я включу диктофон, начинает беседу хозяин. — Братья наши меньшие — они как психотерапевты. Очеловечивают, не дают ожесточиться в этом безумном мире...».

«СЫГРАТЬ В КИНО БЫВШЕГО ЗЕКА Я СОГЛАСИЛСЯ БЫ, А ТУТ МНЕ ПРЕДЛОЖИЛИ ПОМОЧЬ ЯНУКОВИЧУ ПРИЙТИ К ВЛАСТИ»

— Кто бы мог представить, до какого безумия дойдет «газовый император» Путин, развязавший войну против Украины...

— Это и у наших державных мужей, включая разведчиков и контрразведчиков, надо спросить, как они проворонили кремлевских «ястребов». Только Советский Союз пошел ко дну, Александр Руцкой срочно прибыл в Киев — «вразумить» нашу власть. Мол, имейте в виду, можете напороться на пересмотр границ. А в ноябре 2006-го, если помнишь, именно в Киеве вышел во второй редакции бестселлер «ФСБ взрывает Россию». Один из его авторов российский политический беженец Александр Литвиненко так и не увидел этого издания: был отравлен в Лондоне полонием-210.

Соавтор Александра американский гражданин Юрий Фельштинский сделал все, чтобы вытащить на свет правду о причастности спецслужб к террористическим актам, похищениям, убийствам. Но, как известно, наша исконная драма — это драма непрочитанных книг. Ну а телевидение — ни слова, что это Кремль организовал взрывы жилых домов в Буйнакске, Москве, Волгодонске. В терактах обвинили Чечню и начали ее зачищать до сплошных руин. Мне показалось, что следующими будут Грузия и Украина...

— Не замечал раньше за тобой, Владимир Дмитриевич, такой вовлеченности в политику, тем более в международную...

— Просто на душе мерзко от бесчестия властей и несправедливости. А то, что у нас называется политикой, давно кровоточит и уже гниет под куполом Верховной Рады Украины. Надо же, какая аббревиатура — ВРУ. Многие депутаты похожи на плохих артистов, которые хотят стать народными. От созыва к созыву врут, врут, врут. А мы живем все хуже, хуже, хуже.

— Живем над телепропастью во лжи.

— То, что многие российские каналы отключены в Украине, — комариный укус для оголтелых пропагандистов Кремля. Посмотрите, чем наполнен и переполнен эфир нашего телевидения, которое в основном контролируется олигархами. Рекламным террором всевозможных фирм — ювелирных, фармацевтических, алкогольных, кондитерских... Фальшивыми соц­опросами. Информационными межклановыми войнами. Суржиком вперемешку с жаргоном. Доморощенной эстрадой в жанре «поющих трусов». Пошлыми бородатыми анекдотами в исполнении довольно известных людей под их же собственный хохот... Откровенно говоря, мне одинаково претит и российское Киселев-ТВ, и наше ширпотреб-телевидение. За исключением программ, которые открывают для нас планету неординарных личностей и мир украинских талантов.

— Выходит, нужно возрождать цензуру...

— Но только лишь художественную. А политическая, о чем даже я, актер, знаю, никогда и не умирала. Правда, существует теперь в более изощренной форме и называется редакционной политикой, которая вырабатывается за пределами редакции. Как-то по ахметовскому телеканалу взахлеб расхваливали гуманитарную акцию нашего главного олигарха — раздачу жителям Донбасса слуховых аппаратов, закупленных местной пророс­сийской...

— ...элитой.

— Какой там к черту элитой?! У Юрия Фельштинского одна из его книг называется «Вожди в законе». Они-то и правят бал на Донбассе. Точнее, в самозваных и никем, кроме России, не признанных республиках. Выходит, сначала ослепили и оглушили «Градами» людей, а теперь на их нужде и горе делают саморекламу.

«5 канал» я принципиально не смотрю. Там работают неплохие журналисты. Создавая в канун «оранжевой революции» «канал честных новостей», они, наверное, и не предполагали, что станут заложниками политики двойных стандартов.

Кроме всего прочего, один из магазинов президентской фирмы «Рошен» оккупировал помещение столичного кинотеатра «Орбита» в исторической части Киева. Позор. Помню, как мы, творческая интеллигенция, боролись с теми, кто хотел захватить книжный магазин «Сяйво». Отстояли его, сберегли. А вот «Орбиту», где можно было бы демонстрировать украинскую кинопродукцию, и защищать никто не осмелился. Хотя для рошеновской лавки вполне подошел бы обыкновенный павильон из стекла и бетона.

Кстати, в этом старейшем кинотеатре, куда киевляне любили ходить на повторные фильмы и встречи с его героями, сейчас самое время смотреть кино о нашей многострадальной истории. Показывать, слава Богу, есть что: документальные ленты и о насильственной русификации — вплоть до запрета печатать украинские книжки для детей; и о Голодоморе, и о репрессиях против «буржуазных националистов»; и о сталинской депортации татар, и об украинских патриотах — от гетманщины до Майдана; и о пятой колонне, которая видит Украину лишь колонией Российской империи...

А вот недавно в Киеве вышел фильм-расследование Валерия Балаяна «Хуизмистерпутин». Если пустить его в широкий прокат, то, думаю, даже путиноидов отрезвит темное прошлое хозяина Кремля. Еще в «Бандитском Петербурге» на это намекнул Антибиотик устами Льва Борисова. Мол, весь беспредел и бардак в стране от той гнили, что наверху. В наше время можно украсть велосипед и здоровье потерять в тюрьме. А кому-то позволено воровать вагонами и всегда оставаться на плаву. Поэтому и пришелся к московскому двору Янукович с бандой «донецких».

— Приходилось с ним встречаться?

— Бог миловал. Но во время избирательной президентской кампании были от него гонцы. Насколько я понял, пророссийские политтехнологи с предложением, от которого, как они самоуверенно считали, «нельзя было отказаться». Я отказался.

— Что же, интересно, предлагали?

— Чтобы ставшие крылатыми скворцовские слова «будем жить!» я повторил в телесюжете, агитируя за своего земляка. По задумке рекламщиков Янукович должен был подхватить это, как пароль, и понести в народ. Не вступая в дискуссии, я дал понять: репутация дороже денег. Уверен: Быков не одобрил бы такую сделку. В своем завещании он написал о том, что ему и «рубля не накопили кинострочки», потом сделал оговорку об очень большой разнице между художником и делягой. Короче говоря, сыграть в кино бывшего зека я согласился бы, а тут мне предложили помочь Януковичу прийти к власти.

— Все равно ведь пришел.

— Мы позволили ему прийти. Потом под наши хиханьки-хаханьки Янукович путал в президентских речах Ахматову с Ахметовым и обрекал украинскую культуру на самоликвидацию. В кинематографе воцарился «мертвый сезон». Зато оживились рейдеры всех мастей. На заборах вокруг незаконных застроек то там, то тут замелькала корявая издевательская надпись: «Усе буде Донбас!» Те, кто и сейчас дебилизирует нацию, снесли в погоне за наживой на элитном жилье даже кинотеатр имени Александра Довженко, где на премьерах картин одноименной студии всегда был аншлаг: «Тени забытых предков» Сергея Параджанова, «Белая птица с черной отметиной» Ивана Миколайчука, «Захар Беркут» и «Каменный крест» Леонида Осыки, «Княгиня Ольга» Юрия Ильенко... Слава Богу, депутату Киевсовета журналисту Дмитрию Гордону удалось спасти от новоявленных геростратов кинотетатр «Жовтень» на киевском Подоле. И тогда, и сейчас никто на высшем уровне так и не выразил публично своего отношения к национальной культуре. Выступить в американском конгрессе на английском — это хорошо. Но не вступиться ни разу за свое, исконное — это как называется?

---

---

— По-моему, антикультура. А это та же война.

— Согласен. В Макеевке, где живет мой брат, ветеран шахтерских кровей, тоже уже недовольны и «донецкими», и всей этой «жизнью по-новому»...

— Докатились: главная газета Америки «Нью-Йорк таймс» опубликовала редакционную статью о нежелании украинских властей бороться с хищениями. Я лично считаю, что «жизнь по-новому» — это безнаказанная коррупция плюс рошенизация всей страны.

— Страны воров и нищих. Народ начинает понимать, почему Святослав Вакарчук и Руслана Лыжичко добровольно сдали депутатские мандаты и покинули парламент. В нем все те же кумовья, родственники, друзья. В подавляющем большинстве «тушки», кнопкодавы, прогульщики...

«МНОГИЕ ИЗ РОССИЯН, С КЕМ Я ОБЩАЮСЬ С ДАВНИХ СОВЕТСКИХ ВРЕМЕН, БОЯТСЯ ОТКРЫТО ПОДДЕРЖИВАТЬ УКРАИНУ: ФСБ ОПАСНА ДЛЯ ЖИЗНИ»

— А что бы ты сказал, выпади такая возможность, депутату Верховной Рады Надежде Савченко?

— Надежда, как никогда, нужна народу. Само ее имя помогает нам не отчаиваться и все-таки не разувериться. Если будете вы, Надежда, значит, будем и мы. Как сказал мой герой в быковском фильме: « Будем жить!».

По большому счету, наша славная летчица, которая продолжает Революцию достоинства в путинском плену, стала совестью и флагом нации. Она способна объединить здоровые силы Украины. Главное, чтобы вернулась живой.

— Кто из твоих российских коллег сразу принял украинскую Революцию достоинства?

— Прежде всего Лия Ахеджакова. Она ведь из рязановской киногвардии. И сейчас, после смерти Эльдара Александровича, чей фильм «Гараж» по своей правде жизни один из моих любимых, эта совестливая женщина бесстрашно заступается за Украину. А за Надю Савченко просто по-матерински переживает.

Многие из россиян, с кем я общаюсь с давних советских времен, боятся открыто поддерживать Украину: ФСБ опасна для жизни. Тем более Путин обозвал Революцию достоинства «погромом бендеровцев». Так исковерканно и сказал — «бендеровцев». За Бандеру обидно. И все же в Московии есть те, кто понимает нашу правду и готов принародно стоять за нее. Например, народный артист России Владимир Назаров. Я искренне аплодировал всему, что он говорил на телеканале Савика Шустера в программе, посвященной годовщине убийства Бориса Немцова. Меня особенно задело за живое, когда Владимир Васильевич коснулся проблемы великодержавного оболванивания граждан суверенной Украины. Стоит добавить: есть Россия путинская, а есть Россия пушкинская.

— Это проблема проблем. Исходя из информации директора Национального института стратегических исследований Владимира Горбулина, российская культурная политика именно в период путинизма стала геббельсовской. То есть полностью интегрировалась в общую концепцию Кремля по ликвидации украинской государственности.

— Как раз по этому поводу и взял слово в прямом эфире у Шустера Владимир Назаров (российский композитор, певец, педагог. — Прим. ред.). Сделал акцент на том, что чудовищный имперский эксперимент Путин начал с культуры. Вернее, с ее уничтожения. На первый план выходят песнюшки, шансон, блатняк. Властям выгодна псевдокультура — так проще помыкать и манипулировать народом. Только вот есть ли у него самого теперь возможность и, главное, потребность заниматься воспитанием чувств? Знают ли, допустим, наши малыши дорогу в театр? Продолжая коллегу, риторически спрошу: а поют ли детям Донбасса, живущим под вой снарядов, колыбельные? Слышат ли они сказки о добре и зле? Поэтому я с удовольствием декламирую их на духовном телеканале «Глас» — больше ста уже прочитал и на украинском, и на русском.

— Прости, а не глас ли это вопиющего в пустыне бездуховности? Судя по соцопросам, более трети украинцев вообще не читают книг.

— А в Донбассе и того больше. Правда, там каждому свое: кому война и героика, а кому имитация перемирия и контрабанда. Бизнес на крови. Если бы мои учителя Леонид Федорович Быков, Николай Павлович Мащенко и Кость Петрович Степанков дожили до этого кровавого кошмара, им было бы очень больно и стыдно. Особенно когда накануне очередного 9 Мая сепаратисты выбросили в интернет саркастический фотоколлаж, так сказать, по мотивам быковских «Стариков». Представь себе весь цинизм пропаганды — капитану Титаренко со звездой героя на груди пророссийские дезинформаторы «вложили в уста» такую вот ересь: «Значит, не додавили мы с хлопцами фашистскую гадину на родной украинской земле». Не меньше меня возмутило и то, что портрет Леонида Быкова деятели самопровозглашенных республик собираются нанести на собственную кустарную валюту. В частности, на купюру номиналом 100 червонцев. Если, не дай Бог, ее пустят в оборот, закричу во всеуслышание: уберите Быкова с денег!

---

---

— Когда 8 мая 2013-го мы хоронили Николая Павловича Мащенко, я думал, что вслед за Иваном Драчом и Раисой Недашковской скажешь прощальное слово и ты...

— Не сказал. Есть минуты, когда душа просит молчания и молитвы. Я слышал столько на своем веку надгробных речей, от которых уже через 40, а то и через девять дней оставалась лишь тишина забвения. Храня светлую память о Мащенко, я и не ухожу на пенсию — продолжаю дело своего Учителя. Мои студенты играют спектакль «Мама» по его новеллам. Буквально не выпускаю из рук его посмертную книгу «Незабываемые» о товарищах по искусству: Тимофее Левчуке, Иване Миколайчуке, Олесе Гончаре, Иване Кавалеридзе, Сергее Параджанове и, конечно, Леониде Быкове...

Год назад израильский режиссер Эли Свердлов пригласил меня и заслуженную артистку Украины Нину Антонову в телепроект «Украина. День Победы». Мне довелось, говоря киношным языком, в новых предлагаемых обстоятельствах сыграть Сергея Скворцова. Постаревшего, но не упавшего духом фронтовика, который напутствует внука перед его уходом на войну в Донбасс: «Слава Украине!». Рад, что творчески участвую в эстафете поколений и продвижении патриотической традиции. Ведь она, по Густаву Малеру, — это передача Огня, а не поклонение пеплу.

Признаюсь, была еще одна причина, по которой я смолчал у гроба Мащенко. Накануне похорон я узнал, что на могиле Быкова, который именно «душеприказчику» Николаю Павловичу, наравне с Иваном Миколайчуком, адресовал то самое письмо-завещание, уже больше нет бронзово-гранитного изваяния известного скульптора Анатолия Фуженко. Я был в шоке. Кто эти вандалы? Как они пошли на такое? Черные мысли не давали покоя.

«У КАЖДОГО СВОЯ ПРАВДА. УВАЖАЮЩИЙ СЕБЯ АКТЕР ДОЛЖЕН ПОСТАРАТЬСЯ ЕЕ ПОНЯТЬ»

— Получается, обезглавили память. Кто-то проводил расследование по этому факту?

— До сих пор не ясно. Я по горячим следам позвонил в Национальный союз кинематографистов Украины. Там не захотели поднимать шум. В конце концов, в одной из околоритуальных инстанций ответили: «Такова воля семьи». Неужели, подумал, воля Марьяны — дочери Леонида Федоровича?

— Николай Павлович, превозмогая неловкость, однажды рассказал мне, как Марьяна настояла на том, чтобы с места гибели отца (47-й километр автотрассы Минск — Киев) убрали монумент в виде самолетного пропеллера.

— Было дело... Для этой странной цели она попросила на киностудии машину. Нашла шестерых рабочих. Те даже куст калины вырвали из земли, где случилась роковая авария. Марьяна мотивировала «наведение порядка» тем, что не желает больше видеть возле мемориальной доски окурки, пустые бутылки и прочий мусор...

— А какой вид имеет сейчас то место на Байковом кладбище, где был под «Смуглянку» похоронен Быков?

— Вместо устремленной ввысь стелы с бюстом всеобщего кумира узкая продоль­ная плита. На ней две строки: «Быков Леонид Федорович (12.ХІІ.1928 — 11.ІV.1979), Кравченко Тамара Константиновна (30.VІ.1927 — 31.Х. 2010).

Такое на семейном уровне как-то можно понять: муж и жена упокоены рядом. Но зачем же было ломать то, что построил народ на могиле всемирно известного актера и режиссера, которого один из поэтов назвал солдатом кинематографа!? Его имя носит одна из планет. А тут на тебе — земная суета сует... Чужого брать нельзя, тем более с кладбища.

Больше всего я люблю украинское кино за то, что в нем был и остается Леонид Быков, поэтому исчезновение памятника ему на Байковом кладбище воспринял как плевок в лицо нашей культуре. Культуре, которую возвысили своим гением Александр Довженко, Амвросий Бучма, Иван Кавалеридзе, Дмитрий Милютенко, Николай Гринько, Николай Яковченко, Борислав Брондуков, Богдан Ступка...

— Николай Мащенко назвал тебя украинским Урбанским, а один из критиков — «советским актером с голливудской фактурой». Такая оценка в 60-70-е минувшего столетия, когда ты снялся в героико-романтических фильмах «Комиссары», «Дума о Ковпаке», «Как закалялась сталь», «Рожденная революцией», была, пожалуй, лестной. А сейчас?

— Закон Голливуда суров: если ты не в игре, то вне игры. Мне выпадали роли и красных командиров, и воинов УПА. И те, и другие прежде всего живые люди. У каждого своя правда. Уважающий себя актер должен постараться ее понять. Во всяком случае, я всегда играл тех, чьи поступки определяются не дензнаками. У моих героев в отличие от современных политиков есть совесть и честь. В те невозвратные времена, как ты однажды написал, неподдельные личности умирали и за поддельные истины.

— Такая смерть вдвой­не трагедия.

— А если смерть за правду и Украину, то подвиг. Как, например, жизнь Степана Бандеры. Когда началась Революция достоинства, я тоже, как и ты, вник в его избранные статьи и...

— ...понял, почему так возмутительны мнения путиноидов о Бандере: никто не читал, но все ненавидят.

— Это уж точно. К сведению кремлевских брехунов, Бандера глубоко верил в Бога и свободу своего народа, ратовал за созидание, а не за «весь мир насилья мы разрушим». Он не уставал повторять, что «в любом политическом движении самую важную роль играют идея и человек». При этом советовал: «Державные традиции не надо трактовать по-музейному».

Применительно к российской агрессии на востоке Украины эта мысль может звучать, скажем, так: считать делом особой важности разоблачение ряженых диверсантов российских спецслужб. Оказывается, они нередко действуют под видом украинских воинов, как это делали (причем нередко под объективами фотокамер) каратели НКВД в «бандеровской» форме УПА. Поговори с ребятами, которые чудом уцелели в боях под Дебальцево. Думаю, много впечатляющего расскажут о тамошних «зеленых человечках»...

---

---

— Было когда-то желание сыграть Бандеру?

— К чему вспоминать о несбывшихся желаниях? Зато сыграл Петлюру. Эту роль в картине «На острие меча» режиссера Александра Павловского мне предложили по подсказке Ивана Миколайчука. А сам он сыграл героя, в чьей судьбе отражена судьба генерал-хорунжего Украинской Народной Республики Юрия Тютюнника — одного из самых известных атаманов. Конечно, сейчас бы я трактовал образ Симона Петлюры как народного министра обороны самостийной Украины, антипода паркетным генералам. Этот бескомпромис­сный командир пресек в «окаянные дни» три попытки большевистского переворота в Киеве. То, что задолго до декоммунизации имя Симона Петлюры присвоили бывшей улице Коминтерна в нашей столице, меня искренне порадовало: возвращаемся к своей истории.

А тогда, пока еще не набрали силу горбачевские реформы, Петлюра воспринимался как отрицательный персонаж: антисоветский демон и неуправляемый погромщик. Потому что, видите ли, призывал к созданию в Украине регулярной армии. А его соратники, включая Винниченко и Грушевского, выступали против. Короче говоря, привычный раскол в стане патриотов —  и  неизбежное поражение.

Сколько лет прошло, а «гетманы» современной Украины наступают на те же грабли. Лишний раз убеждаюсь в этом, перечитывая размышления Владимира Винниченко о возрождении нации. Некоторые историки видят в нем марксиста, который хотел остаться украинцем. Но мне ближе украинец Петлюра, не пожелавший сотрудничать с большевиками. Недавно узнал, что в годы Гражданской войны Александр Довженко вступил в армию Симона Петлюры. Поступок, достойный обоих. Не случайно Сталин, ознакомившись с довженковским сценарием «Украина в огне», угрожающе сказал: «Это попытка ревизовать ленинизм...».

«РАБОТАЯ НАД ОБРАЗОМ ДЗЕРЖИНСКОГО, Я ПЕРЕСТАЛ ВЫЕЗЖАТЬ НА ВНЕШНЕЙ СХОЖЕСТИ И ЗАДУМАЛСЯ О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЙ ПЕРВОПРИЧИНЕ ЗЛА В ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ»

— Практический ленинизм был не­воз­можен без Дзержинского. Сыграв его аж в трех фильмах, ты как-то соотносил этот кинообраз с реальной личностью?

— Разумеется. Можно сказать, я пробивался к реальным историческим личностям через мифы и киноиллюзии советской эпохи. В картинах «Вперед, за сокровищами гетмана!» и «Ленин в огненном кольце», снятых в 1993-м, образ чекиста номер один не вышел за рамки старого идеологического сценария: вокруг заговорщики, шпионы, контрреволюционеры. То есть «врагов народа» надо всячески подавлять, вплоть до истребления.

Тем паче сам вождь мирового пролетариата в диалогах с патриархом Тихоном обосновывает справедливость такого насилия. «Железный Феликс» был возведен в ранг положительного героя, казалось, на все времена. Но в четырехсерийной картине «Под знаком Скорпиона» режиссера Юрия Сорокина я постарался уйти от однобокого показа фигуры Дзержинского. К этому подтолкнула и перестроечная антитоталитарная пропаганда. С ее подачи прежнего «рыцаря революции» стали изображать исключительно как «кровопийцу, маньяка и убийцу».

Помню, как Тимофей Васильевич Левчук, с которым я не раз говорил об этом сложном персонаже, посоветовал: ищи истину среди двух крайностей. И я заглянул в архивные документы. Поразили рассекреченные подробности биографии Дзержинского. Выяснилось, он не всегда соглашался и даже конфликтовал с Лениным. Причем по вопросам чрезвычайной важности. Например, вопреки общепартийной нацеленности на террор, Дзержинский считал не­до­пустимым держать в тюрьме крестьян и рабочих, посаженных за мелкие кражи или спекуляцию. Полагал возможным отменить высшую меру наказания (расстрел) по всем политическим преступлениям, за исключением террористических актов, а также подписал приказ о смягчении карательной политики органов ЧК. Вместо того чтобы бороться с «укра­инскими мешочниками», как того требовал картавый вождь, активно занимался восстановлением угольной и металлургической промышленности Донбасса...

А почитай-ка тюремные письма Дзержинского сестре и жене. Просто не верится, что такие нежные слова рождались в душе матерого чекиста с репутацией палача. Даже Троцкий писал, что Дзержинский отличался глубокой внутренней порядочностью. Как актеры создают свои роли, так и роли творят актеров. Работая над образом Дзержинского, я перестал «выезжать» на внешней схожести с ним и задумался о мировоззренческой первопричине зла в этом человеке. Он, как и все большевики ленинской когорты, стал заложником антигуманной системы, из которой вырос ГУЛАГ.

— Хочешь сказать, если бы в 1991-м бывшие республики Советского Союза безотлагательно взялись по примеру Прибалтики за декоммунизацию, то Украина не разменяла бы «золото партии» на криминальную олигархию?

— Бери глубже. Дзержинский уже в неполных 17 исповедовал марксизм. Это лжеучение, от которого на пороге смерти отрекся сам Маркс, погубило и тех, кто хотел по марксизму-ленинизму перекроить мир, и тех, кто противился этому. Среди них, безусловно, оказался и наш знаменитый земляк Николай Руденко.

Выходец из шахтерской семьи на Луганщине, он после десятилетки служил в дивизии особого назначения имени Дзержинского, а во время войны был в блокадном Ленинграде. Вернулся с фронта инвалидом. Осев в Киеве, углубился в изучение философии. Причем настолько, что впоследствии отправил в ЦК КПУ письмо о том, что теоретическая основа «Манифеста Коммунистической партии» — смертельно опасная ошибка.

Вызов донбасского самородка вернулся к нему фатальным бумерангом. На заседании секретариата ЦК КПСС рассмотрели записку председателя КГБ СССР Юрия Андропова о пресечении этой «преступной деятельности». По горькой иронии судьбы против «отщепенца» Руденко выступил союзный генпрокурор Руденко. Обвиняемого в антимарксизме решили судить не в Киеве, по месту жительства, а на родине, в Донецкой области. Но перед тем как Дружковский горсуд приговорил Николая Руденко к семи годам лишения свободы в лагере строгого режима и пяти годам ссылки, его исключили из КПСС и Союза писателей. Но он не сдался. Выстоял и выжил. Дожил до реабилитации. То есть настоящие патриоты Украины на Донбассе оставались самими собой и во времена «империи зла». Правда, их было меньшинство.

— Зато какое! Чего только стоит Василь Стус.

— «Ярій, душе! Ярій, а не ридай... У білій стужі серце України. А ти шукай червону тінь калини...».

Если Тарас Шевченко — пророк нации, то Василь Стус — барометр народных настроений. В бурные 60-е, еще до поступления в театральный институт, мне повезло дебютировать на сцене Донецкого музыкально-драматического театра. Как раз тогда и Стус начинал искать себя там, в бывшем Сталино. Преподавал украинский язык и литературу в средней школе. Работал на шахте. Был литредактором газеты «Социалистический Донбасс».

— Доводилось общаться с ним?

— К сожалению, не успел познакомиться с этим без преувеличения выдающимся поэтом. Он в 1963-м уехал в Киев и уже через год выступил в столичном кинотеатре «Украина» с резким протестом против ка­гэбистских преследований творческой интеллигенции.

— Это отдельная тема — большая и больная...

— То, что в сентябре 1980-го на процессе Киевского городского суда по делу «дис­сидента-националиста», члена Украинской Хельсинкской группы Василия Семеновича Стуса мнение адвоката Виктора Медведчука полностью совпало с позицией... прокурора, меня страшно потрясло. Пожалуй, не меньше, чем поднятое из тайных архивов письменное указание Ленина наркому Луначарскому в ноябре 1919-го: «Все театры советую положить в гроб...».

— Коль речь зашла о том самом Викторе Медведчуке, который сейчас входит от Украины в контактную группу по Минским договоренностям о перемирии на Донбассе, то что говорят на сей счет в зоне АТО, где ты бываешь?

— Минские договоренности — туфта. Не тот уровень переговоров, чтобы остановить боевые действия. На это есть, как хорошо известно всем, Будапештский меморандум. Однако только и слышишь, что для прекращения войны «нужна политическая воля». Абсурд. Если у народа есть воля умирать за родину, а у государственных деятелей нет, то они должны по крайней мере задуматься о смысле своей жизни в многострадальной Украине.

Вот послушай, что написал Стус в одном из своих дневников незадолго до смерти в концлагере ВС-389/36-1 Пермской области: «У нас забрано історию, культуру, дух, а натомість дозволено творити душу меншого брата? Невже ось таким холуйством можна прислужитися чомусь доброму?.. Що таке українська історія — без істориків, коли нема ні козацьких літописів, ні історії Русі...».

«МАМА ОДНОГО ИЗ ПОКАЛЕЧЕННЫХ РЕБЯТ ПРЯМО В ПАЛАТЕ СКАЗАЛА: «СПАСИБО, ВАШЕ «БУДЕМ ЖИТЬ!» ПОМОГАЕТ ВЫЖИТЬ...»

— Хоть ты и вырос в Донбассе, теперь твои творческие встречи на востоке Украины, наверное, не всем по нраву...

— Не всем. Поэтому как представитель «киевской хунты» направляюсь, когда приезжаю в тот регион, первым делом к тем, для кого жизнь превратилась в муку: к раненым, к их родным и близким. На фронте все ясно: это работа. Смертельно опасная, но работа. Убьют — не убьют. Враг понятен, друг тем более. А в госпиталях и больницах, будь то Золочев, Львов, Днепропетровск или Киев, многие парни и мужики прикованы к отчаянию. Кто-то без рук, кто-то без ног. Дежурные слова о том, что надежда умирает последней, тут теряют смысл. Вчерашние солдаты оказались вне войны и мира. Иду к ним по просьбе их родственников с отрывками из фильма «В бой идут одни «старики», с песнями и стихами, с воспоминаниями о Быкове. Мама одного из покалеченных ребят прямо в палате сказала: «Спасибо, ваше «будем жить!» помогает выжить...». И я, не слабый, в общем-то, человек, не смог сдержать слез.

Когда только-только разворачивалось волонтерско-добровольческое движение в зоне АТО, я мотался в составе культурного десанта по воинским частям. На каждом шагу слышалось бандеровское: «Слава Украине! Героям слава!». Конечно, святые слова. Но и они ветшают от бездумного употребления. Патриотизм — как талант: или он есть, или его нет. Больше двух лет я безвозмездно помогаю своим землякам в зоне АТО. Недавно даже внес благотворительный денежный вклад (из пенсионных сбережений) в приобретение инкассаторского авто и переоборудование его в бронированную машину для разведки. Отправили в сторону Мариуполя...

— Перед тем как мы встретились, я перелопатил «терриконы» публикаций о тебе. Многие, не особо вникая в твою богатую фильмографию, делают акцент на «Володькином детстве» — трудном, трудовом, настырном. Только вот никак не возьму в толк, почему одни журналисты считают твоей малой родиной село Грабово Волынской области, другие — Макеевку на Донбассе, а третьи — поселок Новокалиново в том же краю. Выходит, у тебя три малых родины...

— А что в этом плохого? Важно, чтобы ни одна из них не была чужбиной в пределах одной большой Отчизны. У некоторых в нашей стране все наоборот: гражданство — украинское, а место проживания — Россия, Австрия, Англия, Израиль... Моя родина здесь. Тут много родных и близких сердцу мест. Но чувство земли единой превыше. Не ради красного словца капитан Титаренко с гордостью говорит: «Мы же сегодня над моей Украиной дрались...».

Когда возвращаюсь памятью в детство, то в нем почти одновременно возникают Волынь и Донбасс. Город Ковель — там появился на свет. Рядом село Грабово — там жил дедушка. Потом Макеевка, где с пятилетнего возраста познавал грубоватый, но не показушный мир. Туда после бериевской амнистии слетелся в изрядном количестве уголовный элемент — отстраивать послевоенное хозяйство. Конечно, было немало и переселенцев из Западной Ук­ра­ины, которые рвались в «степь донецкую» для восстановления шахт и рудников. Производство вредное, но стратегического значения. Тем более всем добровольцам полагались подъемные — на обустройство быта.

Теперь уж и не припомню, что конкретно позвало моих родителей 65 лет назад в дорогу через всю Украину — с запада на восток. Только я никогда не жалел, что обживался вместе с ними и дедушкой в шахтерском крае. Младший брат Шурка остался в Ковеле на бабушку. Оттуда, с Волыни, незабываемый аромат детства: от мамы, бухгалтера на молокозаводе, всегда пахло мороженым. Там же дедушка не мудрствуя лукаво определил первый в моей жизни трудодень: «Володьку, хочеш простокваші? То біжи на поле, поганяй горобців з проса...». Часто вспоминаю те слова, когда внучки Лина и Есения просят рассказать что-нибудь о том моем Донбассе — с бабушкиным борщом и сказками Пушкина под подушкой. Мягкой, пуховой, привезенной с Волыни...

— Так живописуешь, что пора бы и на бумаге все это изложить.

— Есть задел с рабочим названием «Преодоление». Но, похоже, в наше электронное время мемуары становятся «уходящей натурой».

— Но если все-таки дело дойдет до выпуска книжки, что обязательно попадет под ее обложку?

— Все, что связано с шахтой, где работал отец, который называл забой «вторым фронтом». Например, о том, как старых ослепших лошадей, отработавших до изнеможения на подземной перевозке угля, поднимали наверх — доживать свой век, а мы, пацаны, считали своим долгом принести бедным животным кусок хлеба с солью... И о том, как в девять лет жизнь перестала казаться мне бесконечной: погиб в шахте, как на фронте, дядя Андрей, а спустя некоторое время раздавило вагонеткой дедушку... И о том, что благодаря Донбассу — его школе не только в переносном, но и в прямом смысле — я знаю украинский язык.

Там не гнобили, как рассказывает сейчас кремлевская пропаганда, переселенцев из «бандеровского края», а с удовольс­вием слушали их песни и собирались вместе с ними на толоку. Я уже тогда знал Тычину и Рыльского. А на школьном конкурсе художественного чтения выступал со стихами Тараса Шевченко. Среди них, кстати, были и те, с которыми шел под пули «Беркута» и погиб на Евромайдане Сергей Нигоян: «Борітеся — поборете, вам Бог помагає, за вас правда, за вас сила і воля святая...».

И о том, как в Донецком музыкально-драматическом театре во времена тогдашнего партийного вождя Украины Петра Шелеста утверждался патриотичный дух. Более половины репертуара — на украинском: «Думи мої...» по Тарасу Шевченко, «Єнеїда» по Ивану Котляревскому, «Земля» по Ольге Кобылянской, «Народний Малахій» по Николаю Кулишу, «Сто тисяч» по Михаилу Старицкому, «Роксолана» по Павлу Загребельному...

Слышал от коллег, что в более поздний период репертуарный план пополнился пьесой «Свидание со временем» по стихам Василя Стуса. При Шелесте даже технические вузы взяли уверенный курс на украинский. Москве это показалось «буржуазным национализмом», и она развернула встречную русификацию, назвав ее интернационализацией. А перед выборами президента в Украине летом 1994-го некоторые политики все громче и громче требовали защиты русского языка и придания ему если не статуса государственного, то по крайней мере официального. Так что Донбасс еще в «лихие 90-е» стал заложником прокремлевской антиукраинской политики.

И о том, как 5 марта 1953 года, за день до моего седьмого дня рождения, смерть Сталина погрузила окружающий мир в гробовое молчание и совсем не киношные слезы. Дядя Андрей, еще живой и невредимый, полурастерянно говорил: «Ничего, ничего, сегодня помянем отца всех народов, а завтра Вовку поздравим — ему жить...». И взрослые, на свой страх и риск, собрали именинное застолье, выпили по чарке-другой («расти, сынок», «будь счастлив, крестник»), побеседовали негромко о том, как бы не было теперь войны. А отец все косился на закрытые наглухо ставни и не раз выходил во двор — якобы покурить. Все проверял, не слышны ли голоса гостей там, где долгожданное освобождение от тирана скрывалось за всеобщей скорбью.

«МОЯ САМАЯ ТРУДНАЯ РОЛЬ — КАПИТАН ОКУНЕВ В ЗАПРЕЩЕННОМ РОССИЕЙ «ЛЮДОЕДЕ», СНЯТОМ ВОЗЛЕ ОЗЕРА БАЛХАШ, НА ТЕРРИТОРИИ БЫВШЕГО СОВЕТСКОГО КОНЦЛАГЕРЯ»

— А ты плакал, когда умер Сталин?

— Нет. И не хотелось. Кем он был тогда для меня, семилетнего мальчишки? Никем. Это потом из усатого генералиссимуса пропаганда вылепила Бога. Старший сын Вацлава Дворжецкого Владислав, с которым мы подружились в Одессе на съемках фильма «Капитан Немо», рассказывал, какие тяжкие гулаговские испытания выпали на долю его отца: Котлас, Пинега, остров Вайгач, Соловки, Беломорско-Балтийский канал...

Дворжецкого судили за участие в создании подпольной студенческой организации «Группа освобождения личности».

В это сейчас почти невозможно поверить: Вацлав Янович, потомственный польский дворянин, получил 10 лет лагерного режима только за то, что вместе с «идейно незрелыми комсомольцами» читал запрещенные книги: Спенсера, Ницше, Гегеля (в оригинале), «Бесов» Достоевского...

— Понятно, роль Сергея Скворцова для тебя самая главная их всех других главных. А как относишься к съемкам в эпизодах?

— Разборчиво. Эпизод эпизоду рознь. В начале горбачевской перестройки Григорий Кохан позвал меня в свой фильм «Ускорение», посвященный Виктору Глушкову. Он стал прототипом главного действующего лица в исполнении Петра Вельяминова. А я сыграл начальника отдела кадров института, где в свое время учился знаменитый кибернетик.

По сюжету картины бывшему фронтовику попадает на рассмотрение личное дело студента, которого собираются отчислить с клеймом «враг народа»: кто-то донес, что тот не указал в автобиографии факт нахождения в немецком плену. Я живо представил, что именно мне, Талашко, а не только моему герою предстоит принять непростое решение, от которого зависит судьба человека. Ее ведь могли легко поломать тогда. Старшие товарищи рассказывали, на каких диких наветах держался сталинизм. Одним словом, я заступился за парня. Вложил в игру всю силу искреннего переживания. Эта роль удалась мне, наверное, еще и потому, что в свои студенческие годы я пережил подобное ЧП.

---

---

— Что это было?

— Расплата (правда, малой кровью) за любовь к поэзии Василя Симоненко. Точнее — за некоторые строчки, изъятые цензурой из его сборника «Тиша і грім», но озвученные мной на госэкзамене по сценическому слову в Киевском театральном институте. Хотелось проявить не только актерские способности, но и патриотическую позицию. Ну я и включил в поэтический моноспектакль самиздатовский вариант популярного в народе стихотворения Василя Симоненко: «Україно! Ти для мене диво!..».

Меня предупреждали: пропусти ту «крамольную» строфу, не попавшую в «Тишу і грім», а то будут неприятности. Но характер у меня еще тот — волынский норов плюс донбасский кряж. К тому же сам Кость Петрович Степанков своим педагогическим авторитетом благословил меня (правда, тайно) на это творческое своеволие. Короче говоря, ничуть не отступая от первоисточника, я вдохновенно продекламировал перед солидной экзаменационной комиссией запрещенное поэтическое обращение Василя Симоненко к Украине: «Хай мовчать Америки й Россії, коли я з тобою говорю!..».

«Над Талашко разразился гром после тишины», — изгалялись острословы. Декан кинофакультета Виктор Илларионович Ивченко был в шоке. ЧП, в котором кое-кто усмотрел политическую подоплеку, стало предметом разбирательства на уровне ректора и секретаря парторганизации. Подняли вопрос о моем отчислении из института за какой-то месяц до его окончания. На дворе стоял 1972 год: от хрущевской «оттепели» остались одни воспоминания... Благодаря Костю Петровичу Степанкову я отделался выговором по партийной линии и тройкой на экзамене. Идеология взяла верх над творчеством. Слава Богу, не надолго.

— А меня ветераны КПСС пробовали уволить с работы (из партии я вышел по собственной воле) уже на заре украинской независимости, в октябре 1991-го. Я тогда на первой полосе «Вечернего Киева» с его полумиллионным тиражом рассказал о демонтаже в столице монумента Ленину на тогдашней площади Октябрьской революции...

— О, самое время было для проведения сплошной декоммунизации. Причем с обязательным покаянием «руководящей и направляющей» в смертных грехах перед народом: и за Голодомор, и за ГУЛАГ, и за сговор Сталина с Гитлером о переделе Европы, и за депортацию татар, и за Быковнянскую бойню, и за Волынскую резню...

Коммунисты перекрестились, но не покаялись. КПУ сначала запретили, потом раз­решили. Ее возглавил по решению съезда, который почему-то прошел не в Киеве, а в Донецке, Петр Симоненко. Спевшись с Пар­тией регионов, начал бомбить нас на каждом углу демагогическими, ослепляюще-красными лозунгами: «Вернем страну народу!». И мы начали терять независимость Украины. Это хорошо стало видно и на сепаратистском шабаше в Северодонецке во время «оранжевой революции». Та половинчатость с холуйской оглядкой на Москву просто не могла не сдетонировать Евромайданом. Когда народ обрушил памятник Ленину возле Бессарабского рынка, я с облегчением вздохнул: «Давно пора бы...».

— В 2009 году этого Ильича уже пытались «поставить на место»: отбили руку и нос...

— Помню-помню те истеричные вопли: «вандалы-бандеровцы» замахнулись на святыню. Коммунисты-симоненковцы начали спекулировать на том, что при ее сотворении скульптор Сергей Меркуров использовал красный кварцит, из которого строили Мавзолей Ленина на Красной площади в Москве. Только вот начисто забыли о выгравированных на постаменте словах, в которых было увековечено желание империи задушить свою окраину в братских объятиях: «При едином действии пролетариев великорусских и украинских свободная Украина возможна. Без такого единства о ней не может быть и речи». И подпись: «В. И. Ленин». Ну а то, что во время фашистской оккупации там была виселица, наводит на еще более мрачные мысли о коммунистической дьяволиаде.

— А что тебе видится на месте вождя напротив Бессарабского рынка?

— Когда по всей Украине продолжается неизбежный ленинопад, не хочу видеть там ничего монументального. Давайте посадим там калиновый гай. Пусть небольшой, но живой и красивый — кустов 12, пущенных по кругу, вслед за солнцем...

«КУЛЬТУРА — ЭТО ВЫСОТА НАШИХ ЧУВСТВ»

— Как известно, Евгений Оноприенко и Александр Сацкий написали сценарий главного быковского фильма «В бой идут одни «старики» по следам подлинных событий. Образ капитана Титаренко был подсказан фронтовой судьбой летчика Виталия Попкова из истребительного авиаполка под командованием Василия Сталина. А как ты стал в этой картине старшим лейтенантом Скворцовым?

— Нет, не в результате, как сейчас модно говорить, кастинга. Быкова натолкнул на этот выбор просмотр рабочего материала к фильму «Как закалялась сталь», где Николай Мащенко снял меня в роли красноармейца Окунева. Спасибо Леониду Федоровичу за доверие. Он, будучи сам актером, хорошо знал, каково это — терзаться сомнениями в гримерке, стоять в очереди к режиссерскому кабинету, а потом наблюдать за выходящими оттуда «отказниками» — и популярными, и совсем неизвестными претендентами на роль. Я не видел рядом с Быковым никогда чьей-то согбенной от унижения спины. Он, щадя самолюбие актеров, не превращал их в подобие цыганских лошадей, которых при покупке бесцеремонно рассматривают — от хвоста до гривы, вплоть до зубов.

Помню, второй режиссер «Стариков» Вадим Чернолих каким-то будничным голосом сообщил, что со мной хочет поговорить Леонид Федорович. Во время первой же встречи он дал установку: «Играй сразу так, как в кино». Когда режиссер знает, чего он хочет от актера, тот и раскрывается глубже, полнее. Наверное, это и есть творческая воля. Исключительно благодаря этому качеству Быков на одном дыхании снял эпизод «У могилы Зои и Маши». Алексей Макарович Смирнов, игравший Макарыча, так разволновался от нахлынувших фронтовых воспоминаний, что по-настоящему заплакал. Сердечный приступ. Этот пронзительный кадр вошел в картину без второго дубля...

Перед съемкой одного из ключевых эпизодов «Разговор Скворцова и Титаренко» я провел вместе с другими актерами не менее трех месяцев на аэродроме в Черниговской области. Кинокамера то взлетала в небо, то опускалась на летное поле, чтобы зафиксировать и панораму воздушного боя, и земные радости «второй поющей эскадрильи». А моя роль требовала напряженной внутренней работы. За день до того, как сыграть эту сцену, Леонид Федорович долго расспрашивал меня про отца, про школу, про шахту, про Донбасс и даже вызвал на откровенность о том, как я ушел из дома, не приняв своего возможного отчима...

Казалось, все это не имело никакого отношения к теме фильма. Но только казалось. Для Быкова был важен воздух жизни, которым дорожит человек. Поэтому в данном случае вполне хватило двух дублей. Хотя мне хотелась пробовать еще и еще. Но Леонид Быков остановил. Мол, доверяй неповторимости мгновения. Кроме того, вспомнилось, как во время съемок советско-итальянского фильма «Ватерлоо» Род Стайгер, игравший Наполеона, преподал своего рода режиссерский урок самому Сергею Бондарчуку, о чем мне рассказывал сам Сергей Федорович. Когда он потребовал от американского актера повторить сцену прощания Бонапарта со знаменем, Стайгер спокойно возразил: «Наполеон целовал знамя один раз».

— Какая роль тебе далась наиболее трудно? Не исключаю, что Неда Ленда («Капитан Немо»), которого ты играл без каскадера и на воде, и под водой, и на суше. Кроме того, для пущей мужественности нанес на лицо шрам.

— Моя самая трудная роль — капитан Окунев в запрещенном Россией к показу «Людоеде», снятом возле озера Балхаш, на территории бывшего советского концлагеря. Как раз в тех местах, где во времена сталинских репрессий тянули лагерный срок и мать, и отец режиссера этого фильма Геннадия Земеля.

Мой герой, по-инквизиторски хладнокровно руководивший подавлением бунта в типичном отечественном концлагере, умеющий искусно отсекать политзаключенных от уголовников, — из породы дзержинских. Будь его первородные качества — работоспособность, собранность, воля — востребованы, допустим, на фронте при защите родины, он стал бы героем. Человек, попавший в людоедские условия сталинизма, превращается в зверя.

В съемках этой ленты (кстати, черно-белой, а не раскрашенной, как некоторые старые фильмы) принимала участие на редкость удивительная женщина — киевлянка Мария Капнист, воплотившая на экране образ старой политкаторжанки. Мария Ростиславовна, с которой я познакомился больше 40 лет назад, пришла к этой роли сквозь 20-летний ад сталинских лагерей. То, что ее прадед из славного рода Кошевого атамана Ивана Сирко был декабристом, а она сыграла в «Людоеде» участницу антисоветского восстания, еще раз убеждает в том, что майданный дух в нашем народе неистребим.

— Не забывая о твоем недавнем юбилее, позволь напоследок спросить: считаешь ли себя успешным человеком?

— Если отталкиваться от «успеть», то не считаю. Хотелось бы, например, как польский режиссер Кшиштоф Занусси, находить время для работы не только в кино, но и в театре. Как-то он привозил на киевскую сцену свой спектакль «Маленькие семейные преступления». И я выловил в этой творческой стихии повседневный девиз для себя: «Культура — это высота наших чувств».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter