«Всюду, где останавливаются немецкие солдаты, их окружает толпа, готовая к услугам и помощи»

Германо-советская война, начавшаяся 22 июня 1941 года и продлившаяся до 8 мая 1945-го, принесла страшные беды на украинские земли, которые стали театром военных действий между двумя тоталитарными режимами — нацизмом и коммунизмом.

Неизвестный офицер штаба 29-го армейского корпуса вермахта — вооруженных сил нацистской Германии — участвовал в наступлении на Киев в сентябре 1941 года и оставил свои воспоминания о тех событиях в дневнике, который был захвачен вместе с другими документами противника на участке 21-й армии. 12 марта 1942 года сотрудники особого отдела Юго-Западного фронта направили дневник народному комиссару внутренних дел УССР.

«Как большие факелы, горят отдельные дома, бросая свои искры в темную ночь»

29-й армейский корпус основан 20 мая 1940 года. С первых дней германо-советской войны был в составе группы армий «Юг». Участвовал в боях против советских войск Юго-Западного фронта в Украине, в частности во Львовско-Черновицкой, Тирасполь-Мелитопольской, Сумско-Харьковской и Донбасской операциях, а также в боях за город Киев. В 1942 году задействован в боях за город Белгород, а затем на Дону. В 1943 году после боев на реке Миус отступил на территорию Украины. В 1944 году участвовал в боях на Днепре и Днестре, затем в Молдове и Трансильвании. 1945-й — бои на территории Венгрии и Моравии (ныне — Чехия).

Из дневника офицера вермахта.

---

---

«16 сентября утром наши дивизии пошли в наступление на Киев. Уже три дня продолжаются сильные, ожесточенные бои за город. Еще 18 сентября вечером из города рабочий батальон атаковал наши передовые части. Мы тогда не могли предвидеть, когда город будет в наших руках. 19 сентября я сидел над письмом к жене, как вдруг меня позвал генерал и сообщил мне, что пришло столь же радостное, как и неожиданное известие. Дивизия фон Арнима внезапным ударом прорвала последние укрепления противника на окраине города и вступает в цитадель. Южная окраина города горит на протяжении трех километров. Столь же важный для нас железнодорожный мост через Днепр был взорван русскими. Эти донесения прибыли около 10 часов утра. Приблизительно в 11.30 прибыло известие, ставшее позднее экстренным сообщением Верховного командования вооруженных сил.

С 11.10 реет над Киевской цитаделью государственный военный флаг. С гордой радостью передается эта весть-сообщение по армии. Одно сообщение следует за другим. Другие дивизии тоже ворвались в Киев и продвигаются к центру города. Меня лихорадит от мысли, что мы почти среди первых — значит, еще сегодня увидим желанный Киев. Но до 16 часов генерал занят приказами и распоряжениями. Наконец отъезд. Мы едем вдоль уже так давно знакомых нам улиц, которые до сих пор оканчивались у фронта. Сегодня мы их проезжали. На улицах стоят всевозможные колонны — все стремятся в Киев».

Ганс-Юрген фон Арним (1889-1962) — генерал-полковник немецкой армии. Служит с 1908 года. Участник Первой мировой войны, боев на территории Бельгии и на севере Франции, где уже 23 августа 1914-го получил ранения. С 1916 года участвует в боях на территории Фландрии, где был повторно ранен, а уже в 1917 году переведен на Восточный фронт. Война закончилась для него на Западном фронте, где фон Арним участвовал в последних боях немецких войск.

С октября 1940 года — командир 17-й танковой дивизии, с которой участвовал в наступлении на СССР в районе Брест-Литовска. Во время этой операции, в первые дни войны — 27 июня 1941 года получил ранения и был отправлен на лечение. Вернулся к своей дивизии уже в сентябре этого же года и принял участие в боях за город Киев, а затем в боях под Вязьмой и Брянском. С декабря 1942 года — командир 5-й танковой армии в Африке, а с марта 1943 года — командующий группой армий «Африка». 12 мая 1943-го попал в плен к британцам в Тунисе. Вышел на свободу в 1947 году.

Из дневника офицера вермахта.

«По дороге видны следы сильных боев, разрушенные дома, снарядами изрытые леса и поля, мертвые русские мужчины и женщины, сражавшиеся в рядах рабочих батальонов, убитые лошади, оружие и транспорт. Враг удивительно заботливо и продуманно соорудил всюду свои укрепления.

Я никогда в жизни не забуду тот момент, когда мы достигли высоты 178. Перед нами лежит Киев со своими башнями и церквями в лучах заходящего солнца, справа от нас, в глубине — широкая лента Днепра. Изумительная картина, которая от особенного вечернего настроения, как раз заход солнца, окрашена во многие прелестные цвета. К тому же и горящие дома, напоминающие нам, что мы находимся на войне и как победители входим в завоеванный город.

Наконец мы в городе. После долгого времени мы снова едем вдоль асфальтированных улиц, видим высокие дома, а не только бараки и сельские дороги, как это было до сих пор. Все же мы не можем чувствовать себя, как в мирное время, так как через два-три шага стоят высокие баррикады из песка, противотанковые препятствия, которые напоминают нам, что мы на войне и что русские, как видно, собирались защищать этот город в уличных боях. Какое счастье, что наши славные солдаты от этого были избавлены.

Население с удивлением стоит на улицах. Оно еще не знает, как себя вести. Тут и там робкие приветствия, всюду, где только останавливаются немецкие солдаты, сейчас же окружает их большая толпа, готовая к дружеским услугам и помощи. Когда мы подъехали к толпе, из нее вышел возбужденно жестикулирующий человек, он схватил мою руку и поцеловал. Он выдал себя за австрийца, говорил на ломаном немецком языке. Он хотел указать нам дорогу к гостинице «Континенталь», где должен был разместиться наш штаб.

Когда мы прибыли туда, наши квартирьеры были уже там. Соседи сказали нам, что большевики перед отступлением минировали этот дом, и предупредили нас, чтобы мы в эту гостиницу не вселялись. Так как русским не во всем можно верить, генерал приказал до основательного осмотра здания разместить штаб в других домах. Едем мы под руководством нашего беспрерывно болтающего австрийца к цитадели.

Уже темнеет, и поездка по городу производит особое впечатление. Всюду стоят трамваи, омнибусы, как будто бы они только что остановились и вот-вот двинутся дальше. Некоторые дома, чаще всего универсальные магазины и склады, зажженные русскими или оставшимися партизанами, горят ярко или тлеют так, что едкий дым валит на улицу.

Отъезжая, так как улицы тут и там забаррикадированы или взорваны, доезжаем до старой Лавры на цитадели. Мы въезжаем через украшенные иконами ворота, довольно широкие, чтобы впустить машины, во двор. Там стоит машина генерала фон Арнима, люди которого водружали на цитадели флаг. Командующий корпуса поздравляет командира дивизии, которая, как и другие дивизии, перенесла тяжелые недели перед Киевом и теперь сумела добиться успеха. Наши замечательные дивизии завоевали Киев к гордому триумфу нашего корпуса.

К сожалению, в этот радостный день мы должны сообщить одно печальное известие. Сегодня стало известно, что брат замещающего офицера штаба этой дивизии, молодого капитана, погиб. И как раз сегодня, когда Киев при его участии был взят, пришло это печальное известие, что вызывает особое сочувствие.

Мы едем дальше по ночному Киеву в дивизию генерала Гаммера, разместившуюся в одной из школ. В качестве водителя мы берем из другой дивизии Алекса. Алекс — украинец, по профессии архитектор в Киеве. Будучи русским солдатом, он перешел несколько недель назад к немецким частям. Он нам оказал важные услуги, между прочим, составил великолепный план Киева, имевший значение при подготовке наступления. На улице Алекс случайно встретил жену и дочь. Радость и благодарность его были велики.

Генерал Гаммер принимает нас с австрийской любезностью. Мы едим хлеб с маслом и мясом и выпиваем рюмку по случаю взятия Киева. Между тем стало уже поздно и нужно было подумать о ночлеге. Алекс должен был обеспечить нам ночлег в частном доме. Теперь я один еду с ним по городу, чтобы найти квартиру. Сначала мы проезжаем по многим длинным улицам. Как большие факелы, горят отдельные дома, бросая свои искры в темную ночь. Так как никто их не гасит, кажется, будто пламя охватит весь город. Но, к счастью, пожаром охвачены только отдельные дома в центре города».

«Особенно сильно ощущаешь, какое политическое значение должно иметь взятие столицы Украины»

Гаммер (Хаммер) — скорее всего, речь идет об Эрнсте Гаммере (1884-1957) — генерал-лейтенанте не­мецкой армии. По состоянию на август-сентябрь 1941 года — командующий 75-й стрелковой дивизией, участвовавшей в боях за Киев в составе 29-го армейского корпуса. В сентябре 1942 года из-за болезни вынужден оставить руководство, однако уже с ноября этого года назначен командующим 190-й дивизией. 13 апреля 1945-го взят в плен американцами.

---

---

На Восточном фронте также действовал представитель высшего офицерского состава Вернер Шмидт Гаммер (1894-1962), но поскольку в 1941 году он находился в звании полковника и был командующим 456-м стрелковым полком, в документе речь идет таки о генерал-лейтенанте Эрнсте Гаммере.

Из дневника офицера вермахта.

«То здесь, то там проезжаем мы мимо огромных белых зданий. Алекс объясняет: «Здесь был Совет народных комиссаров, это музей Ленина, это Верховный Совет, это Военная школа, это университет, и вот дом обкома партии». Теперь чересчур темно, чтобы что-нибудь увидеть, но особенно сильно ощущаешь, какое политическое значение должно иметь взятие столицы Украины.

Наконец оставляем главную улицу и въезжаем в закоулки. Больше не видно немецких солдат. Мы останавливаемся перед большим домом. Здесь живет знакомый Алекса, который должен принять на квартиру генерала. Он — профессор архитектуры, бывший учитель Алекса по институту. Дом заперт на замок, и на долгий стук и зов никто не открывает. Осветив карманным фонариком окно, мы замечаем, что кто-то скрывается. Тогда Алекс кричит: «Николаич!» — и повторяет свое имя и рассказывает свои переживания, пока, наконец, открывается окно и профессор обещает открыть.

Разговор продолжается недолго. Я сразу замечаю, что он смертельно боится, что русские могут вернуться и застать у него немецкого генерала. Что бы это означало в России, об этом говорить не приходится, да и квартира его была мала. Он живет с женой и сестрой, а у них только две комнаты. Кроме того, квартира мне показалась очень отдаленной от немецких частей, и оттого я решил отказаться от этой квартиры для генерала. Можно было видеть, какой камень, несмотря на дружелюбное отношение к немцам, свалился с души профессора, когда мы уехали. В первые дни мы еще несколько раз замечали, как украинцы боятся возвращения большевиков и оттого держатся в стороне от нас. Какой террор, вероятно, проводили эти красные.

Обратно мы ехали другой дорогой. Вдруг из темноты на дорогу выскочили двое мужчин и жестами стремились остановить машину. Я велел остановить. Спросил Алекса, что хотят от нас эти парни. Алекс перевел с трудом, так как говорил по-немецки совсем слабо. Улица впереди нас забаррикадирована, а в доме № 7 будто бы сидят семь русских партизан с ручными гранатами и винтовками. Один с шофером и Алексом я не мог бы с ними справиться. Мы точно записали улицу и номер дома и вернулись другой дорогой.

Беспрепятственно достигли мы школы, где разместилась дивизия Гаммера. Там уже приготовили для нас другую квартиру в гостинице «Палас». Снова мы проехали большой кусок дороги по ночному городу. Из универмага, который перед тем только тлел, вырвалось теперь яркое красное пламя. Великолепное зрелище, если не думаешь при этом о разрушении.

В гостинице «Палас» помещался один пехотный полк. Все бравые пехотинцы, которые с родины маршировали сюда пешком, сегодня, после долгого времени, спят в кроватях, когда они не должны стоять на постах. Я тоже с середины июня сегодня первый раз сплю в кровати. И какая постель. Я сплю чудесно, даже не слышу русского летчика, кружившего ночью над Киевом. Это была моя первая ночь в Киеве.

Утром будит нас генерал. Ответственность и новые мысли не дали ему заснуть. На рассвете мы поехали в дивизию Гаммера, разбудили спящего писаря, и генерал продиктовал ему длинный приказ о прекращении входа в город и выхода из него, об охране города, противовоздушной обороне, отношении к населению и т. п. Утро прекрасное, синее небо, немного холодно, но совсем ясно. Мы поехали в цитадель, чтобы в ней насладиться красотой старинной Лавры.

После краткого совещания у генерала фон Арнима мы поехали вниз к Днепру, где саперы строили паромы для переправы через реку. Русские взорвали большой участок дороги, ведущей к Днепру. Мы на специальных машинах не могли дальше ехать и продолжали дорогу пешком. Красив вид Днепра. Все четыре моста взорваны, понтонный мост исчез. Из воды торчат разрушенные пароходы. Красные сделали то, чего мы от них и ожидали. По берегу, который, по словам перебежчиков, был минирован, мы беспрепятственно продолжали дорогу к месту работы саперов. Как раз был готов первый паром, и мы с первым взводом пехоты и двумя противотанковыми орудиями переправились через Днепр.

По ту сторону гигантской реки все было спокойно. Не слышно выстрелов, не видно врага, только несколько человек бегают взволнованно туда и сюда по берегу.

Когда мы доехали до середины реки и бросили взгляд на озаренную солнцем цитадель, мы услыхали вдруг сильнейший взрыв, будто вблизи ударил гром. Перед цитаделью поднялся колоссальный фонтан песка и камней, который через короткое время упал огромным градом на берег и в реку. Хотя мы еще не знали, что случилось, но почувствовали, что это один из садистских поступков русских. Вслед за этим мы услыхали огромный взрыв к югу в районе военной гавани».

Речь идет о подрыве опорной стены смотровой площадки Верхней Печерской лавры. Перед отступлением подразделения НКВД установили радиоуправляемые мины и заложили взрывчатку в сотни зданий в центре города. 24 сентября 1941-го Киев содрогнулся от взрывов. Крещатик и прилегающие кварталы горели несколько дней. Диверсанты НКВД уничтожили центр Киева вместе с людьми. Взрывами и пожарами было разрушено 324 старинных дома. Тысячи киевлян погибли, 50 тысяч остались без крова.

Эта ситуация заставила немцев ускорить разминирование объектов в Киеве, о которых они узнали от местного населения или советской агентуры, перешедшей на их сторону. Таким образом был спасен от уничтожения Оперный театр.

«Уничтожение всего — вот что значит отступление большевиков»

Из дневника офицера вермахта.

«Мирно встретил нас противоположный берег реки. Мы беспрепятственно высадились и очутились непосредственно в полевом укреплении противника, построенном из булыжника и совершенно не занятом противником. Нам навстречу идет население. Оно вначале колебалось, но затем, увидев, что мы не звери, приблизилось с большой радостью и указало дорогу на восток, куда ушли большевики. Затем принесли цветы. Женщины приносили на руках своих детей и показывали их немецким солдатам. Наконец, они позвали живущего здесь шведа, который должен был переводить их слова, но он так слабо говорил по-немецки, что понять его было невозможно. У нас не было много времени, мы должны были двигаться дальше. С первым пехотинцем достигли мы следующего рукава Днепра. Там ждали, пока нас не перевезут дальше.

В ослепительном белом днепровском песке блестели несколько ракушек и улиток. Я их поднял для моих детей, может быть, это доставит им радость.

С противоположного берега раздались два выстрела, а потом все затихло. Вдруг в доме, стоящем против нас, возник пожар. Вначале дом слабо тлел, затем из него стало вырываться яркое пламя. Вдруг через несколько минут оттуда послышался уже знакомый нам звук взрыва. Это был сигнал для многих последовавших взрывов. Одновременно во многих местах раздались взрывы и вспыхнули пожары. Уничтожение всего — вот что значит отступление большевиков.

---

---

Прошло много времени, мы должны были возвращаться, никто не знает, где мы находимся, а генерала нельзя долго оставлять без сведений. И мы побежали через село назад. Навстречу нам идет население. Все подносят генералу большие букеты. Пожилые люди, которые помнят еще царские времена, кланяются низко и покорно. Старая женщина с плачем и возгласами благодарности падает на колени. Отчетливо чувствуешь, как чужды и все же своеобразны эти славяне. Совсем другая человеческая раса.

Вот подходят молодые люди, которые, безусловно, были солдатами, но, желая скрыть это, переоделись в гражданскую одежду. Они хотели сдаться в плен и все показывали немецкие листовки с пропусками. Из одного дома вывели еще нескольких русских солдат в форме.

По возвращении мы узнали подробности несчастья в цитадели. Сначала взлетела в воздух площадка перед цитаделью, на которой находился наблюдательный пункт артиллерии и зенитное орудие. Жители уже вчера указывали, что это место, возможно, минировано русскими. Саперы обыскали весь район, но взрывчатых веществ не нашли. Взрыв отнял у нас много офицеров, унтер-офицеров и солдат. Среди них также мой знакомый полковник фон Зейдлиц, 62-летний замечательно храбрый офицер.

Сейчас же после взрыва площадки последовал второй взрыв вблизи цитадели, разрушивший дом и этим перегородивший улицу, — чего, собственно, и добивались. Взрывы последовали не позже чем через полчаса после нашего посещения цитадели.

Вторая половина дня ушла на совещания, которые генерал вел с отдельными командирами дивизий и генералом фон Путткаммером, комендантом Киева. К вечеру мы под водительством нашего компетентного Алекса — это, между прочим, только его имя, фамилию тяжело произносить — проехали город и посмотрели все достопримечательные здания. Лучшие из них построены еще при царе. Самое старое здание — это прекрасный и простой Софийский собор. Но для меня красивее всего Днепр, который виден с высоты города. Поэтому слово «Киев» будет всегда вызывать во мне воспоминания об этой огромной красивой реке».

«Что вам так весело? Война же!»

На этом заканчивается дневник неизвестного офицера штаба 29-го армейского корпуса вермахта под названием «Киев». Нам неизвестно о его дальнейшей судьбе. В то же время известно о судьбе Киева и его жителей во время нацистской оккупации.

Оккупационная власть использовала разрушения (подрывы) центра Киева как повод для обвинения евреев и вскоре начала их массовое уничтожение в Бабьем Яру. Уже в конце 1941 года в Киеве начались проблемы с продовольствием. Голод, политические репрессии и массовые расстрелы продлятся в Киеве до ноября 1943 года, пока нацисты не будут изгнаны из Киева Красной Армией. Но, возвращаясь к нашей теме, следует рассказать о другом немце, киевлянине, который боролся за Киев на стороне Красной Армии — Косте Гиммельрайхе.

Гиммельрайх родился 22 декабря 1912 года в семье врача в Ивангороде на Черниговщине. Он имел немецкие корни (прадед Костя был родом из немецких колонистов, поселившихся на территории Украины еще во времена Екатерины II). В 1923 году вместе с родителями переехал в Киев, где учился в Первой Шевченковской гимназии, которую окончил в 1927 году. Впоследствии учился в техникумах для электриков и химиков и зоотехническом институте. В 1935 году был призван в армию. Службу проходил на Дальнем Востоке в Хабаровске, после чего получил звание старшего лейтенанта артиллерии.

Германо-советская война застала Гиммельрайха в Киеве, где он работал старшим научным сотрудником Академии наук. Именно его воспоминания о начале войны и обороне Киева, которые опубликованы в 15-м томе Летописи Украинской Повстанческой Армии, предлагаем вашему вниманию.

---

---

Из воспоминаний Костя Гиммельрайха.

«Девять часов утра. Я вышел на рынок в пригороде Киева — Бессарабку, чтобы купить овощей и фруктов. День был солнечный, теплый. Думая о пляже, на который я собирался отправиться с женой и детьми, я прошел группу подростков. Они стояли на углу и говорили о войне. На втором углу улицы группа мужчин всматривалась в небо, и они что-то показывали друг другу. Разговор мальчишек о войне дошел до моего сознания, и я присоединился к группе, которая рассматривала небо. Оно было прозрачно-голубое. Не заметив ни пятнышка на небе, я опустил глаза и внимательно прислушивался к отдельным словам и фразам.

«Вот! Вот смотрите! Я его вижу», — опять моя голова поднялась в надежде увидеть то, что всем здесь, казалось, видно, кроме меня. Взгляд блуждал по небу. А я слушал и не верил своим ушам. В группе говорили о войне как о свершившемся факте. Вдруг и я ткнул в небо пальцем и прошептал соседу: «Вот! Вот три!». — «Где? Где вы их видите?». Пронзительно заревели сирены. Высоко в небе, вокруг едва заметных трех точек, появились круглые облачка дыма.

«О! Уже стреляют! Дядя Ваня! Дядя Ваня, где здесь бомбоубежище?!» — закричал мужчина. Он подскакивал вокруг почти двухметрового дворника нашего дома, все время повторяя свой вопрос».

22 июня 1941 года состоялось пять авиа­налетов на Киев (в 6.50, 9.50, 13.12, 19.46 и 21.55). Утром 23 июня еще три (7.05, 8.14, 10.35). Было сброшено 20 фугасных и зажигательных авиабомб весом от пяти до 250 кг. На аэродроме сгорел ангар; на станции Пост-Волынский разрушены два железнодорожных пути и прожекторные мачты. Повреждены два высоковольтных провода, оборвана воздушная сеть; Сталинка, Чоколовка — разрушен водопровод; пострадавших — 55 человек, из них ранены — 39, убито — 16.

«Дядя Ваня подпирал задом телеграфический столб, держал в правой руке метлу и внимательно смотрел в небо. Его левая рука как бы отдавала честь, прикрывая глаза от утренних лучей солнца.

«Вы слышите? Я вас спрашиваю, где здесь бомбоубежище? Вы, наверное, знаете, что ваша обязанность — помогать гражданам, чтобы не было паники?».

Дядя Ваня, или, как еще некоторые его называли, Иван Фомич, сердито посмотрел. Глаза его заморгали, а на устах появилась улыбка. «Да что вы, товарищ бухгалтер, не знаете, что никакого бомбоубежища здесь нет? Идите лучше домой. Смотрите! Вон жена вас зовет». С широкого балкона на втором этаже полная женщина отчаянно махала руками в надежде обратить внимание своего мужа. «Или знаете, что? — добавил Иван Фомич, — попроситесь вот у этого товарища, — и он кивнул на меня, — в его комнату. У него будете, как в бомбоубежище. Теперь живущим по подвалам лучше. — Иван Фомич лукаво подмигнул мне, перебросил метлу через правое плечо и закричал не хуже сирены на всю улицу: «Вам что, заложило?! Тревоги не слышите?! Может, ждете, пока бомбы на головы начнут падать?! А ну по бомбоубежищам!».

Я еще раз взглянул на небо, но, кроме расплывавшегося сизого дымка от зенитных стрельб, ничего уже не увидел. Пока я думал, что мне делать, послышался сигнал отбоя. Дядя Ваня снял с плеча метлу и торжественно изрек, обращаясь к толпе перекупщиков и крестьянок, которые, казалось, сбежались со всей Бессарабки под стены нашего дома: «Первый бой выиграли. Враг панически отступил. Не иначе как добьют его на его территории. Эй вы! Классово чуждый элемент! Марш на базар, а то ишь война идет, а тут налузуете».

Женщины толпились под стенками, несмотря на приказ дворника. Иван Фомич взял метлу обеими руками и сделал движение, как бы готовился к бою. Лава женщин бросилась на противоположную сторону улицы, где начинался базар. На тротуаре остались я и Иван Фомич. Он едва сдерживался от смеха, который так и бил из всех черт его лица. Я был знаком с ним поближе. Я даже знал, что он из раскулаченных, а потому и спросил: «Что вам так весело? Война же!». — «Ну и что, что война? Пусть уже увижу, что потом будет».

Покупал я на базаре все, что можно было купить. Продукты исчезали на глазах, несмотря на цену. Домой я вернулся с непредвиденными закупками. Моя жена удивленно посмотрела на все купленное и спросила: «Зачем это все?». — «Как зачем? — совсем забыв, что она еще ничего не знает о войне, спросил я. — Ведь началась война». — «Война? Какая война?». — «А такая. Самая настоящая война и, скорее всего, точно такая, как в Польше и Франции». — «Ты что, шутишь?» — не поддавалась жена.

«Хороши шутки. Я сам видел немецкие самолеты». — «Где ты их видел? Не на базаре ли?» — все еще не верила мне жена. «Да-да, если хочешь знать, то просто на рынке. Именно на рынке я и узнал о войне», — дверь без стука открылась, и в нашу комнату влетел сосед. «Вы знаете?..». — «Знаем, знаем. Началась война», — перебил я его на половине предложения. «А как вы знаете, то чего же сидите? Идите и покупайте все, что еще можно достать. Завтра, а может, и сегодня, ничего не получите!». Он стремглав вылетел, как и появился, из нашей комнаты. Минуту царило молчание.
«Хорошо говорить «покупайте», как есть за что. А если нет? Сколько у нас денег, жена?». — «Может, до трехсот рублей наберется, если везде вытрусить», — ответила на мой вопрос жена.

После недолгого совещания мы вышли из дома. Было решено покупать все, что найдется съедобного и на что хватит денег. Когда я вернулся, то жена и девушка, которая смотрела за нашими детьми, Маша, уже были дома. На столе было поставлено все, что они получили. Кто-то постучал в дверь. Иван Фомич зашел и огляделся. Взгляд его остановился на наших закупках.

«Это все? Мало. А если война будет тянуться снова годами? Как я шел воевать, в 14-м, то моя оставалась на хозяйстве. Были у нас тогда лошади, скот рогатый и безрогий. Вы же институты закончили, а воевать думаете на этой тюльке. Ну, и Бог даст, война долго не будет тянуться», — Иван Фомич вытащил из кармана пачку бумажек и начал перебирать.

«Вот ваша», — он протянул мне повестку. В ней было сказано: «Явиться с вещами в три часа в военкомат». Прочитав, я передал повестку жене. Она посмотрела на нее и положила на стол.

Некоторое время Иван Фомич удивленно смотрел на нас, а потом повернулся и пошел к двери. В дверях он остановился, зачем-то вытер кулаком глаза и заметил: «Разве так было, когда я такую бумажку получил? Мотря моя в рев и крик. Соседи сбежались, шум, плач. А вы так, словно это и не новость. А все из-за тех институтов. Специальностей всяких понаучивались, дипломы достали, а сердце потеряли. Эх, сердца у вас нет!» — изрек Иван Фомич и вышел за дверь».

Так закончился первый день германо-советской войны для Костя Гиммельрайха. Уже на следующий день он со спокойствием, которое удивляло Ивана Фомича, пойдет в военкомат, откуда его отправят на оборону Житомира. Его ждут бои за этот город, отступление и оборона Киева.

(Продолжение следует)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter