Киевлянка Ирина ХОРОШУНОВА в дневнике 1943 года: «Немцы, приехавшие из Харькова, поражены. Они предложили желающим ехать с ними, но все остались»

15 февраля 1943 года, понедельник.

По вчерашнему немецкому радио — они сдали Ростов и Ворошиловград. Якобы по приказу о сокращении фронта. Харьков весь немцами эвакуирован. Приехали сюда немецкие организации, переведенные туда прошлой весной. Приехал театр и театральные бригады, различные институты, отдельные харьковчане. Кто хотел и мог уехать из Харькова, уже здесь.

Судя по нашим базарам, Харьков освобожден уже. Сало у нас вчера было от двух до трех тысяч рублей килограмм. Хлеб — 200 рублей, молоко — 110 рублей литр, стакан соли — 100 рублей. Немцы снова рассказывают, что итальянцы открыли фронт. Устроили братание. Шестьдесят тысяч якобы перешло на советскую сторону. Но (это снова наши «пантофельные» сведения) наши отказались взять итальянцев в плен, разоружили их и отправили домой. Немцы отказались от помощи им. Это объяснение тому, что итальянцы ходят по квартирам, прося ночлега и хлеба.

В Киеве эти дни очень оживленно на улицах, где обычно движутся войска. Масса машин. Снова стоят немцы, регулирующие движение. Много немцев на улицах. Через мосты не пускают. Немцы строят деревянные мосты через Днепр. Из Дарницы перевели сюда в какое-то общежитие в Почаевский лагерь пленных. Последние здесь ожили. Там они умирали, потому что еда их заключалась в каше из гнилых овощей и нескольких граммов хлеба, а здесь им население носит еду.

Сегодня сказали мне, что не то у нас уже установлена, не то будет на днях снова военная власть.    

И жутко, и радостно. И голова не выдерживает. Но должна выдержать, как угодно!

17 февраля 1943 года, среда.

Киев стал совсем прифронтовым городом. Вернее, очень напоминает Киев дней отступления наших. Только тогда осень была, а теперь весна, такая буйная, торопится все распустить, словно боится, что прогонят, раз пришла раньше времени. Небо весеннее, светлое. У горизонта туманная дымка, как весной бывает. А птицы поют! И вода такая громкая, что все шумы покрывает.

Шумов много. На тех улицах, по которым мы негативы в библиотеку носим, — бульвар Шевченко, Крещатик, Короленко. На всех площадях. Машины и машины. Во все стороны идут, вымазанные и немазаные. Иногда больше в сторону фронта, иногда оттуда. Сегодня со стороны Дарницы везли какие-то легкие орудия вроде зениток.

Народа на улицах масса. И все главным образом военные. Немцев всех видов, оружия больше всего. Еще много итальянцев. Есть мадьяры, чехословаки. Немцы подтянутые и озабоченные. А итальянцы ходят вразвалку, смеются и чем-то не­определенным, быть может, непосредственностью, напоминают наших. Шубы их распахнуты, вид неряшливый, а винтовки висят на спине, как нечто постороннее и ненужное. Я уже писала, как они продают их на базарах и просто на улицах по три марки за штуку.

Настроение чудесное. В воздухе висят надвигающиеся события. Немцам надо отдать справедливость, паники не чувствуется, хотя говорят, что вчера уже действительно нашими взят Харьков.

Во вчерашней немецкой сводке уничтожены первые двадцать бронемашин, прорвавшихся в околицы города. А сегодня сказали: ожесточенные бои на всем расстоянии от Ростова до Орла, в частности возле Харькова и в нем.

Мрачное оцепенение овладело определенной публикой. Кто побоязливее — плачет. Кто поподлее — уже начинают вслух перестраиваться. А готовящиеся бежать — складывают вещи. Лучше всего на базарах. С утра сегодня, хоть и базарный день, не было ни сала, ни соли, ни спичек.

19 февраля 1943 года, пятница.

Вчера немцы сообщили, что сдали Харьков. И странное настроение теперь в городе — как будто близко наши, все уже, не скрываясь, говорят об этом. А по внешнему виду немцев никак этого не скажешь. Выдержка ли это или они еще на что-то рассчитывают? В народе говорят, что Крым занят англичанами, а в Италии революция.

Панический ужас начинает проходить в городе. Один за другим все сообщают друг другу, что никуда не собираются уходить. Немцы, приехавшие из Харькова, поражены. Они предложили желающим выехать с ними, но все остались. Из работников одной фирмы из 80 человек выехали четыре человека. Люди не считают себя виновными перед советской властью. Многие говорят: «Будь что будет!». В глубине души не верится нам, что нас убьют.

Да, настроение у нас хорошее. Наша мечта о том, чтобы увидеть, как побегут отсюда голубые мундиры, как будто бы близка к осуществлению. Пока немцы, очевидно, не хотят портить отношения с населением и повесили объявления, что будут выдавать соль по хлебным карточкам. Хлеб есть пока без перебоев, начали даже давать крупу по новым карточкам.

Ходят слухи, что опера начинает работать даже для гражданского населения. Из Харькова вернулись бригады, среди них студенты консерватории.

В библиотеке и консерватории тихо. Там Нюся торопится окончить филимоновские дела. А вообще сидят себе по-семейному все в буфете или во втором классе, делают вид, что чем-то заняты. Денег им так и не платят. А мы сносим снова, как пчелы, сокровища бывших Лаврских музеев и продолжаем ставшую теперь совсем нелепой работу по составлению рекомендательных списков советской литературы.