Никита ВЫСОЦКИЙ: «Да, умер отец рано, но такие люди не просто так рождаются и не просто так уходят. Владимира Семеновича не потому не стало, что болен был, а потому, что все сделал, миссию свою исчерпал»

(Продолжение. Начало в № 39)

«ПОСМЕРТНАЯ ИСТОРИЯ ОТЦА БУДЕТ ДЛИННЕЕ, ЧЕМ ЗЕМНАЯ ЕГО ЖИЗНЬ»

— В одном из интервью такая фраза у вас проскочила: «Отец вовремя умер»...

— Не совсем корректная, извините, цитата — цинично как-то звучит, но вы уж доспрашивайте, потому что я не знаю, в каком контексте вас это интересует.

— Вот и хотел я спросить, что эта фраза означает?

— Ну, вообще-то, не надо мне приписывать то, чего я не говорил, то есть именно такое словосочетание услышано от меня могло быть, но смысл в чем? Вот про него говорят: «Он вовремя ушел, в зените — прожил бы еще, такой славы не было бы», но я не об этом. Да, умер отец рано, что для близких, друзей, всех, кто его любил, плохо, но такие люди — я в этом убежден — не просто так рождаются и не просто так уходят. И Владимира Семеновича не потому не стало, что болен был (хотя и поэтому тоже), не потому, что люди рядом как-то не так реагировали (хотя и поэтому тоже), — это потому случилось, что он все сделал.

---

---

«Вовремя», иными словами, я сказал не в смысле, что теперь мы его помним, — я подразумевал, что это не случайно, что все вот оттуда (показывает вверх) идет... Силь­ную жару, которая в ночь с 24 на 25 июля была, обвинять нельзя — это произошло потому, что миссию свою исчерпал. То, что он должен был сделать, закончилось, и человек, как многие тогда про него сказали, отмучился. Его отпустили туда. Взяли туда...

— Как вы однажды заметили, «с одной стороны это была смерть, а с другой — рождение его посмертной истории»...

— ...которая длится сегодня, и я думаю, что посмертная история будет длиннее, чем земная его жизнь. Всегда приговариваю, что Высоцкий — это надолго, если не навсегда, это часть, и очень существенная, нашей культуры, жизнь не одного даже, а нескольких поколений: не то чтобы они только на его песнях воспитывались, но, безусловно, сформировались на них многие.

Как ни странно, люди иногда из-за него ссорятся, и конкуренция у гроба до сих пор существует. Кто-то в этом преуспел, кто-то смешон, ну и подражателей и имитаторов много, которые на его памяти имя делают, деньги. Все нормально, но не этим посмертная жизнь Высоцкого характеризуется, — она волнообразная и все новые и новые поколения захватывает. Я вот в музее отца работаю, и приходят мои ровесники, своих 15-16-летних ребят приводят, которые смотрят на это, как мы в свое время...

— ...когда в музей Ленина нас водили...

— ...или когда про гражданскую войну нам рассказывали. Тем не менее Высоцкий, я думаю, и ко многим из них тоже придет.

— Опять к вам, как к первоисточнику, обращаюсь. «Про Высоцкого два взаимоисключающих мифа ходят, — утверждаете вы. — С одной стороны, отцу все в жизни легко давалось: и на иностранке женился, и в театре работал, и в кино снимался... Словом, самородок, к которому все само в руки плыло, а он — нахал такой — при этом еще и пил, и гулял (только не­понятно, почему в 42 года умер). С другой — что еще чуть-чуть, и он бы сидел, потому что диссидентом был, в стену пер лбом. Он ни то и ни другое, он не разрушать, а делать хотел, по натуре созидателем был». Что же это за явление такое — Высоцкий? Как сегодня можете вы на этот вопрос ответить?

— В чем отличие серьезного искусства, настоящей жизни, подлинных событий? Устаревают они медленнее, чем какие-то придуманные, фальшивые, идеологически сформированные, поэтому Высоцкий во многом и сейчас современен. Часто я слышу, в письмах и в газетах читаю, что его поэзия, многие песни звучат так, будто на злобу дня написаны, — такое впечатление, что просто вчера. Это из-за того, что он глубинных вещей касается, а там течения более медленные.

---

---

— Классика всегда актуальна...

— Думаю, что Высоцкий и впрямь все больше и больше — это мое мнение! — классиком русской литературы, русской поэзии становится, и место там же, где Пастернак, Блок, Есенин и Мандельштам, занимает.

— Он для вас прежде всего поэт?

— Да, и поэтому все больше и больше на книжные полки будет перемещаться (хотя, может, немножко события я упреждаю). В школе его проходят, но в очень небольшом объеме, о нем пишут книги, но в основном это еще не какой-то серьезный, глубокий анализ, а все-таки желтая пресса, в жесткий переплет упакованная. Историей он еще не стал, но, думаю, в эту сторону движется, и, мне кажется, с Есениным на одной полке стоять будет — это разумно, правильно, справедливо.

— Правда ли, что на Таганке Владимира Семеновича окружала зависть? Спрашиваю об этом, потому что Юрий Петрович Любимов рассказывал мне, как на рассвете 25 июля 80-го года Давид Боровский к нему пришел, чтобы о смерти вашего отца сообщить. Художник Любимову тогда сказал: «Ну вот и кончилась ваша тяжба с артистами за Высоцкого»...

— Знаете, в любом театре такая пулька из пяти-восьми-десяти ведущих актеров, которым больше позволяется, существует, и основная труппа, которая поменьше ролей получает, похуже зарабатывает. Между ними всегда зависть существует, конфликт — это нормально, но Юрий Петрович в виду другое имел.

Дело в том, что ведущих актеров — не болото, а тех, которые снимались, популярность, любовь публики, звания и главные роли в театре имели, — не то не устраивало, что многое Высоцкому позволяется, а то, что он не здесь, и в этом смысле я абсолютно их понимаю. Для них, хотя они тоже в кино были задействованы, на концертах выступали, центром мироздания был театр, а отец в конце жизни из театра хотел уходить, поскольку перерос это, и они чувствовали, что главное для него не здесь. Представьте, что каким-то делом вы занимаетесь, которое любите, в которое вкладываетесь, а, предположим, вашему коллеге, с которым работать хотите, это в принципе не нужно. Он куда-нибудь на Мадагаскар ездит бабочек фотографировать, ему деньги на это дают, он там зарабатывает...

— Ну и слава Богу!

— Видите, вы такой человек... Ну или пример неудачный...

— Мысль, однако, понятна...

— С актером вы кровно связаны, от него зависите и готовы отдать ему многое, а его мысли другим заняты, он на сторону смотрит — проблема, думаю, в этом. Там не ревность к нему, к его славе была, а желание — и это в очень большой степени и Любимова касается! — то дело сберечь, которому они жизнь свою отдавали. У отца ситуации были, когда где-то месяцами он ездил, и здесь другие его роли играли, а потом он возвращался, и его сменщики не нужны становились. Он вот на репетицию «Вишневого сада» заглянул... Замечательный (говорить «великий» не буду, но один из лучших) актер Шаповалов репетировал...

— ...роль Лопахина...

— Да, но приехал Владимир Семенович и Лопахиным стал, а Шаповалов, при том, что роль готова была, не у дел остался. Я уверен, что он сыграл бы прекрасно, более того, спектакль потом восстановить хотели и говорили: «Шапен, давай! — сейчас есть возможность». Он отказался: «Не буду — это Володина роль», понимаете? Кстати, Шапен, когда его отодвинули, разозлился, отматерился, но никакой обиды на Высоцкого не затаил — завистью, ревностью абсолютно он не болел, но очень многим именно эта ситуация не давала покоя: дескать, мы наше детище, наш театр любим, а он...

Владимир Семенович во многом от театра, от любви труппы, от работы совместной был независим — конечно, это коробило. Я не согласен, что на Таганке Высоцкого не любили, потому что талантливый он такой и прекрасный. Пусть не обижаются на меня поклонники, но он очень сложным был человеком, поводы для обид и в жизни давал, и в творчестве, и не надо здесь историю раздувать про то, что прекрасный Владимир Семенович был и мелкие ужасные...

— ...завистливые артисты...

— ...которые его кусали. И это, наверное, было, но, повторяю, ведущих актеров Театра на Таганке это не касается, и тяжбу, которая между ними шла, я как мог описал, как ее понимаю.

«ЧТО КАСАЕТСЯ НАРКОТИКОВ, НАДО ПОНИМАТЬ: ОН НЕ КАЙФОЛОВ БЫЛ»

— Подтверждения тому, что первый человек Советского Союза Леонид Ильич Брежнев песни вашего отца любил, у вас есть?

— Нет, хотя разговоры такие ходили, и были люди, которые этого хотели. Они понимали, что благосклонность Брежнева или кого-то еще из сильных мира сего помогла бы те же пластинки продвинуть, выезды на Запад упростить и просто в социуме закрепиться, но эта информация до сих пор косвенная: вроде да, а вроде и нет, вроде кто-то кому-то сказал...

Есть, допустим, сведения о том, что к отцу Юрий Андропов хорошо относился, — вроде бы именно председатель КГБ СССР за рядом положительных решений стоял, которые и до смерти Владимира Семеновича принимались, и после. Все-таки многие двери для отца открывались: ему выезжать разрешалось, он и в кино, и в театре работал, а причастен к этому Андропов или нет, точно никто не знает. Может, кому-то хотелось бы в это верить...

---

---

Думаю, отношение власти и конкретных ее представителей к нему неким непониманием характеризовалось: что же с ним делать, потому что, с одной стороны, вредный, а с другой — «мне нравится», и совладать с этим сложно. Отсутствие каких-то репрессий, то, что его, наоборот, привечали: «Иди сюда, дорогой наш!» — именно этим и объясняется: они не знали, как с ним поступать. Вызова такого: «А идите-ка вы все!» — в нем не было, на контакт он пошел бы (а почему нет?) и, думаю, все равно остаться самим собой сумел бы, но куда же его определить, наверху не понимали. В ту нишу, где Андрей Миронов? Как-то не очень Высоцкий туда вписывается. Рядом с какими-то диссидентами? Нет, он не инакомыслящий: вон, из-за границы каждый раз возвращается... Не было полки, на которую его можно поставить.

— «Уберите из воспоминаний об отце фамилию «Высоцкий», — говорите вы, — и будем о скучном человеке читать, который диким количеством пороков был наделен». Я не могу не спросить: чем в жизни вашего отца алкоголь и наркотики были — это какое-то случайное явление или некая неизбежная плата за талант, за темп, в котором он жил?

— Сложная тема... Я, повторюсь, об этом говорить не умею, а то, что вы процитировали, не о Высоцком сказано, а о людях, которые его вспоминают и не могут ни слов, ни каких-то красок найти... Не хватает таланта, что ли, умения о неординарном человеке, с которым жизнь свела, рассказать. Я вот его вспоминаю: он интересной личностью был, с ним рядом находиться хотелось, и когда некоторые «откровения» читаю, понимаю: это не про него — вот что я имел в виду.

Говорить об этом мне сложно, но, кажется, названная вами проблема не­множко преувеличена — и в воспоминаниях, и во всем. Справляться с этой зависимостью отец умел, он до последнего с ней боролся и внутренне не зависимым оставался, его мысль была от этой болезни свободна. Что касается именно наркотиков — об этом много написано! — надо понимать: он не кайфолов был и делал это не для того, чтобы весело было и хорошо. Таким образом (пусть врачи скажут — причина в каких-то физиологических особенностях или в чем-то еще) работающий на износ человек в норму возвращался — понимаете? Язык у него не заплетался, он не качался, не начинал балдеть или возбужденно о чем-то рассказывать, как после дозы алкоголя бывает, — мы же все в курсе, что у пьющих людей такая проблема, к сожалению, есть, мы это вокруг себя видим, а у него ничего подобного не было...

На это (слово «наркотики» выговорить  Никите непросто) отец из-за легкомыслия и безответственности людей попал — в принципе, я понимаю, каких. Тех, которые думали в первую очередь о том, чтобы он не подводил, не срывал спектакли, концерты, потому что, когда человек выпивший, это на сцене видно, а когда в таком состоянии (то есть под кайфом. — Д. Г.), чаще всего незаметно. Они именно этими соображениями руководствовались, это (морфий колоть. — Д. Г.) не его идея была.

— А чья, можно сегодня сказать?

— Зачем? Чтобы этого господина на колбасу порезали?

— На докторскую...

— Да — что я, больной? Нет, называть не буду, но были конкретные товарищи, которые считали: если сомнительное средство помогло одному, то и другого выручит. Это, вообще-то, обычная практика для многих, и не только, как говорят, на Западе — в принципе, таким образом (с помощью наркотиков. — Д. Г.) людям иногда прийти в себя помогают. Бывает! — но надо просто понимать, что этого: а — нельзя в таких количествах принимать и б — превращать в систему. Увы, все от легкомыслия и неумения просчитать варианты так получилось.

Отец, повторяю, с этим боролся — более того, до конца жизни практически никто о его недуге не знал, и не потому, что он каким-то там Штирлицем был и маскироваться умел, а потому что держался и ситуацию держал под контролем. Он до последних часов работал: играл в театре, с концертами выступал... Последний концерт 17 июля, фактически за неделю до смерти, дал, последний «Гамлет» 18, если не ошибаюсь, июля.

---

---

Наркоманом или алкоголиком в расхожем смысле он не был. Мы-то привыкли, что это безвольные люди, несчастных детей представляем, которые клей где-то нюхают... Тут другая проблема была. Владимир Семенович очень сильным был человеком, силой воли обладал невероятной, и если бы он... Ладно, сослагательного наклонения не надо... Подчеркиваю: тут другая проблема была, и рассказывать о ней я не умею. Я это (ломку. — Д. Г.) видел: было страшно, ужасно, и все мы пришиблены были, тем более тогда... Это сейчас ко всему привыкли, но, настаиваю, ситуацию он под контролем держал.

«МЫ ЖИВЫ, ПОЭТОМУ ДРУГ НА ДРУГА ОБИЖАЕМСЯ, НАШЕ ДОСТОИНСТВО ЧЬИ-ТО ВЫСКАЗЫВАНИЯ УЩЕМЛЯЮТ, А ОТЦА ДАВНО НЕТ — ОН УЖЕ 35 ЛЕТ НА ВАГАНЬКОВСКОМ, И К НЕМУ ЭТО НЕ ПРИСТАНЕТ»

— Книга Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет» 13-миллионным тиражом вышла, но я помню, как на перестроечном телевидении вы с братом в присутствии Влади и против этих воспоминаний, и против их автора резко выступили, — со временем острое неприятие ушло или до сих пор осталось?

— Во-первых, по поводу 13 миллионов... Не знаю, откуда у вас такая цифра, спорить не буду — я просто другой, гораздо скромнее, располагаю...

— Какой?

— Около трех миллионов, хотя тираж все равно огромный, чудовищный — у нас, по-моему, даже Ленин так не издавался. Короче, у меня информация такая, но ошибаться могу, а выступили мы, потому что надо было, чтобы кто-то ответил. Лучше бы ответ на себя кто-то более защищенный, чем я, например, взял, потому что мне потом и за это досталось, хотя, с другой стороны, я был молод, держал удар — ничего страшного.

---

---

Мне вообще кажется, что со временем многие вещи именно потому сгладятся, что не Высоцкого касаются, а вот того, что посмертной его жизнью я называю, — наших взаимоотношений. Мы живы, поэтому друг на друга обижаемся, наше достоинство чьи-то высказывания ущемляют, а его давно нет — он уже 35 лет на Ваганьковском, и к нему это не пристанет. Та история отношение не к нему, а к каким-то счетам Марины и отцовской семьи имеет — огромное количество «доброжелателей» бегали в той ситуации туда-сюда и носили, что было сказано здесь, а что там, настраивали Марину, накручивали. Помните, как в «Маугли»? «А еще они называли тебя земляным червяком» — и так же к моему деду Семену Владимировичу ходили... Они — люди резкие (при том, что было время, когда друг другу симпатизировали) — и тем жестче оказался конфликт.

---

---

Считаю, что дело это уже прошлое и, повторяю, наше. В книге Марины — я продолжаю на этом настаивать — фактических неточностей очень много, зачастую она не о том писала, что от Высоцкого знала или сама видела, а о том, что ей рассказали люди, которые вокруг нее были.

— И коммерческие моменты, наверняка, присутствовали?

— Они есть, но раздражают меня меньше. Ну как расценить то, что про Севу Абдулова практически ничего в книге не сказано? — где-то там через запятую упомянут...

— ...а ведь ближайшим был другом...

— Самым близким на протяжении 20 лет человеком, но его не знают, зато целая глава есть...

— ...про Святослава (в два голоса) Рихтера...

— ...которого ни до единственного вечера, проведенного у выдающегося пианиста дома, ни после отец не видел, но опять же это нормальные законы написания таких книг. Там, увы, много ошибок и очень неуважительные слова по отношению к моей семье есть, там несколько оскорблений и моему брату, и моей матери, и моему деду нанесенных, которые меня подвигли тогда в эту историю кинуться, хотя многие просили: не надо! Прощать такие вещи нельзя, и в этом смысле пусть мне говорят что хотят, но я прав: своих бросать нельзя, и Владимир Семенович так не поступил бы. Думаю, будь он жив, мы очень многого не прочитали бы и не услышали. При нем этого просто быть не могло, и даже Марина, если бы он был жив, не посмела бы сказать так о его отце, о моем деде.

---

---

— «Согласиться с Мариной Влади, — признаетесь вы в одном из интервью, — я не мог, да и сейчас не могу, а вот дневникам Золотухина верю». Валерий Сергеевич Золотухин о вашем отце, о непростых отношениях между ними мне много рассказывал — на ваш взгляд, в дневниках своих правду он написал?

— Это его правда, но я, если и противопоставляю его дневники чьим-то воспоминаниям, то потому лишь, что это было, скажем, в 65-м году написано, а не сегодня, в 2015-м, здесь не тот случай, когда человек пишет (а мы читаем) о том, что он полвека назад думал. Почему еще верю? Потому что знаю: Золотухин текст не корректировал, из-за чего получил как следует. Многие вещи мог он бы вычеркнуть, изменить, но опубликовал без купюр — это гораздо ближе к правде, чем то, что сейчас, спустя время, уже с коррекцией говорится, с оглядкой: мол, люди мои слова прочитают и будут как-то иначе ко мне относиться, а тогда Валерий Сергеевич писал для себя.

«НЕ НАДО ХАРАКТЕРИЗОВАТЬ ОТЦА КАК ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ ЖЕНУ С ДВУМЯ ДЕТЬМИ БРОСИЛ, — ЭТО МАМА ВМЕСТЕ С НАМИ УШЛА»

— В последние годы Владимир Се­ме­но­вич по советским меркам много зарабатывал — осталось ли после него какое-то наследство и правда ли, что голубой отцовский «мерседес» вынуждены были продать за долги?

— Долги были — этим Марина и не­сколько человек занимались. Я мог бы, наверное, рассказать, что куда пошло, до копейки: там все не так просто и не так — как сказать?..

— ...чисто?

— Вообще, одно время со мной очень грамотный юрист по гражданским делам работала, и она просветила: «Самые страшные дела — наследственные». Близкие люди готовы...

---

---

— ...собачиться?..

— ...вплоть до того, что друг друга заказывать, чтобы кто-то «конкурента» зарезал или ноги ему переломал. Нас, слава Богу, чаша сия миновала, потому что позиция нашей семьи была такая: пусть решает Марина. Она решила, что надо таким образом поступить, и комментировать это я не буду.

— То есть «мерседес» продали?

— Продали обе отцовские машины, гараж...

— ...а квартиру на Малой Грузинской?

— Был выплачен пай, и квартиру бабушке моей отписали. Что тут уже говорить? Была еще долгая некрасивая история с дачей, но все это опять же нас, а не Владимира Семеновича характеризует. Долги после его смерти действительно остались, но не такие устрашающие — не надо утрировать, а то говорят: «Да вы знаете, сколько?». Вот я знаю, сколько, и все это, уверяю вас, не столько для того, чтобы закрыть долги, продавалось, а просто таким образом решено было поступить.

---

---

— Перевернуть страницу...

— И все! — хотя долги, повторяю, были.

— Ваша и Аркадия мама, актриса Людмила Абрамова, очень красивая женщина, и о браке родителей вы сказали, в частности, так: «Мама была его женой в течение семи с лишним лет, двух сыновей родила, и при ней из безработного и никому не известного актера он стал тем Высоцким, которого мы помним». Людмила Владимировна развод трудно переживала? Вы это время помните?

— Да, хотя многое очень тяжело объяснить — надо просто понимать, что не он от нас ушел. Не надо его характеризовать как человека, который жену с двумя детьми бросил, — это мама вместе с нами ушла.

— Из-за Марины Влади?

— По разным причинам, хотя опять же это не ко мне вопрос. Просто ситуация так сложилась, когда она понимала: муж ее стал семьей тяготиться. Мама могла остаться, и это бы еще Бог знает сколько тянулось, но она такое решение приняла — ушла. Помню, отец приезжал, пытался ее вернуть и как бы все склеить, а после того, как убедился, что да, это для них обоих выход, повел себя более чем по-мужски: все проблемы, которые в связи с разъездом и так далее возникли, решил...

Мне кажется, что и мама по отношению к нему подобающим образом себя повела, и вообще, они это сделали... «Красиво» говорить про такие вещи нельзя, но расстались родители достойно. Конечно, она переживала, и я это помню, но опять же ее терзания в то, что зачастую бывает: «К нему не ходите! Он плохой, ужасный!», не выливались — такого не было.

---

---

— Разлучницу Марину Влади вы ребенком возненавидели?

— Нет — даже попытки как-то сблизиться были. Думаю, и Марина к этому стремилась (понимала, наверное, что надо), и отец.

— Владимир Семенович подружить вас пытался?

— Да, а больше всего этого моя бабушка Нина Максимовна хотела — его мама. Не получилось не из-за того, что мы сказали Марине: «Что ж ты с нашей счастливой семьей сделала?». Мы ее младшего сына Володю знали, с ней виделись, то есть антагонизма не было, но и контакта не вышло. Просто мы люди разной группы крови, а отец, когда это увидел, нажимать, настаивать как-то не стал, поэтому тут одна его территория была, а там — другая. Ну, не сошлись... Я не считаю, что это плохо или ужасно, — нормально.

— Говорят, после смерти вашего отца Марина Влади заплатила его долги и хотела вывезти за границу его сердце, но ей сердце Высоцкого не отдали — это красивая легенда или правда?

— Марина в тяжелейшей депрессии, в отчаянии была — может, кому-то что-то такое в порыве и сказала, но это не обсуждалось тогда и обсуждаться в принципе не могло. Она на следующий день после того, как Владимир Семенович умер, приехала — без визы ее не пускали, и хотя все быстро оформили, время прошло. Все уже было с кладбищем решено, с похоронами... До панихиды в квартире отец находился — я все время там был и, чтобы кто-то об этом говорил, не слышал. Знаю, где-то у Валерия Сергеевича (Золотухина. — Д. Г.) проскочило, что вроде Марина этого хотела, но никто об этом не думал и такую возможность не рассматривал.

— К тому времени у вашего отца возлюбленная Оксана Афанасьева была — позднее она стала женой актера Ярмольника. Марина Влади о существовании соперницы знала?

— Не ко мне вопрос...

— Какие сегодня с Мариной у вас отношения?

— Понимаете, я творческим наследием Владимира Семеновича Высоцкого занимаюсь, а она его вдова, то есть мы вынуждены общаться, я вынужден к ней в разных ситуациях обращаться.

— Это взаимоуважительные отношения?

— Надеюсь, что да, во всяком случае, с моей стороны.

«ВДРУГ ЧЕЛОВЕК КАКОГО-НИБУДЬ КОЗЫРНОГО ТУЗА ВЫТАСКИВАЕТ И ХУХ ЕГО НА СТОЛ. ЗАЧЕМ? ИГРАЛИ-ТО 50 ЛЕТ НАЗАД»

— Первая жена вашего отца Иза Жукова актрисой Киевского театра русской драмы имени Леси Украинки была — вы знаете, где она сейчас, какие-то отношения поддерживаете?

— С ней я познакомился после того, как отец умер.

— Красивая женщина?

— Без комментариев — это не мое дело. Она неплохой, как мне до определенного момента казалось, человек, и действительно очень уважительно к тому времени относилась, когда они с моим отцом были вместе. Все мы к свидетелям лет, когда были молоды и полны надежд, душевно расположены, — я, допустим, встречая людей, с которыми учился, какое-то волнение испытываю...

---

---

Потом книгу она написала... Не мне о фактической стороне этого сочинения судить, но я, если честно, в легком недоумении, и чем дальше, тем больше по поводу ее сегодняшней позиции, ее нынешнего настроения и отношения к каким-то обязательствам недоумеваю. Может, это из-за того, что она про мою бабушку, которую я очень любил, после ее смерти определенные вещи написала? Я тогда в бешенстве был — думаю, какая-то обида во мне осталась...

— Из-за бабушки?

— Да, и я вообще удивляюсь, когда по прошествии многих лет люди...

— ...танцы на костях начинают, да?

— Дело не в этом, просто вдруг человек какого-нибудь козырного туза вытаскивает и хух его на стол. Зачем? Играли-то 50 лет назад — кому тот туз сейчас нужен? Я не очень такие вещи по-человечески понимаю, но опять же считаю, что это уйдет. То, что сейчас происходит, очень мало отношения к жизни моего отца имеет, а вот то, что они любили друг друга, думаю, важно, и никто об этом не забывает, только сейчас на какие-то бонусы за это рассчитывать уже поздно, да и тогда нельзя было. Все, что можно, они получили: были вместе, какое-то время счастливы были, а сейчас выяснять, кто главнее? Да будьте вы все хоть в 100 раз главнее, только что-то хорошее сделайте...

---

---

— С Киевом, кроме того, что ваш дедушка Семен в этом городе родился и учился, что-либо вас связывает?

— Родился как раз дед не в Киеве — они с семьей жили там, пока мой прадед Владимир Семенович, дед моего отца и полный его тезка, двух сыновей, Семена и Алексея, 15 и 13 лет, с собой в Москву не забрал.

— Я где-то читал, что прадеда вашего Вольф звали...

— По документам Владимир. Дед мой Семен Владимирович был старший и воспоминания о Киеве сохранил, отношения с родней поддерживал. Потом его мама, бабушка моего отца, в Киеве жила...

— На улице Франко, 20?

— Да, и когда она умерла, мой отец ее хоронить ездил — он очень хорошо к ней относился... В Киеве у нас много родни, но сейчас не со всеми отношения я поддерживаю, и не потому, что гордый, — так получилось. Мало ли я с кем не поддерживаю? У вас в Киеве персонаж есть — женщина, которая книги пишет и интервью раздает, где рассуждает о том, кто плохой. Я вот у нее плохой, а Марина, которую она два раза в жизни издалека видела, — хорошая. Ну и Бог ей судья, пусть! — кто хочет, тот читает, но нам все присылают, и я вынужден это просматривать. Обиды нет, только легкое недоумение, а вообще, в Киеве сейчас мой старший сын живет — я его в честь деда Семена назвал, так что Семен Высоцкий по-прежнему киевлянин.

---

---

— Символично...

— И он сейчас в Киеве, и его мама, моя первая супруга — театром они занимаются.

— Сколько сыну лет?

— 28. Спектакль «Вишневый сад» вышел, где он Епиходова играет: ну, дай ему Бог!

— У вас двое детей, а у вашего брата Аркадия пятеро — внуки Владимира Семеновича Высоцкого его творчеством интересуются?

— Как сказать? Им я ничего не навязывал, но в этой атмосфере они росли и, к какой семье принадлежат, понимают. У них деды живые есть, но им известно, что этот, который на кладбище...

— ...великий человек...

— ...великий человек, да. Думаю, они к нему позже придут, потому что он не детский поэт, — надеюсь, что придут... Может, это ошибка, но ремнем уважение к дедушке...

— ...«Любите деда! Любите деда!»...

— ...я не вбивал, тем не менее внуки его знают, почитают, они в курсе, а любить как человека не могут просто потому, что родились после того, как его не стало.

«ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕ ЭТИ ЗАЯВЛЕНИЯ «ВНЕБРАЧНЫХ ДЕТЕЙ» — ПОЛНОЕ ФУФЛО, А ТЕ, КТО ИХ ДЕЛАЛ, — ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА»

— Владимир Семенович много ездил, у него, суперхаризматичного, обаятельного мужчины, наверняка много поклонниц было, множество слухов и о внебрачных детях Высоцкого ходит, которые в разных городах бывшего Советского Союза живут. Вот и недавно о себе якобы дочка его заявила — вы что-то об этом знаете?

— Что-то знаю...

— То есть где-то ваши единокровные братья и сестры есть?

— Практически все эти заявления — полное фуфло, а те, кто их делал, — дети лейтенанта Шмидта. Что касается каких-то внебрачных связей Владимира Семеновича, они были. Думаю, кому надо, про это все знают, о них каким-то образом иногда говорят, и то положение, которое есть, этих реальных людей устраивает. Что до персонажей, которые выскакивают, эксгумации требуют, и говорят: «Вот мама моя умерла, но она мне говорила...» — то они, как правило, психически неуравновешенные, мемуарной литературы начитались и решили: если я в 63-м году родился, когда Высоцкий, скажем, в Свердловске был, то эти два события взаимосвязаны, думают: «А почему, собственно, нет?».

Вообще, я следующего придерживаюсь мнения: не надо вместо него решать. Если бы Владимир Семенович хотел, точки над «i» расставил бы, а раз этого не сделал, значит, такого желания не было. Мне возразят: умер он слишком рано и просто не успел каким-то образом эти вопросы уладить, а вот если бы еще пожил... — но следовать мы установленным фактам должны. Его отношение к такого рода разговорам о себе известно: он этого не признавал, и я не признаю вместе с ним.

— За годы, которые после смерти Владимира Семеновича минули, много воспоминаний о нем вышло, причем активнее всего пишут люди, в действительности видевшие его пару раз, а вот мама ваша никогда книгу написать не хотела?

— Она письма отца опубликовала, которые у нее были, и несколько интервью дала, из которых потом была книга составлена.

— Вы, насколько я вижу, презираете фальшь, человек откровенный и искренний, и в этом в своего отца пошли, который, по-моему, в конце 60-х написал:

И с меня, когда взял я да умер,

Живо маску посмертную сняли

Расторопные члены семьи.

И не знаю, кто их надоумил,

Только с гипса вчистую стесали

Азиатские скулы мои.

Вам не кажется, что Владимир Семенович провидцем оказался?

— Что же, насчет «расторопных членов семьи» он абсолютно прав. Уточню, что песня «Памятник», которую вы процитировали, если не ошибаюсь, в 73-м году написана. Умер он в 80-м, посмертную маску с него художник Васильев снимал, и вот Марина в своей книге пишет, что она, поэтому к нам какие претензии, что мы, если имеется в виду наша семья, стесали?

К этому можно по-разному относиться, но мы действительно до сих пор многое не говорим, и правильно делаем. Это вы со мной внебрачных детей обсуждаете, и то, видите, я не очень введусь, а бабушка моя ни о каких слабостях Владимира Семеновича и недостатках говорить не хотела — она его так любила, так к нему относилась!.. Ее Володя должен быть идеальным, самым лучшим, прекрасным, чтобы пионерам в его музее галстуки повязывали, и это нормально — как и то, что в каком-то сеансе разоблачения: «А давайте расскажем, какой он плохой был, ужасный!» — мы не участвуем.

— Все на продажу...

— Мы этого не делаем, и отец, наверное, понимал, что делать не будем, но, я повторяю, эта песня-метафора в 73-м году написана, и речь в ней идет о том, что он, такой, каким был, и после смерти многие годы неудобен будет. Это правда, и посмотрите, что сейчас происходит. Многие политические партии пытаются его на свое знамя повесить — не получается, эффект обратный. Люди реагируют резко: «Как это вы, сытые, с такими щеками, с дачами, к Высоцкому примазываетесь? Не трогайте! Высоцкий наш!». Он верным собственной метафоре остается, в привычные рамки не помещается... Последняя фраза в этих стихах — помните — «Прохрипел я: «Похоже, живой!» — он остается живым для многих.

«ЛЮДИ ПОДУМАЛИ: ЕСЛИ ЕЙ МОЖНО, ЕСЛИ ВДОВА ЭТИ «СТЕСАННЫЕ АЗИАТСКИЕ СКУЛЫ» НЕ БЕРЕЖЕТ, ТО УЖ НАМ-ТО ЧЕГО МОЛЧАТЬ?»

— Высоцкого изучают в школе, его записи изданы, кажется, до последнего апчхи, книги его стихов миллионными тиражами на разных языках мира вышли. Что же Марина Влади, которая запрет на публикацию писем его наложила, скрывает, действительно ли архивные документы существуют, которые будут опубликованы лет через 50, не раньше?

— Некоторые вообще опубликованы не будут, так масса документов есть, касаемых — ну, самое громкое имя! — допустим, Пушкина, которые тоже не опубликованы.

— До сих пор?

— Конечно, и это не из-за тайны. Они были доступны, скажем, специалистам, которые академическим собранием сочинений Александра Сергеевича занимались, но до печати не дошли. Такие есть и всегда наверняка будут (имею в виду и Пушкина, и многих других), то есть не все художественную или историческую ценность имеет, но сохранить нужно все: никто же не знает, что именно и когда пригодится.

О том, что Марина запрет наложила, я знаю — на мой взгляд, это ее реакция на тот вал грязи, который последовал (пусть уж никто не обижается!) после того, как ее книга вышла. Ворота шлюза открыла она, люди подумали: если ей можно, если вдова эти «стесанные азиатские скулы» не бережет, то уж нам-то чего молчать? — и хлынуло все, и ладно бы вранье — на него в суд можно подать, но такие пошли подробности, о которых на самом деле никто слышать не хотел, не вспоминал.

Сейчас интервью русскоязычным средствам массовой информации Марина в принципе не дает. Когда сюда со спектаклем «Владимир, или Прерванный полет» приехала, организаторам очень большого труда стоило согласия ее на пресс-конференцию добиться, и Марина только о спектакле говорила — больше ни о чем. Видимо, представляет себе, какой поток, фонтан грязи польется, если их переписку с отцом опубликовать: «Ах, так вот что на самом деле там было!» — я понимаю, чего она остерегается.

---

---

— Марина Влади в вашем музее была?

— Нет.

— Ни разу?

— Нет. Я с Юлей Абдуловой, ее представителем, разговаривал, и она сказала: «Никита, для нее это болезненно, и проблема не в том, что там ты — был бы кто угодно другой директором, Марина не пришла бы, потому что для нее это тяжело».

— В Киеве (не знаю, в курсе ли вы) бульвар Высоцкого есть...

— В курсе, но я, увы, по нему не гулял.

— В Украине, в России и ряде других стран Владимиру Высоцкому много памятников поставлено, но одним из самых мощных, я думаю, мог бы стать фильм о нем. Вы как-то обмолвились, что такую ленту только Говорухин снять мог бы, — сделать это он собирается?

— Нет, и это очень грустно...

— Планы, однако, были?

— Были... Не знаю я, что случилось, а может, еще и снимет, но я не только о Говорухине говорил, я просто сказал: кому, как не ему... Он это мог бы, другое дело, — я абсолютно уверен! — что художественные фильмы о Высоцком будут, и это нормально.

— Вы в роли отца снялись бы?

— Нет, хотя что значит сняться? В кино актер — тюбик с краской, и если бы кто-то решил, что надо из этого тюбика в картине давить: почему нет?

— Скажет Говорухин: «Никита, давай!» — согласитесь?

— Если он будет знать, что я ему нужен, это возможно, просто я все-таки человек, временами что-то соображающий, и понимаю: там абсолютно другая психофизическая данность, так что у меня вряд ли получится.

— Сами вы никогда песни не сочиняли?

— Нет.

— И петь не пробовали?

— Ну почему? В институте, где я учился, — он напротив здания этой гостиницы как раз расположен — у меня пятерка по вокалу была, но для публики петь — нет.

«МНОГИЕ НЕДОУМЕВАЮТ: «ПОЧЕМУ ЛЕПС ТАК ДАЛЕКО ОТ МУЗЫКИ ВЫСОЦКОГО УХОДИТ? — ПУСТЬ ПИШЕТ, ЧТО ЭТО МУЗЫКА ЛЕПСА», ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ПОЕТ ОН НАТУРАЛЬНО, ПО-НАСТОЯЩЕМУ»

— Мне говорили, что коммерческий план ваш диск с песнями отца записать был...

— Был, но не зря говорят: хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Я не вижу, как это можно сделать, у меня моей собственной манеры пения не существует, я ее не развил...

— ...а копировать отца смысла нет...

— Ни малейшего. Можно, конечно, просто кому-нибудь предложить: «Ты запиши, а я скажу, что это я пою», — и потом под его фонограмму рот открывать (смеется)... Нет, я пока не созрел, пока есть чем зарабатывать...

— Сегодня многие артисты песни Владимира Семеновича перепевают — кто-то из них вам нравится?

— Нравится, когда это драматические актеры делают — и Певцов, и Дима Харатьян, и Артур Смольянинов, и таганские, безусловно... У них...

— ...главное есть — драматические интонации...

— Да, и я считаю, что это правильно. Никого не хочу обижать, но еще многие рок-н-ролльщики это классно делают: Саша Скляр, Гарик Сукачев... Опять же никого пропустить не хочу...

— А Лепс?

— Это интересно, другое дело, что это — ну, как сказать? — интерпретация, и я знаю, что многие недоумевают: «Почему так далеко от музыки Высоцкого он уходит? — пусть пишет, что это музыка Лепса». Тем не менее некоторые вещи мне по душе, то, как он их делает...

— ...нестандартно...

— Дело даже не в нестандартности, а в натуральности, в том, что это по-настоящему. Вообще, Высоцкого химическими способами, при помощи студийных ухищрений, склеек, дублей и так далее сделать трудно. Сейчас вот в рамках проекта «Натянутый канат. 33 года спустя» мы его песни записываем, в том числе известные сегодняшние исполнители поют, и Сукачев говорит: «Потом монтировать будете, но я должен одним куском спеть, насквозь».

— Ну, Гарик — красавец...

— Да, и в студии он поет насквозь, потому что эта химия современная... «Химия», правда, плохое слово: эта вот возможность на компьютере что-то вытащить Высоцкому не помогает, а вредит, и исполнителям тоже, а когда это натурально, изнутри, когда, как у Лепса, просто от живота, впечатление производит.

— Никита Джигурда, который песни вашего отца давно, еще с начала 80-х, поет, вам нравится или нет?

— Я с ним и спорил, и много на эту тему общался... Думаю, он мог достаточно ярким актером стать, если бы не увлечение Высоцким, которому Джигурда с ранних-ранних лет следовал, — если бы не это, он, мне кажется, гораздо больше раскрылся бы. Ему много от природы дано, и я считаю, что такое копирование — ошибка по отношению в первую очередь к нему самому. Никита примерно следующее говорит: «Высоцкий определенный способ пения разработал, и я его освоил — это школа Высоцкого» — так он думает. С моей точки зрения, это заблуждение, а с его — все объясняет, но — и этого у него не отнимешь — он отца любит, и хотя копирует, все равно эта страсть его и любовь к слову Высоцкого людям передаются. Вообще, за искренность, я считаю, многое можно прощать.

— Каким стал бы, на ваш взгляд, ваш отец, если бы до сегодняшних дней дожил? Смог бы в ци­нич­ные рыночные отношения вписаться?

— Думаю, ровно таким же он оставался бы, каким и был. Владимир Семенович ни в официозе, ни в том, что мы сейчас бизнесом называем, места себе не нашел бы. Коммерческой фигурой не стал бы и был бы одинок, несмотря на многие плюсы сегодняшнего времени, комфорт­но ему не было бы. Как-то Говорухина спросили: «С кем бы, на ваш взгляд, Высоцкий был бы — с коммунистами, с демократами?», и Станислав Сергеевич ответил: «Он был бы с народом» — наверное, так и есть.

— Говорухин вообще рассказывал мне, что ваш отец ему говорил: «Если я утону, ищите меня против течения»...

— Да, это так.

— Какие песни вашего отца сегодня, по-вашему, актуальны?

— Для каждого своя.

— А для вас?

— Не знаю, и однозначного ответа боюсь. К этому интервью я бы «SOS» запустил...

— «Спасите наши души!»...

— Не с политической точки зрения, поверьте, а...

— ...с личностной?

— Да. Может, у меня кризис какой-то, может, еще что-то, но в этой песне, с одной стороны, готовность идти на риск, на гибель, на действие есть — в минном поле всплывать, а с другой — какая-то такая тоска... Может, это я так интерпретирую, может, и нет там такого... «Мы бредим от удушья», — тут нет бравады, а есть какая-то обреченность и тем не менее готовность дойти до конца. Мне кажется, для определенной части людей, каким бы политический строй ни был, эта песня актуальна, современна, нужна.

— Сегодня вы песни отца слушаете? Вот так, чтобы в машине, спокойно?

— По-разному. Бывает, что слушаю, бывает, что наоборот: для меня это — как сказать? — болезненно, если хотите. Не потому, что отца вспоминаю: увы, его нет, — а потому, что слишком эмоционально. Вот как сериал бразильский — и такое состояние бывает, а вообще, его диски у меня и в машине есть, и по работе много  слушать приходится.

— Я тоже часто вашего отца слушаю и глубоко убежден: Высоцкий по-прежнему актуален. Надеюсь, что ваши усилия будут не напрасны и то, что вы делаете, поможет нынешним молодым ребятам, у которых свои кумиры, узнать все-таки, что это за явление такое — Владимир Высоцкий, попробовать понять его и полюбить...

— Дай-то Бог!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter