Сын кинорежиссера Сергея ПАРАДЖАНОВА Сурен: «На суде потерпевший сказал: «Параджанов налил мне коньяка, потом я уснул и проснулся, когда подсудимый имел меня и просил дать закончить процесс. Он закончил, и я его сбросил»

О встрече с 57-летним Суреном мы договаривались долго. Сначала он просто отказывался, потом просил за интервью деньги. «Ну как же так! — возмущалась я. — Сделайте это хотя бы ради памяти своего отца, ведь вам есть что рассказать!». — «Ладно, — без особого энтузиазма согласился он, — приезжай». Когда мы встретились в центре Киева у одного из кафе, он сразу предупредил: «Только за кофе платишь ты. У меня денег нет». Денег не было у Сурена и на сигареты: во время нашей беседы он «стрелял» их у всех посетителей, но не знал отказа. В своем районе Параджанов-младший — местная знаменитость, его знают все официанты близлежащих заведений.

Живет Сурен с матерью, бывшей женой Параджанова, недалеко от метро «Университет», на улице Пирогова, в квартире бабушки и дедушки по материнской линии. «Когда Киев освободили, дед получил эту квартиру по партийной линии, в этот дом во время войны привозили немецких солдат после ранения, где они приходили в себя несколько недель перед фронтом, — говорит Сурен. — У нас был такой красивый двор, пока его не захватили оккупанты... Одна строительная фирма выстроила рядом большое здание и превратила наш двор в парковку».

Вышло так, что наше общение с Суреном проходило в два этапа. Я попросила его найти фотографии из семейного архива для публикации, он не захотел: «Ой, не буду я искать — приходи и выбирай». Так я оказалась в квартире, где десятки раз бывал и сам Параджанов. Стены двухкомнатной квартиры, которые еще помнят дух режиссера, не знали ремонта десятки лет. Старая мебель и творческий беспорядок. Из вещей отца в комнате — две фарфоровые вазы, картина и его фотографии в пыльных рамках... Рядом мурлычет дворовая кошка Марта. Сурен идет на балкон, смачно закуривает и рассказывает о своей и отцовской жизни...

«ОБО МНЕ ВСПОМИНАЮТ, КОГДА НУЖНА МОЯ ПОДПИСЬ. У МЕНЯ ОТ ПАПЫ АВТОРСКИЕ ПРАВА ОСТАЛИСЬ, И ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ ПОЛУЧИТЬ С КАКОГО-ТО СОБЫТИЯ ДЕНЬГИ, ДАЮТ МНЕ ЗАДАТОК, Я ПОДПИСЫВАЮ»

— Сурен, фильм вашего отца «Тени забытых предков» недавно отметил полувековой юбилей. Вам эта картина нравится?

— Да. Это единственный папин фильм, который я понимаю. Все остальные понимаю частично.

— Вы снимались в этой ленте в не­большом эпизоде. Отец с детства хотел сделать из сына звезду?

— Да нет. Все дети, которые там снимались, — дети папиных друзей. Кто чуть младше, кто старше. Бюджет картины был скромным, и папа решил: зачем кого-то искать? И снял всех на память. Нас привели на киностудию, загримировали и сняли. Кадр, в котором мы были задействованы, символизировал, что, хоть все и погибли, жизнь продолжается. После этого больше меня отец не снимал, не фотогеничный я.

— К круглой дате этого фильма в Киеве недавно устраивали выставку, показывали отреставрированную копию «Теней»... Как прямого потомка вас вспоминают на таких мероприятиях?

— Нет, я нужен только тогда, когда нужно мою подпись поставить. У меня от папы остались авторские права, и люди, которые хотят получить деньги с какого-то события, появляются только тогда, когда необходимо, чтобы я подписал бумаги. Дают мне что-то типа задатка, я подписываю, а они исчезают.

Фильм «Тени забытых предков» снимали у нас, но права продали в Москву за копейки без моего участия, и теперь никому до этого дела нет. Зачем так поступать, непонятно. На этом можно было бы здесь зарабатывать. Пускай не­боль­шие деньги, 20-30 тысяч долларов, они не решат всех проблем, но кому-то могли бы помочь.

Новая власть Ук­ра­ины говорит, что идет в Европу, а как она может туда идти, если они не уважают своих героев? Папа говорил, что снял лучший фильм для Ук­ра­ины и об Украине, а его за это опустили ни­же плинтуса.

— Получаете ли вы вообще какой-то доход от творческого наследия отца?

— В связи с войной уже несколько лет ничего не получаю, а раньше каждый год платили по четыре-пять тысяч долларов. Есть такая фирма «Русико» — она зарегистрирована в Бельгии, но ее директор живет в Москве, они владеют правами на весь пакет наследия Параджанова. Недавно позвонил к ним, говорят, что денег нет, на телевидении никто фильм не берет. Продают только лицензионные диски, но и на них поднять цены не могут, потому что их перестанут покупать. Проверить я не могу. Теперь следующая большая получка от них будет только в 2017 году, но до нее еще дожить надо.

Два года назад, перед тем как начались события на Майдане, армяне выпустили коньяк «Параджанов», но разливали его в Москве. Фирма, которая это организовала, заплатила мне за авторские права девять тысяч евро. Мама сразу вцепилась — ремонт в квартире делать, но строители проходимцы попались. В итоге мы только окна поменяли, холодильник новый купили, долги раздали — и деньги закончились.

«Я ИНВАЛИД, У МЕНЯ БЫЛ ИНСУЛЬТ. ТЕПЕРЬ ДАЖЕ СТОРОЖЕМ НИКТО НЕ БЕРЕТ»

— Вы интерпретировали известную всем фразу о том, что природа отдыхает на детях известных родителей, сказав: «И я тоже отдыхаю». А если серьезно, чем занимаетесь?

— Да, я отдыхаю, как в фильме «Алиса в стране чудес». «На свете много есть путей, чтоб как-нибудь прожить, и мне позвольте в вашу честь стаканчик пропустить». Я инвалид, у меня был инсульт. На озерах получил травму головы, которая спровоцировала внутреннее кровоизлияние. Слава Богу, обошлось, но в себя приходил еще месяца два, память пропала. Врачи прописали препарат для восстановления памяти, стало получше, но полностью она так и не восстановилась. Мне раньше записная книжка в телефоне не нужна была, мог запомнить 150 номеров, а сейчас — от силы пять-шесть.

А занимаюсь чем? Папа меня чему-то научил, заработать на сигареты и кофе могу, но чтобы больше — нет. По профессии я архитектор, но ушел из этой сферы. Когда начинал, время такое наступило, что не было ни архитектуры, ни денег. А потом пошли компьютеры, и я как архитектор дисквалифицировался. Теперь даже сторожем никто на работу не берет. Единственный человек, который хотел меня трудоустроить, был друг моего детства Руслан Кухаренко, у него был свой отдел по надзору за архитектурой и строительством. Мою кандидатуру нужно было утвердить в высших инстанциях, но когда узнали, что я сын Параджанова, там категорически отказались от моих услуг.

---

---

— За инвалидность получаете?

— Нет, ничего не получаю. Мне ее даже не присваивали. Этим надо заниматься, а я не люблю этой волокиты. Так и живу. Бывает, когда хватает на все, а бывает, что нет ничего. По ситуации.

— А когда нет ничего, как выкручиваетесь?

— Я тогда в гости иду. В троллейбусе покупаю талончик, но компостирую его только в следующую поездку.

Каждое воскресенье в Киеве на метро «Нивки» собирается общество коллекционеров. Продают значки, фигурки, раритетные вещи. Я собираю марки, поэтому тоже туда хожу. Но чтобы даром не ходить, придумал себе небольшой заработок. В последнее время там появилось много людей, которые продают разные вещи очень дешево.

Приблизительно знаю, что могут купить, в комиссионном магазине недалеко от моего дома покупаю, потом сдаю в тот магазин, и они уходят. Деньги небольшие, но на марки хватает. Или, например, прохожу по рынку, вижу — утюг дореволюционный продают, который еще на углях грели. «Сколько хотите?». — «Ну, как для вас, уступлю за 30 гривен». Нормальная цена, покупаю, потом прохожу метров 20, а там ко мне подходит человек: «Уступите утюг». — «Почему сам не купил? — спрашиваю. — Ты же подходил к точке». — «Так мне называли сумму в 50 гривен, а вы за 30 купили». — «Хорошо, но давай за 35». Так легко еще никогда деньги не зарабатывал.

Живу еще за счет того, что делаю ставки в лотерее на спортивные события, выигрываю постоянно. Я считаю, что хорошо разбираюсь в большом женском теннисе. А если разбираешься, то 100-200 гривен в день можно выиграть без проблем, бывает, что и 400-500 гривен. Когда деньги есть, люблю поехать на Бессарабку и купить у бабы Гали (у нее Иосиф Кобзон любил отовариваться) кусочек хорошего сала или помазухи. Намазал на хлеб — и прекрасная еда. Или домашнюю колбаску...

— А как живет ваша мама, вдова Сергея Иосифовича Светлана?

— Получает пенсию, плюс льготы — она дитя войны. Так что как-то просуществовать можно. Конечно, хотелось бы, чтобы было более свободно в материальном плане. Когда у меня деньги появляются, я ей помогаю, покупаю лекарства. У меня тоже не всегда бывает. В основном, когда мама получает пенсию, раздает долги. К нам под дом, где мы живем, приезжают торговцы из сел, продают домашние продукты и часто дают нам в долг. С ними расплатишься, за квартиру заплатишь — на жизнь мало что остается.

— Известная фамилия вам в чем-то еще помогает?

— Если надо билет на поезд купить, вообще не вопрос. Подхожу на вокзале к окошку для депутатов и Героев Труда, показываю документ, они фамилию видят — и сразу: «Давай паспорт». Поскольку я — единственный законный сын Параджанова, с 1971 года нахожусь в книге «Кто есть кто», куда входят известные актеры, режиссеры, спортсмены, художники и их дети. Но своей фамилией не козыряю. А вот мой двоюродный брат Георгий это любит. По фамилии он Хачатуров. Его мама — это моя тетя. Но он для карьеры поменял фамилию и теперь в Москве выдает себя за Параджанова.

Мы иногда общаемся. Когда начались политические события, он выставил в доказательство своих слов в интернете фотографию, что он поддерживает политику России насчет Крыма, и папин коллаж. Я ему позвонил. «Идиот, — говорю, — что ты делаешь? Я же расскажу, об этом узнают в широких кругах».

В результате теперь в Грузию его не пускают, в Украину тоже. Спрашиваю его: «Что тебе Украина плохого сделала? Сколько раз ты сюда приезжал, с нашими красавицами встречался. А сейчас таким занимаешься...». Для чего он это сделал, я догадываюсь. Думал, что ему Путин под это дело денег подкинет, и он снимет полноценный фильм и станет великим режиссером. Ради Бога, пускай пытается, но в России тоже нет сейчас свободных денег, чтобы вкладывать их в сомнительные мероприятия. Ведь никто не знает, какой фильм он снимет. Если полнометражный, то это может быть сплошной убыток. А то, что ему запретили въезд в Украину и еще много куда, это точно.

«ПОСЛЕ ИНСТИТУТА МЕНЯ ХОТЕЛИ ЗАБРАТЬ НА СЛУЖБУ В АФГАНИСТАН. ГЕНЕРАЛ ЗАГЛЯНУЛ В МОЕ ДОСЬЕ, А ТАМ: У ПАПЫ — ТРИ СУДИМОСТИ, У ДЕДУШКИ — ПЯТЬ, МАМА РАБОТАЕТ С ИНОСТРАНЦАМИ... «СПАСИБО, — СКАЗАЛ, — ПОКА НЕ НАДО...»

— Следите за политической ситуацией?

— Конечно! Я считаю, что экономические санкции должны сработать. Это доконает Россию, и у царя, который является спонсором войны, не будет денег, чтобы ее продолжать. Хотелось бы, чтобы так оно и было.

Честно говоря, я даже хотел пойти воевать в АТО, но меня кум остановил. Сказал, мол, вряд ли ты чем-то поможешь — разве что рассказывать свои байки из склепа будешь. А хлопот с тобой много. Узнают, что такой человек находится, — за тобой придется все время следить. Лучше сиди у себя на Пирогова и руководи движухой (смеется).

А я ведь лейтенант запаса инженерно-саперных войск. После института меня хотели забрать на службу в Афганистан. Но я не сильно рвался, хотя нас предупредили: вы прошли медицинскую комиссию, и, если кто-то будет спрашивать, хотите ли вы идти служить, говорите, что готовы. Помню, ко мне подошел генерал, спрашивает, хочу ли я в армию. «Если надо Родине, готов хоть сейчас». Он заглянул в мое досье, а там у папы три судимости, у дедушки — пять, мама работает с иностранцами... «Спасибо, — говорит, — пока не надо».

---

---

— В прошлом году отмечали серьезную дату — 90-летие со дня рождения Сергея Параджанова. У вас в семье принято отмечать его дни рождения?

— Мама отмечает, но без изысков, готовит хачапури по папиному рецепту. Кто вспомнит, приходит. Рома Балаян приносит продукты. Звонит накануне: «Я привезу это и то». Папа так завещал еще при жизни, на словах озвучил и четко распределил обязанности. Все помнят: мне должен помогать этот папин друг и тот. А маме — Рома Балаян. Если будет совсем тяжело, я знаю, какому человеку в Москву позвонить и попросить 200-300 долларов, и он пришлет.

— А наследство от папы осталось?

— У меня от него всего несколько вещей — две вазы и картина. Армяне еще при его жизни делали ему в Ереване дом-музей. Он должен был снять фильм «Исповедь», но у него здоровье уже тогда было плохое, и он успел снять только 100 метров. В доме, где он прожил всего неделю или две, они и открыли музей. Приехали в Тбилиси, забрали все вещи и увезли в Ереван, они и сейчас там находятся. Похоронили папу тоже там, в пантеоне, рядом с актером Фрунзиком Мкртчяном (они с папой дружили), а между ними лежит композитор Арам Хачатурян.

— На могилу отца часто удается съездить?

— Билет до Еревана, если заранее покупать туда и обратно, стоит 350 долларов. Когда армяне меня приглашают, я еду, но они это делают, когда им надо, а сейчас я им не очень-то нужен. Они хотят так: чтобы меня поселили в гостинице, я утром позавтракал и шел в музей на весь день, был под их присмотром, а я хочу проводить время по-другому, и их это не устраивает.

— В последние годы вы жили в Киеве, отец — в Тбилиси. Когда вы с отцом виделись в последний раз?

— За месяц до его смерти. Мне тогда было уже около 30 лет. Я приехал к нему в Ереван — его тогда армяне забрали к себе, ухаживали, лечили по возможности. Но у него уже такая стадия рака была, что все это только утяжеляло его мучения. Папа лежал в больнице, я жил там же, с ним. В сознание он приходил лишь на время. Некоторые функции у него отказывали, он не хотел мучиться, поэтому, когда приходил в себя и меня узнавал, просил: «Дай мне ртуть!».

Еще при жизни папа любил устраивать сценарий своих похорон. Знал, кто будет нести гроб, кто венок... Он такие вещи любил. Помню, у меня был сосед, он выступал в шоу-балете на льду. Был на гастролях в Греции и привез оттуда одноразовые шприцы, у нас они были дефицитом. И я у него в нарды выиграл все шприцы и повез их папе в Тбилиси. У него уже тогда был диабет, он колол себе инсулин, шприцы ему были очень нужны. Там было около 350 штук. У нас их тогда вообще не было, про СПИД еще никто не знал. Я привез, говорю: «Возьми, сколько надо». А он: «Это я тебе деньги за них должен отдать?». — «Ну ты, папа, даешь!» — говорю. В итоге он взял 50 штук, остальные мы отдали соседям. За 10 минут все разобрали. Сосед еще спрашивал, сколько он должен. Я говорю: 10 бесплатно, а за остальные пусть платит деньги.

---

---

— Отец назвал вас редким армянским именем Сурен, которое не так часто используется даже среди местного населения. Правда, что он хотел дать вам женское имя?

— Насчет женского не знаю, но папа все время шутил над моим именем. Когда я родился, он хотел назвать меня Давидом. Теща, когда узнала, сказала, что Давидом внук станет только через ее труп. Она побежала к соседке Фаине Сидоровне, которая жила напротив нашего дома. «Фаня, как по-вашему будет Давид?». — «Додик». — «С таким именем он не поступит в институт!» — кричала бабушка. Папа махнул рукой и назвал меня в честь своего друга, оператора Сурена Шахвазяна. Правда, Фаина Сидоровна потом и тут нашла что ответить, сказала, что Сурен по-ихнему Сруль. Бабушка снова пришла в ужас: «Ну, теперь он точно никуда не поступит...» (смеется).

— Как складывались ваши отношения с отцом?

— Он водил меня в детский сад и в первый класс. Помню, после похода в школу даже сочинил историю о том, что, когда приходил, дети кричали: «Суренчик, дедушка пришел!».

Мои одноклассники папу знали. В те годы практиковали детей отправлять на хозяйственные работы в села, и я поехал с классом под Киев собирать клубнику. Папа приехал на джипе со своим другом, скульп­тором Анатолием Фуженко, увидел, что мы едим, и говорит: «Что-то мало мяса у вас в борще».

Воспитатели стали оправдываться, мол, сколько нам денег на это выделяют, столько и кладем. Папа тут же поехал в магазин, купил мяса домой и огромную тушу для всего класса, принес ее со словами: «Дети должны хорошо питаться». Учителя тут же залепетали: «Ой, Сергей Иосифович, оставайтесь у нас, тут воздух хороший!». А до этого, когда папа спрашивал, как дети себя ведут, они говорили: «Хорошо! Только вчера в сельском туалете мы обнаружили три пустые бутылки от «Крымской фетяски». Тогда папа сказал: «Нет, я не могу остаться — тогда в туалете обнаружат три ящика «Фетяски».

— А кто обеспечивал семью?

— Меня кормили мамины родители, дедушка с бабушкой, папа что-то подкидывал. Но у него были свои расходы.

«КАК ОТДОХНУЛ, МАЛЬЧИК?» — СПРОСИЛА МЕНЯ МАРИНА ВЛАДИ. «НОРМАЛЬНО». — «ЭТО СОВЕТСКОЕ СЛОВО «НОРМАЛЬНО», — СКАЗАЛА ОНА»

— Отец хотел еще детей?

— Меня ему вполне хватало! Я был проблемным ребенком и часто попадал в больницу, причем заболевания у меня были очень серьезные. В два месяца со мной случился заворот кишок, потом брюшной тиф. Однажды отравился в Каневе рыбой. Папа поехал туда сценарий писать, а в это время там отдыхал Юрий Никулин. Так Никулин меня на машине отвозил в больницу.

— Хотела расспросить вас о знаменитой киевской квартире Параджанова на площади Победы, в которой он жил. О ней до сих пор ходит много легенд.

— Да, умные люди говорят: «Такой хаты в Киеве не будет больше никогда». У отца был широкий круг общения, в который входили люди с разными интересами. В этой квартире собирались профессора, спортсмены, актеры, скульпторы и даже криминалитет. Владимир Высоцкий приезжал, Майя Плисецкая, бывал и первый секретарь ЦК КП Украины Петр Шелест. Когда он приезжал, первой входила охрана, смотрела, нет ли посторонних, и только потом уже появлялся Шелест.

Отец всегда любил режиссировать даже дома. Например, мог сказать: «Ты неправильно наливаешь вино, давай покажу, как надо». Брал бутылку и показывал. Когда приходили, никто не разувался, никаких тапочек, квартирка маленькая...

Мама до сих пор очень жалеет, что, когда приехал к папе Владимир Высоцкий, который выступал у своего друга на улице Пирогова, она не поехала, осталась у родителей. Папа звонит: «Света, сейчас тебе один друг песню споет». Трубку передали Высоцкому, и он спел: «Тучи над городом встали, немцы в атаку пошли...». Папа все просил: «Приезжай, тут Володя, хорошие люди собрались...». Но был уже час ночи, и мама не захотела...

А меня с Высоцким папа впервые познакомил на латвийском курорте в Яункемери. Я поехал туда с отцом после спортивного лагеря в Новой Каховке, а Высоцкий отдыхал там с Мариной Влади и одновременно снимался в каком-то фильме. Мы пошли к ним в гости.

Дверь открыла Марина. Папа меня пред­ставил. «Ну как ты отдохнул, мальчик?» — поинтересовалась у меня Влади. «Нормально», — говорю. «Это советское слово «нормально». Хочешь чешского пива? Иди за стол, пей», — разочарованно сказала она. И тут же потеряла ко мне интерес. С тех пор, когда у меня спрашивают, как дела, никогда не говорю: «Нормально».

В Тбилиси мне запомнилось, как в гости к папе приехал Андрей Тарковский, мы вместе встречали Новый год. Жена Тарковского Лариса мне говорила: «Суренчик, приезжай к нам в Москву, женишься на моей дочке, она у меня такая красавица!». Тосты грузинские поднимали. В Тбилиси традиция: считалось, что Новый год нужно встречать на трезвую голову, а уже после этого можно позволить себе выпить. Поскольку я сидел рядом с Тарковским, решил спросить его о фильме «Сталкер». «Мне один момент непонятен, хотел у вас поинтересоваться, что он обозначает». — «Слушай, я сам не понимаю. Ты — нормальный парень, давай лучше пить вино», — ответил мне Тарковский.

— А с Лилей Брик общались?

— Да, но коротко. Когда я приезжал с папой к ней в Переделкино, Брик хотела подарить мне книгу с автографом Владимира Маяковского. Мне тогда было 17 лет. Она спросила: «Мальчик, тебе нравится поэзия?». Я был молодой, многого не понимал и честно признался: «Не очень».

Конечно, книжка с автографом поэта пос­ле таких слов мне не досталась. Больше мы не общались. Папа Лилю подарками одаривал, а на ее похоронах, как он рассказывал, когда приехал, увидел женщину с большим бриллиантом на шее, которая сказала: «Лиля, мы не позволим, чтобы твою память отделили от памяти великого поэта». Папа увидел бриллиант, заинтересовался. Рядом стоял писатель Виктор Шкловский, и он у него спросил: «Кто эта женщина? Откуда у нее такой бриллиант?». А он говорит: «Это любовница Маяковского, она сделала от него три аборта».

— Давайте вернемся к знаменитой киевской недвижимости Параджанова. Несколько раз я заходила в подъезд, пыталась узнать, кто же теперь там живет, но дверь никто не открыл. Вы знаете судьбу этой квартиры сейчас?

— А зачем? Я там бывал, когда еще с папой все было в порядке. Были времена, когда ее можно было выкупить или предложить обмен на квартиру побольше, но я к этому тогда не пришел. А сейчас меня это не интересует. Чтобы получить эту двухкомнатную квартиру, отец прописал меня, но в тот момент, когда его арестовали и посадили в следственный изолятор, я учился в восьмом классе и серьезно заболел, меня отправили к бабушке.

Согласно положению, которое действовало при Союзе, если в квартире никто не проживает три месяца, жилье переходит в собственность ЖЭКа. Когда я из больницы выписался, теоретически можно было эту квартиру удержать — надо было меня с кем-то из родственников в ней поселить, но на это не пошли. Определенные люди сделали все, чтобы отец не вернулся в Киев.

Папа что-то сказал про Владимира Щербицкого, это дошло до ЦК в Москве... Папа, если о чем-то думал, озвучивал все вслух. Кончилось все тем, что его посадили. Но по каким статьям его можно посадить? Предоставили 12 статей, из них выбрали самую плохую, сидеть с которой тяжелее всего. Но статья, по большому счету, была сфабрикована.

«ОТЦА ОБВИНЯЛИ В ГОМОСЕКСУАЛИЗМЕ. ЧТО Ж, ПО СОГЛАСИЮ У НЕГО, МОЖЕТ, И БЫЛО — ОЧЕНЬ МНОГИЕ МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ СНЯТЬСЯ У ВЕЛИКОГО РЕЖИССЕРА, ГОТОВЫ НА ВСЕ»

— Его обвинили в мужеложстве с при­менением насилия. Статья, может, и была сфабрикована, но люди в окружении Сергея Иосифовича открыто говорили, что у него были отношения с мужчинами.

— Ну, если по согласию, то это не преступление. Вот если насильно, то да, но отец мой не обладал такой физической силой, чтобы делать это без согласия.

— А по согласию, значит, было?

— Что ж, по согласию, может, и было. Очень многие мужчины и женщины, которые хотят сняться у великого режиссера, готовы на все. К папе столько таких желающих приходило! Даже ко мне с такими просьбами обращались.

Когда я в Тбилиси жил, у папы был друг Джамал Гегучадзе, он работал на металлобазе. Еще в 70-х у него была иномарка, магнитофон в машине, и я его как-то спросил: «Джамал, а что, вы сегодня не работаете?». А он мне: «Я буду сидеть на работе, когда буду знать, что нужно будет что-то подписать и мне за это дадут пять тысяч, а так — зачем идти на работу?».

Так вот, у него была жена — модель, копия знаменитой Твигги, звали ее Лали, она хотела сняться в кино. Джамал — человек не бедный, договорился, ее должны были снять в фильме «Овод» в роли подруги главного героя. Он ездил на съемки с поросятами, канистрами вина, вся группа была сытая и пьяная. В итоге ее сняли, но, когда состоялась премьера, оказалось, что в кадре она появилась всего на две минуты.

— Про сам допрос отец вам многое рассказывал?

— Да, вспоминал, как на допросе судья спросил: «Расскажите, как было дело. Потерпевший рассказывает, что вы его изнасиловали». А тот говорит: «Я шел в полвторого ночи по площади Победы, увидел, что на пятом этаже горит свет, я знал, что там живет Параджанов, и решил к нему зайти». Судья спрашивает: «А вы были знакомы с подсудимым? Нет? А чего решили зайти в такое время к незнакомому человеку?». — «Ну как, он — человек искусства и я — человек искусства». — «А дальше что было?». — «Я представился, он сказал: «Заходи», налил мне коньяка, потом я уснул и проснулся, когда подсудимый имел меня и просил дать закончить процесс. Он закончил, и я его сбросил». Судья говорит: «Понятно». Это же явно комитетская подстава.

Сейчас папу реабилитировали, но что это за реабилитация, если его квартиру мне никто не вернул, компенсацию не выплатили? Это по мне тоже рикошетом ударило. Когда я поступил в институт, все студенты приглашали друг друга на дни рождения, а меня первый год боялись приглашать. Это потом, когда уже разобрались, все изменилось. Между прочим, я папиному освобождению тоже посодействовал.

— Каким образом? Говорили, что в этом особая заслуга Лили Брик...

— Как-то мы зашли с товарищами в вареничную на Крещатике, выпили водки, и я встретил своего знакомого. Он уже давно жил в Америке, мы с ним много лет не общались. Он был с каким-то иностранцем и сказал: «С тобой хочет встретиться француз из международной организации Аmnesty International».

Мы пересеклись в парке Шевченко. Я ему передал папино письмо с коллажем Деда Мороза на зоне, который он смастерил из опилок, чтобы он понял, что я не какой-то там лжесын Параджанова. Отдал и копию приговора — тогда такую копию давали всем родственникам. И он меня спрашивает: «А ты посылки получал? Мы тебе послали восемь посылок».

Я в те годы учился, жил на стипендию, которой ни на что не хватало. Как он мне объяснил, посылки были с вещами: хочу — себе оставлю, хочу — продам. Потом оказалось, что эти посылки распределили между собой люди, которые папу посадили. Этот человек мне говорит: «Я уже отдал многое детям диссидентов, у меня остались одни джинсы, могу тебе их отдать и 200 франков подарить».

А на черном рынке за франк тогда давали 2 рубля 60 копеек — нормальные деньги, можно было на две недели в Ялту поехать и девушку с собой взять. Но я боялся, что меня на месте с поличным арестуют, и тогда прощай, институт, и здравствуй, армейская служба в Афганистане. И я сказал, что если это дело касается моего папы, то я деньги брать не буду.

А потом папин приговор попал к международным юристам — им передал его представитель этой организации. Юристы ознакомились и сделали выводы, что дело сфабриковано на 70 процентов. После этого стали говорить, мол, что вы делаете, за что сажаете талантливых людей? Интернета тогда не было, и статья была опубликована в одной из французских газет.

В итоге мной серьезно заинтересовался Комитет госбезопасности. Они должны были выяснить, откуда им попал этот приговор. Меня вызвал на разговор какой-то генерал и предложил сотрудничать: я им буду все рассказывать, на всех докладывать, а они дают мне вольную, как они говорили: «Захочешь — можешь с иностранкой в номер пойти переночевать. Даже больше: если тебя кто-то обидит, можешь ножом попугать, только ты обо всем будешь нас предупреждать заранее».

Я посоветовался (слава Богу, было с кем), и умные люди сказали мне: «Выстави свои условия. Подумай, какие требования ты можешь выставить, чтобы они головой кивнули, но отказались». Вызвали меня повторно, на встречу пришел уже какой-то майор. И я сказал, что хочу, чтобы квартиру, которую у меня забрали незаконно, вернули, дали разрешение на ношение валюты и маме дали разрешение на поездки за границу. Ее подруги спокойно ездили, а мама хотела в Югославию поехать (она там должна была иностранцам русский язык преподавать), так ее на границе не пропустили.

Конечно, на мои условия никто не пошел, значит, не так уж я был им нужен. Но квартиру вернуть — это значило, что папа вернется в Киев, а это их не устраивало. Помню, когда папа узнал об этом, сказал мне: «А я думаю, кто это им рассказал? Но 200 фран­ков надо было взять, погулял бы с девочками».

---

---

— Каким вы помните отца после освобождения?

— Без бороды. Это был единст­венный раз, ког­да я видел папу без нее. Было очень необычно его таким видеть.

— У вас был хлебосольный дом, что подавали на стол, что отец любил из еды?

— В основном ему соседи приносили все готовое. Но он и сам любил готовить, когда на него находило вдохновение. Как он говорил, «режиссер должен уметь все, и воровать тоже». Если режиссер снимает фильм про криминал, то он тоже должен уметь это делать. Он мне на конкретных примерах это показывал. Идем на базар. Стоит азербайджанец, продает виноград, папа спрашивает: «Сколько стоит эта гроздь винограда? 25 за эту гроздь? 20 сказал! Да за 25 тебя мулла проклянет!» — стал кричать он на весь базар.

Торговец не выдерживал: «Слушай, за 15 забирай и уходи». Идем дальше, гранаты продают. А папа очень любил, когда они на столе в вазах стояли. Торговец — молодой мужчина с восточной внешностью. «Какой гранат хороший! А это мой сын. Он в Киеве живет. Знаешь, какие здесь красивые девочки?» — начал беседу отец. Торговец: «Нет, не знаю». В это время папин троюродный брат ставит сумку на землю, и папа с его пирамиды гранатов сбрасывал по одному в эту распахнутую сумку. Тот только склониться хочет — папа опять за свое: «А хочешь, приедешь в Киев, мой сын тебя с такими девочками познакомит?». В итоге мы за два граната расплатились, а полсумки набрали бесплатно.

Что только отец ни делал! И у церкви милостыню просил. К нему журналисты с камерой пришли, а он: «Я 30 лет без работы и без пенсии». — «А как вы будете жить, если друзья вам не помогут?». — «Сейчас я вам покажу». Они с камерой с ним идут, а он встал около церкви в Тбилиси милостыню просить. Некоторые его узнавали, давали по 10 и 25 рублей. Нищие были недовольны, что он отбивал у них заработок. А папа за полчаса собрал 150 рублей. «Не­пло­хие деньги — если каждый день по столько, то жить можно», — удивлялся он. Но потом нищим эти деньги и раздал.

— Ваш отец, как сейчас бы сказали, был большим пиарщиком, который придумывал о себе много не­бы­лиц.

— Да, папа очень любил такое делать, даже свои истории про­верял на гостях. При­ходим с ним, например, в комиссионку, у папы рубашка навыворот, на шее пла­ток, продавцы думают: цыган какой-то. А он раз­ворачивает перед ними два своих перстня и говорит: «Покажите мне вон ту тарелочку». А они уже на перстни смотрят, в голове караты и чистоту считают. А отец за свое: «И вот то блюдо, пожалуйста. Я все покупаю, заверните». Они: «Извините, а можно поинтересоваться... Мы чувствуем, что вы неординарный человек, кто вы такой?». — «Я — всемирно известный, у меня 30 премий за красоту. Моя фамилия Параджанов». — «О, а вас интересует...» — спрашивают они и достают из-под полы французские и голландские сервизы. «Пока нет, но от меня будут к вам приходить люди из Грузии, можете иметь с ними дело».

Так он вел себя в магазинах, где его не знали. А там, где его проделки хорошо были известны, устраивал настоящие шоу. Было даже такое, что, приходя в магазин, он говорил: «Я же просил, нужно поставить вещь за столько-то, быстро поменяйте ценник». Он мог эмоционально, гипнотически на людей воздействовать, и те попада­ли под его влияние.

— Когда отец с матерью развелись, мама не пыталась устроить свою личную жизнь?

— Папа был во всех отношениях интересным человеком. Но у него своя программа, у мамы — своя. С моим отцом далеко не каждая женщина смогла бы жить, а если какое-то время прожила, то с другим ей будет очень тяжело и неинтересно. С мамой они общались все время и до последнего сохраняли дружеские отношения.

Мама вышла замуж за папу, когда ей было 16 лет. Познакомились они в киевском оперном театре. Мамины родители работали в Канаде по посольской линии. Мама была по тем временам очень хорошо одета, со вкусом. Конечно, они экономили, но если что-то покупали, то старались только все самое хорошее. И папа обратил на нее внимание.

«МАМЕ НРАВИТСЯ, КОГДА ЕЕ  НАЗЫВАЮТ ВДОВОЙ ПАРАДЖАНОВА, НО КОГДА МЫ ССОРИМСЯ, Я ЕЙ ГОВОРЮ: «ТЫ НА ДЕКАБРИСТКУ  НЕ ТЯНЕШЬ». ПОСЛЕ РАЗВОДА ПАПА ЕЙ СНОВА ПРЕДЛАГАЛ ПОЖЕНИТЬСЯ, НО ОНА ИСПУГАЛАСЬ»

— Она не жалела никогда о расставании с вашим отцом?

— Нет, но бывает, что, когда я сейчас иногда получаю какие-то деньги с папиных программ, она говорит: «Это я должна получать». — «Мама, — говорю, — посмотри в свой паспорт, там написано, что ты Щербатюк, а не Параджанова».

Когда у нас во дворе шло незаконное строительство, все бабушки, которые были решительно против этого беспредела, говорили, что вдова Параджанова тоже их под­держивает. Ей нравится, когда ее называют вдовой Параджанова, но когда мы ссо­римся, я ей говорю: «Ты на декабристку не тянешь».

Когда она приезжала к папе на зону, он предлагал: «Давай снова поженимся». Такое ведь бывает, когда люди через время снова сходятся. Но она испугалась. Так о чем сейчас говорить? Не надо качать права насчет авторских прав. Она знает, что это правда.

Сейчас мама — одинокая женщина-инвалид. У нее была тяжелая операция на позвоночнике. Неудачно упала, начались сильные боли, которые с годами усиливались. Она стала принимать обезболивающее. Но потом мы поняли, что это бесполезно, нужно делать операцию. Мама — переводчик, преподавала русский язык иностранцам. При Союзе иностранцы, прежде чем поступать в вузы, должны были выучить язык. Учили тогда русский, все преподавание велось на этом языке.

У мамы была группа киприотов. Она своих студентов любила, помогала им чем могла, принимала участие в их жизни. Один из ее учеников на Кипре стал премьер-министром. И они маму отблагодарили. На Кипре живет хороший хирург, который специализируется на операциях на позвоночнике, он киприот, хотя работает в Германии, но, как патриот, приезжает раз в месяц на Кипр оперировать своих. Так ученики маму вызвали, она приехала, и этот врач сделал ей операцию. Но она все равно передвигается на палочках.

— Ваша личная жизнь как сложилась?

— Живу с мамой, так получилось. Один раз был женат, хватило меня на год. Захотела жена поехать в Югославию. Спрашиваю: «Хорошо, а на сколько едешь?». — «Через неделю буду», — говорит. Приехала она через два месяца. С вечера деньги, которые она там якобы заработала, я у нее забрал, виски выпил, а утром говорю: «Все, дорогая, твое присутствие в этой квартире отменяется. Забирай вещички — и до свидания». Ну а как можно было иначе, если человек обещает через две недели, а приезжает через два месяца?

— Вы сидели в тюрьме за наркотики. Творческие люди не могут без ярких эмоций. Как думаете, а ваш отец использовал эти допинги?

— Нет, он даже не курил. В отличие от меня. Многие мне говорят: «Бросай курить». Но со мной однажды произошел случай, после которого я понял, что бросать нельзя. Выхожу из дома мусор вынести, иду обратно. Остановился, думаю, закурить или нет, очень хочется. Сигареты подорожали — может, не курить, думаю, еще и на сигаретах экономить? Остановился закурить — вдруг прямо передо мной падает с крыши мощная глыба со льдом. Очень могло быть, что она упала бы мне на голову, если бы я в тот миг не остановился. А поскольку у меня был инсульт, я мог бы и не выдержать этого.

— А как вы угодили за решетку?

— Я сидел по делу, как мне написала судья, за сбыт наркотиков. Но по сбыту считается в том случае, если есть контрольная закупка, а если кто-то навел, это не считается доказательством. Но они во время обыска подкинули в мою квартиру героин с какой-то пылью, я такого в жизни в руки не брал.

Две недели провел в изоляторе, а потом меня отпустили под подписку о невыезде, следствие продолжалось. Вдруг ко мне заезжает мой друг. Непонятно как, но он очень быстро стал богатым человеком, работал в техуправлении связи. Как я потом понял, его послали ко мне со спецзаданием. Приехал и говорит: «Твое дело закроют, если ты дашь показания, что к тебе приезжал уколоться журналист Георгий Гонгадзе». А тогда его дело еще не озвучивали, было неизвестно, жив он или нет. Все эти факты должны были всплыть.

Если моя фамилия благодаря папе известна и я даю показания, что у меня укололся Гонгадзе и поехал дальше неизвестно с кем, то его дело приобрело бы совсем иной смысл. Я тогда даже не знал его в лицо, прошу этого товарища: «Покажи мне его фотографию — может, я его знаю и он действительно употреблял, так я скажу». Моя судья Сапрыкина вымогала у меня 12 тысяч долларов (столько стоила тогда моя квартира на Ванды Василевской). Я говорю: «Знаешь, лучше я посижу. Думаю, много мне не дадут». В итоге показаний я не дал и до сих пор не жалею об этом. Может, меня бы потом и не посадили, скажи я такое, но это могло закончиться гораздо хуже. Самое интересное, что этот, хоть и бывший, мой друг мне потом сказал: «Я бы тоже на твоем месте не пошел на это».

— Обычно наркоманы рассказывают, что начинали употреблять наркотики под влиянием окружения. Кто вас пристрастил к белой отраве?

— Системным наркоманом не был никог­да — так, периодически употреблял. Сейчас не употребляю, наступать на одни и те же грабли не хочется. А тогда пришла моя старая знакомая, дала попробовать, по­нравилось, новые ощущения... Но одно дело — покурить каннабис, другое — героин. Это совершенно разные вещи. Начинающий наркоман вряд ли начнет с этого. Я бы в жизни никогда не стал в вену колоться. А героин не обязательно колоть, можно нюхать, втирать в десны. Но и ощущения другие. И в приготовлении он прост: заправил дистиллированной водой — и все.

А как меня взяли? На улице стояла камера, а люди не знали об этом, встали, укололись, камера зафиксировала, их задержали, охрана приехала. Выбросить наркотик была возможность, но их жаба давила такой качественный героин выбрасывать. Смотрела фильм «Криминальное чтиво»? Тот героин был лучше, чем в фильме! Они не выбросили, у них нашли. У одного из этих парней папа был генералом, и он приехал выручать его. В милиции сказали: пусть при­знаются, где они это взяли, тогда мы их отпустим. Они подумали и решили сказать, что взяли у меня. А так это или нет, не доказано до сих пор. Но ко мне приехали, и, поскольку я отказался искомые деньги передавать судье, она решила дать мне срок побольше. Всех отпустили, а меня закрыли.

Сидел я в Житомире в четвертой зоне усиленного режима с иностранцами — арабы, африканцы, которые продавали наркотики. Сидят люди, которые первый раз попали в места лишения свободы. Каждый второй — убийца или насильник. В основном сидят за убийства, распитие спиртных напитков, а дальше — убил, расчленил, покушал или зацементировал. Это было время, когда от некачественной водки людей переклинивало и они делали то, на что, в принципе, не способны. Во всяком случае, из тех, кого я там видел.

— Мама к вам на зону приезжала?

— Да, но лучше бы не приезжала. Я ей говорил, что нужно сделать так и так, а она все по-своему. У меня не было психологической разгрузки, только нагрузка. Мы с мамой разговариваем на разных языках: она меня не понимает, я — ее.

«В БАЛАКЛАВЕ ПУТИНА ВСТРЕТИЛ. ОН МЕНЯ УВИДЕЛ, СТАЛ В КАРМАНАХ ЧТО-ТО ИСКАТЬ — НАВЕРНОЕ, ХОТЕЛ ДОЛЛАРОВ 300 НА БЛАТНУЮ ЖИЗНЬ МНЕ ДАТЬ, НО НИЧЕГО НЕ НАШЕЛ»

— Вам дали срок пять лет, но просидели вы меньше. Как получилось, что вас досрочно выпустили?

— Папа с того света помог! Его международное сообщество за меня просило. У него до сих пор большое количество поклонников. Когда я вышел, мне дали заработанные в тюрьме 29 гривен. За мной должны были приехать на машине, хотя я просил, чтобы мне не организовывали встреч.

Стою и жду, чтобы сесть в машину и поехать домой. Все, что представляло какую-то ценность, раздарил людям, с кем поддерживал отношения. Вышел — никого. Закурил. А рядом гастрономчик, на разлив спиртное продают, и я заказал 50 грамм и вареное яичко. А продавец опытная, к ней многие заходят, и она меня спрашивает: «А сколько ты отсидел?». Я говорю: «Чуть больше двух лет». — «Да что такое два года? Тут выходят после срока по 10-12 лет». Но после тюрьмы я понял одно: кто не был в этих местах, тот не знает, что такое свобода.

Когда только освободился в 2003 году, товарищ предложил поехать в Севастополь. Но море там холодное было, и мы отправились в Балаклаву — там хороший пляж, вода чистая. Приехали, а нас не пускают. Оказалось, что как раз в это время Владимир Путин осматривал там красоты. Я стою, он идет (до этого он бывал в музее Параджанова в Ереване и наверняка зрительно меня запомнил). А у него после работы в органах память хорошая, и он на меня внимательно смотрит. «Здравствуйте! Я — Параджанов», — говорю. «Освободили, значит?» — спрашивает. Охрана напряглась. А он стал в карманах что-то искать — наверное, хотел долларов 300 на блатную жизнь мне дать, как принято, но ничего не нашел. Сказал просто: «Ясно» — и пошел дальше.

---

---

— Несмотря на проблемы в вашей жизни, вы очень азартный человек. Для меня загадка, как, не имея стабильного дохода, вы умудрялись играть в рулетку и на игровых автоматах, не оставаясь в проигрыше?

— Время такое было. Интернета и видеомагнитофонов не было. Хотелось адреналина, острых ощущений. Тогда модно было играть в карты на интерес. Выигрывая деньги в лотереях, я раньше менял разные машины, мало еще у кого были такие. У меня был даже автомобиль марки Saab. Играл я и на автоматах. Однажды сел за автомат, кинул 11 тысяч гривен (это было, когда доллар стоил 4 гривны 20 копеек), и мне выпал сумасшедший выигрыш — 75,5 тысячи! Но есть негласные правила: если один автомат выиграл тысячу гривен, то другой заберет ее у другого. Если выиграл, надо брать выигрыш и уходить.

Однажды зашел в казино возле Владимирского собора. У нас на двоих с другом было 120 долларов. У меня — 100, у него — 20. «Давай сразу договоримся, — предлагаю. — Если выиграем, то поделим так: две трети мне, остальное — тебе». — «Давай, лишь бы выиграть». Пришли — казино пустое. За 40 минут мы выиграли 4700 долларов. В те годы на эти деньги можно было купить двухкомнатную квартиру на Крещатике.

— Так почему не купили?

— А как же погулять? У меня был один приятель, он «подшился» от алкоголизма, три года не пил, копил деньги, а когда узнал, что я так крупно выиграл, взял все свои накопления и пошел в автоматы играть. Все проиграл — и снова запил. А я купил машину Chevrolet, она внешне была похожа на американскую полицейскую, поездил на ней, погулял с красивыми девчатами. Но как-то поехали с приятелем на рыбалку, заехали в озеро, двигатель стал барахлить, и я вовремя проиграл ее в нарды — уж очень много денег тратил на ремонт. Потом я еще 7,5 тысячи долларов выиграл. Больше проиграем — больше наживем.

— Сейчас, когда смотрите сквозь призму жизненного опыта, испытаний и трудностей, нет обиды на жизнь и окружающих?

— Нет. Я считаю себя счастливым человеком: много повидал в жизни хороших людей, со многими был лично знаком, с некоторыми известными людьми даже в хороших отношениях был, а это не каждому удается. Семейная жизнь не получилась — так, может быть, оно и к лучшему, а может, все еще и наладится. Чему быть, тому не миновать. Форсировать события не стоит. Можно бросить курить и получить по голове ледяной глыбой. Если вернуться в прошлое, то, конечно, можно было бы стать миллионером, а с другой стороны, вдруг получилось бы так, что тебя не было бы в живых? А так — все нормально. За все нужно платить и расплачиваться в этой жизни.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter