Житель Славянска Виталий: «Жену разбросало по кухне кусками. У Тани был сложный перелом шейки бедра, год лечили, а ногу оторвало здоровую…»
Над зданием администрации Славянска реет желто-голубой флаг. С позапрошлой субботы. Боевики ушли, гвардейцы пришли, жители разделились. Одни радуются: «Нас освободили», другие переживают: «Нас бросили». А какая-то бабушка страшно расстроена, что на главной площади города завяли розы...
«ТЫ НА ЛИЦА СМОТРИ. У НАШИХ ЛИЦА ДОБРЫЕ»
«Жену разбросало по кухне кусками», — рассказывает Виталий. Он Таню сначала собирал, а потом хоронил. К Тане его сейчас не пускают саперы — «эти клоуны там везде мин понатыкали, когда отходили». «Но знаешь, что самое смешное? У Тани был сложный перелом шейки бедра, год лечили. А ногу оторвало здоровую. Ты вообще баба сильная?».
Я сижу в оцепенении на холодном парапете, у Ленина, и молчу, потому что раньше думала, что «да, сильная», а теперь хрен его знает. Он достает телефон: «Я тебе
Лиля не уехала из города, побоялась одна с малышом. «В подвале с ребенком месяц жили» |
сейчас фотку покажу».
Показал. Ногу. Фрагмент Тани. Я к такому не готовилась, когда в Славянск ехала. Точнее, я была готова к «Тане», но не готова к «Виталику». Понимала, конечно: где убитые пулей, там убитые горем. Но не могла предположить, насколько оно там, внутри, все раскурочено.
«Как зачем? Чтобы не расслабляться. Вдруг когда-нибудь мне покажется, что все хорошо? Я тогда сразу снимочек этот посмотрю, вспомню...».
Виталик пришел сегодня на главную площадь Славянска в туфлях на босу ногу, с национальным флагом. Ему шепотом выражают соболезнования (шепотом, потому что все же знают, что бомбу в Таню запустили «проклятые укропы»), а Виталик кивает молча и машет желто-голубым знаменем.
Говорит: «Что я могу объяснить людям, которые не умеют думать?». Рассказал еще, что Таню до бомбы тут «бандеровкой» называли, патриотка она была. И он не знает «как дальше», потому что в «душе пропасть».
Одна тетенька глубоко вздыхает: «Боже-Боже, как же мы все это теперь восстановим?» — и показывает в сторону девятиэтажки с дырой вместо балкона.
Вообще, я собиралась делать репортаж о разрушениях в городе, но после Тани и Виталика подумалось: кирпичи заново сложить не вопрос. С нами что делать, люди?
Мы ехали в Славянск из Харькова, через Изюм. Дорога мрачная, разбитая, мимо военная техника ползет. «А это наши? А это тоже наши?» — пытала я водителя. Каждый раз высматривала желто-голубые флаги на танках, страшно.
«Ты на лица смотри, — говорит сопровождающий мальчик-гвардеец. — У наших лица добрые».
А я же на работе, поэтому на лица смотрю через объектив. Привычка. «Вот этого не надо. Спрячь фотоаппарат. Во-первых, примета плохая — перед боем нельзя фотографироваться, а у них бой в любую минуту может начаться. Во-вторых, из кабины танка очень плохо видно, чем ты там целишься, объективом или минометом».
«ГОСПОДИН АВАКОВ, МНЕ В ШКОЛУ РЕБЕНКА ГОТОВИТЬ ИЛИ КАК?»
Центральная площадь Славянска |
Выстрелы слышны. Или взрывы. Или грохот какой-то. Я же девочка, каюсь. «Почему выстрелы? — спрашиваю. — Славянск же освобожден» (тупая к тому же девочка).
«Это не выстрелы, — смеется гвардеец. — Это разминирование, не бойся».
Площадь в Славянске с куполами и Лениным я на картинках 100 раз видела, и вот она, живая. С голубями и танками.
У входа в администрацию все те же мешки с песком, люди через них переступают аккуратно, чтобы подать списки на гуманитарную помощь. Тут на площади теперь каждый день «парад». Дяденьки всякие важные приезжают — министры, генералы и даже Верховный главнокомандующий. Люди сбиваются вокруг плотным кружком, и каждый старается прокричать собственную проблему.
«Арсен Борисович! Арсен Борисович! Свет когда дадут?». — «Потерпите чуть-чуть. Буквально сутки, и будет свет. Потом водой займемся. Три дня надо на воду. С канализацией проблемы», — отвечает министр. Но этого не слышно. Заглушают соседи.
«Господин Аваков, мне в школу ребенка готовить или как?». «Вы лучше скажите, как с пострадавшими быть? Мой муж тут пострадал, я заплатила за операцию 25
Люди сбиваются плотным кружком, каждый пытается прокричать свою просьбу |
тысяч, это кто вернет?». «Товарищ министр, а кто у нас сейчас мэр?». — «Нет у вас сейчас мэра, — успевает ответить «товарищ министр». — Будет назначен глава районной администрации. До выборов. День выборов определит Верховная Рада».
Дальше нон-стопом. «А в Донецк можно ездить?». — «Думаю, стоит чуть-чуть подождать. Там мины торчат». «У меня дети в Горловке, может, их лучше забрать оттуда?». — «Да, в городе сейчас террористы, лучше забрать».«А правда, что заложники были на кирпичном заводе?». — «Все, кто были, всех освободили».
«А где мне памперсы взять ребенку, вы случайно не подскажете?» — говорит девушка, психует и отделяется от толпы с крохотным велосипедистом. Догоняю ее. Она ужасно злится: «Да ну их на хер с их обещаниями! Одни уже наобещали тут. Республику. Такую, что в подвале с ребенком месяц жили. Всех ненавижу, никому не верю. А, кстати, кто это был?». — «Министр внутренних дел Аваков». — «Ой, неудобно как... Министр. А я ему за памперсы».
Лиля не уехала из Славянска потому, что «побоялась одна, с малышом». На самом деле, кто его знает, может, Лилин муж еще несколько дней назад стоял на площади с автоматом и защищал Лилю от «хунты». Я тоже уже никому не верю, вот честно.
«ТЫ ЕГО НЕ СЛУШАЙ, ОН У НАС ИЗ ЭТИХ, ИЗ БАНДЕРОВЦЕВ»
У входа в администрацию — все те же мешки с песком, люди через них переступают, чтобы подать списки на гуманитарную помощь |
«Михалыч, я тебя в сотый раз спрашиваю: «Почему жилые дома раздолбало, а блокпосты все целехонькие, а?».
«Ты тупой, что ли? Я тебе объясняю: «Лупили по домам боевики. Для картинки телевизионной. Нах России
Под подъездом на картонке тетя Вера, ей 77 лет. Забаррикадировалась в квартире и 10 дней из дому не выходила, не ела, не пила. Соседи вытащили ее на улицу, вызвали скорую |
показывать, как блокпост расфигачило? Им надо было показать, что армия тут детей убивает».
Мужики стоят в сторонке, спорят. Подхожу, интересно же. Тут тем, в принципе, немного: «Когда свет дадут?» и «Чей снаряд долетел?».
Михалыч считает, что стреляли с Карачуна, он это «чисто по баллистике» определил. А если с Карачуна, то, значит, украинская армия. Но для чего украинской армии стрелять по жилым домам — у Михалыча версии нет. Хотя есть одна. Дословно следующая: «Никак я это не могу объяснить. Разве что матюками. Это необъяснимо, это дурдом».
С последним согласна. Пристаю к соседу Михалыча с вопросами. «У вас есть доказательства, что дома бомбили боевики?». — «А ты кто, откуда сама?». — «Журналистка из Харькова». — «Из Харькова? Сепаратистка? Какие тебе нужны доказательства? Я живу тут, в центре Славянска, а приятель мой в поселке под Карачуном. По нам бабахнуло, я сразу ему звоню: «От вас прилетело?» Он: «Нет, у нас тихо». Мы что, дураки, по-твоему?».
«Что ты брешешь? — включается Михалыч. — Та я по звуку любой снаряд отличу. Не было у ополченцев таких орудий». Спросила у соседа Михалыча, часто ли у них такие споры. Говорит, так часто, что язык устал уже. Рассказал, что перессорились все и не здороваются даже. И вот эти люди, которые пристают на площади к важным дяденькам с вопросами, еще вчера кричали «ура-ура!», когда бандиты из ПЗРК по украинским самолетам палили.
Жилой дом в Краматорске |
Подошла бабулька, божий одуванчик. Шепчет заговорщически: «Ты его не слушай, он у нас из этих, из бандеровцев». — «Это кто такие?». — «Фашисты...».
Вдруг весь народ оживился: и «фашисты», и «одуванчики». Гвардейцев награждают. Часы командирские вручают. Всем же любопытно. Такое развлечение. Как театр, которого нет в Славянске. Непонятно только, драмы или абсурда.
«Слава Украине!». — «Героям слава!». Бабушка крестится.
Подсела к солдатику на газоне. «Боевики ушли из Славянска в Донецк и Луганск. Мы тут должны порядок охранять, разминировать все. Часть гвардии тут, а, соответственно, там — нас меньше». Больше ничего говорить не стал, потому что военная тайна.
«ХОРОШО, ЧТО ТАКОЕ ЛИХО СЛУЧИЛОСЬ ЛЕТОМ, А НЕ ЗИМОЙ. ОГОРОД НЕ ДАЛ С ГОЛОДУ СДОХНУТЬ»
Ненадолго съездили в Краматорск, это близко. Убедились из окна машины, что электричество ремонтируют, выплаты в Ощадбанке начались, и троллейбус пустили.
А когда вернулись, на площади уже фура с гуманитаркой стояла. Тетки в очередь выстроились, ругаются: «Я тут занимала!». Одна женщина дергает меня за рукав: «Не снимай, девонька. Постыдно это. Я бы сама никогда не пришла, но дома пацан-школьник и родители престарелые. Мне кормить их надо. Не снимай, прошу, кусок же в горло не полезет».
Из кусков там: масло растительное, макароны, овощи. Неподалеку две барышни на велосипедах, стесняются подойти к Игорю Балуте, харьковскому губернатору,
который гуманитарку привез.
«Надя, та подойди, ты одета поприличнее», — говорит одна другой. Ира с Надей живут в 47-м доме по улице Свободы. У них там беда случилась, и они хотят попросить Балуту помочь. Но подойти не решаются, потому что он же — целый губернатор.
В общем, попросили прислать cкорую помощь для тети Веры, «очень надо». Игорь Миронович пообещал. А я с ними пошла посмотреть, что там. А там дыра прямо в 47-м доме, на третьем этаже. Чудом никого не убило. Под подъездом тетя Вера на картонке лежит, ей 77 лет. Одинокая. Забаррикадировалась хламом и 10 дней из квартиры не выходила. Не пила и не ела. Соседи стали переживать, что по дому пойдет запах мертвой тети Веры. Вышибли рамы на первом этаже и вытащили ее на улицу. А тетя Вера оказалась неожиданно живая. Скорую вызвали, та приехала, осмотрела и уехала.
Лежит тетя Вера под подъездом, вокруг мухи, что делать, никто не знает. Водички дают ей, она все время просит. Пока ехала cкорая от губернатора, Надя с Ирой показали мне «кухню». У них месяц нет воды и электричества. Готовят во дворе, на костре. Воду из колодца носят (это пару километров идти надо), а иногда по рецепту одной женщины делают: «капля йода на три литра воды, из болота даже пить можно, так дезинфицирует».
У Нади мама в инвалидном кресле, у Иры — вообще лежачая. Поэтому подругам «совсем нескучно без телевизора». Воду принести, костер разжечь, приготовить. На обед часа три уходит. Потом помыть старушек по той же схеме — принести, разжечь, нагреть. А там и ночь.
Тетю Веру погрузили в скорую, хотя доктор явно не желал этого. У него раненых полно, а тут бабка ничейная. Спросил без надежды в голосе: «Деньги есть хоть у нее?». Тишина. Просит: «Ну, приезжайте хоть кормить, что ли».
Девочки меня пошли провожать назад на площадь, разговорились. Рассказали, что «ополченцы» собрались в ночь с субботы на воскресенье и ушли тихо, строем.
Они вообще «хорошие были», никого не трогали. А этих «непонятных на танках» девочки побаиваются, потому что «черт его знает, что у них на уме, они ж людей бомбили».
Надя сказала: «У меня племянник погиб, осколочное ранение в сердце, мальчишка совсем, задело на поселке Артема». А Ира добавила: «Хорошо, что такое лихо
случилось летом, а не зимой. Огород не дал с голоду сдохнуть».
Пока тетю Веру спасали, на площадь Президент приезжал. Надя очень расстроилась, «так хотела Порошенко посмотреть». На обратном пути заехали в лагерь АТО, я там с мальчишками поболтала. Но «ничего нельзя рассказывать, все страшно секретно».
Говорю: «Да знают все, что у вас каски дырявые и броников нет. Удивил, тоже мне». Никто не знает почему — вот где настоящий секрет.
Один боец запомнился, килограммов 45 весом. Автомат держит, а я все думаю: «Сейчас сломается». Не автомат, мальчик. Жаловался, что им приказ не отдают «воевать». Сидят без толку, а «гадов мочить надо», потому что гады не остановятся, гады дальше пойдут. Дойдут до его дома, а у него там женщина беременная, они УЗИ делали, когда он в увольнительный ездил.
Говорит, что не в окопах пришел тут отсиживаться, а Родину защищать. С большой буквы «Р» — так и сказал.