Иосиф КОБЗОН: «Как сейчас помню: с улыбкой на лице Сталин сидел в ложе и мне аплодировал»

О том, что я не ношу шляпы, сожалею по той лишь весомой причине, что не могу молча снять головной убор перед Певцом, Гражданином и Человеком Иосифом Давыдовичем Кобзоном. Пока в преддверии его 75-летия мои коллеги состязаются в выборе подобающих юбиляру эпитетов: «легенда», «эпоха», «символ», «великий», прибегать к словам из давно затертой колоды не хочется, но ведь иначе о нем, народном артисте СССР, России и Украины, депутате Госдумы пяти созывов и нашем земляке, наконец, которому при жизни поставлен в Донецке бронзовый памятник, и не скажешь. Впрочем, он в том числе и потому остается на протяжении полувека лидером на музыкальном Олимпе, что к дифирамбам относится снисходительно-насмешливо и при каждом удобном случае «обеззараживает» их приторность солидной порцией самоиронии. Вот и в канун нынешних торжеств мэтр во всеуслышание объявил: «Я — нафталин. Кто-то же должен с молью бороться».На фоне доморощенных подражателей Тимберлейку, Агилере и Бейонсе могучая фигура Кобзона напоминает исполинское дерево среди анемичной эстрадной флоры и фауны. К нему все бегут за помощью, в его тени может укрыться каждый, но эта же мощная и высоченная крона притягивает к себе громы и молнии. Надо ли удивляться тому, что Иосифа Давыдовича и мифологизировали, и демонизировали, и превращали то в икону, то в мишень по обе стороны океана? В конце концов, даже большинство из заклятых оппонентов поняли: он такой, как есть, - чуть старомодный, сентиментальный, слишком для нынешнего циничного общества идейный и живущий каждый день на разрыв аорты.

Кобзон не только сделал имя себе, но и создал особый жанр, он знает, как выжать из публики слезы и как незаменим юмор там, где все может перечеркнуть патетика. Фальшивые в устах других артистов и депутатов духоподъемные стандарты со словами «Родина», «патриотизм» и «долг» звучат в его исполнении предельно искренне, ведь право на них Иосиф Давыдович доказал своей жизнью, вехами которой были не только ударные комсомольские стройки у черта на куличках, но и остров Даманский, Афганистан, Чернобыль, «Норд-Ост», куда он первым отправился на переговоры с захватившими заложников террористами.

Всего в нем с избытком, с каким-то ветхозаветным размахом: прекрасный, не стершийся от беспрецедентных песенных марафонов баритон, необъятный, в три тысячи песен на русском, украинском, английском, идиш, бурятском и прочих языках репертуар, уникальная, позволяющая и через 50 лет воспроизвести единожды исполненные текст и мелодию со всеми модуляциями, интонированием и проигрышами, память, феноменальная выносливость... Достаточно вспомнить прощальный тур Кобзона, приуроченный к его 60-летию, который завершился почти 11-часовым концертом: с 19.00 до 5.45 следующего утра - кто еще из певцов на такое способен?

«Конечно, мы дрались, но очень быстро мирились и тем самым учились не держать друг на друга зла»

На сцене и в Госдуме мы привыкли видеть его сильным, уверенным в себе, почти неуязвимым - эдаким сверхчеловеком, и даже после сепсиса и 15-суточной комы, наступившей вследствие перенесенной им в январе 2005-го онкологической операции, о которой в одном из наших интервью Иосиф Давыдович рассказал с шокирующей обывателя откровенностью, он своим трудоголическим привычкам не изменил. На персональном сайте, подаренном ему дочерью Наташей к 70-летию, - плотный список запланированных дел и мероприятий, в записной книжке очередные «сделать», «позвонить», «встретиться», «поздравить с днем рождения или годовщиной свадьбы», и нигде не значатся пункты: «посетить врача», «принять лекарство», «пройти процедуру».

Не сомневаюсь: многим из тех, кого эта страшная болезнь подкосила, его пример дал надежду и веру, во всяком случае, Кобзон доказал, что даже неизбежное поражение можно превратить в победу, если не поддаться отчаянию и жалости к себе, если не доживать отмеренный судьбой срок, а жить. Он не скрывает, что на этом свете его держат врачи, жена Неля и сцена, но как человек мужественный, готовый смотреть правде в глаза, признает, что прежней востребованности уже, к сожалению, нет, что сил не хватает не только на то, чтобы летать и ездить, однако к кокетливому хору артистов, которые, по их словам, мечтают умереть на глазах публики, не присоединится ни за что. Поэтому свой нынешний тур певец назвал - в пику болезни! - не прощальным, а юбилейным.

Пройдут его концерты и в Украине: в Донецке, Днепропетровске и Киеве - трех городах, с которыми судьба его связала наиболее тесно, а вот поездка в Соединенные Штаты,

Иосиф с мамой Идой Исаевной, отчимом Михаилом Михайловичем Раппопортом и братьями Исааком, Иммануилом и Львом. «Язык не поворачивается назвать этого человека отчим — я с гордостью звал его Батя»

где тоже были запланированы выступления, не состоится - на сообщение, что Госдепартамент, безосновательно зачисливший Иосифа Давыдовича в крестные отцы русской мафии, опять отказал ему в визе, интернет в совершенно кобзоновском стиле отозвался анекдотом: «А нечего 11 сентября рождаться!».

«А МЫ НЕ ПЛЫЛИ - МЫ РАЗГОВАРИВАЛИ»

- Иосиф Давыдович, я несказанно рад, что мы снова, в который уже раз, встретились для серьезного и обстоятельного разговора. Кто-то удивится: неужели еще остались какие-то темы или вопросы, которые мы не обсудили? - но я-то знаю, что с вами можно говорить бесконечно, и всегда это будет интересно, потому что за плечами у вас невероятная жизнь...

- Я, Дима, байку сейчас вспомнил: когда затонул океанский лайнер и в Одесском порту всех пассажиров уже считали погибшими, вдруг подплывают к пирсу два спасшихся еврея. Сбежались зеваки, смотрят округлившимися глазами: «Вы откуда?» - и те называют судно, которое лежит на морском дне. «Как? - спрашивают их. - Выходит, вы не утонули?». - «Да, мы спаслись, а что?». - «Как же доплыли-то?». Они плечами пожали: «А мы не плыли - мы разговаривали». Вот и мы так же с тобой разговариваем - значит, есть о чем.

«Так получилось, что я немножко среди своих сверстников выделялся — верховодил, был лидером, в пионерлагере меня всегда выбирали председателем совета дружины»

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Ну почему так безжалостно бежит время, бежит и отнимает у нас жизнь? - не успеешь начать жить, а тень смерти уже где-то рядом...

Жизнь для меня началась 11 сентября 37-го года...

Вспоминаю свое страшно бедное, но все равно счастливое детство. Счастливое, несмотря на то, что по нему прокатилась Великая Отечественная, ставшая главным воспитателем моего поколения.

Родился я в Украине. В Донбассе. В небольшом городке Часов Яр. У нас называют их ПГТ - поселок городского типа: это моя историческая родина, а дальше семейные пути привели меня во Львов - там нас и застала война. Отец ушел на фронт, а мать с детьми, со своим братом-инвалидом и мамой, нашей бабушкой, решила эвакуироваться. Я, когда возвращаюсь к памяти детства, совершенно четко помню эту нашу эвакуацию, помню вагон, переполненные станции и то, как мама бегала для нас за водой и... отстала от поезда. Помню, как все мы - и бабушка, и дядя, и братья, и я, как самый младший, были в панике: пропала мама! - а вся надежда у нас всегда была на нее, но через три дня на какой-то станции мама нас догнала. Так мы попали в Узбекистан, в город Янгиюль - в 15 километрах от Ташкента.

Я четко помню военное детство, помню, как мы жили в узбекской семье, в их глиняном домике, где даже полы были глиняные. С 41-го по 44-й все мы ютились в одной комнате - наши семьи разделяла только занавеска. Когда устраивались на ночлег, выкладывались тюфяки, и все ложились, что называется, штабелями. Каждое утро взрослые собирались на работу - поднимали и нас, детей, чтобы покормить.

С мамой и младшей сестрой Геленой. «Бедная мама моя — досталось ей горя! Все легло на ее плечи, но все она выдержала»

Кормили в основном какой-то тюрей, и так, чтобы сытно было весь день, варился так называемый суп... Мама моя была в этом деле находчивая, хозяйка, еду готовила, казалось, из ничего. Все съедобное шло в ход: картофельные очистки, щавель, просто зеленые листья или какая-то кусачая лечебная трава, которую так любят есть собаки и кошки, когда им не хватает витаминов или какая-нибудь нападает болезнь. Все это она добавляла в бульон, для которого покупала свиную голову и свиные ножки, вываривала их, и бульон получался жирный. Чистые, золотистые капельки жира в нем были такие, что текли слюнки, причем бульона хватало на всю выварку, а она большая была, алюминиевая - на этом целую неделю тянули.

Хлеба не было - лишь иногда нас, детей, баловали узбекскими лепешками, но в основном заедали мы всю эту тюрю жмыхом. Мы жили рядом с забором маслобойного завода, и вот там удавалось этим жмыхом, который делался из отходов семечек подсолнечника, разжиться. Пахучий, до приятного головокружения, и такой твердый, что его можно было грызть бесконечно, жмых этот был главным детским лакомством - смешиваясь со слюной, он успокаивал наши вечно хотящие есть желудки. Еще мы насыщались смолой, обыкновенной черной смолой - жевали ее целыми днями, это была наша жвачка, и этим тоже утоляли голод.

Покормив, взрослые выгоняли нас гулять на улицу - весь день и день за днем мы проводили именно там, гоняли с мальчишками босиком, устраивая обычные пацанячьи игры, так что моим детским садом была улица.

В армии на привале. «Украина — она певческая, мы любили петь, потому что это было продолжением общения, замечательным времяпровождением»

Не сказать, чтобы я тогда был заводилой, но всегда руководил всем как командир. Конечно, дрались, но очень быстро мирились и тем самым учились не держать друг на друга зла - потрясающе добрый и гостеприимный узбекский народ останется в моей памяти навсегда.

...Скоро стало немножечко легче. Мама начала работать начальником политотдела совхоза (до этого, в Украине, еще с Часова Яра она была судьей), мы с братьями как могли ей помогали, бегали на базар с кружками продавать холодную воду. «Купи воду! Купи воду!» - наперебой кричали мальчишки, и в жару, под палящим узбекским солнцем, ее покупали охотно. Правда, за какие-то копейки, но и это нам помогало, и мы выживали и... выжили.

Мама моя родилась в 1907 году, девушкой жила под фамилией Шойхет, но вышла замуж и стала Идой Исаевной Кобзон. Мама любила меня, любила очень, любила больше всех, потому что был я у нее самый младшенький. Это уже потом, когда в семье появился шестой ребенок - сестричка Гела, она стала самой любимой - еще и потому, что была девочкой. Мама никогда не звала меня по имени - только сынуля, и я тоже ее очень любил, и всегда-всегда, до последних дней звал мамулей. Делала она для меня все, что могла, и если оставалась одна конфета, конечно, доставалась она мне, если на Новый год маме удавалось раздобыть мандаринку, она стыдливо прятала ее от других, чтобы накормить меня. Не стало мамы в 1991 году...

Как только в 44-м Донбасс освободили от немцев, мы тут же вернулись в Украину и поселились в городе Славянске. Жили в семье погибшего маминого брата Михаила у жены его тети Таси - доброй русской женщины с двумя сыновьями (у мамы моей два брата погибли на фронте).

С Клавдией Ивановной Шульженко

Жили у тети Таси мы потому, что в 43-м с фронта вернулся отец, контуженный, но вернулся не к нам, а... остался в Москве, где лечился и... увлекся другой. Звали ее Тамара Даниловна - прекрасная такая дама, педагог. Отец, Давид Кунович Кобзон, как и мама моя, был политработником (я единственный, кстати, из всех детей, кто сохранил его фамилию). Отец честно признался маме, что решил создать другую семью, - в общем, оставил нас.

До 45-го мы прожили у тети Таси - там же и встретили День Победы, а потом переехали в Краматорск. Мама работала в суде адвокатом, и здесь, в 45-м, я пошел в школу. Бедная мама моя - досталось ей горя! Все легло на ее плечи, но все она выдержала, а в 46-м встретился ей по-настоящему хороший человек - Михаил Михайлович Раппопорт, 1905 года рождения, и к нам в семью пришла радость - появилась сестричка Гела. Язык не поворачивается назвать этого человека отчим - я с гордостью звал его Батя. Мы все до конца дней безумно любили его, а он рано ушел из жизни. Не хватило у бывшего фронтовика здоровья, нет его больше, но во мне он по-прежнему есть. Батя. Мой Батя!

...Странное дело: в детстве я всегда был отличником и одновременно хулиганом, но не в том смысле, что антиобщественный элемент, а просто никогда не отказывался подраться, если драться нужно было, как говорится, за справедливость, то есть был хулиганом иной породы - мне нравилась роль Робин Гуда. Для мамы я оставался сынулей, а улица звала своего командира Кобзя - улица, конечно, затягивала и меня, но хорошо учиться никогда не мешала. Мама сохранила похвальные грамоты с Лениным и Сталиным - в основном за мою учебу, но есть среди них и такие, которые свидетельствуют, что я был победителем и на олимпиадах по художественной самодеятельности.

«Любовь к Лидии Руслановой была, что называется, народная»

Одна из них - девятилетнему Иосифу Кобзону «за лучшее пение»: мне тогда, в 46-47-м, здорово нравилась песня Блантера «Летят перелетные птицы». Пел я ее просто от души в Донецке, а потом и в Киеве, и когда спустя время показал эту грамоту Блантеру, старый композитор расплакался.

Как певцу-победителю украинской олимпиады мне дали путевку в Москву. Родного отца я не помнил, но, когда пришло время ехать в столицу, мама сказала мне: «Если хочешь, с ним повидайся», и я повидался, однако его отношение к маме и мое благодарное отношение к отчиму сделало наше общение очень формальным. Отец отвел меня, как сейчас помню, в Детский мир на Таганку, купил какой-то свитерок, еще что-то... Я поблагодарил, а он сказал, что у него завтра будет хороший обед и чтобы я приходил, - еще сказал, что в новой семье у него уже два сына.

В следующий раз мы встретились, когда я стал известным артистом: просто московская прописка нужна была позарез. Я заканчивал Гнесинский институт, и чтобы расти дальше, необходимо было остаться в Москве. Весь Советский Союз распевал мои песни: «А у нас во дворе», «Бирюсинка», «И опять во дворе», «Морзянка», «Пусть всегда будет солнце» - да мало ли было успехов, которых успел на эстраде добиться, но, как назло, московской прописки у меня не было, и бывший отец мне не отказал. Это был 1964 год...».

«НЕ ШУМИ ТЫ, РОЖЬ, СПЕЛЫМ КОЛОСОМ. ТЫ НЕ ПОЙ, КОБЗОН, СИПЛЫМ ГОЛОСОМ...»

- Вы, знаю, дважды перед самим Сталиным пели - что именно и как это происходило?

- В то время, когда ты еще не родился, когда не было ни дискотек, ни караоке, ни разных хайтековских нововведений, свободное время все на улице да в самодеятельности проводили.

Гастроли по Средней Азии. «Не стал бы то время идеализировать, но мы любили свою страну, а сегодня того высочайшего духа патриотизма, который был советскому человеку присущ, конечно же, нет»

Представь тусклый свет керосиновой лампы - при нем мы уроки делали, тряпичный мяч - им гоняли в футбол, и песни - они скрашивали тот незатейливый быт. Мы же в Донбассе жили, а Украина - она певческая, и нас в хор или на занятия художественной самодеятельности не загоняли - мы сами туда с удовольствием шли, потому что любили петь, потому что это было продолжением общения, замечательным времяпровождением.

Так получилось, что я немножко среди своих сверстников выделялся - вообще, верховодил, был лидером, и, скажем, в пионерлагере меня всегда выбирали председателем совета дружины, а в краматорской самодеятельности наш педагог - как сейчас помню, Василий Семенович Тарасевич - сольные песни мне доверял. Потом, когда мутационный период начался, меня еще дразнили - девчонки-насмешницы распевали дуэтом (напевает): «Не шуми ты, рожь, спелым колосом. Ты не пой, Кобзон, сиплым голосом»... У меня тогда уже ломка пошла, а до этого голос нормальный был - я знал все популярные песни и по заявкам фронтовиков их исполнял.

- Это какие-то вещи Блантера были, наверное?

- Да, конечно: «Пшеница золотая», «Летят перелетные птицы», а еще Фрадкина - «Ой, Днепро, Днепро...

- ...ты широк, могуч, над тобой летят журавли»...

С Людмилой Зыкиной на вручении ей ордена Святого Александра Невского, 2004 год Фото «РИА Новости»

- Короче, как представитель Краматорска, я стал победителем областной олимпиады в Донецке, потом - республиканской в Киеве, а лауреатов посылали на заключительный концерт в Москву - там проводилась Всесоюзная олимпиада художественной самодеятельности школьников. Так я впервые оказался в 1946 году в Кремлевском театре... Да-да, никакого Кремлевского дворца и киноконцертного зала «Россия» еще не было - только Колонный зал...

- ...Дома Союзов...

- ...он самым престижным считался, плюс два камерных, как и по сей день, - зал Чайковского и Большой зал Консерватории. Закрытый Кремлевский театр находился в здании у Спасской башни - как заходишь, сразу с правой стороны, и вот режиссер собрал нас всех там и сказал: «Сейчас начнем репетировать. Учтите: на концерте - строжайшая дисциплина, выпускать вас будут из комнаты только за один номер до выхода на сцену».

- Вы знали, что Сталин в зале?

- Конечно, но нас предупредили: если вождь будет присутствовать, любопытствовать и разглядывать его не надо.

- А Сталина предупредили, что Кобзон будет петь?

- (Смеется).Да, хорошая шутка, но как можно ребенку - а мне в 46-м году девять лет было - сказать в то время: «На Сталина не смотри»? - это все равно что верующему приказать: не крестись, - когда перед тобой храм или священник. Возможности присмотреться, однако, у меня не было: только спел песню «Летят перелетные птицы» - и за кулисы, а там мне сразу велели: марш в комнату!

Конферансье Борис Брунов и Иосиф Кобзон у ног Изабеллы Юрьевой

На следующий день нас провели по музеям, показали Москву, покормили, посадили в поезд и отправили домой, а второй раз я предстал перед Сталиным уже в 48-м. Опять-таки как победитель республиканской олимпиады я выступал в том же Кремлевском театре, и та же картина - ничего нового, только песня Блантера другая уже была - «Пшеница золотая». (Напевает): «Мне хорошо, колосья раздвигая»... Я в белой рубашечке с красным галстуком вышел...

- ...и Сталина на сей раз разглядели?

- Да, потому что нас небольшое расстояние разделяло, но с перепугом - бросил молниеносный взгляд и сразу перевел его в зал. Как сейчас помню: с улыбкой на лице он сидел в ложе с правой, если со сцены смотреть, стороны и мне аплодировал.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Перед выступлением нам сказали, что будет Сталин, и он действительно сидел в ложе среди членов правительства (рядом с ним находились Молотов, Ворошилов и Булганин - Берии и Маленкова не было). Я видел Сталина только со сцены, когда пел (ложа находилась метрах в 10-ти от меня, с правой стороны от сцены). Когда нам сказали, что будет Сталин, волновались мы жутко - не потому, что боялись Сталина, а боялись, что, как увидим его, язык, ноги и руки перестанут слушаться. Тогда не было принято записывать фонограммы, как это делается сейчас по принципу «как бы чего не вышло», чтобы, не дай Бог, при президенте что-то непредвиденное не произошло (вдруг кто-то слова забудет или, что еще хуже, лишнее скажет)... Тогда, слава Богу, было другое время - все должно было быть настоящим, и поэтому мы, чтобы не ударить лицом в грязь, все тщательным образом репетировали, и хотя прогон концерта шел по нескольку раз, все равно сильно переживали.

Я исполнял песню «Летят перелетные птицы» - пел, и Сталин меня слушал. Долго смотреть на него я не мог, хотя очень хотелось, - дело в том, что перед выходом меня предупредили, чтобы этого я не делал. Очень мало я видел его, но, помню, успел разглядеть, что он был в сером кителе. Я спел и поклонился, как, видел, кланяются в кино любимому царю, и поклонился уважаемой публике. Имел большой успех, но на ватных детских ногах ушел за кулисы. Спел самому Сталину! - так начиналась моя карьера, но я был еще маленький и толком не понимал, что такое «вождь всех народов»... Его называли Иосиф, и меня моя мама назвала Иосифом.

С Дмитрием Гордоном. «Я себя знаменем не ощущаю, но непреходящие ценности для меня есть» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

К сожалению, в подробностях я не помню, как реагировал на мое выступление Сталин, а поскольку не помню, рассказывать, что он: «Браво!» кричал, поддерживая нескончаемые аплодисменты, или мне улыбался, не стану... Сейчас я бы мог сказать что угодно, но не хочу врать - помню лишь, что иногда смотрел на него, и еще помню, как за год до этого, приезжая в Москву, тоже на смотр художественной самодеятельности, 1 Мая на Красной площади участвовал в демонстрации перед Мавзолеем. Помню, как все мы влюбленно и восхищенно смотрели на руководителей партии и правительства, которые организовывали и вдохновляли мировую победу над фашизмом, и особенно во все глаза глядели мы на нашего героического, но простого вождя. Навсегда также остался в памяти салатовый занавес в Кремлевском театре...

Вот написал это и подумал: а ведь мне довелось жить при всех советских и послесоветских царях, кроме Ленина... Сколько их было? Сначала Сталин, потом Маленков, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Ельцин, Путин, Медведев... - Господи, неужели я уже такой старый?

«САША СЕРОВ ПРОИЗНЕС: «ЕСЛИ ВЫ ДАЖЕ СКАЖЕТЕ, ЧТО ПЕРЕД ЛЕНИНЫМ ПЕЛИ, Я ВСЕ РАВНО ПОВЕРЮ»

- Насколько я слышал, тот факт, что вы дважды перед Сталиным пели, произвел на певца Александра Серова неизгладимое впечатление...

- (Смеется). Он просто настолько моим рассказом был впечатлен, что выдавил лишь одну фразу: «Иосиф Давыдович, я вам верю». - «Спасибо, - ответил я, - а что, я когда-нибудь дал тебе повод в моих словах усомниться?». - «Нет, - произнес Саша, - и если вы даже скажете, что перед Лениным пели, я все равно поверю». Это, конечно, шутка (смеется), но все остальное - правда.

- На вопрос одного из моих коллег: «Любили ли вы тогда Сталина?» - вы ответили: «Я его и сейчас люблю»...

- В принципе, да.

- Хм, а что вы имели в виду?

- Некий образ, конечно, и от него неотделимы песни, которые мы пели «о Сталине мудром, родном и любимом». Ну кто мог заставить людей с криком: «За Родину! За Сталина!» идти на подвиг, на смерть?

- Теперь, однако, когда всем известно, сколько кровавый вождь натворил, вам он как человек, как личность, противен?

- Трудно мне сейчас, по прошествии стольких лет, о том, что он сделал, судить. У меня во время Великой Отечественной погибли близкие - два маминых родных брата: дядя Миша и дядя Боря, а в 43-м в московский госпиталь контуженого отца привезли, так что настрадались они прилично, но тоже любили Сталина и тоже шли в бой с его именем, которое было символом Победы. Можно сейчас сколько угодно говорить о том, что победила страна, победил народ, но ни одной операции без согласования с Верховным Главнокомандующим наши военачальники не проводили.

- Вы мне неоднократно рассказывали, как совсем юным дружили с такими выдающимися певицами и актрисами, как Клавдия Шульженко, Лидия Русланова, Зоя Федорова, но две из них не один год в сталинских лагерях отсидели и впечатлениями об этом ужасе с вами наверняка делились...

- Более того, Дима, в свое время мы ездили по стране с популярной программой «Артисты эстрады, театра и кино», которую проводили на стадионах (режиссером ее был Илья Яковлевич Рахлин - царствие небесное всем, о ком говорю!), а вечерами, после концертов, собирались в гостинице. Общение народ артистический любит - сегодня это называют тусовками, а раньше просто встречами, вечеринками, и вот я ходил к Лидии Андреевне Руслановой, которую называл Барыней, а она меня - касатиком, а у нее собирались подруги: Любовь Петровна Орлова, Клавдия Ивановна Шульженко, Зоя Алексеевна Федорова - Зайчик, как мы ее окрестили...

- Неплохая компания...

- Да, а еще Капа Лазаренко, Люся Зыкина... Вместе мы чаевничали, и я у них был..

- ...единственным мужчиной...

- (Смеется). Мне персонально ставили старый-престарый графинчик еще царских времен - тогда такой вкусной водки, как сейчас, не было, поэтому Барыня непременно ее настаивала: с утра заливала в лафитничек и корочки лимона или какие-нибудь ягоды туда засыпала. Вечером я баловал дам чаем (а они меня - водочкой) и в таком окружении просто блаженствовал - было столько рассказов и воспоминаний! Помнишь, на экраны вышел фильм Никиты Михалкова с Гурченко «Пять вечеров»? - но  поверь, ни одна киносказка, даже талантливо сделанная, с теми посиделками не сравнится. Еще с нами сиживала, хотя и крайне редко, Тата Окуневская...

- ...тоже отсидевшая, которая позднее в мемуарах писала, что их и насиловали в лагерях, и били, и издевались над ними - делали все, что угодно....

- Никто над ними не издевался! - в составе артистических бригад они выступали с концертами, но Лидия Андреевна, например, сама мне рассказывала, за что села и как ее предупреждали. Она, правда, на эти предостережения внимания не обратила, потому что ее очень любил Сталин, и не было ни одного концерта в Кремле, на который Русланову бы не звали.

- Она из-за маршала Жукова пострадала, да?

- Не из-за Жукова, а из-за генерал-лейтенанта Крюкова...

- ...ее мужа - одного из ближайших соратников Жукова, под которого, собственно, и копали...

- Нет-нет, как говорят в Одессе, ты знаешь все, но не точно. Дело в том, что когда они возвращались из Германии после победы...

- ...везли с собой эшелоны трофеев...

- Вот это уже ближе к истине - привезли очень много имущества, и это стало причиной сталинского гнева... Ну и опять вопрос: как отнестись к решению царя, который наказал своих генералов за жадность? Не секрет ведь, что Жуков дал войскам после победы три дня на грабеж и разгул: мол, делайте что хотите. Что успеете нахапать - ваше, но на четвертый день за мародерство расстреливать будут на месте, поэтому гребли все подряд: аккордеоны...

- ...сервизы...

- ...гармошки губные - все, что могли ухватить. Грабили музеи, магазины, квартиры, а через три дня наступило затишье и уже Берзарин, комендант Берлина, строго следил за тем, чтобы разбоя и мародерства не было, но, конечно же, увезли очень много. Ну а что делать? - это война: немцы, когда наши города занимали, грабили нас, мы им ответили тем же...

«РУСЛАНОВОЙ ВЕРНУЛИ ВСЕ, ЧТО ПРИ АРЕСТЕ У НЕЕ ОТОБРАЛИ, - ЦЕННЕЙШИЕ КАРТИНЫ, ОЧЕНЬ ДОРОГИЕ ЮВЕЛИРНЫЕ УКРАШЕНИЯ»

- Тем не менее пострадавшие от тяжелой сталинской десницы Русланова, Федорова и Окуневская были обозлены, ругали вождя?

- Нет, и той же Лидии Андреевне вернули, между прочим, все, что при аресте у нее отобрали. Я неоднократно бывал у нее дома возле метро «Аэропорт»: в ее квартире висели редчайшие, ценнейшие картины.

- Она же антиквариат и бриллианты любила...

- Да, у нее были очень дорогие ювелирные украшения. Кстати, когда трагически ушла из жизни Зоя Алексеевна Федорова, ходили слухи, что она была убита в собственной квартире якобы из-за драгоценностей. Почему совершено то страшное преступление, не выяснил до сих пор никто, но Русланова - это совсем был другой уровень.

- Всенародная любимица - еще бы!

- Ее первым мужем был знаменитейший конферансье Михаил Наумович Гаркави (они и после развода дружили), потом она вышла замуж за генерала Крюкова, а Зайчик была скромной, милейшей женщиной, которая полюбила американского военного атташе (впоследствии - вице-адмирала ВМФ США Джексона Тейта). За то, что с иностранцем встречалась, и Тата Окуневская пострадала - «холодная война» шла, и обе они стали жертвами сложной политической ситуации.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Однажды на фестивале искусств России в Грозном спускаюсь в гостинице вниз и вижу: сидит моя барыня одна - печальная сидит. Я: «Ой, барыня...». Бросился к ней, расцеловались, спрашиваю: «Что вы тут в холле делаете?», а она отвечает: «Сижу и думаю, кому здесь нужна?».

- Ну что вы, Лидия Андреевна!

- Да ничего, касатик, - никто вот не встретил, номера в гостинице нет: что ж остается мне думать?!

- Это с вами просто пошутили, вас давно ждет отдельный номер! - с этими словами хватаю ее чемодан и в свой номер веду.

- Так это ж твой, - говорит Русланова.

- Нет, Лидия Андреевна, - уверяю, - это ваш номер, а то, что я поставил в нем свой чемодан, свидетельствует только о том, что я знал, что вы приедете и будете здесь жить...

- Ой, какой же ты хитрый! Ничего ты не знал, потому что спросил внизу: почему я здесь?

- Нет-нет, - стал выкручиваться я, - я предполагал, что вы приедете, просто не знал, что так быстро вас встречу.

- Ну, ладно-ладно. Теперь-то ты куда?

- Я? На рынок (мне нравилось тогда ходить на рынок за фруктами да разными южными яствами).

- Тогда ягод купи, а я уж к вечеру, касатик, любимую настоечку тебе приготовлю...

Возвращаюсь с рынка, звонок: «Вот вы поселили в свой номер Русланову, а ведь у нас действительно больше номеров нет...». Я: «Ну что ж, нет так нет, значит, с кем-нибудь из музыкантов моих поселюсь - ничего страшного». Они туда-сюда... - в конце концов, номер мне нашли, но потом произошло самое интересное: «А что нам делать с Руслановой? Она нам - как снег на голову...».

- Неужели вы думаете, - возмутился я, - что она просто так взяла и приехала в Грозный с концертом? Наверняка кто-то ее пригласил и... про это забыл, так что надо что-то придумать.

Они руками разводят - не знают, что делать, и тогда я позвонил Татаеву, их министру культуры: «Ваха Ахметыч, ну как же так? Кто-то из ваших пригласил в Грозный такую великую артистку, но не встретил, не обеспечил ее ни жильем, ни работой...». Татаев расстроился: «Сейчас концертный выезд готовится... Это километров 70 от Грозного - давай отправим ее туда».

Я: «Ну что вы, как с нею так можно - куда-то к черту на кулички посылать - и потом у нее ноги больные. Еле ходит, подагра ее замучила - после этого переезда она будет уже никакая и вряд ли выступать сможет. Нельзя ее по горам таскать!».

- Ну тогда я не знаю, что делать, - задумался Татаев. - Кроме вашего выступления, сегодня в Грозном концертов нет.

- Пусть выступает в моем концерте, - предложил я.

Прихожу к Руслановой, приношу фрукты, ягоды, прочую снедь и говорю: «Лидия Андреевна, в пять часов у вас выезд на концерт.

- Вместе поедем? - спрашивает Русланова.

- Конечно, вместе.

Садимся в машину, приезжаем. Увидев мой оркестр, Русланова задает вопрос: «А кто еще петь с нами будет?».

- Никого.

- Как никого?

- Да так - будем выступать только вы и я, так что сами решайте, когда вам удобнее выходить: хотите в конце, хотите в начале, хотите в середине...

- А ты сколько петь будешь? - озадачилась Русланова.

- Не знаю. Песен 25-28.

- Сколь-ка?

Я даже не подумал, когда машинально эти цифры, которые моему сольному соответствовали концерту, назвал...

- А-а-а... Значит, я у тебя в антураже...

- Да нет, Лидия Андреевна, что вы? Вы - как подарок слушателям!

И вправду любовь к ней была, что называется, народная. Как-то, гастролируя в Омске, я, еще очень молодой артист, ехал с концерта на такси. Разговорились, и вдруг таксист спрашивает: «А вы Русланову живьем видели?». - «Не только видел, но и выступал много раз с ней в одном концерте», - ответил я, и тогда растроганный таксист неожиданно признался: «А вот если бы мне сказали: за то, что увидишь Русланову, умереть придется, знаете, я бы, не задумываясь, в гроб согласился...».

Лидия Андреевна жила у метро «Аэропорт», и в 1973 году с моей еще совсем молодой женой Нелей мы пришли как-то к ней в гости почаевничать. Жила она уже одна (была, правда, у нее приходящая домработница), и воображение гостей всегда поражали развешанные на стенах картины знаменитых художников. Моя Неля восхитилась: «Какая у вас, Лидия Андреевна, красота!».

- Тоже мне скажешь, красота - это все, что осталось от красоты, - вздохнула Русланова. - Все забрали.

Я поправил ее: «Лидия Андреевна, не все - многое ведь и вернули».

- Называется «вернули» - если бы ты видел, сколько забрали!

Для нее эти картины были поистине духовной пищей, а не тем, чем бывают для очень богатых, но малоинтеллектуальных людей, которые, ничего не смысля, заводят собрания книг, фарфора и живописи - Русланова во всем, что собирала, разбиралась, подводила к картине и, как настоящий ценитель, давала пояснения и делала тонкие замечания. Собирательство было у нее не ради моды, а для души, антиквариат, живопись, драгоценности и ювелирные украшения - все это было плодами профессиональных ее увлечений.

Она до последнего со знанием дела надевала на себя те или иные богатые украшения - в связи с этим запомнились картинки ее подготовки к выходу на сцену. Она говорила: «Пора засупониваться (значит, одеваться) - давай-ка, касатик, иди к себе, потому что я сейчас в сейф полезу» - и показывала себе на грудь: «сейф» был у нее на груди. Я уходил, она доставала из этого своего «сейфа» мешочки с драгоценностями и начинала наряжаться, а по окончании концерта все происходило в обратном порядке. Я стучал к ней в гримерку: «Лидия Андреевна, вы готовы?». - «Ой, какой же ты скорый! Подожди-подожди, касатик, я еще не рассупонилась» (это означало: еще не переоделась и не отправила свои драгоценности в «сейф»), а матерщинница была какая! - заслушаешься...

Последние ее дни и похороны были очень печальны - кстати, это участь большинства знаменитых людей. На этот счет есть точные стихи Апухтина «Пара гнедых» - о судьбе когда-то популярной актрисы:

Кто ж провожает ее на кладбище?
Нет у нее ни друзей, ни родных...
Несколько только
оборванных нищих,
Да пара гнедых, пара гнедых...

Я не могу сказать, что и Лидию Андреевну в последний путь на Новодевичье провожало мало народу, но, конечно, несопоставимо меньше, чем было бы, если бы ее не стало в те годы, когда ехали на ее концерты за тридевять земель. Похоронили ее в одной могиле с генералом Крюковым - одним из ее любимых мужей.

Дожив до почтенных лет, ни с одним мужем детей Русланова не завела - обладательницей ее богатейшего наследства оказалась приемная дочь, дочь генерала Крюкова. У них были хорошие отношения, но могилка Руслановой почему-то не ухожена.. Конечно, это могло бы сделать государство, но даже у него юридического права на владение могилой нет, и никто, кроме имеющих такое право, не может предпринимать к месту захоронения никаких действий...».

Я, Дима, не спорю: пусть Сталин - диктатор, пусть много крови на нем и страданий, но разве лидеры так называемых передовых демократий без греха? Смотри, что сейчас происходит, что с Ливией сделали! Какое имеет право прийти на чужую территорию и насаждать свой порядок другая страна? - а ведь до этого люди спокойно там жили...

«НИЧЕГО В ЭТОМ «БУДЬ ГОТОВ!» ПОСТЫДНОГО НЕТ»

- Так нефть ведь, Иосиф Давыдович...

- Причина в другом - в желании заставить весь мир плясать под свою дудку, а о том периоде тем, кто живет сейчас, судить очень сложно. Да, старшее поколение сталинский режим и преступления Берии теперь порицает, но оно же на ура принимает фильм, где Лаврентия Павловича хвалят. Ругали, критиковали Никиту Сергеевича Хрущева, а теперь телевизионные передачи пошли, где его превозносят...

- Поди разберись!

- Вот-вот, и с Брежневым то же самое... Я, если честно, не стал бы то время идеализировать, но мы любили свою страну, а сегодня у нас вроде как деспотов нет...

- ...а Родину в грош не ставим...

- Я, когда с молодежью встречаюсь, говорю: «Вы должны России помочь. Нельзя так эгоистически ко всему относиться: не ходить на выборы, не думать о том, какой будет власть, самоустраняться от ответственности за будущее своей земли. Страну надо любить» - и вдруг увалень один поднялся: «Пускай сначала она нас полюбит!».

- А что-то, по-моему, в этом есть, правда?

- (Задумчиво). Что-то, может, и есть... Я не такой уж высокопатриотичный, но прожил звесь долгие годы: и сталинский период застал, и все остальные, - поэтому задал встречный вопрос: «По вашему мнению, страна, как вы мне сейчас заявили, должна вас полюбить, но объясните: за что, что вы для нее сделали? Вы считаете своей заслугой то, что вас взрастили ваши родители, дали образование? А может, вы совершили подвиг, свой народ защитили, или трудились в поте лица, всем подавая пример?»... Тишина была мне ответом...

Знаешь, после разделения Советского Союза пошел третий десяток лет, Украина, Белоруссия, Казахстан и остальные республики суверенными государствами стали, но того высочайшего духа патриотизма, который был советскому человеку присущ, конечно же, нет.

- Писатель Александр Проханов как-то сказал: «От Советского Союза осталось три знамени: Мавзолей, Коммунистическая партия России и Иосиф Кобзон» - вы с ним согласны?

- Нет, я себя знаменем не ощущаю, но непреходящие ценности для меня есть. Мы не учли, например, что, расставаясь с великой державой, нужно было единую организацию для детей сохранить - пионерию, и ничего в этом «Будь готов!» постыдного нет: не обязательно к борьбе за дело Ленина быть готовым, но к борьбе...

- ...за дело Путина-Медведева!

- А хотя бы и так! - да просто к борьбе за лучшую жизнь, ведь пионер - значит первый, но мы эту организацию всесоюзную ликвидировали, а можно было назвать ее всероссийской. Был комсомол - с ним, что бы ни говорили, едва ли не все подвиги Великой Отечественной войны связаны, а кто города восстанавливал...

- ...стройки комсомольские поднимал...

- ...возводил по всей стране ГЭСы и ГРЭСы? Утверждать, что так уж славно мы жили, что не было у нас ни преступности, ни алкоголизма, ни наркомании, ни проституции, я не стану - все было!..

- ...и проституция?

- И она тоже, но эти негативные явления общество тогда не захлестывали и в эпидемию не превращались. Имелись, естественно, недостатки, которые тот же комсомол искоренял, - он, в частности, боролся за то, чтобы не спивались ребята, чтобы наши красавицы не шли на панель... Сегодня этого нет, молодое поколение растащили (я говорю сейчас про Россию) по политическим коммуналкам, а ведь все они - граждане одной страны. Другой Родины ни у нас, ни у вас нет: нам Россия дана, вам - Украина, а в результате молодежь востребованности своей не чувствует. От того и считают цинично: «Пусть сначала страна нас полюбит»...

- Мы тем не менее до сих пор настоящей своей истории не знаем, и по-моему, очень показательна в этом смысле встреча актера Евгения Весника с прославленным маршалом Тимошенко. Вы мне о ней как-то рассказывали, но читателям, наверняка, тоже было бы интересно послушать...

- Нет, Дима, эта история не для интервью. Ты провокатор! - я-то понимаю прекрасно, что без крепких слов здесь не обойтись, хотя...

Служил, в общем, в Малом театре замечательный актер - народный артист СССР Евгений Весник, и был у него в жизни период, когда каждый день на «Ленфильме» снимался: утром приезжал в Ленинград, прямо с поезда мчался на студию, там до обеда работал, а затем дневным самолетом возвращался в Москву. Отыграв спектакль в Малом, садился в экспресс «Красная стрела», с утра в Питере снова снимался и опять ехал в аэропорт - в течение полутора месяцев так крутился, причем никогда билеты заранее не покупал: к отходу поезда приходил, в лучшем случае давал проводнице десятку (они все актера уже знали!), и его как-то устраивали.

И вот однажды он прибежал после спектакля на перрон и услышал: «Мест нет». - «Как нет?». - «Ни одного». Две «Стрелы» стоят - слева и справа, он туда, он сюда - все только руками разводят, и, видя его метания, одна проводница шепнула: «У нас тут в СВ маршал Тимошенко едет, но ему второе место положено, поэтому туда подселить вас не можем никак». Весник взмолился: «А можно я с ним договориться попробую?». - «Ну, давайте».

Об этой истории мне сам Женя поведал. «Стучусь в это СВ, - говорит, - открываю дверь: сидит Тимошенко. Я в струнку: «Здравия желаю, товарищ маршал, Евгений Весник». Он покосился так удивленно: «Кто-кто?». - «Артист Малого театра». - «А-а-а... Ну и что?». - «Понимаете, в Ленинграде у меня утром съемка, а в составе ни одного места нет - хоть в коридоре стой. Вы не позволите с вами проехать?». Маршал в ответ: «Ну валяй!», а Евгений Яковлевич, надо сказать, любил выпить, и чтобы снять после спектакля стресс, быстро уснуть и утром свеженьким явиться на съемку, у него всегда была наготове бутылочка коньяка. Он ее мигом достал: «Товарищ маршал, за знакомство можно по рюмочке?». Тот кивнул: «Да пожалуйста».

- Какой наглый, однако, актер...

- Да нет, просто он в совершенно, так сказать, изумленном состоянии находился, и впоследствии ты поймешь, почему. «Товарищ маршал, - признался Весник, - я очень военной историей увлечен и помню, как в 40-м году вы стали народным комиссаром обороны СССР». Тот посмотрел на него одобрительно: «Надо же, молодец, артист! Действительно знаешь». Евгений приободрился: «А можно, раз уж я Маршала Советского Союза живьем вижу, за ваше здоровье выпить?». Тимошенко не возражал: «Ну, будь здоров!».

Когда уже горло смочили, Весник продолжил беседу: «Товарищ маршал, возвращаясь в то время... За 47 дней до начала войны, выступая перед слушателями военных академий, товарищ Сталин сказал, что Красная Армия обладает такой мощью, что Англию и Францию с лица земли в течение трех месяцев можем стереть». - «Ну, говорил». - «А почему же, когда Германия нам войну объявила (ну, понятно, коварство Гитлера, доверчивость Сталина...), уже через три месяца немцы под Москвой оказались?» - а сам по второй наливает. Тимошенко берет рюмку, смотрит на Весника... «Сказать? Честно?». - «Ну, если можно». - «А х... его знает» (показывает, как осушает рюмку).

Весник, однако, не унимается: «Через два года немцы были уже под Сталинградом, половину территории европейской части Советского Союза прошли - как же так получилось, неужели мы не могли собраться и дать им достойный отпор? За что миллионы людей положили?». - «Сказать? Честно?». - «Ну да». - «А х... его знает!». Ба-бах! (опрокидывает опять рюмку).

Когда бутылка уже опустела, попутчики легли отдыхать. Утром Женя проснулся, свесил ноги с верхней полки - тогда в СВ они вертикальные были, а военачальник уже, источая запах «Шипра», побритый сидит. Весник вскочил: «Доброе утро, товарищ маршал!», а Тимошенко ему (машет пальцем): «Как тебя?». - «Весник». - «Слушай, Вернер, я тебе вчера по пьянке много всякой хренотени наговорил - ты смотри, никому ни слова».

- Вот и вся наша история, Иосиф Давыдович...

- (Разводит руками).

(Продолжение в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter