Народный артист СССР, член редакционного совета «Бульвара Гордона» Иосиф КОБЗОН: «Приехали с Галей Брежневой к ней на дачу, и только расположились, включили магнитофон, входит в белой рубашке без рукавов Леонид Ильич: «О! По-моему, у нас в гостях Кобзон?». Галя, зайди ко мне...»

(Продолжение. Начало в №37)

«НА ДАЧЕ БРЕЖНЕВА Я БЫЛ ДВА РАЗА: ПЕРВЫЙ И ОН ЖЕ ПОСЛЕДНИЙ»

- Вы дважды перед Сталиным пели и, я подозреваю, перед Лениным тоже...

- Нет, перед Лениным я не пел (смеется), но перед всеми остальными вождями - было дело.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«К Никите Сергеевичу Хрущеву я был, можно сказать, приближен дважды, а больше всего запомнилось, когда вернулся из космоса Гагарин и мы выступали на приеме в его честь с композитором Аркадием Ильичом Островским. Тогда я еще в дуэте с Виктором Кохно пел, и хотя мне уже приходилось перед Хрущевым выступать, тот прием позволил находиться особенно близко, чтобы можно было рассмотреть, как Никита Сергеевич поднимает рюмку за рюмкой...

В тот день, кажется, 14 апреля 1961 года, мы пели любимую песню Гагарина «Мальчишки, мальчишки» и написанную специально для этого случая космическую песню «На Луну и на Марс». В этот же вечер мы познакомились и с самим Гагариным на «Голубом огоньке» на Шаболовке, но тогда особой дружбы еще не случилось, а вот когда в августе полетел Титов, с Германом мы подружились сразу, и я стал приезжать к ним в гости.

Жили они тогда в Чкаловском, Звездного городка еще не было, я заглядывал к ним, а они - ко мне (я тогда комнату снимал в коммунальной квартире на Самотечной площади). Дружба наша разрасталась, мы познакомились с еще не летавшими космонавтами Лешей Леоновым, Пашей Поповичем, Валей Терешковой, Валерой Быковским и Андрианом Николаевым - перезванивались, договаривались, когда встретимся.

Звонит как-то Герман: «Приезжай, научишь нас петь свои новые песни - особенно мне «Девчонки танцуют на палубе» нравится». Я, конечно, обрадовался: а кому неприятно такое услышать - тем более от героев космоса? Это сейчас их забыли, а тогда это была особая честь - иметь возможность просто с этими людьми разговаривать, а когда все вместе они приходили ко мне на концерт, для меня это был неординарный успех и необыкновенный подарок. Не забуду я, как встречали Новый год на квартире у Юры в Чкаловском, - он только вернулся из Латинской Америки и разыгрывал всех заморскими штучками, например, исчезающими чернилами, взрывающимися сигаретами. В общем, хулиганили мы нормально - душу отводили так, что никто одиноким себя не чувствовал.

Фото «ИТАР-ТАСС»

В одну из таких встреч на квартире Германа разговор о поэте Евгении Евтушенко зашел - приближался Новый год, и космонавты обсуждали, как устроить себе новогодний вечер. Вдруг Герман обмолвился: «Я так люблю стихи Евтушенко - хотелось бы, чтобы он у нас на вечере выступил, но что-то он, когда был в Париже, наговорил про Советский Союз плохое...».

- Герман, ну что ты всему этому дерьму веришь, - вступился за Евтушенко я. - Это все ложь и провокация - Женя сам мне рассказывал, как все было, а было так. Журнал Paris Match напечатал разговор с Евтушенко под названием «Интервью рано созревшего молодого человека». Ему задавали вопросы типа: «А правда, что женщины в Советском Союзе нижнего белья не носят, а ходят в ватных штанах и телогрейках на голое тело?». - «Правда, - отвечал Евтушенко, - но не забывайте, что эти женщины ни перед кем в мире на колени не встали и все, что могли, восстановлению заводов, фабрик, сельского хозяйства отдали, и подумать о себе, о своем теле и о своих нарядах у них возможности не было. Война убила или искалечила их мужей, и им, чтобы выжить, ничего не оставалось, как взять страну на свои плечи. Разруха еще и сейчас сказывается, и многим из них приходится по-прежнему в ватных штанах ходить и телогрейках...». Вот в таком духе, Герман, были вопросы, и так отвечал Евтушенко - после этого он и стал опальным поэтом.

- Ну, раз такое дело, - обрадовался Титов, - приглашай его к нам, только предупреди: мы неприятные вопросы задавать можем.

Я к Евтушенко: «Женя, как ты смотришь на то, чтобы встретиться с космонавтами?» (а он как раз поэму «Братская ГЭС» заканчивал).

- С радостью! - воскликнул Евтушенко и лихорадочно начал писать целую главу о космосе, которую вставил потом в свою «Братскую ГЭС».

Когда Женя в Чкаловский Дом офицеров приехал, он стал нервно ходить за кулисами, как-то дергался, словно опасался какого-то нежелательного развития событий, и действительно, появился один подполковник. По-моему, он начальником Дома офицеров тогда был - подходит ко мне и говорит: «Иосиф, ты должен сказать Евтушенко, что ему выступать нельзя», на что я ответил, что у меня язык на такое не повернется.

С первым космонавтом планеты Юрием Гагариным. «Мы помирились, но узелок, как говорится, остался на всю жизнь...»

«Если у вас, - обратился к нему, - хватит совести, подойдите и сами скажите», и он к нему подошел: «Вас просили не выступать». Тут с Евтушенко случилось такое, что я толком и передать не могу. Он оцепенел, побледнел, открыл рот: «Как?!». - «Ну... так начальство распорядилось». Он бросился из этого ДК... У него был, как сейчас помню, голубой такой «москвичок» - он сел в него... Я выскочил следом: «Женя, милый, подожди...». - «Да пошли вы все!..» - крикнул и умчался в ночь.

Когда пришла моя очередь, я выступил, а потом был банкет, и я спросил ребят: «Кто дал команду запретить Евтушенко выступать?». Мне ответили: «Гагарин...». Подхожу к Гагарину: «Юра, вы же сами пригласили Женю почитать вам стихи - что случилось, чтобы так вдруг все повернулось?».

Оказывается, когда Евтушенко нервно ходил за кулисами, кто-то из приехавших работников ЦК КПСС увидел его и спросил: «А что, у вас Евтушенко выступать будет?». - «Да», - ответили ему. Он: «Странно...» - и больше ничего не произнес. Не сказал: «Нельзя», ничего не запрещал - просто сказал: «Странно...», а Гагарин, чтобы перестраховаться, решил, что лучше будет, чтобы Евтушенко не выступал, и попросил это передать через подполковника - дескать, нам неприятности не нужны. Короче, нехорошо себя Гагарин повел, и я не смолчал: «Юра, так не поступают!».

- Ты что, замечания мне делать будешь? - вспылил он.

- А почему тебе нельзя замечания делать, если ты поступил не так, как договаривались?! Вы же сами просили его пригласить - если бы я вам его навязывал, тогда дело другое, так что ж ты меня в такое положение поставил?

- Слушай, не замолчишь (что-то он такое сказал) - и ты у нас тоже выступать не будешь.

- Ну если так, сделай милость - я и сам больше сюда не приеду.

С Героем Советского Союза космонавтом № 2 Германом Титовым. «Меня с космонавтами, начиная с Гагарина и заканчивая единственной космической семьей Волковых, связывает теснейшая дружба, в моем репертуаре все песни, посвященные космонавтам» Фото «ИТАР-ТАСС»

Мы поссорились, я уехал...

Какое-то время спустя едва ли не вся космическая компания и я столкнулись в гостинице «Юность». Нас начали мирить: «Да что вы, ребята, бросьте! - с кем не случается?». Мы помирились, но узелок, как говорится, остался на всю жизнь...

...Однако больше мне запомнилась другая встреча с Хрущевым - когда праздновали его 70-летие. Я был искренне восхищен, когда он в ответном тосте (а перед этим его так уже со всех сторон «облизали») вдруг произнес: «Вот вы говорили, какой я хороший, а я себя сам знаю отлично, и если бы меня спросили, что бы отметил к своему юбилею из собственной жизни важного и интересного, я бы три дела отметил.

Первое - это то, что мне удалось московскую партийную организацию спасти. Было так: уже после того, как уничтожили цвет ленинградской партийной организации, меня вызвал Сталин и дал список. В нем было 200 фамилий самых лучших людей Москвы, и Сталин сказал, что они - враги народа и подлежат уничтожению. Я в то время секретарем московского горкома партии был... «Пожалуйста, подпиши и передай Лаврентию», - сказал Сталин, на что я ответил: «Хорошо» - забрал список и ушел. Я в шоковом состоянии был, потому что не мог даже предположить, что такие люди могут быть уничтожены, но знал, что Сталин ничего не забывает, поэтому, когда прошел месяц, раздался звонок. Звонил Сталин: «Ну что, Никита? Принял решение?». Я пришел к нему и приписал 201-ю фамилию «Хрущев Никита Сергеевич». Отдал. Сталин посмотрел и произнес: «Ну что? Смело. Хорошо, иди, разберусь». Так были спасены лучшие силы Москвы.

Второе - это то, что я колхозникам дал паспорта: до этого они были каждый к своему месту работы привязаны, как крепостные крестьяне, и никуда не могли уехать. Крестьяне в России вообще всегда жили без паспортов, и я, можно сказать, дал им волю.

С Юрием Лужковым. «У Юрия Михайловича я был советником по культуре, знаю, как много для культуры, для искусства он сделал, и от него не отвернусь»

Ну и, наконец, третье - это, конечно, Карибский кризис».

Мне это выступление Никиты Сергеевича так понравилось, что я буквально в его личность влюбился, и теперь каждый раз, когда слышу плохие разговоры о нем, думаю: «Господи, какие мы неблагодарные! Человек сделал столько значительного, а мы выискиваем только то, почему он плохой».

- У Леонида Ильича Брежнева вы даже дома бывали...

- На даче, где он с семьей проживал, был, как говорится, два раза: первый и он же последний...

- По какому, если не секрет, случаю?

- По случаю того, что его дочь Галина Леонидовна музыку послушать меня пригласила. Приехали, и только расположились, включили магнитофон, входит, как сейчас помню, в белой рубашке без рукавов Леонид Ильич (подражая генсеку): «О! По-моему, у нас в гостях Кобзон?». Я перепугался безумно, пробормотал только: «Кобзон». - «А, да, знаю тебя, знаю, - и к дочери: - Галя, зайди ко мне».

«ГАЛИНА ЛЕОНИДОВНА МИЛЕЙШИМ ЧЕЛОВЕКОМ БЫЛА»

- Вот это попали! Другой бы на вашем месте сходил бы уже пару раз под себя...

- Ну, нет, до этого не дошло. Минут через 10 Галя вернулась... Спрашиваю ее: «Сердится?». - «Да. А ты что, испугался?». Я: «Мне домой ехать пора. Галь, вызови машину».

- А музыку послушать?

- Она вздохнула: «Эх ты, трусишка...».

...Это в 1966 году было - мы познакомились в доме Эмиля Радова

С Героем Советского Союза, бывшим командующим 40-й армией в Афганистане, экс-губернатором Московской области, генералом Борисом Громовым. «Власть и деньги сломали все его моральные качества, поэтому мы давно и категорически не общаемся»

(никого из той компании уже нет), а на следующий день я улетал в Благовещенск, где Галя вместе с подругой Наташей готовила для кандидатской диссертации материалы, и там мы опять встретились - Галина Леонидовна милейшим человеком была.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Со следующим советским царем Леонидом Ильичом Брежневым встречи у меня намного интереснее были - их было очень много, но есть запомнившиеся особо. Был такой конферансье Эмиль Радов - у него мне довелось познакомиться с дочерью Брежнева Галей. Семья Радовых вообще любила именитых гостей принимать, у них устраивались многие важные знакомства того времени. Радовы держали салон, или, как тогда говорили, «варили салон» - кстати, со своей Нелей я тоже познакомился в доме у Радовых.

В Нелю я влюбился сразу и уже через три дня готов был сделать ей предложение - оно было выстраданное, потому что после расставания с Гурченко в неопределенном тяжелом депрессивном состоянии находился. Скороспелые неутешительные романы шли у меня один за другим - с Ксенией Рябинкиной, с Наташей Варлей, еще с кем-то, но все это было на какой-то непостоянной основе, и когда вдруг я увидел Нелю, понял, что она та, которую совершенно спокойно могу привести к маме. Мама моя очень переживала, что сыну скоро 33, а он все никак не определится, и, встретив Нелю, я понял, что поиски мои закончились навсегда, однако до Нели было знакомство с Галей Брежневой.

Как-то летним днем 68-го года Галя позвонила мне и говорит: «Зная твое пристрастие к пиву (а я и до сих пор, кроме пива, почти ничего не пью), давай в Парк Горького пойдем». Там в то время чуть ли не единственное было место, где можно было попить вкусное пиво со шпикачками - чешский такой пивной ресторанчик был. Ну пошли, а когда, так сказать, попили пивка, Галя мне говорит (а она, кроме пива, еще кое-что пила): «Слушай, проводи меня, пожалуйста, домой - сейчас за мной машина приедет...».

Галя была в хорошей форме, заметно похудевшая, но главное - очень добрым была человеком, и поэтому ее все любили (кстати, Чурбанова, ее будущего мужа, с которым она тоже у Радовых познакомилась, еще и в помине не было).

Свадьба Иосифа Кобзона и певицы Вероники Кругловой. «Вероника была красивой женщиной, но жизнь наша не сложилась»

Галя, короче, попросила ее проводить, и я отправился к ней на Рублевку, где была дача Брежнева. Доехали мы до ворот, я говорю: «Ну, все, до встречи. Меня назад, до Москвы, довезут?», а Галя: «Ну проводи меня в дом, что ты боишься?». Я: «Не боюсь - просто мне неудобно». Она: «Удобно», и мы пошли. Заходим в ее комнату, Галя включает магнитофон (тогда это была еще редкость), сидим мы, музыку слушаем, и вдруг без стука открывается дверь и входит сам. До этого так близко его я не видел - конечно, вскочил. Он посмотрел на меня: «О! По-моему, у нас в гостях Кобзон?». Галя: «Да, папа, Кобзон!», а я, как вскочил, так и стою, словно шпагу проглотил - членом партии тогда еще не был, но генетика-то у меня советская...

Брежнев говорит: «Зайди ко мне, Галя». Когда она вернулась, я спросил: «Ну что, добилась чего хотела?», а она: «Ты чего? Трусливый такой, что ли?».

- Галя, - я ей сказал, - просто ты в других живешь измерениях. Я совсем не трусливый, но, пойми меня правильно, подвергаться ненужным разбирательствам я не хотел бы.

- Да не волнуйся ты! Отец - нормальный мужик, все будет в порядке.

- Ну, ладно, пора ехать, - произнес я, хотя на часах только около семи вечера было, а Галя, хотя и не пьяная, но уже слегка выпивши была.

По дороге от Гали товарищ, который на спецмашине вез меня домой на проспект Мира, сказал: «Иосиф, послушай моего совета. Забудь, пожалуйста, этот адрес - тебе же лучше будет». Я поблагодарил: «Хорошо, спасибо» - и неприятный холодок прошел по всему телу. Хоть и был я еще довольно зеленый пацан, однако вполне уже осознавал, что я не могу ей быть парой. Кто я? Еврей, да еще безродный...

Много позже, когда Галя пришла в дом Радовых уже с Чурбановым, как-то так получилось, что того рядом не было, и она с какой-то обидой, что ли, словно не очень была довольна тогда моим поведением, бросила упрек, что не думала, что я такой трусливый. Она не могла, да и не хотела понять, что подобные советы просто так не давались.

Второй супругой певца стала Людмила Гурченко. «Люсю я всегда вспоминаю с большой благодарностью...»

Наш разговор с Галей закончился тем, что я сказал ей: «Галя, тебе все это объяснить сложно, к тому же я женат, и те, кому надо, это знают». Я отлично понимал, каким может быть представлен мой моральный облик, тем более что моей женой была тогда Людмила Марковна Гурченко и они с Галей очень дружили, близкими были подругами...».

«МОСКОВСКИЕ ЧИНОВНИКИ СДАЛИ ЛУЖКОВА, И ГЛАЗОМ НЕ МОРГНУЛИ»

- Вы однажды сказали: «Дружбой я не торгую», - и с делом слова у вас не расходятся. Вы, в моем понимании, удивительный человек, потому что такого отношения к дружбе и к друзьям я не встречал больше ни у кого...

- Дим, ну неправда!

- Честно вам говорю, а последний раз меня ваше поведение восхитило, когда указом президента России Медведева «в связи с утратой доверия был отрешен от занимаемой должности мэр Москвы Лужков. Тут же от него отвернулись практически все друзья и соратники, те, кого много лет он близкими считал людьми, но вы демонстративно показали, что по-прежнему рядом с ним остаетесь, - могу только догадываться, чего это стоило...

- А почему в прошедшем времени? - чего это стоит, по сей день. С тех пор я еще ни разу порог мэрии не переступил...

- ...хотя являетесь почетным гражданином Москвы...

- У Юрия Михайловича я был советником по культуре, знаю, как много для культуры, для искусства он сделал, и очень за это ему благодарен, причем удивлять поведение людей меня не перестает. Разве не знали московские руководители, что после принудительной отставки мэра, скорее всего, в высоких кабинетах не усидят, что новый градоначальник команду начнет перетряхивать? Они же могли красиво уйти, не теряя достоинства, открыто отношение к происходящему выразив. Что мешало им заявить: столичное правительство в полном составе слагает свои полномочия? - не в знак протеста, а в силу сложившихся обстоятельств. Нет, сдали своего учителя, и глазом не моргнули!

С Дмитрием Гордоном. «Вы дважды перед Сталиным пели, перед Лениным тоже?». — «Нет, перед Лениным я не пел, но перед всеми остальными вождями — было дело» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Впервые эту фамилию я услышал по телевидению в самом начале 90-х - мэром Москвы Лужков еще не был, а свел нас печальный случай, когда Юрий Михайлович уже вовсю руководил делами столицы. К нему в приемную меня привело неожиданное и нелепое убийство Игоря Талькова - родные и близкие певца обратились ко мне с просьбой помочь похоронить его на Ваганьковом. Тело из Ленинграда уже привезли, оставалось добиться разрешения - кладбище-то режимное, то есть для простых смертных закрытое. Людей без звания там не хоронят, одного имени, чтобы место там получить, мало, и все же я решил попытаться...

Прихожу в приемную, говорю: «Доложите, пожалуйста, мэру, что мне нужно срочно с ним встретиться». Положение было таким, что вопрос надо было решать немедленно - я очень переживал и очень хотел помочь: у коллег по творческому цеху все надежды в тот момент были исключительно на меня, но... надо знать Юрия Михайловича. Выходит помощник и говорит сконфуженно: «Он сказал, что вас не приглашал, поэтому и принимать не будет».

Я вскипел: «Да 100 лет мне не нужен ваш мэр, если бы не вопрос, не терпящий отлагательства, - я пришел просить место для захоронения Талькова, а не личный прием для Кобзона устраивать...».

В это время открывается дверь и выходит Юрий Михайлович с... моим другом Веней Левиным. Веня говорит: «Привет, Иосиф!», а Лужков... проходит мимо меня, как мимо затонувших кораблей. Я окликаю его: «Юрий Михайлович!», а он делает вид, что меня не слышит, и тогда я в сердцах произношу ему вслед нехорошее слово. Он так остановился, повернулся, посмотрел на меня, как не знаю на кого, и пошел... Мне так обидно стало... Не за себя - за Талькова...

Выхожу из приемной и останавливаюсь в раздумьях: что делать-то? Вдруг Венька, мой друг, возвращается. «Ты что? - говорит, - с ума сошел? Он все слышал... Что у тебя там такое?».

- У меня? Ничего! Талькова похоронить нужно...

- Ну ладно, подожди, - говорит Венька - Не уходи никуда!

Я остался ждать на пятом этаже, а они с Лужковым, поскольку дружили, пошли обедать. Через какое-то время появляется Веня и говорит: «Пошли!». Я спрашиваю: «Куда?».

- К нему...

- Да пошел он! - опять не выдержал я.

- Не валяй дурака! - тебе же бумагу подписать надо, - стал настаивать Левин.

Короче, спускаюсь на третий этаж, захожу с письмом в мэрскую столовую. Лужков смотрит на меня и спрашивает вдруг: «Ты чего ершистый такой?». Я ему: «А чего это вы мне «ты» говорите?». Тогда он: «Извините, пожалуйста, но если вы такой вежливый, почему меня так оскорбляете?».

- Юрий Михайлович, - как можно сдержаннее произношу я. - Прошу вас случившееся не разбирать. Я обещаю больше не беспокоить вас, не волнуйтесь - это мой первый и последний приход к вам, но вопрос в том, что убиенный артист Тальков из-за происшедшего здесь не может быть похоронен так, как того достоин, а он ведь здесь ни при чем. Подпишите, пожалуйста, разрешение, и вы меня больше тут не увидите...

- Прямо так никогда и не увижу? - смягчился Лужков.

- Никогда! - повторил я.

- Хорошо. Давайте письмо!

Я подаю, он читает и спрашивает: «Где хотите похоронить, на каком участке?». Я отвечаю: «Еще не знаю, не выбрали», и тогда он пишет: «Директору Ваганьковского кладбища... Захоронить в месте, указанном г. Кобзоном».

Я говорю: «Спасибо» и слышу в ответ: «Пожалуйста. Одумаетесь - заходите!». Я покачал головой: «Спасибо на добром слове, но, видимо, не одумаюсь...» - и ушел.

Проходит время, встречаемся мы с Веней.

- Чего это он такой? - спрашиваю его.

- А ты чего такой? - задает вопрос Веня. - Не надо так: он хороший человек, я его люблю, и ты - хороший человек, и тебя я люблю, поэтому хотел бы, чтобы вы подружились. Давайте вместе кофе попьем!

Так мы встретились снова - недели через две, там же, у него в столовке. Попили, как говорится, кофе и подружились. Именно кофе! - не коньячок с кофе, как некоторые могут подумать. Лужков не пьет, он вообще непьющий и не знает, что такое алкоголь. Насколько я в курсе, и не пил никогда, и никогда не курил - как спортивный человек, всегда здоровый образ жизни в себе поддерживал.

Он не то что я в былые годы, правда, уже около 40 лет не выпиваю и я, а до этого и курил всю жизнь, и... Не могу сказать, что пьяницей был и забулдыгой, но практически каждый день после концерта 400-500 грамм водочки, чтобы снять весь дневной и концертный стресс и хорошо выспаться, принимал (благо почти всегда рядом хорошая компания с хорошим застольем была). Много закусывать не любил, поэтому, наверное, и сохранялся долгое время в одном весе - стройный был, как из армии только что вернулся».

Знаешь, в первые после отставки Лужкова дни я много времени рядом с ним проводил и могу сказать: его мобильный вдруг замолчал - вот будто отрезало! Судить других не хочу, каждый свой выбор делает сам, но я от Юрия Михайловича не отвернусь.

«КОСМОНАВТУ ЛЕОНОВУ Я СКАЗАЛ: «НЕУЖЕЛИ ВЫ ПОЗВОЛИЛИ ЭТОМУ НЕСЧАСТНОМУ ГЕНЕРАЛУ ГРОМОВУ ДВАЖДЫ ГЕРОЯМИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА КОМАНДОВАТЬ? МНЕ СТЫДНО ЗА ВАС!» - И ПОЛОЖИЛ ТРУБКУ»

- Каково же это - держать фасон?

- В том-то и дело, что не фасон это - состояние души.

- Вас тем не менее предательская мысль: надо было, наверное, поступать, как все, не выделываться - время от времени посещает?

- Понимаешь, каждый из нас должен помнить: он человек, и разменивать свои моральные принципы на какие-то сиюминутные выгоды не стоит. Ну что делать? Жить нужно по чести, даже если это и неудобно, если доставляет много хлопот и проблем.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«В 2004 году в Комитете по культуре Госдумы я встречался с главами творческих союзов и руководителями народных промыслов, после чего, примерно в начале ноября, написал письмо президенту. Прошло довольно много времени, ответа не было, и вот 29 декабря в Гостином дворе традиционный предновогодний прием мэра Москвы, и на нем - Путин. Сидел он рядом с Патриархом и Лужковым, и, как я предполагаю, Юрий Михайлович обеспокоенно сообщил Владимиру Владимировичу, что Кобзон со дня на день отправляется в Берлин на операцию с очень тяжелым диагнозом. Это я так думаю, хотя Юрий Михайлович это не подтверждает, а у Владимира Владимировича, так ли это, я и не спрашивал.

На этом приеме я пел, и, видимо, как раз в это время Юрий Михайлович и прокомментировал мое состояние (впрочем, на пении оно еще не отражалось)... После приема мы с Нелей отправились домой, с друзьями заехали ко мне на дачу в Баковку попить чаю, и вдруг в половине двенадцатого ночи раздается звонок: «Иосиф Давыдович, вас беспокоят из Администрации президента...». Я еще подумал, что это Винокур под Новый год разыгрывает - Володя умеет на этот счет дурака повалять, ну и в его же духе я отвечаю: «Кремль вас слушает...».

- Нет, Иосиф Давыдович, это серьезно, - говорят на другом конце провода и называют фамилию. - Завтра на 12.30 вы приглашены к президенту в Ново-Огарево...

- Да? В концертном костюме или без? - опять попытался отшутиться я.

- Нет, правда, Иосиф Давыдович, так что не надо шутить.

- Хм, если это серьезно, то что ж это в полночь под Новый год президент вдруг решил меня приглашать?

- Иосиф Давыдович, ну серьезно...

- Знаете, что? Давайте по-другому договоримся: если это действительно так, позвоните-ка мне часиков в девять утра и приглашение подтвердите.

- Но я ведь еще должен объяснить вам, как ехать...

- В девять ноль-ноль, - снова, но уже голосом, не терпящим возражений, повторил я и со словами «кто-то разыгрывает» положил трубку, однако в девять ноль-ноль, как и договаривались, позвонили вновь и все подтвердили.

И я поехал... куда сказали. Приезжаю - оказывается, меня ждут, а я до последнего как-то всерьез не предполагал, что в самый канун Нового года, 30 декабря, президент будет так активно работать, устраивая серьезные деловые встречи. Тем не менее кого только я там не встретил - Сергея Михайловича Миронова, Кудрина, Грефа, Миллера, Кожина, Нарусову: много было народу, ожидавшего своего часа.

Вскоре ко мне подошел пресс-секретарь президента Громов и сказал, что для прессы я должен обозначить тему моего разговора с Путиным. «Никто вас ни в коей мере не ограничивает - беседуйте, о чем хотите, но... просто сообщите, какие темы поднять собираетесь».

- Я буду говорить о творческих союзах и народных промыслах.

- Хорошо, - сказал Громов, - какое-то время, минут 15, вы будете общаться с президентом в присутствии прессы, а дальше, если Владимир Владимирович захочет, он предложит вам остаться еще...

Так и вышло: впустили прессу, в ее присутствии, как и договаривались, мы обсудили проблемы творческих союзов и народных промыслов, после чего прессе сказали «большое спасибо» за внимание, и когда она удалилась, начался разговор, как говорится, «за жизнь». Проговорили мы очень сердечно и долго, где-то час. Провожая, президент пообещал, что будет следить за развитием событий в Берлине, а потом добавил: «Ну, мы еще увидимся... сегодня вечером».

- Где вечером? - переспросил я.

- На приеме.

- Извините, - сказал, - но, как говорится, мордой не вышел (прямо так и сказал: «Мордой не вышел»).

- Как? - удивился Путин.

Я уже в дипломатических выражениях объяснил, что к чему, и тогда президент нажал кнопку: «Медведев есть?».

- Медведева, - ему ответили, - нет. Ждем.

- А кто есть?

- Кожин и Щеголев (последняя фамилия прозвучала для меня впервые).

- Ну пусть зайдут, - приказал Путин.

Заходят.

- Так. Кто списки составлял на прием? - спросил Путин.

- Вот... Щеголев, - сказал Кожин.

- А почему в них Иосифа Давыдовича не оказалось?

- Дело в том, что мы приглашаем по представлению профильных отделов, - взялся оправдываться Щеголев.

- Прекратите... У вас не 100 Кобзонов, чтобы ссылаться на профильные отделы, - прервал его президент. - Немедленно пригласите... с супругой. Все, вы свободны.

- Владимир Владимирович, - я сказал, - у меня почему-то со времен Бориса Николаевича отношения с президентской администрацией никак не складываются, а сейчас, я понял, они уже вообще никогда не будут нормальными.

- Да нет, это не ваша проблема, а их, так что будьте спокойны.

Тем не менее, когда я вышел, на меня в буквальном смысле слова набросился тот самый господин в очках, фамилия которого Щеголев:

- Что ж вы нас так перед президентом подставили?

- Минуточку! - возмутился я. - Вы кто такой?

- Я - Щеголев!

- Это мне ни о чем не говорит!

- Я руковожу протоколом президента.

- Так. И что вы мне хотите сказать?

- То, что вы нас подставили...

- Я подставил? Подставили вы себя сами! Президент сказал мне, что вечером мы увидимся, - естественно, я спросил: «Где?» - и когда он ответил, что на приеме, я ему прямо признался, что мордой, чтобы быть приглашенным на кремлевские приемы, не вышел, а объяснить ему, почему я для вас «мордой не вышел», не смог - вот он вас и пригласил.

Я награжден высшим орденом страны «За заслуги перед Отечеством» и личным орденом Мужества, я - народный артист СССР и России, председатель Комитета Государственной Думы - что вам еще нужно для того, чтобы определить меня в персоны, приглашаемые на приемы в Кремль?

Щеголев опять за свое: «Не мы приглашаем - отделы».

- Ну и Бог с вами! Мне ваши приемы не нужны - у меня есть имя, фамилия, заслуги перед страной, и поэтому вы меня абсолютно со своими приемами не интересуете... Вы еще, молодой человек, не родились, когда я уже перед Иосифом Виссарионовичем Сталиным выступал, притом дважды, когда не только вас, но и ваших родителей еще и на нюх, так сказать, к Кремлю не допускали, а вы позволяете себе разговаривать со мной так, будто я хожу под стенами Кремля и прошу: «Пустите меня погреться!».

Говорю это, а вокруг пришедшие на прием к президенту Греф, Миллер, Кожин стоят и, разинув рты, все это слушают. «Так что, - говорю, - успокойтесь: не нужен мне ваш прием и не трудитесь присылать приглашение!» - сказал это, повернулся и пошел.

Он бежит за мной следом и выговаривает: «Иосиф Давыдович, ну теперь, если вы не придете, мы опять в глупом положении окажемся, и с нас президент головы поснимает».

- Вот я специально бы не пришел, чтобы с вас головы поснимали.

- Ну давайте все плохое забудем - все-таки Новый год!

- И не собираюсь! - отрезал я и ушел.

...Иду и прийти в себя не могу. Манера говорить свысока, манера унизить, дать понять, что он власть и все может, меня довели: я почувствовал, как наворачиваются слезы, и, чтобы этот самодовольный тип, продолжив наслаждаться своим неуязвимым хамством, не смог это увидеть, я еще скорее направился к выходу. Да, при Сталине со мной так не обращались - за подобное обращение с невинным человеком такого чиновника к Кремлю больше не подпустили бы!

...В машине через какое-то время раздался звонок: фельдъегерь приглашение на прием мне везет. Было уже около половины четвертого дня, а прием - в пять. Позвонил супруге: «Пойдешь?». Она: «Нет, не пойду - я же женщина, а не пожарная команда. Все-таки собираться не куда-нибудь надо, а в Кремль, и потом, мы же в Баковке живем, от которой за полчаса не доберешься...».

Я же решил просто пойти и посмотреть: кто приглашен в Кремль, если места таким, как я, не нашлось? К счастью, там были достойные люди: и из правительства, и из Госдумы, и от московских властей, Патриарх был, но вот из публики, подобной мне, «мордой не вышли» также президент Российской академии художеств Зураб Церетели, выдающийся художник Илья Глазунов и множество других людей, которых знает и уважает страна, но которые господам щеголевым чем-то не нравятся».

- Те, кто отрешили Лужкова от должности, на вас за вашу публичную позицию обозлились?

- Наверное...

- Вы это почувствовали?

- Во всяком случае, той теплоты, что была раньше, сегодня нет, и вот последний пример. Меня с космонавтами, начиная с Юрия Алексеевича Гагарина и заканчивая единственной космической семьей Волковых - отцом и сыном, которые совершили на двоих пять полетов и столько же выходов в открытый космос, связывает теснейшая дружба, в моем репертуаре все песни, посвященные космонавтам: цикл «Созвездие Гагарина» и другие, я участвовал в юбилейных торжествах, посвященных 50-летию первого полета в космос, и в Гагарине (бывшем Гжатске), и на месте посадки Юры в Саратовской области, и в Королеве, но вот на главный концерт, проходивший в Кремле, меня не пригласили.

- Вы опечалились сильно?

- Нет, я просто позвонил Алексею Архиповичу Леонову и спросил: «Кто это сделал?». Услышав, что это работа Бориса Громова, я сказал: «Неужели вы позволили этому несчастному генералу дважды Героями Советского Союза командовать? Мне стыдно за вас!» - и положил трубку.

«ДАТУ ВЫВОДА СОВЕТСКИХ ВОЙСК ИЗ АФГАНИСТАНА -15 ФЕВРАЛЯ -  МЫ В МОЕЙ КВАРТИРЕ НАЗНАЧИЛИ»

- Когда-то, я помню, было три закадычных друга: вы, Лужков и Герой Советского Союза, бывший командующий 40-й армией, которую он вывел из Афганистана, Борис Всеволодович Громов - до недавнего времени губернатор Московской области...

- Когда это было? Давно, когда мы с Юрием Михайловичем Громову были нужны и поддерживали его во всем.

- Вы же и губернатором ему стать помогли...

- Я и после ГКЧП Бориса, тогда первого зама покончившего с собой министра внутренних дел СССР Пуго, выручал, чтобы его вместе со всеми не посадили, и возвращал в армию - много чего для него делал, не хочу сейчас перечислять. Его супруга контактировала постоянно с моей, мы близко дружили семьями и, конечно же, бросили все силы на то, чтобы невостребованным Борис Всеволодович не остался. Да, я все возможное предпринял для того, чтобы благодаря Александру Владимировичу Руцкому он должность заместителя министра обороны в 1992-м получил, и, разумеется, мы максимум приложили усилий, чтобы в 2000-м он стал губернатором, но как только в это высокое кресло Громов сел, голова генерала этого не выдержала. Власть и деньги сломали все его, так сказать, моральные качества, поэтому мы давно и категорически не общаемся...

- Это правда, что вы даже прощальную записку ему написали?

- Вот ее содержание я точно для читателей не повторю - замечу только, что это не вызов был, не брошенная ему перчатка, а мой ответ на его поступки. Он, например, позволил себе хамское, на мой взгляд, поведение, отстранив меня от афганских концертов, а ведь дату вывода советских войск из Афганистана - 15 февраля - мы в моей квартире назначили.

- Да вы что?!

- Да, тогда у меня собрались генералы: покойный Дубынин, Громов, Грачев, Виктор Ермаков был. Мы сидели, и я говорю: «Ребята, давайте День вывода наших войск организуем», и после этого, оплачивая - не из своего кармана! - мероприятие, связанное с этой датой, он поставил условие: или Кобзон (и тогда денег вы не получите), или я - ну люди и согласились. Так же, как в случае с космическим концертом 12 апреля, но, если честно, все это ерунда!

- Когда кто-то из ваших неимущих коллег умирает, похороны организовываете, как правило, вы...

- К сожалению, ко многим печальным событиям так или иначе причастен, не остаюсь от этого в стороне, но так и должно быть: кто-то когда-то и меня в последний путь проводить поможет. Человек обязан протянуть руку помощи тем, кому тяжело, а почему я на это нацелен? Потому что на протяжении всей своей жизни такую поддержку чувствовал. Учиться в Москву я приехал в солдатской форме, в общежитии на 18-рублевую жил стипендию, ел по утрам жареную картошку...

- ...почитая это за счастье...

- ...и потом целый день голодал, но стал человеком, однако мне множество людей помогало: композиторы, поэты, - а потом пришел мой черед старые долги отдавать, и я с огромным удовольствием это делаю. Два подшефных детских дома в Туле и в Ясной Поляне имею, мой избирательный округ, но мои фонды позволяют мне за добро, которое в жизни своей ощутил, платить.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Как-то выступаю я в саду «Эрмитаж», в Летнем театре, и тут приезжает из ресторана ВТО Высоцкий и говорит: «Иосиф, купи у меня песню». Я: «Володя, с ума ты сошел - я песен не покупаю». Он: «Ну, тогда дай 25 рублей». Я улыбнулся: «Это другой вопрос». Смешно получилось, а один раз, когда с марта по ноябрь в 71-году я еще  за Нелей ухаживал, возвращаюсь с концерта в гостиницу «Ленинград», в которой жил тогда в Сочи, вхожу, а в холле Володя Высоцкий и Марина Влади стоят.

- Ой, - говорю, - ребята, привет!

- Привет!

- Вы здесь чего делаете?

- Вот сошли с теплохода и коротаем ночь... Утром на «Грузию» идти собираемся - мест в гостинице нет.

Я рассмеялся: «У, ерунда какая - пошли ко мне» - приехали на мой 10 этаж, и я отдал им свой люкс. Договорился, чтобы им поменяли постель, а сам пошел спать на балкон в номер - туда, где жили моя будущая теща и Неля...

Встречались с Володей от случая к случаю, но случаи были яркие. Когда в 74-м у меня родился Андрюшка, я отправился забирать его и Нелю в роддом: едем оттуда, и вдруг на Дмитровке нас обгоняет красный «пежо» - обгоняет и тормозит. Это январь был, и Андрюшку я держал в одеяле, а из «пежо» выходит Володя: «Покажи, кого ты родил?».

Я выхожу, показываю, Володя снимает с шеи крестик и говорит: «Поздравляю!». Когда разъехались, я сказал: «Ну точно Андрюха или гениальным будет, или бандитом...».

Когда Володи не стало и возник вопрос, что делать дальше, собрались Евтушенко, Вознесенский, Белла Ахмадулина, другие близко знавшие его люди. Трое суток не выходили мы из его дома - Володя лежал у себя в квартире, в больницу его не отдали и вскрывать не дали. И правильно сделали, потому что началось бы столпотворение, однако самое главное было решить вопрос с кладбищем. Я в Моссовет сразу поехал - у меня был там очень хороший доброжелатель Сергей Михайлович Коломин, первый заместитель Промыслова. Я ему все рассказал и услышал: «Да, очень жаль Володю...» - эту новость он от меня узнал. «Что ж, - постановил, - езжайте и выбирайте место - если найдется, я разрешу».

Я поехал на Ваганьково - там уже были заместитель директора Театра на Таганке и отец Володи Семен Владимирович. Стали смотреть, куда Володю можно было бы положить. «Нет, нет, - говорил отец, - только на Аллее поэтов». Мы туда подошли, но это была глупость - там почти нет места, и, зная популярность Высоцкого, можно было гарантировать, что когда на кладбище хлынут его поклонники, от других могил ничего не останется. Директором кладбища между тем был бывший мастер спорта по футболу, и, кстати, то, что пишет про это в своем «Прерванном полете» Марина Влади, - вранье. Да, действительно, я полез в карман за деньгами, но никаких тысяч даже достать не успел - директор остановил мою руку и произнес: «Не надо, Иосиф Давыдович, - Высоцкого я не меньше вас люблю...», и мы вместе пошли выбирать место.

Марина Влади врет, как последняя сучка, - ее в Москве и близко еще не было, а она пишет: «Мы пошли (якобы мы с ней пошли. - И. К.) выбирать для Володи место», а еще она пишет, что я какие-то пачки денег вытаскивал. Когда я ее встретил, сказал: «Марина, тебе не стыдно?», а она: «Иосиф, это же книга, а у книги должны быть читатели!». Я возмутился: «Но нельзя же так врать!» - и с ней поссорился».

«НЕДОДАЛА ЛЮДМИЛЕ МАРКОВНЕ СТРАНА, НЕДОДАЛ НАРОД...»

- Раз уж мы о такой неприятной теме, как похороны, заговорили, не могу не спросить о Людмиле Марковне Гурченко, которая 30 марта 2011 года ушла...

- ...в пристань печали...

- ...и с которой вы состояли некогда в браке. Что вы почувствовали, узнав, что ее больше нет?

- Знаешь, я просто безумно был опечален - так же, как был всегда опечален ее судьбой, которую хорошо знаю. Людмила Марковна человеком была очень сложным, некоммуникабельным, недобрым, но актрисой выдающейся, уникальной, была невероятно талантлива и все умела: писать музыку, петь, играть на гитаре и фортепиано, танцевать, шить. За что бы Гурченко ни бралась - все у нее получалось, но ей нужен был менеджер, на нее должен был работать наш кинематограф так же, как в Америке он работает на Барбру Стрейзанд, на Лайзу Миннелли. Вот, скажем, у Любови Петровны Орловой был Александров, и поэтому у нас актриса Орлова была, на нее писали сценарии...

...Семейная жизнь не сложилась у нас потому, что под одной крышей двум лидерам было тесно. Она не могла не быть лидером, а для меня роль подчиненного неприемлема. Характеры, в общем, такие, что только искры летели, но что уж теперь об этом? Я 40 лет счастлив в браке, у меня двое детей и семеро внуков, и когда мне сообщили о том, что Людмила Марковна внезапно скончалась, просто как почитатель ее таланта был крайне расстроен. Недодала ей страна, недодал народ, который любил ее, почитал, но при этом ничем не помогал - ждал только новых фильмов. Если появлялась очередная картина с Людмилой Марковной, сразу оживление было: ну-ну, интересно! - а как и чем актриса живет, почему не пришла похоронить своего внука Марка, почему не общается с дочкой? - эти вопросы не задавал никто.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Сразу, как только в 1964 году разрешили мне прописаться, я приобрел двухкомнатный кооператив на проспекте Мира и начал там жить, правда, на первом этаже, поскольку это была единственная квартира, которая оставалась непроданной, а в 1965 году женился на Веронике Кругловой - солистке Ленинградского мюзик-холла, которая прославилась песней Островского «Возможно, возможно, конечно, возможно...» и песней Фельцмана «Ходит песенка по кругу».

Вероника была красивой женщиной, очень, но жизнь наша не сложилась. Она ездила по Союзу со своим коллективом, я гастролировал со своим - так, в постоянных разъездах, мы прожили около двух лет, выясняя при встречах, с кем спал я и с кем спала она. Ничего, разумеется, не выяснив, в конце концов мы расстались.

Хотя ничего хорошего первый актерский брак не принес, в 1967 году я решился на второй и женился на Людмиле Марковне Гурченко. И опять та же история приключилась, только, конечно, Людмила Марковна намного серьезнее была женщина - во всех смыслах. Имея характер, она, естественно, требовала ответственности перед семьей, перед домом и остро реагировала на какие-то, так сказать, деликатные вещи.

Было просто много проблем, связанных именно с этим: «Ты с кем был в мое отсутствие?». - «А ты с кем?». - «А вот мне сказали...». - «А мне сказали...» - ну вот и начиналось выяснение отношений... Когда мы встречались в Москве, то есть когда я возвращался с гастролей, то она задержалась, то я - постоянные какие-то подозрения были...

Короче говоря, не сложилось, но, к огромному сожалению, до такой степени, что до самой ее смерти мы никогда друг с другом не поздоровались, хотя и прожили три года - с 67-го по 70-й... Может, если бы у нас появился общий ребенок, это что-то бы изменило, но у нее была уже очаровательная дочь Маша, с которой у меня сразу сложились добрые отношения.

«Какой автомобиль был у вас первым?» - поинтересовались однажды у меня журналисты. «Старый американский «бьюик», - ответил я, - который купил, пижонства ради, в 1970 году, когда мы расстались с Людмилой Марковной. Мне хотелось показать ей свою независимость, и я приобрел машину, которая через каждые 100 метров ломалась. Зато внешне была красивая - длинная такая коробка: на ней вот и разъезжал».

«ОСИП, - СПРОСИЛ ОТЕЦ ГУРЧЕНКО МАРК ГАВРИЛЫЧ, - НУ ШО ТЫ В ЕЙ НАШЕЛ? - ЭТО Ж ПОЛУУРОД». ЛЮСЯ ВЗВИЛАСЬ: «ПАПА!» - И ТУТ ЖЕ ОН СПОХВАТИЛСЯ: «А К ВЕЧЕРУ, Б... БОГИНЯ!»

- Людмила Марковна говорила мне, что в свое время вам много дала. Чего?

- (Смеется).

- Я имею в виду в творческом плане...

- Ну, в общем-то, да - если, по большому счету, я, конечно, в творчестве многому у нее учился, и ее редкие советы (потому что мы не часто на творческой какой-то основе общались) в моей благодарной памяти всегда оставались. За пережитые прекрасные моменты я ей очень признателен... Например, Гурченко связывала тесная дружба с Владимиром Семеновичем Высоцким - у них были особые, теплые отношения, они очень уважали друг друга, любили, и я помню ту незабвенную ночь после премьеры фильма «Служили два товарища», когда у нас с Людмилой Марковной на кухне Высоцкий до утра пел под гитару песни, которые не вошли в фильм. Он был этим обстоятельством очень расстроен и повторял их снова и снова - вообще, тогда много всего интересного было...

Жизнь очень жестоко Людмилу Марковну била, поэтому даже ее злость мне понятна, и я очень сожалею о том, что 40 лет мы с ней не общались, во всяком случае, такой актрисы у нас больше нет, и не знаю, будет ли в ближайшее время.

- Я читал, что ее дочь Маша очень хорошо к вам относится...

- У нее нет причин относиться ко мне по-другому, хотя воспитывал ее очень мало, в течение трех лет, когда Машенька была школьницей.

- Говорят, и отец Людмилы Марковны, которого она боготворила, вам явно симпатизировал...

- А-а-а, Марк Гаврилыч! - ну, как же... Он называл меня Осипом и всегда плакал - весьма сентиментальным был человеком. И когда я уезжал на гастроли, и когда приезжал, смахивал слезу и доставал из пиджака чекушку - так называли четвертинку литра. Сейчас-то таких бутылочек уже не выпускают, а тогда они разлетались в момент: нигде в магазинах не было (где Люсин отец их доставал, где прятал, никто не знал). «Ну, молодец, Осип, шо вернулся. Держи - это тебе» (якобы достает четвертинку из внутреннего кармана пиджака).

- Тесть рад был, что вы с Людмилой Марковной вместе?

- Ой, вспомнил сейчас... Как-то раз, когда утром мы на кухне с ним пили чай, Людмила сонная, нечесаная вышла из спальни, и Марк Гаврилыч, осмотрев ее, обернулся ко мне и спросил: «Осип, ну шо ты в ей нашел? - это ж полуурод» (с ударением на втором «у». - Д. Г.). Люся взвилась: «Папа!» - и тут же он спохватился: «А к вечеру, б... богиня!». Очень интересный был человек, и Леля, его жена, - замечательная женщина. У Людмилы Марковны прекрасные родители были, которые впоследствии воспитали Машу, потому что заботливой матерью Люся никогда не была, никогда своей дочерью не занималась, но сейчас, по прошествии времени и после того, как она из этой жизни ушла, прошлое ворошить не хочется.

Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

«Люсю я всегда вспоминаю с большой благодарностью, потому что за короткий период нашей совместной жизни получил от нее много хорошего. Гурченко - человек талантливый и как женщина, извините за подробности, не похожа ни на кого. Она индивидуальна во всем, но невозможно было нам находиться вместе, потому что, кроме влечения, кроме любви, существует жизнь. К тому времени мои мама, отец и сестра переехали в Москву и жили в моей квартире на проспекте Мира, а я - у Люси (общаться с моими родителями она никак не хотела). Конечно, не это послужило главной причиной развода - думаю, были бы у нас общие творческие интересы или совместные дети, то... а так, она на съемки уезжала, я - на гастроли, «добрые люди» о каких-то дорожных приключениях доносили, увлечениях, романах - это, естественно, раздражение вызывало».

(Продолжение в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter