Порвалась связь времен
Однажды Владимир Солоухин, очень хороший писатель, имевший обо всем собственное представление, излагал мне свой взгляд на историю современной поэзии. "Понимаешь, - говорил он, - время раскололось в 17-м году, и многие уперлись в эту трещину. Блок не решился прыгнуть через раскол эпох, остался на том краю и умер от тоски. Маяковский перепрыгнул, но для этого ему пришлось оставить перед прыжком весь лирический багаж. Он тоже умер от тоски. Если человек, особенно думающий, фантазирующий, не может объединить прошлое с настоящим и живет только в одном каком-то времени, ему рано или поздно может стать очень плохо...".
В том, что Солоухин был прав, я убеждаюсь, размышляя над судьбами самых разных людей, живущих рядом со мной. Старики, которые так и не смогли выйти из своего советского или антисоветского прошлого, искренне страдают, не понимая, в какую жизнь их угораздило попасть. Они разглядывают мир, к которому не могут привыкнуть вот уже много лет подряд, и рассказывают всем, как отстаивали свою страну на страшной войне в прошлом веке, а страна у них теперь совсем не такая, как хотелось. Многие из стариков убеждены, что окружающий мир по-прежнему враждебен и ждет, как бы на Украину напасть. Причем те из них, кто воевал на советской стороне, ждут нападения с запада, а те, кто воевал против советской власти, - с востока.
Мои сыновья не ждут нападений ниоткуда, занимаются своими делами и пока что соединяют времена только из уважения ко мне. Они живут исключительно сегодня, в мире, где можно беспрепятственно пересекать границы, смотреть какие угодно телепередачи и слушать любую музыку. Однажды ко мне пришел журналист, прошедший войну в Афганистане. Сыновья за обеденным столом слушали его так, как я когда-то выслушивал рассказы о гражданской войне. Они живут в мире, на карте которого нет никаких Афганистанов и все расколы проходят по иным линиям. Мне кажется, что это рискованная жизнь, но сыновья моих опасений еще не поняли. Я продолжаю им рассказывать о том, как опасно обрастать исключительно собственным опытом, не усваивая чужого. Впрочем, время покажет...
У нас никогда не было учебников истории, которые писались бы не по заказу очередной власти, объясняющей всем, что она-то и есть логической вершиной национального развития. Нынче у страны оказалось сразу несколько персонифицированных историй: люди, которые жили в Советском Союзе и посвятили свои жизни борьбе за эту страну или против нее. Люди, которые никогда в Союзе не жили. Люди, которые еще не задумались над тем, где они находятся и почему живут именно так, как сегодня.
Подобное мне приходилось видеть за океаном, где не срастаются несколько эмиграций, - люди уезжали из одних и тех же мест, однако в разное время и при разных обстоятельствах, потеряв ощущение своей общности. Но у эмигрантов другая жизненная задача. Они приживаются в чужих государствах, постепенно врастая в них и становясь частями лоскутного заморского народа. У нас же люди здесь родились, они будут здесь жить, здесь они собираются воспитать детей и внуков. Других вариантов попросту нет. События в конце прошлого года показали, что процесс сращивания разнообразного населения в единый народ непрост, но неизбежен...
Сейчас у нас сосуществуют писатели советские и послесоветские, экономисты рыночные и плановые, художники реалистические и не очень. Все они должны уважать друг друга и работать вместе. Сумеют ли? Надо перепрыгивать через расколы времени и делать все, чтобы эти трещины заросли. Сможем?