Впасть в дедство полезно каждому

Виталий КОРОТИЧ

Жил-был хороший писатель Юрий Олеша, чья не очень счастливая жизнь прошла между Одессой и Москвой. Он много размышлял о жизни, до старости сохранив счастливую способность удивляться. Однажды Олеша вгляделся в хрестоматийный портрет Достоевского (помните, смотрит на вас из кресла этакий суровый старик в сюртуке?) и высчитал, что писателю с портрета всего-то 40 лет.

Олеша продолжил подсчеты и выяснил, что пушкинскому Онегину было года 22, а толстовскому Стиве Облонскому — 31. После этих калькуляций в дневнике Олеши идут удивительные записи о месте человека в окружающем мире, о том, как важно учиться у тех, кто младше и кто старше тебя, даже у литературных героев. Олешу вдохновляло и то, что Пушкин написал «Бориса Годунова» в 24 года, и то, что Лев Толстой в 75 лет научился кататься на велосипеде.

Как мы учимся? Кто нас учит? Что такое старость и молодость? Я вспоминаю своих школьных учителей. Как раз заканчивалась война, и все они казались мне глубокими стариками в свои 35-40 лет.

Учителям навалилась на плечи только что выигранная война, и я до сих пор помню, как они были тогда немолоды и умны. Тени этих учителей до сих пор живут в моей 92-й киевской школе, где сейчас расположился некий малопосещаемый музей, но в то же время я с удивлением ощущаю, что давно уже стал старше всех моих педагогов.

А литературные учителя? Максим Рыльский написал первую статью обо мне, когда ему было уж за 60: возраст глубокой старости по тогдашним моим понятиям. А впервые опубликовал мои стихи молодой, еще даже не 40-летний, Павло Загребельный...

Ощущение возраста постоянно меняется, и важно хорошо себя чувствовать, быть интересным другим именно в своем собственном возрасте. Это труднее всего. В годы моей молодости многие молодые стремились выглядеть постарше, сегодня многие старики норовят выглядеть юношами.

Но любые подделки унизительны во все времена. Ведь самое важное — чтобы тебя уважали именно в твоем возрасте, при этом не мешать другим жить по собственному опыту и своему разумению, сообразно годам. Когда уже мы научимся жить все вместе, нуждаясь одновременно и в стариках, и в молодых? У нас каждое поколение переполовинено, перепахано недоброй жизнью.

Если мы хотим, чтобы жизнь стала другой, надо в ней объединить все возрасты и все опыты, учиться уважать и старость, и молодость. Возраст сам по себе что-нибудь значит только в сочетании с тем, что хорошего человек успел сделать за отпущенные ему годы. Шевченко умер в 47, Пушкин — в 37, оставшись людьми на все времена, и многие наши политические и литературные долгожители так ничем и не запомнились, кроме утомительного и долгого присутствия в повседневности.

Тем не менее все люди должны жить долго. Так или иначе, получив больше времени для раздумий, большинство людей проживают его с пользой. Надо сделать все, чтобы у каждого был этот шанс.