Дважды экс-глава Государственной таможенной службы Украины Анатолий МАКАРЕНКО: «Когда мы обнялись с Тимошенко после ее тюрьмы, она пахла так же, как я после своей, — прелым запахом безнадеги»

«Я замкомандира подводной лодки «Курск» мог стать»

— Анатолий Викторович, вы Киевское высшее военно-морское училище, морполит бывший, окончили, и на Северном флоте, на атомных подводных ракетных крейсерах службу несли. Как там служилось?

— Напряженно, интересно и памятно на всю жизнь — наверное, это были лучшие годы.

— В каком звании и должности вы ушли?

— Капитана второго ранга, заместителя командира атомного подводного крейсера.

— Нештатные ситуации на атомном подводном крейсере были?

---

---

— Ну, я всегда говорил, что атомная под­лодка — это атомная электростанция и кос­модром Байконур в одной трубе, поэтому там, как на каждой атомной электростанции или космодроме, щекочущих нер­вы моментов хватало. Тем более что мы в замкнутом пространстве, на глубине 300-500 метров находились, и, конечно, не­штатных ситуаций много было. Особенно памятная буквально перед моим уходом с Военно-морского флота возникла — тогда за один выход в море подводная лодка пыталась утонуть, сгореть, течь одного из контуров ядерного реактора произошла... Последний выход в море, хотя их десятки были, я на всю жизнь запомнил.

— Вы должны были тогда погибнуть?

— Могли.

— Лодка «Курск», которая, как известно, утонула, аналогична той, на которой вы плавали?

— Я в море на подводной лодке 12-й серии из лодок типа «Курск» ходил, моя лодка — это 949-й А-проект: таким же и «Курск» был, и порядковым номером ее, что удивительно, номер 13 был, поэтому весь погибший экипаж я хорошо знал и многие под­робности того, что на «Курске» произошло, мне известны.

— Что же там произошло?

— Цепь неблагоприятных событий, просчеты командования и полное отсутствие навыков аварийно-спасательных операций у служб, которые должны были этим заниматься. Плюс отсутствие воли руководства страны к немедленным действиям по взаимодействию со спасателями из Норвегии и других стран. Ситуацию запустили, а в результате время и людей потеряли.

— Когда «Курск» погиб, вы плакали?

— Да.

— На месте погибших себя представляли?

— Там много ребят было, с которыми я служить начинал, с которыми в учебном центре занимался. Мой экипаж за полгода до формирования экипажа «Курска» формировался, и я замкомандира этой под­водной лодки мог стать...

«Встретишь Джавдета — не трогай его, он мой»

— Таможенной службой Украины вы дважды — с 2009-го по 2010 год и с 2014-го по 2015-й руководили. Многие еще советские космонавты мне рассказывали, что их любимый фильм — «Белое солнце пустыни»: они его перед полетами традиционно смотрели. Вы к этой картине Мотыля тоже неравноду­ш­­ны...

— ...причем еще до таможни... (Улыбается).

— Любимая фраза оттуда у вас какая?

— «Встретишь Джавдета — не трогай его, он мой» (смеется).

— Чего больше всего везут сегодня в Украину контрабандисты?

— В Украину везут все, что выгодно здесь продать можно, — с дамских трусиков, извините, начиная и оружием и наркотиками заканчивая.

— Но самое прибыльное что? Сигареты?

— Самый прибыльный товар, который из Украины вывозят, — да, сигареты, поскольку стоимость пачки в нашей стране от стоимости на рынках Европы сильно отличается. В Украину контрабандно прежде всего товары народного потребления завозятся — электроника, одежда и так далее. Продукты питания — высоколиквидные...

— Какие объемы средств мимо бюд­жета через таможню идут?

— Около 30 процентов от всех поступлений, которые сейчас есть.

— Это большие деньги?

— Огромные!

— Миллиарды?

— Десятки миллиардов гривен и миллиарды долларов.

— Кто сегодня таможней рулит, то есть реально ею управляет?

— Таможней не управляют — она напоминает ребенка, у которого семь нянек, но он бесхозен, не присмотрен, брошен. Фактически системы управления, нормальной и адекватной, над таможней Украины сегодня нет — система неких смотрящих существует, местная элита на ту или иную таможню влиять пытается, а еще полукриминальные элементы, отдельные персонажи из депутатского корпуса... Таможня Украины очень тревожное и непростое время переживает — возможно, один из самых сложных этапов в своем развитии.

«Президент спросил, кто контрабанду крышует, и я сказал: «Все участники регаты в этом зале находятся»

— С таможни кто кормится?

— Я однажды на большом совещании круг рисовал...

— ...«солнечный круг, небо вокруг»...

— ...медовый пряник такой, и объяснить пытался, что сами таможенники-коррупционеры от этого пряника или сладкого пирога процентов 15 получают, и доступ к этой кормушке имеют все силовые структуры, начиная со Службы безопасности Украины и дальше. В процентах показал, кто сегодня этот коррупционный пирог режет...

— Это вы случайно не о совещании у президента, посвященном борьбе с конт­рабандой, говорите?

— Там это тоже прозвучало (улыбается).

— А Петр Алексеевич не спросил, что вам эффективно работать мешает?

— Поинтересовался, кто контрабандой занимается, кто ее, извините за грубое слово, крышует. Он, конечно, не так выразился, но подразумевал это, а на совещании уважаемые руководители силовых структур сидели, и я сказал: «Все участники регаты в этом зале находятся».

— Их сразу же, естественно, арестовали?

— Спустя некоторое время меня уволили (смеется).

— С колоритным Геннадием Геннадьевичем Москалем у вас, знаю, однажды весьма колоритный разговор состоялся...

— Он губернатором Луганщины тогда был, и ситуация возникла, когда на один из заводов сырье поступить не могло — из-за того, что СБУ поступление целлюлозы под абсолютно надуманным предлогом заблокировала. Губернатор немножко не разобрался, посчитал, что это таможня сделала, по так называемой вертушке мне перезвонил и в свойственной ему манере претензии высказал. К сожалению, повторить это, как и свой ответ, я не могу, но когда ему по-флотски ответил, Москаль воскликнул: «О! Так ти ж мене розумієш, ти ж розумний хлопець. Ми домовимось!». С тех пор с Геннадием Геннадьевичем самые близкие отношения поддерживаю, сильным, достойным человеком его считаю.

«За назначение подонка на должность три миллиона долларов мне предлагали, и однажды жене я сказал: «Наверное, надо было взять»

— А на вас вообще часто давить пытались — серьезные люди?

— В 2009-м, в самом начале большой таможенной карьеры, — да, в 2014 году — уже нет: бесполезно.

— И как это выглядело? Вам звонили, в темных углах встречали?

— Угрозы, звонки серьезного уровня были, но в 2009-2010 годах премьер-министр была, которая все понимала и реально меня поддерживала. Когда бывший президент, с которым я сейчас тоже в хороших отношениях, Виктор Андреевич Ющенко, на коллегию прокуратуры с должности меня снимать пришел, все заседание снятию главы таможни было посвящено, но ваш покорный слуга там выступил, после чего было сказано: «А кто кого снимает?». Мы формат поменяли — так скажем...

Давление было, с высших эшелонов власти начиная и криминальными элементами заканчивая, но мы это прошли, это уже история.

— Бандиты тоже приходили?

— А как же.

— Разговаривали конкретно?

— По-разному. В 2014 году уже камуфлированные наши «специалисты» по­жа­ловали — бло­кировать меня пытались...

— Герои Майдана вы имеете в виду?

— Так называемые герои Майдана, которые те или иные контрабандные схемы курировать начали. Я самых активных к себе в кабинет пригласил, по рюмке коньяку налил, мы поговорили — и они сказали: «Вопросов уже нет». Я понять дал: мол, пацаны, на слабо меня не берите...

— Рубцов на сердце после всех этих пе­редряг много у вас осталось?

— Ну, Илья Николаевич Емец, наш вы­дающийся кардиохирург, знает.

— Это же нервная работа — украинской таможней руководить, да еще и два раза, правда?

— Да, сложная — если стараться делать ее честно и профессионально.

— Отказывать вы научились?

— Я часто отказывал.

— А сердце в пятки при явных наездах не уходило?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю — то ли ген страха ушел, то ли... После истории с оформлением газа и мощнейшего пресса спецслужб в первой половине 2009 года страх у меня пропал.

— Какую самую большую взятку вам предлагали?

— Три миллиона долларов.

— Взяли, конечно?

— Однажды жене сказал: «Наверное, надо было взять». Как раз из тюрьмы вышел, эпоха безвременья, ситуация тяжелейшая... Таня головой покачала: «Если бы взял, был бы уже не Макаренко».

— Но чисто по-человечески три миллиона хотелось?

— Деньги за назначение подонка на должность предлагали, и, слава Господу Богу, что тот подонок так потом и не всплыл. То есть, видимо, и другие не взяли...

— А если бы такие деньги за назначение хорошего человека на должность давали?

— Не взял бы.

— Я в шоке...

— А я объясню: я считаю, что это порочно, позорно и никчемно — грязные деньги за назначение людей на должности брать.

«Поначалу в камере смертников меня держали, откуда людей на расстрел когда-то водили»

— При Януковиче вас в тюрьму посадили — за что?

— История с оформлением газа — известный газовый контракт, абсолютно прозрачный, понятный, для таможни все необходимые документы предоставлены были... Да, проблемы с переходом права собст­венности имелись — между НАК «Нафтогаз» и легендарным «РосУкрЭнерго», но это не проблемы таможенного контроля и таможенного оформления. Если на таможню все необходимые документы подаются, она оформляет, если чего-то нет, в оформлении отказывает. У нас в той ситуации оснований отказать не было — вот если бы мы это сделали, надо было в тюрьму от­прав­лять...

— То есть по беспределу посадили?

— Именно.

— Кого-то сдать требовали?

— Да.

— Кого?

— Тимошенко.

— А что хотели, чтобы вы сказали?

— Мне 14 пунктов написали, которые я выполнить должен...

— ...и?..

— ...на свободу выйду.

— Следовательно, отпускали?

— Да.

— И вы?

— Послал, причем на том же сленге, которым уважаемый Геннадий Геннадьевич иногда пользуется.

— Неужели выйти не хотелось?

— Хотелось, но я свое решение принял, и семья меня поддержала.

— Принять его тяжело было?

— Я это достаточно быстро сделал и потом ни разу не каялся.

— Юлия Владимировна об этом узнала?

— Да.

— А какой у вас разговор после тюрьмы состоялся? Он вообще был?

— Буквально через три дня после ее выхода из-за решетки, в ее кабинете. Когда мы обнялись, Тимошенко пахла так же, как я после своей отсидки, — прелым запахом безнадеги, при всем том, что она женщина и яркий человек. Та золотая клетка, в которой она, как сейчас говорят, находилась, — обыкновенная тюрьма, этот запах я навсег­да запомнил. И с Юрием Витальевичем Луценко об этом как-то мы говорили — что именно запах помним.

— Как вам сиделось?

— В книге Грегори Робертса «Шантарам», которую многие читали, об этом есть: когда в камеру попадаешь и замок лязгает, ты в ситуации оказываешься, в которой даже демоны начинают молиться. Поначалу меня в камере смертников держали, откуда людей на расстрел когда-то водили...

— ...на Лукьяновке?

— Да. Сейчас это камера для пожизненно заключенных, спецпост — кстати, после меня туда Юрий Витальевич зашел...

Первые часы тяжело было, а потом я сознание переключил и себе сказал: «Анатолий, ты на подводной лодке служил и в замк­нутом пространстве уже был. Считаем, что ты в автономку пошел».

За месяц-полтора на 15 килограммов я похудел, и когда жена в первый раз увидела, воскликнула: «Ты нам такой не нужен! Ты всегда сильным был, восстанавливайся!», и свое отношение к отсидке я изменил, решил, что не тюрьма меня ломать будет, а я ее. У Бродского есть: «Тюрьма — это место, где недостаток пространст­ва компенсируется избытком времени». Времени там действительно много — читай, спортом занимайся, думай, пиши...

— И вы читали, спортом занимались, думали и писали?

— Да.

— Жалко себя не было?

— Ни разу.

— И даже не плакали?

— По-моему, однажды — когда впервые с супругой встретился. Мне стыдно перед ней было за то, что ее подвел, что ей очень сложно.

«Один бывший заключенный сказал: «Когда «цветной» Макаренко входил, блатные вставали»

— Вас не унижали?

— Нет. Один раз пытались, была ситуация...

— Каким образом?

— Досмотр с раздеванием.

— С заглядыванием?

— Но это не получилось. Сергей Старенький, бывший начальник Лукьяновского СИЗО, об этом знает, и в этой ситуации он себя очень достойно повел: необходимые команды дал. Я бы не позволил...

— В драку полезли бы?

— Да, я бы дрался.

— Как к вам блатной мир относился?

— Уважительно.

— Контакты с ним были?

— Да, на втором этапе тюрьмы. Право­охранителей (а таможенников к ним относят) зеки цветными называют, и, как один бывший заключенный сказал, когда «цветной» Макаренко входил, блатные вставали. Для меня это лестная фраза. Возможно, не надо ее сейчас произносить, но... Нужно было себя поставить, потому что мне 8-10 лет рисовали, я поэтому к тому готовился, что в тюрьме буду находиться долго, необходимо свое имя, позицию свою фиксировать...

— Я фотографии из Лукьяновской тюрьмы видел — совершенно жуткие. На мой взгляд, людей в подобных условиях держать бесчеловечно, а вы в таких же камерах сидели?

— Я в разных сидел.

— Грибок, сырость, плесень...

— Одна из самых тяжелых — камера, стены которой на солнечную сторону выходили. Градусника у нас не было, но летом точно больше 40 градусов набегало, и это ужасно было — мы постоянно водой обливались, единственным источником воздуха так называемая кормушка была. Решетка открыта, кормушка — хоть какой-то сквозняк, а потом решетку заваривать начали. Мы в камере сидим, искры летят — как в кинофильме. Понять, что происходит, не могли, два дня выламывались, чтобы кого-то вывели, и он в этом разобраться попытался.

Я демарш устроил, и меня к начальнику СИЗО, тому же Сергею Старенькому, привели. «Решетку, — спросил, — зачем заварили? Мы задыхаемся, у нас в камере сердечник, у него приступ случился!». Он сказал: «СБУ предупредила, что угроза вашей личной безопасности есть». — «И что, вы ее локализуете, угрозу жизни всех обитателей камеры создав?». Старенькому надо должное отдать, он раскупорить нас приказал.

«Мы с Луценко СИЗО с анекдотом, с улыбкой вспоминаем — никакой горечи и серых мыслей нет»

— Кто из известных сидельцев рядом с вами находился?

— Игорь Степанович Зварич. Мы в одной камере сидели — на завершающем этапе.

— А, знаменитый львовский судья-«коляднык»... А с Луценко вы пересекались?

— Один раз, когда нас на допросы в раз­ные помещения вывели. Я уже матерым за­ключенным был, немножко на ситуацию влиял, конвой попросил — и они дверь к Юрию Витальевичу мне открыли. Я забежал, обнял его, Ирину поцеловал, которая как раз у него была, и все.

— Хорошие отношения с ним вы сохранили?

— Да, Юрий Витальевич Луценко — мой друг, я этой дружбой горжусь и очень ее ценю.

— Он достойно сидел?

— Очень достойно!

— Сейчас, когда встречаетесь, СИЗО вспоминаете?

— С анекдотом, с улыбкой — никакой горечи и серых мыслей нет.

— Это правда, что однажды к вам в тюрьму Вахтанг Кикабидзе приехал?

— Да. Меня начальник тюрьмы, весь дро­­жащий, к себе вызвал: «Ты не представляешь, кто у меня сейчас был!». — «Кто?». — «Вахтанг Кикабидзе. С тобой увидеться хотел, но я сказал, что если сейчас на встречу с ним тебя выведу, завтра на твое место сяду. Прости» — и иконку от Вахтанга Конс­тантиновича мне передал. Это очень трогательно и на всю жизнь было. Я перед этим человеком преклоняюсь и его люблю.

— Сколько всего времени за решеткой вы провели?

— Год и 13 дней.

— Это выброшенное из жизни время или что-то вы там приобрели?

— Скорее, приобрел.

— Что именно?

— Уверенность. В себя проверил. Могу!

«Хорошковский мне прямо сказал: «Анатолий, оформите газ — в тюрьму посажу». Я ответил: «Если все необходимые документы будут — оформлю». Я свое слово сдержал, он — свое»

— Кто персонально ответственность несет за то, что на нарах вы оказались?

— Группа молодых следователей, которые дело приняли и фальсифицировали.

— Но ими же кто-то руководил...

— Председатель Службы безопасности Украины.

— Кто им тогда был?

— Валерий Иванович Хорошковский.

— То есть это его инициатива?

— Трудно сказать чья — скорее всего, того круга, который группой «РосУкрЭнерго» мы называем. Она уже в историю ушла, но это мощная была группировка — наверное, для какой-то схемы по возвращению их газа посадка Макаренко и других таможенников необходима была. Конечно, показания в отношении Тимошенко получить хотели — это, как я понимаю, политическому руководству было необходимо. Газ они вернули, показаний не получили...

— Хорошковский тоже ведь, до вас, таможней руководил...

— ...да-да...

— ...и какие-то коллегиальные отношения есть...

— Валерий Иванович очень мощным главой таможни был, и я вам больше скажу: после выхода из тюрьмы мы встретились, объяснились, и никаких претензий у меня к нему нет. Когда мы газ оформляли, он мне прямо сказал: «Анатолий, оформите — в тюрьму посажу». Я ответил: «Вы же меня знаете — если все необходимые документы будут, оформлю». Я свое слово сдержал, он — свое (улыбается).

— Год и 13 дней вы отсидели — отомстить кому-то за это хочется?

— Нет. Мне в акции по мщению легендарной судье Царевич включаться предлагали, которая меня, Тимошенко, Луценко судила... Судья Вовк меня судил — в одном из судов, легендарный Николай Грабик руководителем следственной группы был, а потом следственной группой по делу Тимошенко руководил: его туда на повышение перевели. Мне игрой в догонялки заняться предлагали — я отказался, но всех их помню.

— Люди, которые высокие должнос­ти занимали, а потом в тюрьму попадали, рассказывали мне, что следователи первым делом сломить их пытались: мол, это там кем-то ты был, а здесь ты говно...

— Мне такого не говорили ни разу.

«Кто Януковичу сказал, что меня отпустить надо, ей-богу, не знаю, но хотел бы руку ему пожать, даже если человек это очень высокий»

— День, когда из тюрьмы уходили, вы помните?

— Да. За год на всякие допросы около сотни раз меня вывозили — это тяжелая процедура вывода из камеры, конвоирование, «стакан», «воронок», ты с туберкулезными больными в этих боксах пересекаешься... Сложно на самом деле... В камере все понятно: ты зафиксировался, по режиму живешь: прогулка — камера, прогулка — камера, и когда в очередной раз мне сказали, что на суд повезут, я ответил, что с его решением заранее согласен и никуда не поеду. Знал, что сидеть долго придется, но дежурный офицер пришел: «Вы обязательно ехать должны и что-то устраивать тут нам не пытайтесь». Ну, хорошо, поехали, и этот суд меня выпустил!

— То есть вы даже не думали...

— Абсолютно неожиданно все получилось, хотя месяца за три до этого мне предлагали, опять-таки с определенными условиями, выйти, а инспектора таможенного, который непосредственно газ оформ­лял, в тюрьме оставить. Я сказал, что только вместе со своим инспектором выйду, и в один день с ним освободился.

— Это правда, что вышли вы только потому, что к Януковичу кто-то очень серьезный пришел и сказал: «Макаренко отпустить нужно!»?

— Слухи такие ходят, но правды я до сих пор не знаю.

— Кто же это мог быть, как считаете?

— Вот, ей-богу, не знаю, но хотел бы руку ему пожать, даже если человек это очень высокий. У Виктора Федоровича спросить не могу...

— ...пока...

— ...ну да.

— Европейский суд ваш иск к Ук­ра­и­не удовлетворил — за то, что отсидели вы незаслуженно. Сколько вам должны выплатить и выплатили ли уже?

— Пока нет. По решению суда это 10 тысяч евро, и если эти деньги бывшему подсудимому Макаренко начислены будут, они сразу же детворе Украины уйдут. Мы с ребятами нескольким семьям помогаем, и это правильно будет.

— То есть в Европе признали, что отсидели вы незаконно...

— Да, мы этого добились — почти семилетний цикл прошли, но я это сделать решил, дабы другим неповадно было: ретивым следователям, оперативникам молодым... Группа следователей за нас медали, квартиры, досрочные звания получила... Наверное, им сейчас икается.

«Украинская таможня деградировала и обезглавлена!»

— Что сегодня на украинской тамож­не происходит?

— Украинская таможня деградировала — она непрофессиональна, морально разложена и экономическую безопасность государства обеспечивать не способна.

— Это приговор окончательный или это еще изменить можно?

— Это свершившийся факт, и перестраивать нечто другое в системе координат Государственной фискальной службы невозможно. Вдумайтесь: два с половиной года у украинской таможни руководителя нет!

— Отлично!

— Начальник Винницкой налоговой администрации, который и. о. заместителя председателя ГФС у Романа Михайловича Насирова стал, Мирослав Продан, сегодня еще и и. о. главы ГФС — одни и. о., а ру­ководителя нет! Директор департамента организации таможенного контроля уволился, все департаменты убиты, уничтожены, один-два остались, таможня обезглавлена! Однозначно эта ситуация решал, смотрящих устраивает, тот медовый пирог жрущих, о котором мы говорили, и кровь из экономики Украины пьющих, но для страны с такими границами, народонаселением и экономикой это ненормально.

— Это правда, что украинская таможня сегодня с Крымом, как с другим государством, работает?

— Да — так же грузовые таможенные декларации, пассажиры, пересекающие границу, оформляются...

— Это позор?

— Это ненормально.

— Зона АТО сегодня действительно лакомый кусок для контрабандистов с обеих сторон?

— Увы. Слово «контрабанда» к зоне АТО не совсем применимо, но по-другому не­за­конное перемещение грузов не назовешь — это внутренняя контрабанда. Это колоссальная проблема и колоссальный теневой рынок...

— ...и участники этого рынка...

— ...силовые структуры. Таможенников, понятное дело, там нет, потому что таможенная служба пока еще на границах своей страны, а не на линии разграничения стоит, хотя идея такая была. Будучи зампредом ГФС, я категорически против выступил, сказал: «Ребята, вы о чем? Мы таким образом суверенитет этих лжереспублик признавать будем?».

— Мне говорили, что там миллиарды долларов крутятся, — это так?

— (Кивает). Речь об огромных суммах идет.

— Как вы думаете, война вообще закончится — при таких деньгах с одной и другой стороны? Она же всем, кто в про­цессе участвует, выгодна...

— Я уверен: при наличии политической воли у людей, которые решения принимают, очень быстро сделать все можно.

«Если бы в 2014-м «евробляха» на территорию Украины заехать попыталась, я ее до винтика в пункте пропуска разобрал бы. Она там сгнила бы — первая, вторая, третья, 10-я, 18-я...»

— Кто сегодня по контрабанде у нас лидер? Одесса?

— Точек входа контрабанды в Украине очень много, но да, Одесса — классическая, и, думаю, лидером она была и остается. Сейчас, правда, таможенные контроль и оформление настолько размыты, что потоковую контрабанду можно найти даже там, где раньше ее никогда не было, — в тех же Сумах или Шепетовке.

— Кто контрабанду сейчас крышует? Те же люди?

— Дельцы, которые ее много лет сопровождали, не поменялись — те же силовики, которые постоянно это делать пытались и с коими у меня непростые отношения были. Я их выгонял — и нормативно, и по-разному из зон таможенного контроля выталкивал. Эффективность их работы — ноль целых ноль десятых, тема одна: зарабатывание коррупционных денег и гнобление бизнеса.

— Что о «евробляхах» вы думаете?

— Если бы при мне, в 2014-м, «евробляха» на территорию Украины заехать попыталась, я ее до винтика в пункте пропуска разобрал бы, повод придумал бы, и она там сгнила бы — первая, вторая, третья, 10-я, 18-я... 1500 кузовов у меня на Волыни, в пункте «Ягодин» стояло: завезти не могли. Отдельно кузов, отдельно — машинокомплект пытались, мне говорили: «Боль­ше держать мы не можем!». — «Наркотики ищите. Не нашли — пилите, они золотые!» — и аппетит завозить пропадал, понимаете? — а когда ребята схему создали, коррумпированных чиновников ГФС мотивировали, ниша открылась.

— Прецеденты в мире, когда таможня честно работает, есть?

— Вся Западная Европа так работает, прибалты...

— ...грузины...

— Да, абсолютно прозрачно.

— Значит, можно?

— Можно.

— И мы можем?

— Конечно, но пока не хотим. Три прос­тых условия есть: кадровую политику изменить (то есть мощную кадровую чистку провести и лжелюстрированных специалис­­тов вернуть, потому что некому учить скоро будет), заробитчан в погонах выгнать и третье — адекватную заработную плату дать. Польский таможенник сегодня не так уж много по европейским меркам получает — 1000 евро, но это фиксированно, плюс хороший соцпакет и беспощадная борьба с коррупцией: не фейковая, а настоящая.

«Чтобы нормальный молодой человек в Киевскую таможню работать пошел, зарплата хотя бы долларов 700 должна быть»

— Сколько сегодня наш таможенник имеет?

— Молодой, только пришедший — в пре­делах 300 долларов.

— А сколько должен?

— Чтобы нормальный молодой человек в ту же Киевскую таможню работать пошел — ну, хотя бы долларов 700.

— А сделать так, чтобы за перехваченный груз проценты начислялись, мож­но?

— Можно и нужно! — я с такими инициативами и выступал. В украинской таможне 9800 человек сегодня работают, и это совсем мало — у нас 18 тысяч было. Оперативный состав сейчас 40 процентов, меньше половины составляет — вот этим людям адекватную заработную плату дать надо и над ними не службу собственной безопасности поставить, которая в ГФС коррупцией занимается, не силовиков, а нормальных контролеров...

— ...и безобразие прекратится?

— Не сразу, но со временем. Поляки через это прошли — они до сих пор своих таможенников сменами в асфальт кладут, то есть понятно, что дыры в границе будут, но сплошной — нет.

— И вы верите, что украинская таможня прозрачно и честно работать смо­жет?

— Абсолютно: грузины смогли, а мы почему нет?

— Я хорошо помню, что в самые тяжелые дни вы на Майдане были — когда там уже человек 500 оставалось, когда реальная угроза жизни была, там ночевали. Сегодня я вопрос себе задаю: если бы знал, чем все это закончится (потерю территории, множество погибших и раненых, курс доллара и прочее имею в виду), вышел бы туда? — и отвечаю: нет. Я на этот ответ право имею, я всег­да перед собой честен, при этом ни разу никто мне так не ответил — все говорят, что все равно, хоть в результате одни воры другими сменились, вышли бы. Скажите, а вы, зная, к чему все это приведет, как поступили бы?

— Воров барыги сменили — я так бы сказал... Если бы я знал, что так будет, наверное, немного по-другому себя вел бы, но однозначно на Майдане был бы. Только на сцену с упоением не смотрел бы...

— А смотрели?

— К сожалению, да.

— Поддались?

— Я, тертый калач, со сроком... Поверил, в чем каюсь, но во второй раз уже не поддамся.

— Однажды вы прямо из моего дома туда, в ночь, уходили, и с вами — целая группа офицеров запаса, которые к самым непредсказуемым событиям готовились. Вы реально тогда умереть были готовы?

— Мы в ту ночь уходили, когда убивать начали. Мне всех своих людей сохранить удалось, но, увы, случилось то, что случилось.

«Не садите — да не садимы будете»

— Коррупции сегодня, на ваш взгляд, больше, чем при Януковиче?

— Больше или меньше, трудно сказать, но она массовой, тотальной, циничной и беспросветной стала.

— Насиров — герой или жертва?

— Для меня Роман Михайлович Насиров — человек, который уничтожение украинской таможни финализировал.

— Каков сегодня в стране принцип назначения людей на высшие должнос­ти — правильный ли он и какой должен быть?

— Сейчас у нас повсюду лжеконкурсы, подковерные договоренности, никчемные кадровые решения — за редкими исключениями. Надо компетентных людей вернуть, закон о лжелюстрации пересмотреть и нор­мальную кадровую политику проводить. Номенклатуру годами выращивают, а не из воздуха фейковых реформаторов берут — это очень серьезная тема, и сегодня, я считаю, кадровый потенциал роста мы полностью потеряли.

— Талантливый человек, говорят, талантлив во всем, и я вашими афоризмами восхищаюсь, которые вы периодически в Facebook выкладываете, а еще знаю, что вы стихи пишете. Давайте теперь напоследок нашим читателям вы какой-то афоризм и стихотворение прочитаете...

— Ну, последний из неопубликованных: «Не садите — да не садимы будете», а не­давно, когда хронику Facebook смотрел, написал, что лента новостей в ленту ненавистей превращается. Знаете, афоризмы несостоявшиеся романисты пишут, лентяи, ну а стихотворение короткое — из флотского прошлого. Своей супруге когда-то четверостишие я посвятил:

Об одном прошу: не надевай
Эти с бабочками черные колготки.
Милая моя, не забывай:
Я служу на атомной подлодке!

Евгений Александрович Евтушенко когда это услышал, мне написал: «Автору бессмертной рифмы «колготки — подлодке», талантливому поэту Толе Макаренко. С уважением, Евтушенко».

— Анатолий Викторович, спасибо! С удовольствием жму вашу руку и, если когда-нибудь вы свою кандидатуру на президентские выборы выдвинете, за вас голосовать буду!

— Один голос у меня уже есть, спасибо!

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter