Шоумен, продюсер и телеведущий Илья НОЯБРЕВ: «Идя в политику, человек себе шепчет: с этого мгновения правду говорить не буду»

«Янукович мог совершить столько логичных поступков, которые предотвратили бы кровопролитие»

— 10 лет назад я брала у вас первое наше интервью...

— Помню прекрасно это интервью. Вам было 10 лет тогда!

— Спасибо, начнем с комплиментов!

— Нет, это правда!

— А вам было лет 30, не больше!

---

---

— Да, где-то так.

— Фаина Раневская вспоминала, что когда умер ее маленький брат, она открыла занавешенное зеркало, чтобы увидеть, какая она в слезах. И тогда, по ее словам, поняла, что быть ей акт­рисой. Вы разносторонний человек: режиссер, телеведущий, менеджер, продюсер, ресторатор. Наверное, мож­но и дальше перечислять. Вы и писатель...

— Велосипедист, хоккеист. Футболист в прошлом, а это серьезно.

— Кто вы в первую очередь?

— В первую очередь, конечно, артист. Но не в прикладном смысле — «артист театра и кино». А в английском смысле — artist. То есть человек, который занимается искусством. Я вот недавно вспоминал прожитые годы и понял, что никогда меня больше ничего не интересовало. У меня даже хобби нет, чтобы, как другие люди, по нему сходить с ума.

— Но вы и бизнесом занимались.

— Это было вынужденно. В 90-е годы некуда было деваться. Искусство находилось на дне во всех смыслах этого слова. Люди выживали. Все было копеечно, тяжело и грустно. Но поскольку во мне сидит артист, то поначалу я с удовольствием играл роль зама управляющего банком. Я уже потом понял, что играл роль.

— Успешно?

— Частично. Не могу сказать, что нажил какие-то большие капиталы. Но я же был дилетант. Но умение входить в роль, вживаться, перевоплощаться в какой-то мере производило впечатление. Были люди, которые наивно мне верили. Зря это, конечно, делали. (Усмехается).

— От искусства — к политике. Чем для вас был Майдан?

— Для человека молодого, ничего не видевшего до Майдана, не переживавшего никаких страстей, и первый, и второй Майдан должны были стать потрясением. Но в моей жизни страстей было не меньше, чем в период Майданов. Я относился к этому (и по сей день отношусь) философски.

Понимаю, что какие-то вещи происходят спонтанно, быстро. Знаете притчу о капле меда? Капнул мед. Прилетела пчела, решила полакомиться. Прилетела птичка, съела пчелу. Прибежала кошка, нехорошо поступила с птичкой. Потом прибежала собака... Потом выяснилось, что кошка принадлежит одному человеку, а собака — другому. Они вступили в разборки. И началась мировая война. Сколько я помню нашу современную историю, всегда все начиналось с капли меда. Разумных решений было масса.

— Решений как выйти из этой ситуации?

— Да! Я всегда поражаюсь, но понимаю, что классики потому и классики. Гоголь в «Ревизоре» писал, что захочет Господь наказать — прежде всего лишит рассудка. Многие люди совершали, если оглянуться назад, непростительные поступки.

— Что вы имеете в виду, например?

— Имею в виду всю череду поступков Януковича. Как государственного деятеля, занимавшего высший пост, а не просто как Виктора Федоровича. Он мог совершить столько логичных действий, которые предотвратили бы кровопролитие, увели бы все в более дипломатическую сторону. И все бы сложилось по-другому.

— Уволить Азарова, Захарченко?

— Можно было многое сделать, поверьте. Я не политик, я вообще настолько аполитичный человек по жизни... Я даже всем своим приятелям говорю, которые слишком увлекаются политикой: ребята, не бывает политиков неангажированных. Они все представляют чьи-то интересы.

— То есть независимых политиков нет, у всех свои спонсоры?

— Они, конечно, замечательно говорят, они все коты баюны. У них есть спичрайтеры и так далее. Но, идя в политику, человек себе где-то там, в глубине, шепчет: с этого мгновения я правду говорить не буду. А буду говорить то, что мне выгодно. У философа Платона спросили как-то: «Почему вы не женитесь?». Он ответил: «Если я женюсь, то не смогу позволить себе говорить правду». Все эти люди женаты на партиях, на блоках. А мне так жаль свою жизнь тратить на это. Вокруг столько всего замечательного: дети, природа, женщины, кино, театр, музыка. Да все, что угодно.

— Что вас больше всего раздражает в украинской политике сегодня?

— Больше всего раздражает, что ее слишком много в нашем пространстве. От нее и сбежать-то нельзя. Разве что не включать телевизор. И утюг.

— Из интернета достанет!

— Ну, с интернетом у меня очень простые отношения. Я в интернете смотрю только то, что меня интересует. Слава богу, сейчас в интернет выкладывается все. Я практически не смотрю телевизор. Могу признаться, что на нашем телевизионном пространстве есть один замечательный канал. Но не будем сеять конкуренцию! На этом канале все время идут фильмы, причем очень старые. По 40 раз одно и то же. Заканчивается сериал — они начинают его опять, с первой серии. А поскольку их сериалы — долгоиграющие, типа «Пуаро», «Чисто английское убийство», «Комиссар Рекс» (очень мне нравится), то можно смотреть бесконечно. У меня это что-то вроде колыбельной. Включаю в определенное время — и с этими актерами засыпаю.

«Идешь в магазин — и понимаешь, что произошло. Раньше того, что у тебя лежало в кармане, тебе хватало, а сейчас уже не хватает»

— То есть новостную ленту не читаете, новости не смотрите?

— Очень редко.

— Но когда все-таки сталкиваетесь с новостями, какие у вас ощущения?

— Не хочу выглядеть таким брюзжащим немолодым человеком... Может, театралы помнят: была замечательная пьеса драматурга Гуцкова, которая много лет с успехом шла в нашем Театре имени Франко, — «Уриэль Акоста». Уриэль Акоста — это средневековый философ, живший в Нидерландах. Его последователем и учеником был Спиноза. Он все ходил, сотрясал воздух, хотел сломать устои. Как когда-то Иисус сказал, что надо разрушить храм веры и построить новый. И вот Акоста все время говорил: «Не так живем!».

Была гениальная сцена в спектакле. Когда в синагоге собирались все верховные раввины и совещались, что с ним делать. А это Средневековье, можно было сделать все, что угодно. И когда зашли в тупик, решили: «Надо позвать Бен-Акибу». Это был мудрый человек. Его вывозили на коляске. Замечательно было сделано: он сидел и ничего не говорил. Вокруг все спорили, Уриэль что-то доказывал, раввины проклинали его...

— Уже тогда были политические ток-шоу!

— Конечно, они всегда были! И Бен-Акиба смотрел, смотрел... Все к нему: «Ну що, Бен-Акіба?». А він: «Все це було. Було. Було». И его увезли. На этом заканчивалась вся роль. К сожалению, история, которую сейчас преподают в школах... Не хочу говорить, что бесполезна, скажу по-другому: она малополезна. Она так часто меняется, и все время всплывают весомые доказательства противоположного.

— Историю ведь пишут победители.

— Но я смотрю на это и думаю: стоит ли тратить драгоценное время?

— Какие, по вашему мнению, самые главные ошибки сегодняшней власти, которые влияют в том числе на вашу жизнь?

— (Задумался). Наверное, экономика. Все экономические несовершенства. Я наблюдаю и вижу, что какие-то попытки реформировать происходят. Каждый день. Когда-то я вел программу на Первом Национальном. Мы начинали жаловаться, что у нас слабое законодательство, но юристы, которые приходили, говорили: «Ничего подобного! У нас законодательство одно из лучших в Европе. Очень много хороших законов».

— Исполнители плохие...

— Да. К сожалению великому, ими не пользуются. Это самое главное, что меня волнует, и тревожит, и раздражает — когда я вижу, как подминаются законодательные акты. А это, естественно, сразу отражается на экономике. Как это называется? Потребительская корзина, да? Это такая лакмусовая бумажка. Можно сразу проверять, что происходит. Идешь в магазин — и понимаешь, что произошло.

Раньше того, что у тебя лежало в кармане, тебе хватало, а сейчас уже не хватает. Притом я прекрасно понимаю, что реформы не могут проходить гладко, надо потерпеть и так далее. Если бы я был приобщен к каким-то властным структурам, я бы больше разговаривал с народом. Обыкновенным человеческим языком. Просто проводил бы постоянные ликбезы. Не на менторском уровне: «Вам надо это и это». Нет. Люди, мне кажется, настолько запутались в потоке информации. Мы с вами попали на то время, о котором китайцы говорят: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». Обилие информации на нас обрушилось, такого никогда не было. У Жванецкого была замечательная шутка в советское время: «Достал из ящика газеты. Прочитал одну. Понял, что в остальных». Тогда было все гораздо проще. Сейчас очень много информации, тяжело в ней ориентироваться.

«Любой руководитель должен быть последовательным в своих поступках и решениях. Не могу сказать, что на все 100 процентов, но частично Порошенко это удается»

— Петра Порошенко вы близко знаете более 20 лет. Он оправдал ваши ожидания как президент?

— Мне мало кто поверит, но я скажу честно: я не возлагал никаких. Я Петра Алексеевича действительно знаю более 20 лет. В разных ипостасях. Он бизнесом занимался, когда мы познакомились. У нас были, как я полагаю, приличные человеческие отношения. Помню, обращался к нему с какой-то просьбой. У него имелись ко мне пожелания, хотя он был уже очень серьезным бизнесменом...

В моей молодости было засилье чиновников, а политиков не существовало. Не было понятия «политик». Никто себя так не называл. Все были чиновниками, все при должностях. Вокруг — большая исполнительная власть.

Формальный был парламент — Верховный Совет. Туда съезжались передовики производства, сидели, дремали на заседаниях. За них все делали, а они ставили подписи и поднимали единогласно руки — и на этом все заканчивалось. Это был отдых, та­кой санаторий. Они приезжали на пару не­дель на сессию и отдыхали. Поэтому, ког­да человек вообще уходит в политику... Как бы мы ни умаляли нашу демографию, у нас все равно около 50 миллионов человек в стране живет. Или чуть меньше.

— Да хотя бы 40 было.

— Нет, с отъехавшими-приехавшими.

— А с отъехавшими уже и меньше, говорят, 35.

— Я думаю, это злые языки так говорят. Нас немало.

— Ну если по всему миру взять ук­ра­ин­цев, которые эмигрировали...

— Если поговорить с нашими соотечест­венниками, которые уехали, они все уверяют, что временно.

— Ничего нет более постоянного, чем временное.

— Это очень личное. Каждый человек — сам кузнец своего счастья.

— Возвращаясь к Петру Порошенко... Какие его личные качества, о которых вы знаете, могут ему мешать на президентской должности, а какие — помогать?

— Я не очень хорошо знаю, какими качествами должен обладать президент.

— А как вам кажется?

— Наверное, это должен быть человек во­левой, имеющий свое мнение. Живущий пусть не по общечеловеческим 10 заповедям, но по каким-то своим 10 заповедям. В любом человеке, который руководит большой страной, а я не зря вспомнил, что нас не так мало, мне очень важна последователь­ность. Вообще, любой руководитель должен быть последовательным в своих по­ступках и в своих решениях. Не могу сказать, что на все 100 процентов, но из того, что я знаю, частично Порошенко это удается.

— «Послідовний» у нас уже был до этого.

— По крайней мере, Порошенко не совершает бросков в стороны.

— Это из плюсов. А из минусов?

— Не знаю. Не скажу. Не оттого, что хочу уйти от ответа, а честно не знаю. Говорить о минусах человека можно тогда, когда ты с ним очень хорошо знаком и близок.

— А насколько вы близко с Петром Алексеевичем знакомы?

— Ну не настолько...

— Бывали на семейных торжествах?

— Люди моей профессии все равно где-то рядом. Помню, что мы познакомились во времена бизнеса на презентации автомобиля. Какая-то новая марка выходила на рынок. Я вел эту презентацию, а Петр Алек­сеевич был главным организатором всего этого. Но сказать, что где-то мы там вместе сидели, я не могу.

«Я вдруг попал на партсобрание, и оно навсегда меня отвадило от КПСС. Это было так нудно и так неискренне»

— Вам в политику предлагали пойти когда-нибудь?

— Да, конечно.

— Кто предлагал?

— Мне предлагали в партию вступить. Было очень смешно. В советское время, не вступив в партию, нельзя было рассчитывать на успех в моем жанре. Мы же передовой отряд строителей коммунизма, идеологический фронт. Надо было обязательно вступать в партию. По годам все получалось, мне было уже 30. Меня стали активно окучивать и уговаривать.

Тогда же никто не думал, что будет как-то по-другому. Я был пионером, комсомольцем, ничего от меня не отвалилось. Я подумал: ну, ради бога, ну, наверное. Но потом я вдруг попал на одно партсобрание. И оно навсегда меня отвадило. Это было так нудно и так неискренне, что я совершенно потерялся. Меня страшила перспектива. Я должен сидеть на всех этих заседаниях? Спать с открытыми глазами я не умею.

— А в независимой Украине вас в политику звали?

— Сильно не звали. Было несколько пред­ложений в местные советы идти от одной политической организации. Но сильно не агитировали. Так... Вот было бы, наверное, неплохо, ты ведь взрослый человек, у тебя связи. Не хочу сказать, что более аполитичного человека нет на нашей Земле, чем я. Но я очень аполитичен. Ну, совсем не мое.

— Сейчас проверим, насколько вы аполитичны.

— Давайте!

— Ваш давний, многолетний, друг Владимир Быстряков. Вы с ним в политические дискуссии вступаете?

— Вообще не в моих правилах обсуждать друзей. Но в данном случае я скажу. Владимир Быстряков мне дорог и близок своим творчеством. Кто может подумать, какие-то злые языки, что я его или себя выгораживаю? Нет. Мы очень разные люди. В оценке жизни вообще, выборе путей решения жизненных проблем. Абсолютно разные. То, что говорит Володя Быстряков... Я полагаю, это его личное дело. Он сам кузнец своего счастья. Я вообще ни с кем из друзей в политические дебаты не вступаю.

— Очень мудрая позиция! После нашего интервью Владимира Быстрякова внесли в базу сайта «Миротворец».

— Да-да, слышал об этом.

— Что вы об этом думаете?

— К своему стыду или к счастью, я плохо знаю, что такое сайт «Миротворец». Сайт — это сайт, за ним стоят какие-то живые люди. Группа людей открыла сайт, и теперь кого-то туда вносят, а кого-то — вычеркивают. Мне много лет.

— Кто вам поверит, глядя на вас!

— Я это все уже видел и слышал. Оно называлось не «Миротворец», были другие сайты. Вызывали в райком партии... Расскажу одну забавную историю. Был такой замечательный певец Юрий Богатиков, кто помнит. Его уже нет с нами. Его первый сольный концерт стал и моим первым профессиональным. Меня, юнца, выпускника эстрадно-циркового училища, пригласили к нему работать.

Понятно, тогда все тексты под во-о-от таким микроскопом рассматривались. Юрий Иосифович пел нужные песни. Я никогда в жизни — меня никто не сможет упрекнуть — не исполнял так называемых датских текстов. В смысле, к датам. Я лучше промолчу. Это у меня от папы. У меня был веселый монолог Жванецкого. Абсолютно беззубый. Назывался он «Как пройти на Дерибасовскую».

В разных городах спрашивают, как пройти в центр. В Одессе — как пройти на Дерибасовскую, в Тбилиси — как пройти на проспект Шота Руставели, в Киеве — как пройти на Крещатик, в Москве — еще куда-то. Забавная, смешная штука. Было пять персонажей. Одесса, Рига, Тбилиси, Киев и Москва. Зал хохотал. В Киеве, в Октябрьском дворце, идут большие концерты Юрия Богатикова, я веду. И нас вызывают в Министерство культуры.

Сидит человек, начальник главка, то есть управления зрелищных мероприятий... Не буду называть фамилий, надеюсь, здравствуют, ради бога... Время им судья. Богатикову сказал про песни, а потом мне говорит: «Вот вы читаете этот фельетон, да?». Положил его на стол. «Вон там линеечка лежит, возьмите». Я, как загипнотизированный кролик, иду, беру эту линейку, подхожу. Он говорит: «Вот смотрите. У вас пять городов. Соответственно, пять национальностей. У нас в стране все национальности равны. Замерьте, сколько сантиметров у вас на Ригу, сколько — на Киев и сколько сантиметров — на Одессу». Оказалось, что на Одессу — больше всего. И это была крамола.

Мне просто запретили исполнять этот монолог. Все эти ограничения, осуждения — я их переживал. И знаю ответы на очень многие вопросы. Китайцы говорят, что нам не дано ничего оценивать, мы можем только констатировать, что произошло. А оценивать будет время. Пройдет время — и кто-то, наверное, будет в незавидном обличье.

— Когда у Быстрякова уже в зрелом возрасте появился ребенок от молодой жены, которая его на 36 лет младше...

— Вернее, у нее появился от него.

— Правильно. Вы ему сказали: «Ты что, Володя, протекаешь?».

— Было дело. Пошутил.

— Спустя некоторое время вы пошутили о себе. Сами протекли, у вас появился ребенок.

— Должен вам сказать, что течь — штука бесконтрольная. Начинается вдруг, неожиданно. Даже в этом мы абсолютно разные. И у нас есть еще один друг, у которого тоже молодая супруга.

— Сколько вам было лет, когда ваша третья дочка родилась?

— Мне шел 63-й год.

«Для меня написать письмо было трагической историей. Я писал односложные предложения типа: «Шел дождь. Мне было плохо. Тебе было хорошо». Но жена появилась — и я увлекся литературой»

— Жена на сколько вас младше?

— На 30 лет.

— Подумаешь!

— Да это фигня! 30 лет... Я ей иногда говорю, что она пожилая женщина.

— А она вам на это что отвечает?

— Надо отдать должное, она — очень тактичный человек. Наоборот, меня подхлестывает, все время говорит, что у меня заниженная самооценка. Что нужно идти вперед. Она меня очень поддерживает, стимулирует. Когда мы с ней познакомились, я не занимался ни литературой, ни драматургией. Для меня написать письмо было трагической историей. Я писал односложные предложения типа: «Шел дождь. Мне было плохо. Тебе было хорошо». Но она появилась — и вдруг что-то изменилось. Я увлекся литературой. Уже вышло пять книг.

— Вот что любовь делает!

— Да. Я свято в это верю. Вдохновение приходит с определением объекта.

— Думаю, мы можем сказать? У вас был недавно юбилей.

— Да.

— Вы к своему возрасту относитесь нормально?

— Абсолютно нормально. Иног­да, когда вспоминаю о нем, ужасаюсь в том смысле, что сама цифра выглядит, как по мне, не очень привлекательно. Она обязывает к чему-то. Но сказать, будто что-то произошло. «Ой, с этого мгновения я вдруг стал шаркать ногами».

— Думаю, можно назвать, сколько вам, потому что...

— Ради бога!..

— ...вам никогда столько не дашь.

— Я и не возьму!

— И не надо! Вам исполнилось 70 лет. Что вы думаете о возрасте?

— О своем или вообще?

— И о своем, и вообще.

— Хотелось бы, чтобы мне было столько, на сколько я себя ощущаю. Не будем зарываться, но, думаю, лет 55, скажем. Может, и меньше. С другой стороны, я ничего не могу поделать. Эти две циферки — какая-то роковая штука. Как только ты о них вспоминаешь...

Не хочу сказать, что пыл угасает или что подрезаются крылья, тем не менее воз­раст — штука нелегкая. С моральной точки зрения. Надо научиться относиться к этому философски. Это непросто. Я раньше не понимал, что такое возрастная бессонница. Все думал: им делать не фиг, что ли? Как так можно? Если я хочу спать, то ложусь и сплю. Что значит бессонница? А теперь, когда вдруг просыпаюсь среди ночи. Проходит первый, крепкий, сон, просыпаешься в два-три часа... Я сразу вспоминаю выкладку, что человек перемолачивает в день 60 тысяч мыслей. А нужно всего три.

— Мысли одолевают, спать не дают?

— Конечно. Начинаешь думать: а что будет, если так? А так? И я ведь не волен. Если бы я был Акела, волк-одиночка, была бы одна история. А поскольку есть семья и маленький — относительно — ребенок... Хотя она себя чувствует почти взрослой теткой.

— Общаетесь с дочкой, как ровесники?

— По-взрослому, как друзья. Иногда она говорит (не мне, супруге), что меня побаивается. Почему? Я никогда не повышаю голос. Она боится взгляда моего. Я подхожу к зеркалу, смотрю. Как Фаина Раневская. Ищу и все думаю: где же он, этот строгий, бескомпромиссный взгляд? Дисциплинирующий.

— За очками не видно! Правда ли, что ваша старшая дочь замужем за олигархом? Кто он?

— Я всегда деликатно отношусь к чужим тайнам. Даже не к тайнам — секретам. Не уверен, что имею право озвучивать. Моя дочь действительно замужем. За олигархом ли? Это слишком преувеличено. Не в том смысле, что у него нет денег. А в том, что они поженились, когда были мальчиком и девочкой, совсем молодыми. Ни о каких богатствах речь не шла. Ее муж никогда не занимал государственных должностей. Он бизнесмен. С успехом, без успеха, знаете, все меняется.

— У вас хорошие отношения с зятем?

— Очень хорошие. Приятельские. Не могу сказать «дружеские», все-таки мы живем в разных городах. Приятельские — это та степень, когда люди, собравшись, могут говорить о чем угодно. Не стесняясь. Нет перепада возрастного — «а как я при дочери скажу такие вот слова?». Все очень демократично. И со средней дочерью такие же отношения.

«Из-за корпоративов я не люблю ходить на дни рождения, свадьбы, именины. Как только вижу сервированный стол, у меня сразу портится настроение»

— Средняя дочь, Антонина, — талантливый, востребованный режиссер. С какими трудностями ей приходится сталкиваться в украинском кинематографе?

— Наверное, там, наверху, понимают больше, чем мы. Ее профессия — тьфу-тьфу-тьфу, дай бог, чтобы была навсегда. У меня впечатление, что она влюблена в свою профессию. Она — как английская королева Елизавета I, которая говорила: «Я вышла замуж за Англию». Она вышла замуж за кино — и с такой отдачей работает. И у нее все складывается. Сняв до этого несколько короткометражек (хороших, правда, премированных на фестивалях) и клипов, она вдруг получила государственные деньги на полный метр. Была сама удивлена, что так все прошло. Буквально на днях она закончила работу над фильмом «Герой моего времени». Надеюсь, в конце этого месяца мы будем его смотреть.

— Когда вы начинали снимать программу «Я памятник себе», то позвали в свою команду Матвея Ганапольского.

— Да.

— Легко ли с Матвеем работать?

— С Матвеем замечательно и работать, и дружить. Это нам досталось по наследству. Наши отцы работали вместе. В один прекрасный момент, когда я уже был дипломированным артистом, ко мне привели юношу. Сказали: глянь, мол, хорошо бы ему тоже податься в артисты. Я глянул, хотя сам еще был довольно желторотым. Сказал, что, конечно, надо. Он и учился потом у моего педагога, Ефима Михайловича Глоцера, который по сей день жив и здоров, дай бог ему много лет. Ему сейчас 93 года.

— Матвей бывает сложный, колючий?

— Конечно. Не знаю, был ли он всегда таким. В юности я за ним этого не замечал. Можно соглашаться, можно не соглашаться, но бытие определяет сознание. И вот период его московской жизни. Там совершенно другие условия работы. Они требуют, может, большей живучести, решимости, большего напора.

— Работы локтями?

— В какой-то мере. У нас сейчас то же самое происходит, но в Москве в этом смысле всегда было жестче. У него очень нелегко складывалась творческая судьба. Иногда — драматично и даже трагически. Он оказался стоиком. Выдержал все, не изменил своему призванию. Я смотрю его программы. Он в отличие от меня посвятил себя изучению и комментариям политических событий в нашей стране и в мире. Я за ним наблюдаю, и мне многое нравится.

— Вы много корпоративов за свою жизнь провели?

— Бесконечное количество. Вы не поверите, но из-за этого я не люблю ходить на дни рождения, свадьбы, именины. Как только я вижу сервированный стол, у меня сразу портится настроение.

— Аппетит пропадает?

— Даже когда я очень хочу есть. Я бы пришел, быстро поел и ушел. Так как понимаю, что сейчас начнется: меня потянет на автомате — предоставить сказать тост этому человеку, другому, держать в напряжении всю компанию. Хотя я там никто, обыкновенный гость. Но не могу избавиться от чувства, что надо обязательно руководить процессом.

— Профессиональная деформация.

— Во мне просыпается Карабас-Барабас, который обязательно должен дергать за ниточки.

«С Ющенко мы были соседями, жили балкон в балкон и мы на какой-то вечеринке обсуждали, как нам привести в порядок наш двор»

— Вы со всеми украинскими олигархами знакомы?

— Со всеми — это нереально просто. С большинством. Не только с олигархами, но и с политиками тоже. В силу профессии.

— Кто из олигархов самый симпатичный?

— (Пауза). Из тех, кого мы называем олигархами, для меня, наверное, Пинчук (миллиардер, владелец группы «Интерпайп» Виктор Пинчук. — «ГОРДОН»). Может, оттого что я его знаю еще до всех этих дел. У него, если не ошибаюсь, инженерное образование, он металлург.

— Родители очень интеллигентные у него.

— Да. И я знал период его днепропетровской жизни. Где бы мы с ним ни встречались, почему-то все время говорили об искусстве. Как-то так получалось, что мы встречались либо на выставках, либо на раутах с разговорами о вечном. О мире, о красоте в нашей жизни.

— Случались ли на корпоративах какие-то неловкие ситуации с известными политиками? Можете без фамилий.

— Ну если без фамилий... Был один юбилей. Уже нет этого человека. Меня поразило то, что он представлял в политике не очень популярное в народе направление, а собрались на его юбилей все. Это была еще одна капля дегтя в бочке меда, еще одна причина того, что мне не нравится политика. За кулисами все как-то по-другому. Не могу назвать это казусом, но меня это потрясло.

— Кто из президентов или премьеров в безгалстучной атмосфере оказался самым душевным?

— Во-первых, Леонид Макарович Кравчук. Он был, кстати, одним из героев моей программы «Я памятник себе...». Он рассказывал массу непротокольных вещей, смешных, житейских. Мы с ним долго спорили о маринадах мяса к шашлыку.

— А о варениках?

— О варениках говорили. Он меня просветил. Я не знал, к своему стыду, что настоящих украинских вареников есть только...

— Два вида...

— Три. Вишня, сыр и, кажется, картошка.

— Нет, два всего. Вишня, сыр. Он при­­знает только два.

— Ну, может быть. У него всегда хватало такта, интеллигентности. Он мог рассказать анекдот, но не потому, что хотел очередного витка признания. А к месту. В этот момент, в этой ситуации надо было рассказать именно этот анекдот. С Виктором Андреевичем Ющенко мы были соседями. Жили балкон в балкон. Была история, когда мы на какой-то вечеринке обсуждали с ним, как нам привести в порядок наш общий двор. Он в то время был премьер-министром. Помню, я ему сказал: «Виктор Андреевич, что мы с вами это обсуждаем? Дайте команду! Пусть приведут в порядок двор». И — привели, не то слово.

— Странно!

— На следующий день у нас во дворе заработали бульдозеры, трактора. Там нечего было делать. Хотя не было ни одного маленького ребенка во дворе, сделали детскую площадку. Все припомадили.

— Что вы думаете о Владимире Путине?

— Те 20 лет, что он на виду, — уже дистанция. Я не смогу назвать другого политического деятеля, о котором у меня за это время так противоположно менялось бы мнение и впечатление. Когда он только появился, то сказал, я помню, фразу в телевизионной студии. После экзитпола, еще не было результатов президентских выборов, когда он сменил Ельцина. Стояла ночь, его спросили: «Ну что, вы ожидали?». И он абсолютно искренне сказал, что в страшном сне не мог себе представить.

— Теперь страшный сон у нескольких стран.

— А потом с ним, я полагаю, произошло все то, что и должно происходить с человеком, забирающим себе всю власть. Когда он практически становится бесконтрольным. Это колоссальное испытание. Кто-то проходит его достойно, а кого-то заносит. Мнение изменилось почти диаметрально. Не могу сказать «от симпатии». Но было интересно. Думал: этот человек с другим мировоззрением, он может что-то сделать. Оказалось, что он офицер определенных спецслужб.

— Илья Яковлевич, вас часто просят рассказать анекдот. И я вас попрошу.

— У меня есть пара любимых украинских анекдотов. Первый я обожаю, считаю образцом тонкого украинского юмора. На уровне английского. Степ. Таврія. Нічого нема. Дядько вкопав два дрючки. Третій поклав. Розвів багаття. Казанок. Варить ку­ліш. (Нюхает воздух). «А-а, який куліш! От зараз, зараз буде готовий!». Неосторожно поворачивается — и этот казанок переворачивает. И весь кулеш — в пыль степную. Він так подивився, каже: «Бісова тіснота!».

В степи! Гениальный совершенно анекдот. И второй, тоже мне очень нравится. Українське село. Мамка і кільканадцять ді­точок. Вона їх посадила. Вечеряють. (Показывает пальцем). Мати каже: «Ось тебе знайшли в морквинці. Тебе — в бурячку. Тебе — в картоплі. Тебе — в капусті». Самый маленький говорит: «Попотягало ж вас, мамо, по городах!».

— Спасибо вам за настроение!

— И вам спасибо!

Записал Николай ПОДДУБНЫЙ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter