Летчик-космонавт СССР Алексей ЛЕОНОВ: «Хрущев спросил Гагарина: «Юрий Алексеевич, ну ты Бога видел?». Юра-то думал, что вопрос шуточный, поэтому сказал: «Видел» — и услышал: «Никому об этом не говори»

(Продолжение. Начало в № 47, № 48)

«Никто из космонавтов никогда инопланетян не видел, но и отвергать версию об их существовании нельзя»

— Советская пропаганда полет Юрия Гагарина как «триумф материализма и сокрушительный удар по религии» преподносила, но я слышал, что даже у Никиты Сергеевича Хрущева на этот счет сомнения были...

— На приеме, устроенном по случаю вручения Гагарину «Золотой Звезды» Героя Советского Союза и ордена Ленина, Хрущев его спросил: «Юрий Алексеевич, ну ты Бога видел?».

— На полном серьезе?

— Юра рассказывал, что да, абсолютно серьезно. Он-то думал, что вопрос шуточный, поэтому сказал: «Видел» — и услышал: «Никому об этом не говори». Затем патриарх Алексий I подошел и тот же вопрос задал. Гагарин ответил: «Нет, отец, не видел». Тот кивнул: «Ну ладно, только никому об этом не говори».

Чтобы это понять, в 1961 год надо вернуться, ведь многие тогда на Земле считали, что лунатики существуют, марсиане, даже Аэлита есть. Сейчас-то мы уже грамотные, а тогда знали мало — могли только предполагать, что такое космос и что в нем можно увидеть, пока там не побывали.

— Вы однажды признались: «Бога нет, но он может тебя наказать»...

---

---

— Да, это мои слова.

— Так есть или нет?

— Вера у каждого должна быть, а самая большая вера — в совесть твою, и если про­тив нее идешь, наказание может последовать.

— Вы один из самых умных и просвещенных людей нашего времени — откуда же, по вашему мнению, человек на Земле появился?

— У меня есть картина, которая так и называется «Где-то здесь возникло человечество» — это 30-е параллели Африки. Работая над ней, я на археологические находки оттуда опирался, которые свет на физио­логию и образ жизни человека прямоходящего пролили (сейчас разные толкования насчет того, был ли он непосредственным предшественником современных людей, есть). Наверное, чем больше мы знаем, тем больше возникает вопросов: откуда человек? прилетел он из других миров или здесь зародился? Сегодня, используя мощнейшие телескопы: космический «Хаббл» и наземный на Канарских островах, — мы 100 миллиардов галактик (не звезд!) определили и подсчитали, и среди них — 400 миллиардов звезд, но завтра у нас еще больше телескоп будет, и мы плюс к этому миллиард обнаружим.

Я, с вашего позволения, мысль доведу до конца. Ближайшая для нас, землян, после Солнца звезда — Проксима Центавра, лететь до нее пять световых лет, а рядом с ней поддающиеся только вычислению сис­темы, подобные Солнечной, где и гравитационное поле присутствует, и световое. Мы ничего, замечу, о магнитном поле не знаем, а это страшная вещь — камнем преткновения для нас оно пока не стало, но если мы с вами про полет на Марс говорить будем...

— ...обязательно будем...

— ...там этот вопрос возникнет. Каждая наша клеточка — магнит, в определенном магнитном поле сориентированный, и я не представляю, что будет, если нас этого поля лишить...

— А люди в нашей Галактике где-то еще есть? Инопланетяне существуют?

---

---

— Есть — думаю, отвергать эту версию нельзя. Почему то, что у нас на Земле произошло, не могло еще где-то во Вселенной случиться? — но из-за космических шумов мы этого не видим. Хотя сейчас уже вроде несколько планет, подобных Земле, определились, но смотрите, как они далеко...

Что еще? В последнее время очень интересное явление — акустические характеристики планет и звезд — открыто: у каждого небесного тела она своя. Первый раз ее в 1962 году на Солнце замерили — оказалось, наше светило... поет. Потом Проксима Центавра была — там совершенно другие акустические волны. Они записаны, по диапазону это на пение Имы Сумак или песни китов похоже.

— Но кто-то из ваших коллег-космонавтов летающие тарелки, инопланетян видел?

— Я человек официальный и так вам скажу: никто из отряда космонавтов никого и ни­когда не видел. Есть вымысел... Я долгие годы Клуб интересных встреч у нас в Звез­д­ном вел и товарища одного заслушивал...

— Владимира Ажажу, наверное, — «главного по тарелочкам», как его называют...

— Да, так вот, он нам очень много рассказывал, но в зале-то специалисты сидели. Ни один из приведенных им примеров документально подтвержден не был, и я громил его без конца. «Сейчас и вы согласитесь», — торжествовал Ажажа и обложку японского журнала показывал: «Вот ваш корабль, а рядом с ним НЛО — этот снимок весь мир обошел. Ну, что скажете?». — «Давайте мы с вами четко определимся, — ответил я. — Здесь в зале профессионалы, они нас слушают. Первый корабль, который со стороны был снят, — это «Союз-19» (который в проекте «Союз» — «Аполлон» участвовал. — Д. Г.). Он прямые солнечные батареи имел, а здесь батареи ломанные, значит, на обложке корабль «Союз-16», который никто в космосе не фотографировал — некому было, иными словами, перед нами графика: это же элементарно делается». Он посрамлен был, а через неделю в Монинской академии (Военно-воздушной академии имени Гагарина. — Д. Г.) Ажажа встречу проводил и заявил: «Генерал Леонов с нами, уфологами, не соглашается, но когда я ему эту фотографию показал, он вынужден был правоту нашу признать». Я потом при встрече его пожурил: «Не стыдно?».

«Секса в космосе не было — негде и не с кем. Да, на «Шаттле» муж и жена летали, но вы на интим в присутствии чужих людей согласитесь?»

— Что же в космосе самое страшное? Невесомость или что-то еще?

— Думаю, опаснее всего разгерметизация. Она в результате попадания небесного тела возможна, ведь на орбитальной станции «Салют-7» мы в иллюминаторах каверны диаметром по 10 миллиметров находили: еще три миллиметра — и метеорит насквозь прошел бы, а человек, который в открытый космос в скафандре вышел, к площади в два квадратных метра при­равнен. Возможность его поражения метеоритом в пять граммов, то есть смертельным, вроде невелика — раз в 80 лет, но, когда это произойдет, теория вероятности не определяет: может, сейчас, а может, через 79 лет, и я четко знал: если это случится, меня прошьет насквозь.

Ну а самое коварное — невесомость, хотя раньше панацеей от всех бед ее мы считали. Даже Сергей Павлович Королев говорил, что наступит время и мы в невесомости клиники по лечению сердечно-сосудистых заболеваний открывать будем...

— Фантастика!...

---

---

— Никто ведь не знал, как она на человеческий организм влияет. Мы с такими проявлениями сразу столкнулись, что стало ясно: нам всю жизнь с ее последствиями придется бороться или же систему с использованием искусственной гравитации за счет закрутки тор-конструкций (то есть в форме бублика. — Д. Г.) создавать. Еще чешский художник Людек Пешек такие гигантские, по 500 метров в диаметре, торовые конструкции изобразил, где близкую к земной гравитацию люди имели.

Первый раз последствия не­ве­сомости — после полета «Со­юза-9» продолжительнос­тью 17 с лишним суток мы увидели. Андриян Николаев и Виталий Севастьянов летали очень легко, в космосе отдыхали, радовались, а когда на Землю вернулись, стоять не могли. Николаев шлемофон снял и не удержал — он у него выпал, начал докладывать: «Товарищ председатель государственной комиссии, готов выполнить новое задание...» — и завалился: его подхватили.

Так понимание пришло, что не­ве­сомость — вещь сложная. Сразу после выведения на орбиту экипаж постоянно должен сердечно-сосудистую систему и опорно-двигательный аппарат к воз­вращению готовить, потому что в невесомости гиперкалиемия возникает, а кальций, наоборот, из организма выпаривается. Владимир Ляхов и Валерий Рюмин полетели, ничего не делают, и основоположник космической медицины академик Газенко на связь выходит: «Ребята, вы что?». — «Олег Георгиевич, — отвечают, — еще полгода у нас впереди, наверстаем». Он: «А если завтра посадка? Вы, конечно, можете все то, что вам говорят, не учитывать, но тогда вам возвращаться нельзя — погибнете». Вот такой разговор состоялся, и ребята в тот же день начали, как и положено, заниматься — по часу нагрузки каждый день себе давали.

— Прозаический вопрос: как здоровые мужики по полгода, по году и больше на орбите летающие, без женщин обходятся? Или там этот вопрос вообще не стоит?

— Стоит, но... (Смеется).

— ...не у всех...

---

---

— (Смеется). Спрашивают об этом часто, но, насколько я знаю, физической любви в космосе не было. Во-первых, негде...

— ...то есть на орбите секс невозможен?

— Он возможен везде, но не с кем.

— Как? Смешанные экипажи-то были...

— На американском «Шаттле» даже муж и жена летали, но в космическом «челноке» кабина экипажа отдельно расположена, и в ней все семь человек находятся. Вы на интим в присутствии чужих людей согласились бы? Вам этого никогда делать не захотелось бы.

— То есть вы не верите, что когда-нибудь на орбите это происходило?

— Я просто как должностное лицо знаю, что этого не было...

«Конфликтные ситуации в космосе возникали, но драк на орбите не было»

— В космосе пили?

---

---

— Пили, пили... Во время полета Анатолия Березового и Валентина Лебедева им по 40 лет с интервалом в одну неделю исполнилось. Я булку хлеба внутри вырезал, плоскую поллитровую бутылку коньяка туда вставил и ребятам отправил, но честно с главным конструктором Юрием Павловичем Семеновым это согласовал. Прошел где-то год, и Лебедев в журнале «Наука и жизнь» «теорию употребления коньяка на орбите» опубликовал: надо, мол, бутылку в рот взять и резкий качок сделать — ровно 30 граммов будет. Конечно, подставил меня страшно...

Министр общего машиностроения СССР Афанасьев коллегию министерства проводил. «Читали вот это? — спросил возмущенно. — В космосе люди пьют. Вы что, с ума сошли? Кто это сделал?». Я встал: «Сергей Александрович, они так долго уже летали, по 40 лет им исполнилось — вот я бутылку коньяку и послал: одну на целых полгода». В зале кричат: «Мало! Мало!», и Юрий Павлович Семенов встал и сказал: «Алексей со мной это согласовал, и мы отправили — у нас четкий контроль был, сколько употреблять можно». Выручил...

Грех, собственно, в чем? Корабельная система регенерации на перекиси калия построена — когда поток воздуха через нее проходит, поглощение углекислоты идет, а если пары спирта там есть, засахаривание в виде глазурования начинается. Получается пряник такой: сверху поры закрылись, а внутри процесс с выделением тепла идет, и это к появлению пламени привести может — вот что страшно.

— В космос два и более человек в экипаже летают, а это, несмотря ни на что, живые люди. Драки на орбите бывали?

— Это невозможно.

— Негде подраться?

---

---

— Ну, ситуации конфликтные возникали — об одной Петя Климук рассказывал. Космонавтам на борт настойку элеутерококка с содержанием порядка 60 процентов спирта доставляют — его нужно очень аккуратно как добавку пищевую использовать. Климук потом вспоминал: «Смотрю... Что такое? — полпузыря нет», и на Лебедева уже обиду он затаил. Как это так? Летаем вместе — выходит, я сплю, а ты...

— ...один пьешь...

— Вот именно. Тот клянется: «Да нет, Петр Иль­ич, я не прикасался». Потом такой же элеутерококк, еще не вскрытый, из упаковки достали, посмотрели — там то же самое: значит, через проб­ку испарение шло.

Также случай не­сов­местимости экипажа был.

— Борис Волынов и Ви­­талий Жолобов на «Са­люте-5»?

— Да, вернули их...

— Досрочно?

— Конечно, и в этом полностью Волынова я виню, хотя он моим замом был. Виталий со все­ми уживался, он человек совестливый, культурный, интеллигентный, а Борис сухой... Не всем это нравится, вот Жолобова до­вел до сердечных болей...

— Тем не менее вто­­рую звезду Героя все рав­но получил...

— В Америке бы не дали.

— Какой на вашей памяти самый смешной случай в космосе был?

---

---

— В проекте «Союз» — «Аполлон». Еще на старте продукты я заготовил — борщ, щи и на них этикетки наклеил: «Русская водка», «Столичная», «Экстра», «Попрыгунья»... Ког­да после стыковки с американцами обедать сели, напомнил: «Ребята, русский обы­чай мы должны и в космосе чтить. By to Russian tradition, before dinner we drink Russian vodka (По традиции перед обедом мы должны выпить)». Том Стаф­форд отнекиваться стал: «Im­pos­sibIe... I can not» (Невозможно... Я не могу), но я ус­покоил: «Выключу сейчас телевизор, и все». Так и сделал. С Земли кричат: «Включай!»...

Ну ладно. Дал я каждому по тубе, все на этикетки посмотрели и говорят: «Слу­шай, за это нам попадет». — «Ничего», — отвечаю. Открывают: чин-чин! — а там... борщ и щи... «Никогда, — воскликнули, — этого тебе не прос­тим: мы на такой риск пошли, а ты нас надул».

Потом Владимир Коваленок... С кем же он летал? Ага, с Витей Савиных, а на борту станции автоматическая система «Арфа» была, где космонавты различные фильмы просматривали — кассеты вставляли. Она полетела, не работала (у них пожар был, его погасили), и вот сидят ребята, за­думались... Тихо-тихо — это фигураль­но я выражаюсь, потому что шум в корабле большой, и вдруг громовой голос: «Здо­рово, отцы!». Откуда? Первая мысль была: слуховые гал­люцинации на­­чались, тем более что далее ответ това­рищу Сухову последовал: «Давно здесь сидим...». Оказывается, ребята что-то включили и сигнал не сразу, но прошел. «Арфа» с забытой кассетой заработала, и, поскольку там все крутили, настраивали, — на максимальной громкости!

«Нет, назад, в прошлое, мне не хочется — многого не понимал и о том, что у нас в Союзе творится, не догадывался»

— Я с восхищением на две ваши «Золотые Звезды» смотрю — не куп­­ленные, не по блату полученные, а настоящие, трудовые, заслуженные. В советское время дважды Героям Советского Союза (и вам в том числе) на родине бронзовый бюст устанавливали — что вы ощу­щали, подходя к себе, из металла отлитому?

— У меня — так уж вышло — два бронзовых бюста: один в Москве на Аллее космонавтов — его Файдыш-Крандиевский сделал и другой в Кемерово. Я на второй не согласен был: «Да одного уже хватит!», но время проходит: 10 лет, 15, и губернатор Кемеровской области Тулеев звонит. «Аман Гумирович, — говорю, — неудобно: есть же у меня бюст». — «Тебе неудобно, а у меня постановление правительства, согласно которому на родине дважды Героев бюст стоять должен».

— И поставили?

---

---

— Да. «Ты уж извини, пожалуйста, — Тулеев сказал, — но это наше дело».

— Какие же ощущения у вас возникают, когда к Алексею Архиповичу в бронзе подходите?

— Неописуемые. Мы каждый год на ВДНХ Сергею Павловичу Королеву, Гагарину, Комарову цветы возлагаем, и Витя Горбатко всякий раз говорит: «Леша, я тебе положу» — подходит и букетик кладет. Я ему: «Ты что?», а он смеется: «При жизни-то лучше знать, кто как к тебе относится, — полезнее, чем потом». Шуточки такие...

— Вы настоящим героем себя ощу­­щаете? Вот честно, цену себе знаете?

— В условных единицах? (Смеется).

— Нет, в более широком понимании...

— Я всегда говорил: о величии своем не думай и в первый ряд не садись — будешь всегда унижен. Усаживайся в последний, и о тебе вспомнят, переведут...

— Для меня вы настоящий герой, а как относитесь к тому, что сейчас в России и Украине героями зачастую не становятся — их назначают?

---

---

— Думаю, это вопрос принципиальный — от него будущее страны напрямую зависит. Я как-то выступление Андрюши Дементьева слушал, который сказал, что народ без своих героев на вымирание обречен, — не согласиться с этим нельзя. Это еще древние греки понимали: не было у них героев — они их выдумали, а мальчишек с тех пор на подвигах Геракла, Одиссея воспитывают. Дети-то не понимают, кто там на Итаке 30 веков назад был, где правда, а где вымысел, но, позрослев, примеру своих кумиров следуют, похожими на них быть стараются.

Вырастет ли наша молодежь такой, какой мы ее видеть хотим, если перед их глазами дутые герои будут, чьи «подвиги» выдуманы, как это сплошь и рядом сейчас бывает? Нет, поэтому награждать только за действительно совершенное надо, ведь зва­ние Героя Советского Союза не за полет присваивали, а за мужество и героизм, при этом проявленные...

— Что же тяжелее дается: полет, который может несколько суток длиться, или подготовка к нему, которая годами идет?

— Конечно, самоподготовка — она не заканчивается никогда.

Месяц назад я в Аэрокосмическом университете имени Королева в Самаре был — мне степень почетного доктора там присвоили. Кстати, я доктор и Киевского политехнического института, и вообще, в Киеве человек живет, которого своим духовным отцом я считаю, — это великий гражданин мира, а не только Украины-России, академик Патон. Вы не представляете: когда Бориса Евгеньевича я вижу, хочется его обнять и не отпускать.

— И жить хочется столько же...

— Какой у него голос певучий, какой четкий и ясный ум, какая это завораживающая, привлекающая к себе, удивительная личность! — но я с мысли своей, кажется, сбился...

— Нет, вы как раз здорово все сформулировали. Я не сомневаюсь, что вы искренним патриотом Советского Союза были, а ностальгию по той большой стране сегодня испытываете, вас туда тянет?

— Нет, назад, в прошлое, мне не хочется. Не хочется... Многого я не понимал, в 19 лет в партию вступил... С юных лет только про «десять сталинских ударов» знал и о том, что у нас в Союзе творится, не догадывался — мне это лишь годы спустя открылось, но был, например, со многими первыми секретарями обкомов партии знаком — их человек 60, тех, с кем встречался...

— Достойные были люди?

---

---

— Каждому из них оценку давать не со­би­раюсь, но могу сказать: Николай Семенович Коновалов, первый секретарь Калининградского обкома, в трехкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома жил, хотя подчиненные немецкие особняки предпочитали. В общем доме и первый секретарь Вологодского обкома Анатолий Степанович Дрыгин, и первый секретарь Сахалинского обкома Павел Артемович Леонов жили, а великий и грозный ярославский первый секретарь Федор Иванович Лощенков! Это государевы были люди, и Боже упаси, чтобы кто-то в воровстве был уличен...

— ...в казнокрадстве... Кадровая сис­тема четко работала...

— Да, на удивление. Я уж о главных конструкторах не говорю — это были настолько преданные делу товарищи... Я с чем не согласен? Прежде всего оттуда надо было бесплатное образование, бесплатное медицинское обеспечение взять, ведь то, что сей­час в здравоохранении творится, страшно. Реформу кровожадной сделали — я это где угодно могу повторить. Были и другие пути, но, как Гайдар заявил (копирует): «Ну что ж, старшим поколением придется пожертвовать». Кто ты есть, чтобы этими судьбами распоряжаться? — тебе старшее поколение жизнь сделало! — и когда говорят, что сейчас 120 тысяч участников войны без квартир... Не стыдно? Да как же так можно?

«Российские бюрократы — люди высокого полета, но низкого пошиба»

— Нынешняя Россия вам нравится?

— Не все, не все...

— А в чем, на ваш взгляд, вечная драма России — вы это для себя поняли?

— Знаете, я член Почетного совета «Рус­­ского Нобеля» — это премия имени Людвига Нобеля — выдающегося ученого, промышленника и мецената, который жил, работал и похоронен в Санкт-Петербурге. Она появилась в России незадолго до того, как по завещанию его младшего брата Альф­реда Международные Нобелевские премии учреждены были, и просуществовала до 1917 года. В 2005-м возрождена и присуждается знаковым личностям современности за выдающиеся профессиональные достижения и заслуги перед человечеством. Помню, ког­да мы в 2013 году нашу премию князю Лобанову-Ростовскому, потомку Рюриковичей, вручали, он заметил: «Россия — это больше, чем страна, это состояние духа...».

— Лучше и не скажешь...

---

---

— Как управлять этим духом? Ни один народ на такое самопожертвование, на какое российский способен, не по­йдет, — наши люди, если с ними по-человечески поговорить, если поступать спра­ведливо, любые тяготы превозмогут, и дух этот восторжествует.

Мне страшная несправедливость не нравится, которая сейчас творится, деградация госаппарата, расслоение общества, а бюрократов все устраивает. Как кто-то точ­но заметил, люди высокого полета, но низкого пошиба — попробуйте на что-то их сагитируйте.

Я интервью дал (правда, его не напечатали) о национальной идее — сейчас столько о ней говорят, что-то выдумывают, вплоть до полета на... в общем, куда-то! Зачем? Не знаю, кому известная фраза принадлежит: «В России две беды: дураки и дороги». Одни уверяют, что это Гоголь, другие — что Карамзин... Как бы там ни было, дураки Россию сейчас покидают, а умные к нам приезжают, работают (хотя и дураки, побыв где-то там, назад воз­вращаются). В общем, надежда, что с первой бедой мы покончим, есть — остается вторая: вот я и предложил постройку дорог в России национальной идеей объявить.

— А, кстати, да — американский президент Рузвельт таким образом страну из Великой депрессии вытащил...

— Вот-вот, к этому я и веду. Всю жизнь социализм одна зараза преследовала — очереди: они куда угодно были...

— ...даже на кладбище...

— Помню, когда я в Голландии находился, их телевидение передачу к 50-летию нашего СССР показало. Дружелюбно так говорили: «Вот очередь за обувью, здесь — за ситцем, там еще что-то выбросили, а вот эта (ну, думаю, сейчас выдадут) от Красной площади и до улицы Горького в книжный магазин идет». Такой очередью можно гордиться, ее ни в одной другой стране мира не было, а сейчас на­оборот. У нас такие магазины открылись, каких в Вашингтоне и в Париже нет: гости ко мне приезжают — поражаются...

— В Москве — да...

— Не только в Москве — в каждом крупном городе. Взять те же компании крупные: и итальянские, и немецкие, и турецкие — в лю­бом областном центре они есть, да и автомобили — какие хочешь, таких за рубежом не сыщешь! Одна проблема осталась — дороги, и я выступил: мол, на месте Владимира Владимировича пригласил бы к себе товарища... Да любого из этих олигархов и сказал бы: «Никто тебя не обвиняет. Капиталы получил ты законно — из-за не­со­вершенства наших за­конов, но столь­ко тебе зачем?

— Дай чуть-чуть...

— Одного мил­­­лиарда тебе с головой хва­­тит! Слушай, до­рогу Москва — Сочи пост­рой­ка». Руз­вельт как поступил? Какого-то богача, допус­тим, Моргана позвал и пору­че­н­ие дал: «Дорогу из Кливленда до Бостона сделай»... У тебя, дескать, ях­ты и многое другое есть, а будет еще дорога, ведь они бук­вально за 10 лет страну из кризиса вырвали...

— ...из Ве­ликой депрессии...

---

---

— Теперь из Кливленда вы­ехать можно и, с другими автобанами не пересекаясь, до Бостона домчать, и точно так же — на восток. Кто нам этим опытом воспользоваться мешает, почему в Белоруссии дороги в пять раз дешевле и в 10 раз лучше?

Почему так? После известных событий с нашим бывшим министром обороны...

— ...Сердюковым? А что, «достойный» министр был...

— Да, очень достойный (смеется), так вот, думская фракция «Справедливая Россия» конференцию по вопросам обороны с привлечением представителей частей цент­рального подчинения, находящихся в Моск­ве, провела. Там генерал армии Махмут Гареев — президент Академии военных наук России, участник войны — выступил, и стал не о танках говорить, не о самолетах. «А вы знаете, — сказал, — я этим летом друга своего взял и решил по местам боевых действий, где мы воевали, проехать. Два дня мы через Брянскую, Смоленскую, Тверскую области ехали, это был август, но ни одной пашни, ни одного трактора не увидели»...

— Коров нет...

— «Ни одной козы не встретили! — Гареев продолжил, — так вот, мы границу пересекаем, на территорию Белоруссии въезжаем: слева и справа поля, уборка идет, тучные стада пасутся, дороги отличные... Почему такая разница? Что нам сейчас о каких-то сложных ракетных сис­темах рассуждать? — без хлеба никто работать не будет, и ракеты нам не нужны». (Грустно). На этом его речь закончилась...

«Воры все вверх дном у меня перевернули: драгоценности искали»

— Государство сегодня должным об­разом к космонавтам от­носится?

— Нет.

— А российская кос­мическая отрасль аме­риканской уступает?

— Нет — если бы не мы, никакого космоса сейчас не было бы.

— То есть американцы вперед не вы­рвались?

---

---

— А как? — у них же летать не на чем. Они сейчас обещают корабли через два года сделать. Барак Обама и программу «Марс», и программу «Луна» закрыл, одно только — ра­боту над самым мощным и грузоподъемным двигателем с тягой одной камеры сгорания в 700 тонн оставил. К такому можно любую телегу прицепить — он повезет, а у нас никак не определятся: то мы программу «Русь» начали, то «Ангара», то выделили деньги, то сняли.

— Как скоро любой че­ловек в космос летать сможет?

— Если честно, такой необходимости нет. Летать и чемодан может — там же что-то делать надо, и даже если бы я сейчас по своим фи­зическим возможностям требованиям медиков соответствовал (а я бы полет перенес нормально, перегрузки выдержал бы), вопрос в том заключается, чем на борту мне корабля заниматься? Я же программу должен представить — без нее туда летать незачем, а для подготовки такой объем работы надо проделать, что слов нет...

— На Марсе яблони цвес­ти, как в известной советской пес­­не пели, будут?

— Нет — это так далеко!.. Сейчас аферисты в Голландии отбор кандидатов для полета на Марс объявили: где-то в 2026 году они уже обещают первый пилотируемый корабль на Красную планету запус­тить — без возвращения, но у них не только ракетных систем — даже собст­венных самолетов нет, по­этому налицо афера, не подкрепленная ничем, а люди клюют.

— Когда же, по вашему мнению, такой полет станет реальным?

— Когда государственное, политическое решение будет... Скажут, допустим: национальная идея — полет на Марс... От этого дня 15 лет отсчитать надо — раньше не получится, и тут же, сразу, мальчиков и девочек в возрасте 10-12 лет набирать следует...

— ...и постепенно готовить...

— Да, верно, а еще сложнейшую задачу психологической совместимости представителей разных наций, вклада всех государств в это дело решить нужно — одной стране этого не потянуть.

— Судьба вас не только триумфами одаривала, но и била нещадно — преждевременно, знаю, ваша старшая дочь Виктория из жизни ушла — скоропостижно от гепатита скончалась: не каждый это выдержать может...

— (Молчит, пытаясь удержать слезы).

— Еще один удар в 2008 году воры вам нанесли: взломав дверь, из вашей квартиры все ордена и медали вынесли, ювелирные украшения, 100 тысяч долларов, личные вещи. Как это вообще произойти могло?

---

---

— Ой, в нашей прессе чего только не вычитаешь — даже что дом мой сожгли... Я в госпитале на обследовании находился, и местные, видимо, сообщников в известность поставили, что меня дома нет. Супруга в госпиталь ко мне приехала и уже уезжать собиралась, а я ей сказал: «Знаешь, Света, ты домой не езжай, делать тебе там нечего. Переночуй у Оксаны, дочери — все равно завтра сюда вернешься».

В ту ночь это и случилось. Воры со стороны сада калитку выломали, а поскольку современные окна хорошо отгибаются, залезли...

— Это особняк или квартира?

— Я отдельный дом построил, где и живу, у меня там студия... Они все вверх дном перевернули, в студии мощный светильник стоит — так даже поддон раскрутили: драгоценности искали. У меня в столе пакетик лежал, в котором 600 долларов было, — когда там все перетряхивали, их не заметили и вместе с пакетом выбросили. Только бриллиантовые сережки супруги забрали, которые в Москве на 20-летие нашей свадьбы я покупал, — красивые очень, чистые бриллианты. 25 тысяч рублей тогда стоили — это были большие деньги.

— Ордена и медали не тронули?

— Нет, это все в сейфе лежало...

— Слава Богу!

— Там и осталось — сейф у меня прикрыт был, и они до него не дошли, не сообразили. Клинок от друзей-космонавтов с гравировкой забрали — это очень неприятно! — и раритетный топор времен войны 1612 года против поляков — черненое серебро, ручка из дуба и сама сталь очень хорошая. Больше не нашли ничего! Да, еще две шубы у Светланы унесли: норковую и песцовую, был пистолет не боевой...

— Газовый?

---

---

— Да, типа газового — его взяли, но по дороге потеряли, позже еще одну пропажу я обнаружил. Для работы, которую писал, мне мастихин понадобился. Я помнил, что у меня три мастихина в этюднике «Рембрандт» были, Академией художеств подаренном (большой ящик толщиной сантиметров 12, где голландские краски «Рембрандт» лежали). Он у меня около стенки стоял, и вдруг я его не нашел. Значит, взломщики прихватили: каж­дый тюбик — рублей 300-400, а там их штук 50, кроме того, лаки и прочее. Грамотные ребята, а я сразу не спохватился...

— Злоумышленников нашли?

— Никто никого не нашел. Я со следователем общался: такие вопросы идиотские он задавал! — эту жуткую глупость без слез слушать было нельзя. У него журналисты спросили: «Ордена похитили?». — «Нет». — «А что, у Леонова сейф есть?». — «Да, но воры его не нашли» — это следователь в эфире говорил...

— Кошмар!

— Уже семь лет прошло. Правоохранители мой пистолет как вещдок взяли и до сих пор не вернули, хочу его назад потребовать — следователя найти не­воз­можно.

— Помню, после вашего знаменитого полета в рамках программы «Союз» — «Апол­лон» одноименная водка появилась, конфеты и сигареты — вы действительно их оформление сами придумали?

— Да, дизайн пачки сигарет и коробки конфет сделал, которые не только у нас, но и, по договору, в Америке продавались.

«Мне снится, что «Фантомы» летят и я должен сейчас на перехват вылететь»

— Вы еще как художник признание получили, а сейчас что рисуете?

— Два года назад за первые три месяца 10 работ маслом написал — 10! Летом приходишь — погулять хочется, а в зимние долгие вечера рука к кисти сама тянется. У меня мощный светильник по спектру очень близкий к солнечному свету стоит, я включаю его и обо всем забываю. Конечно, все равно потом днем еще полотно дорабатываю (ядовитые краски: голубые, оранжевые, — глаза «рвут», поэтому при дневном освещении цвет корректировать надо).

Недавние мои работы одной темой объединены. Лет восемь назад я в Японии был, и меня в город Хэда возили. В 1854 году в соседний порт Симода фрегат «Диана» с адмиралом Путятиным на борту вошел — это первая посольская миссия России была. Начались переговоры, а на следующий день разрушительное землетрясение произошло, которое цунами вызвало. Гигантская волна серьезно фрегат повредила и при транспортировке в бухту Хэда, где экипаж отремонтировать его планировал, корабль затонул. Моряки на берегу без надежды на возвращение остались, и тогда Путятин решил килевую шхуну построить. С помощью японских рабочих через три месяца ее на воду спустили и в честь деревушки, которая чужеземцев приютила, «Хэда» назвали.

До этого японские суда только с плоскими днищами были — для прибрежного плавания... Впервые килевое судно западного образца, работая с русскими моряками, они построили, а через 50 лет у них уже самый мощный военный флот появился, который наш флот разбил.

Почему я к исследованию этой темы при­шел? По городу гулял и на кладбище вышел. Смотрю, захоронения наших моряков — на гранитных надгробьях фамилии на русском и на японском, вазочки из гранита, к каждой могилке краник с водой подведен: я настолько этим всем тронут был... В буддийский храм пошел, где адмирал Путятин жил, — там молельня, а за стенкой кровать адмирала стоит, стол письменный: две страшных войны прошло, а японцы все это сохранили.

— А у нас кости наших бойцов до сих пор по полям гниют...

— Я чертежи фрегата «Диана» нашел, восстановил все и картины сделал: «Диана» в Балтийском море», «...в Северном море», она же в Атлантическом и Индий­ском океанах, в Желтом и Японском морях. «Гибель «Дианы», «Хэда» на рейде Симода», «Хэда» у острова Русский» — вот такая иллюстрированная эпопея о жизни этих людей получилась.

— Вы еще целую серию марок СССР на космическую тему создали...

— Да, этим одно время увлекался. Две мои марки даже золотую медаль получили, а всего я их, по-моему, пять или шесть сделал. Это очень тяжелая работа, потому что выполнять ее с конденсором надо (оптическая система, собирающая лучи от источника света и на рассматриваемый объект ее направляющая. — Д. Г.). Размер оригинала должен быть где-то сантиметров 15-20, а больше всего проблем надписи мне доставляли: на последнюю марку их по моей просьбе один художник нанес — у него трафареты для этого были.

— Через два месяца, 30 мая, вам 82 го­­да исполнится. Чем сейчас вы занимаетесь?

---

---

— Я вице-президент «Альфа-банка» — самого крупного коммерческого банка страны, президент фонда Baring Vostok Capital Partners, который и в Украине работает, поэтому я часто туда езжу. Мы серьезно Черкасский университет опекаем, я у них преподаю. У меня там кафедра, две лаборатории: «Восход-2» и «Союз» — «Аполлон» — луч­шие не только на... в Украине, но и в России. Там вычислительные машины для дистанционного обучения студентов стоят — можете поехать, вам расскажут, что я там сделал.

— Космос вам до сих пор снится?

— Я очень конкретный, знаете ли, человек... Да, снится, и вот уже много лет два сна повторяются. В первом мне говорят (я в экипаж корабля-спасателя долго входил, который должен был на орбиту на помощь кос­монавтам в случае необходимос­­ти прийти): «Вам лететь!», а я отвечаю: «Ну хоть про­грамму мне дайте», а второй из той по­ры, когда я военным летчиком был и часто дежурил — Кремгэс, Днепрогэс охранял: мне снится, что «Фантомы» летят и я должен сейчас на перехват вылететь. Вот они уже над нами, а я все никак не взлечу — самолет готовят: это в крови уже.

— Ну а в космос еще раз слетать не хочется?

— Ну зачем же? 81 год — цифра внушительная, а вот научить, как летать, могу.

— Алексей Архипович, у меня сегодня счастливый день — я с выдающимся человеком поговорил, с настоящим героем. Помните строчки: «Юноше, обдумывающему житье, решающему, сделать бы жизнь с кого, скажу, не задумываясь: делай ее...»? Маяковский советовал: «...с товарища Дзержинского», а я бы написал: «...с генерала Леонова»...

— (Смущенно). Ну ладно...

— Спасибо вам!

— Раньше говорили: «Давайте нашу жизнь с Гагарина делать!», а Сергей Михайлович Белоцерковский другую формулу предложил: «Не надо Гагариным быть — надо жить, как он». Вот это правильно! Космонавт номер один уже есть, он состоялся, а вот сделать все, чтобы твоя жизнь была такой же яркой и насыщенной, как у него, стоит — это интересно.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter