В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Его года - его богатство

Вахтанг КИКАБИДЗЕ: «Я верю, что под Керчью отец не погиб, выжил, и все эти годы за границей находился. Просто так мама ничего не говорила, но часто повторяла: «Папа вернется, потому что он не такой, как все». Удивительный «диагноз» отцу ставила...»

Дмитрий ГОРДОН. Специально для «Бульвар Гордона» 24 Июля, 2015 00:00
19 июля легендарный Буба отпраздновал в кругу родных и близких 77-й день рождения
Дмитрий ГОРДОН

Присвоение Вах­­тангу Кикабидзе звания народного артиста Украины неожиданностью для украинцев не стало — оспаривать то, что выдающийся грузинский певец и актер этой награды достоин, трудно. Особенно если на его последнем концерте в Киеве побывал. Бубу наши соотечественники как родного встречали: осыпали цветами, подарков надарили, среди которых и сине-желтый флаг, и наклейка на автомобильные номера «ПТН ПНХ», и гетманская булава, и чего только не было — на память об Украине. Такой теплый прием вовсе не потому был оказан, что последнее время зарубежных гастролеров в наших широтах крайне мало, а российских звезд так и вовсе на горизонте не видно, — причина в другом: украинцы ценят и любят Бубу за гордость, достоинство, стойкость и прямоту, патриотизм и смелость этот патриотизм проявлять.

В 2008-м, когда огромная Россия напала на маленькую Грузию, чтобы кусок территории от нее оторвать, да еще и в этом самих же грузин обвинила, от российского ордена Дружбы Вахтанг Константинович отказался. Просто представить себе, как за наградой в Москву поедет и получит ее из рук тех, по чьему приказу его соотечественников убивали, не мог. В записанной по следам этих событий песне были адресованные российской интеллигенции такие слова: «Вы меня не предали — разочаровали», и после появления ее в интернете Кикабидзе в Россию ни ногой, даже если приглашают работать и сулят хороший гонорар.

«В Украине, — признается легендарный Мимино, — я свой и этим горжусь». Артист даже «Червону руту» выучил и часть текста всенародно любимого хита Владимира Ивасюка на грузинский перевел, чтобы показать: Украина и Грузия едины, ведь грузины, наверное, единственный из всех народов мира, которому объяснять, что происходит в Ук­ра­и­не, кто с кем воюет, кто эту войну раз­вязал и какова ее цель, не надо. Раз­вернувшийся в Донбассе сценарий был отработан в Южной Осетии, и если бы цивилизованный мир тревогу уже тогда, почти семь лет назад, забил, глядишь, и неповадно было бы российским империалистам в другие государства лезть только потому, что хочется...

В этом нашем интервью, далеко не первом и, я уверен, что не последнем, мало политики, зато много Бубы. Мне просто хотелось ослепительную искреннюю улыбку его видеть, не слезы, хо­тя слезы были — как у любого нормального человека, который неравнодушен, способен чужую боль через сердце свое пропускать, откликаться на нее, сочувствовать и сострадать.

Мы о фильмах Данелии, сделавших знаменитым мо­ло­до­го певца и артиста, беседовали, о маме, которой ему, значительный отрезок жизненного пути прошедшему, до сих пор ужасно не хватает, о тайнах, связанных с его бесследно исчезнувшим в годы Второй мировой отцом, о верной любящей жене Ирине, о детях и внуках, которые своими успехами радуют... Я слушал его простые и лаконичные, но очень мудрые и совершенно не пафосные ответы и, глядя в по-прежнему красивое, мудрое лицо, думал: все мы стареем, или, если помягче выразиться, взрослеем, и от этого никуда не деться, это закон природы, но так достойно, так, не побоюсь этого слова, царст­венно взрослеть только очень честный и порядочный человек может. Рано или поздно все, что в душе ты копил, все равно проявится, видимым или даже очень заметным станет, а вот в Вахтанге Константиновиче прежде всего благородст­во заметно. Не только кровное (он ведь по­томок старинного дворянского рода Багратиони), но и благородство души — абсолютно не зависящее от титулов, чинов и званий.

«Я верю: мы еще в мирное время в про­цветающих Грузии и Украине поживем, — сказал мне Кикабидзе, — будем друг к другу в гости и на отдых летать и радова­ть­ся жизни, потому что она обязательно по­бедит. Жаль только, тех, кто первым до­казал, что судьба его страны ему небезразлична, уже не вернешь, и нет таких слов, которые я мог бы сейчас родителям этих погибших парней сказать. Лю­бые слова тут — пустой звук, поступки нужны — тех, кто в живых остался, и мы все сделать обязаны, чтобы жертва их не напрасной была...».

Когда после концерта кто-то из киевлян носовые платочки доставал, чтобы влаж­ные глаза вытереть, «слава Укра­и­не!» или «слава Грузии!» выкрикивал, Буба лишь своей улыбкой то ли философа, то ли грустного комедианта улыбался. А может, просто радовался тому, что раз уж его слышат, может, когда-нибудь да поймут...

«НЕ МОГ ЭТУ ЛИТЕРАТУРУ ПОНЯТЬ: ТАКАЯ БЕЛИБЕРДА! ЧТО РЕЖИССЕР ДЕЛАЕТ, В ГОЛОВЕ НЕ УКЛАДЫВАЛОСЬ»

— Вахтанг Константинович, добрый вечер! Я очень рад снова вас видеть...

— ...я тоже рад...

— ...и сразу, наверное, о самом главном хочу сказать: я вас люблю...

— Спасибо, взаимно!

— Символом нескольких поколений при жизни вы стали, что редко кому удается, и недавно где-то сказали, что «Мимино» смотрели и хохотали как идиот...

(Улыбается). Да, было такое... Не стареет фильм — удивительно!

— Вы случайно его по телевизору увидели?

— Да, по московскому каналу...

— Смешно было по-прежнему?

— О!

— А когда в нем снимались, предполагали, что так здорово все получится?

— Нет, абсолютно — просто не мог эту литературу понять: такая белиберда! Что режиссер делает, в голове не укладывалось, а потом, когда первый отснятый материал на «Мосфильме» смотрел... Зрите­ли просто с кресел падали — Данелия очень талантливый человек!


С матерью, 1980 год. «Мама замуж так и не вышла, хотя ее руки просили, — очень красивой была»

С матерью, 1980 год. «Мама замуж так и не вышла, хотя ее руки просили, — очень красивой была»


— Он понимал, что снимает?

— Думаю, да. У него черта есть хорошая — импровизировать дает. Когда я у него снимался, заранее тексты никогда не учил — мы все время их переписывали. Он почувствовал, что я...

— ...умный актер...

— ...и не мешал, да.

— Помню, как говорили когда-то, что «мимино» в переводе с грузинского — это «сокол», а оказалось — «ястреб»...

— ...да, ястреб.

— Разница есть, правда?

— Большая! (Смеется).

— Георгий Данелия мне рассказывал, как после успеха «Мимино» часто ездил с вами со зрителями встречаться, и где-то в горах, когда в сотый раз выпить вас уговаривали, он сказал, что...

— ...Бубе нельзя...

— ...у него триппер. Пить много в ту пору приходилось?

— Много — с пастухами.

— А с летчиками?

— Летчиков я сам заставлял, а эти... Такая обида будет, если откажешься! Мы там в палатках у них спали...

— Стойкие они парни?

— Настоящие мужики!

— Много осилить могли?

— Могли, да. Ну, чачу в основном пили...

— А вино?

— Не-е-ет. Чача — до 70 градусов! — мощная: барашка зарежут, мясо прямо при тебе варится...

— «Мимино» на цитаты растащили — там что ни реплика, то в яблочко, а вот у вас самая любимая фраза оттуда какая?

— Есть одна, которую используют, если спросить хотят: «Куда ты пропал, почему не заходишь?». «Вы почему кефир не кушаете? Что, не любите?». (Хохочет). Фрунзик с очень серьезным видом эти слова произносил.

«ЛЕОНОВ МЕНЯ ЗА ШЕЮ СХВАТИЛ И ОБ ГРОБ ГОЛОВОЙ НАЧАЛ БИТЬ, ЧТОБЫ ЗАТКНУЛСЯ»

— Боже мой, 37 лет картине, и, смотрите, даже вспоминая о ней, вы сме­етесь: какое счастье!

— Смешно было очень!

— Фразу: «Ларису Ивановну хочу!» кто придумал?

— Уже и не помню — кто-то из нас. Перевели дословно — мы, грузины, когда друг другу звоним, так говорим. «Минда» — это хочу, «Лариса Ивановна минда» — «мне нужно поговорить с Ларисой Ивановной».


С мамой Мананой Константиновной Багратиони, 1941 год

С мамой Мананой Константиновной Багратиони, 1941 год


— При такой сумасшедшей славе «Мимино» вы, тем не менее, считаете, что фильм «Не горюй!» лучше...

— Намного, конечно: «Не горюй!» — это серьезная классика! Талант Данелии меня удивляет: за такой короткий срок — час 20, может, час 40 — он столько всего драматургически успевает, что поражаешься. Нет у него никаких тянучек, эпизоды логично выстроены — редкий дар!

— Я у него дома, в московской квартире, в гостях был — весьма скромно, как мне показалось, живет...

— ...да...

— ...болеет, тяжело ему... Вы до сих пор общаетесь?

— По телефону беседуем.

— Подолгу?

— Да.

— О чем? Прошлое вспоминаете или сегодняшний день обсуждаете?

— Ну, я его рассмешить стараюсь. Он очень остроумный человек, правда, когда в Грузии у нас все это дело произошло, Данелия сказал: «Мы уже, наверное, видеться не будем». Он-то меня знает... Я успокоил: «Будем в другом месте встречаться». (Грустно). Больной он...

— Вам можно было только в «Не горюй!» и в «Мимино» сыграть — и больше нигде уже не сниматься, правда?

— Конечно.

— Сейчас в кино вас зовут?

— Недавно вот картина «Дед 005» вышла, я, правда, ее не смотрел. Фильм молодежный, зрителям, говорят, по душе при­шелся. Ну, я туда из-за того пошел, что Ша­курова пригласили: он очень мне нравится.

— Прекрасный актер!

— И мы вдвоем снялись. Когда с «Мосфильма» с предложением позвонили, я спросил: «Где съемки?». — «В Москве». — «В Москву не приеду — другой город возьмите, любой страны, Киев, например»... Так они в Ереване сняли.

— Ваша любимая роль в кино — Бенд­жамен Глонти в «Не горюй!» все-таки?

— Нет — Герцог в «Совсем пропащий».

— Замечательное кино!

— Игровое, с перебором мы там играли. Я светского такого жулика изображал и к Данелии пристал: «Какую-нибудь медаль мне повесь». — «Зачем?». — «Чтобы я знал, что на самом деле из хорошей семьи». Медали этой нигде не видно, но у меня-то она висела!

Там тоже смешные вещи были: у меня на ногах босоножки, драный фрак, шляпа — на полного идиота похож, и вот у нас с Леоновым на плоту первая встреча. Начали диалог, и я, Юсова (кстати, прекрасный оператор, скончался недавно) не предупреждая, ножницы достал и стал себе ног­ти на ногах через босоножки стричь. Вижу, режиссер рукой машет: «Снимай, снимай!». Сняли! (Смеется).

Потом, когда за деньгами того, кто умер, мы приезжаем и я глухонемого изображаю, есть сцена, где Леонов у гроба поет. Я неожиданно тоже запел, и он профессионально меня за шею схватил и об этот гроб головой начал бить, чтобы заткнулся (смеется).


Роль Валико Мизандари по прозвищу Мимино принесла Вахтангу Кикабидзе всесоюзную любовь и славу

Роль Валико Мизандари по прозвищу Мимино принесла Вахтангу Кикабидзе всесоюзную любовь и славу


«АРГУМЕНТЫ И ФАКТЫ» МЕНЯ СПРОСИЛИ: «А ПО-РУССКИ ВАМ ПЕТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ?». Я ОТВЕТИЛ: «ЕЩЕ И КАК, НО КОГДА ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ, В УК­РА­И­НУ ЕДУ»

— Не знаю, так ли это, но мне кажется, что иногда, когда вы засыпаете или, наоборот, просыпаетесь, думаете: «Не­плохо было бы еще раз в кино сыграть — хоть одну роль, но такую, чтобы все, которые были до этого, переплюнуть»...

— Я с удовольствием, просто сценарий нужен. Мне очень много их присылают — кипы бумаги дома лежат, но что-то как-то...

— ...не то, да?

— Не литература, а классику уже не снимают, потому что большие деньги нужны...

— Знаю, что вы себя не певцом, не актером, не режиссером, а тбилисцем считаете...

— Тбилисец — это должность!

— Тбилиси — потрясающий город: сейчас он преобразился и вообще волшебным стал, но и в советское время в нем какое-то неповторимое очарование было. Старый, неотреставрированный, осыпающийся, но особый дух в нем царил. Вы по тому, советскому, времени, в котором, безусловно, много пло­хого, но и много светлого было, скучаете?

— Да, потому что духовность тогда была, люди друг друга любили. Сейчас этого нет — на каждом шагу чувствуется, что все о деньгах думают. Бабки, бизнес, обманул, отобрал...


«Фразу: «Ларису Ивановну хочу!» перевели дословно — мы, грузины, когда друг другу звоним, так говорим»

«Фразу: «Ларису Ивановну хочу!» перевели дословно — мы, грузины, когда друг другу звоним, так говорим»


— Просто раньше у грузин столько денег было, что они о них не думали...

— Это правда! (Смеется).

— Вы Советский Союз от Москвы до самых до окраин исколесили — вам эта страна доброй запомнилась или нет?

— Дело в том, что в маленьких городах совсем другие люди живут, — везде!

— В провинции?

— Даже в Европе на периферии абсолютно другого разлива. Ты благодарность ощущаешь за то, что к ним приехал, они по-другому слушают, по-другому в дом приглашают — все по-другому, а в больших городах какой-то конвейер уже работает.

— За девять лет при Саакашвили Грузия в сказку превратилась — идеали­зи­ро­вать не хочу, но когда по Тбилиси, Ба­туми гуляешь, по прекрасным дорогам едешь, ярко освещенные улицы, подсвеченные дома видишь, знаешь, что в школах, медицине, МВД, да во всех сферах, происходит, думаешь: почему у вас получилось, а у нас до сих пор нет? В Грузии вам сейчас нравится?

— Очень! У меня друг есть — Ивико, Иван, очень остроумный человек... «Знаешь, — он мне сказал, — у меня по старым эс­эс­эсэровским трассам ностальгия». — «Почему?» — удивился я. «Сейчас я за рулем засыпаю, а раньше через каждые 10 метров ямки были, и я просыпался». (Смеется).


С Евгением Леоновым в фильме «Совсем пропащий». Роль Герцога из этой картины Данелии по Марку Твену — самая любимая у Кикабидзе. «Я ножницы достал и стал себе ног­ти на ногах через босоножки стричь. Вижу, режиссер рукой машет: «Снимай, снимай!»

С Евгением Леоновым в фильме «Совсем пропащий». Роль Герцога из этой картины Данелии по Марку Твену — самая любимая у Кикабидзе. «Я ножницы достал и стал себе ног­ти на ногах через босоножки стричь. Вижу, режиссер рукой машет: «Снимай, снимай!»


— В Россию вы до сих пор ни ногой?

— Нет.

— А чисто по-человечески тянет?

— Тянет петь — там песню слушать умеют. Меня «Аргументы и факты» спросили: «А по-русски вам петь не хочется?». Я ответил: «Еще и как, но когда очень хочется, в Ук­ра­и­ну еду».

— Представить себе, что когда-нибудь в Россию снова приедете, можете?

— Нет. Когда человек поет, врать он не должен — я так на это дело смотрю, а если ты просто для того, чтобы заработать, едешь — это уже фальшь и вранье. Я очень долго не мог понять, за что меня зрители любят, ведь голоса такого, чтобы от него в обморок падали, нет. Только потом дошло: наверное, верят в то, о чем я пою.

— Конечно!

— И им уже не интересно — есть голос, нет: все это второстепенно.

— Также глаза соврать не могут!

— Да, наверное, ну, а сейчас совсем рядом с Тбилиси русские танки стоят и каждый день границу передвигают — ну прос­то внаглую! Уже молодежь наша протестовать начала: стоит, кричит — все равно... (С грустью). Ну, поживем — увидим, посмотрим, что из этого выйдет.

«МОЖЕТ, ОТЕЦ К СЕКРЕТНЫМ СЛУЖБАМ ИМЕЛ ОТНОШЕНИЕ?»

— Вы знаете, я сейчас истории коснусь, которую без слез вспоминать нельзя. В одном из интервью наших — у нас много их было — вы мне об отце рассказали: он журналистом был, и ког­да началась война, бронь получил. Он плохо видел...

— ...сильнейшую близорукость имел, но на фронт ушел сам, добровольцем...

— Признался: «Я не могу по улицам Тбилиси ходить...

— ...стыдно...

— ...потому что одни женщины остались — все мужчины воюют». В последний раз вы с мамой на призывном пункте его видели...

— ...да-да (сигаретой затягивается)...


Вахтанг Кикабидзе, Георгий Данелия и Фрунзик Мкртчян. «С Данелией теперь по телефону беседуем. Я его рассмешить стараюсь»

Вахтанг Кикабидзе, Георгий Данелия и Фрунзик Мкртчян. «С Данелией теперь по телефону беседуем. Я его рассмешить стараюсь»


Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«...Мама ведет меня, крохотного, за ручку, вокруг все чужое, незнакомое. Мужчина в военной форме, высокий, седой, красивый, сжимая свернутый из газеты кулечек, вышел навстречу. Присел рядом со мной на корточки, протянул этот кулек, полный изюма, и порывисто обнял огромными руками. Поглощая один сладенький комочек за другим, не в силах оторваться от непривычного лакомства, я никак не могу понять, почему этот человек не переставая целует меня и не выпускает из своих объятий. Так отчего-то запомнилось, словно я тогда отца в первый раз увидел...».

— Потом в ваш дом похоронка пришла, что младший лейтенант Ки­ка­бид­зе погиб.

— ...Да, под Керчью...

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«Многие не знают, что среди погибших в той страшной бойне 85 процентов — грузины. Черное море стало от крови красным метров на 50 от берега — рассказывал, вернувшись невредимым, спустя годы, отец моего друга дядя Иосик. На памятнике павшим в Керчи есть и его фамилия — и он считался пропавшим без вести, но чудом остался жив».

— Все эти годы вы в смерть отца не верили, мама его всю жизнь ждала, а когда умерла, фотографию отца вы ей в гроб положили...

— И его имя на памятнике тоже написал.

— Вы рассказали об этом, программа на телевидении вышла, и у меня в кабинете телефонный звонок раздался. Незнакомый мужчина сказал: «Я директор

краеведческого музея (крымского города, который по понятным причинам не называю. — Д. Г.). Хочу вам сказать, что отец Вахтанга Константиновича под Керчью не погиб — он сдался фашистам в плен, еще и роту свою туда привел. Со­от­вет­ствую­щие документы в архиве ФСБ я обнаружил: они у меня, — и, чтобы россияне их против Кикабидзе не ис­поль­зовали, я их вам передам, а уж вы — ему». Когда эту папку я вам отдавал, вы плакали — это удивительнейшая история, и я бы просил вас, если можно, ее вспомнить. Что же на самом-то деле произошло?

(Вздыхает). Насколько я знаю, он хо­ро­шо языками владел...


«Дед 005», 2013 год. «Картину я не смотрел. Туда из-за того пошел, что Ша­курова пригласили: он очень мне нравится»

«Дед 005», 2013 год. «Картину я не смотрел. Туда из-за того пошел, что Ша­курова пригласили: он очень мне нравится»


— ...в том числе и немецким...

— ...да-да, а тогда это большая редкость была...

Я издалека начну. Еще в советское время концерт в Ясенево у меня был — это район Москвы, где Служба внешней разведки находится (когда они меня пригласили, я вообще не знал, где это находится). Очень интересные там оказались люди, на обычных военных не похожие: с трубками ходи­ли, с виду интеллектуалы такие... Огромный, шикарный зал битком набит был, с же­нами все пришли, а после концерта первая пятерка генералитета на ужин меня пригласила, и вот я про отца говорить начал: много лет, мол, его ищу — как он погиб, где похоронен, ничего же не известно. Они: «Может, по нашей линии посмотреть?». Я рассказал, что отец языки знал, пишущим был человеком, зрение плохое имел...

Домой радостный приехал, с женой поделился... Месяц никто ничего, и вдруг позвонили. Сказали, что 10 досье на фамилию Кикабидзе подняли, фамилия не очень

распространенная, но ни один из этих людей — не мой отец. Правда, сообщили, что еще какие-то секретные службы были, но к их данным доступа у них нет.

Может, мой отец к тем службам имел отношение? Помните, знаменитый разведчик Абель неожиданно появился — после того, как много лет все думали, что он погиб. Мой тесть его знал — он несколько лет в Тбилиси учился. Абель ему признался: «Я вообще никогда не стрелял».


В роли возчика Павле на съемках фильма Георгия Шенгелаи «Мелодии Верийского квартала», 1974 год

В роли возчика Павле на съемках фильма Георгия Шенгелаи «Мелодии Верийского квартала», 1974 год


— А зачем? — у него другое оружие было...

— И про отца тоже сказал, что, может, в какой-то особенно засекреченной специальной службе он состоял. Кто-то же нарочно в плен попадал, границу переходил — миллион вариантов возможен.

Я позавчера в гостинице передачу про Трианона смотрел — это разведчик, о котором Юлиан Семенов «ТАСС уполномочен заявить...» написал — я же в этом фильме снимался, заместителя резидента ЦРУ играл. Потом про другого «предателя Родины» рассказали, третьего (оказывается, этого туда забросили, второго — в другое место: интересно было)... Ну, меня всегда эта мысль терзает: знать бы хоть, где отец лежит, чтобы прийти туда, цветок принести...


Константин Кикабидзе. «Отец сильнейшую близорукость имел, но на фронт ушел сам, добровольцем»

Константин Кикабидзе. «Отец сильнейшую близорукость имел, но на фронт ушел сам, добровольцем»


— В той папке, которую директор музея передал, подборка документов была: вот ваш отец призван, вот звание получил, вот на Северном Кавказе воюет, потом свою роту к немцам привел, они все сдались, и уже после войны, когда часть людей в Союз репатриировалась, ваш отец растворился, его нет. Сослуживцы его на допросах показывают: «Константин Кикабидзе нас к немцам привел, мы в плен все сдались...». После этого, казалось бы, вашу семью должны были репрессировать, но вашей маме, наоборот, персональную пенсию дали...

— ...и предупредили: «Нигде об этом не говори».

— Понимаете? То есть не исключено, что он роту к врагу специально привел: типа, смотрите, я свой — таким образом был к немцам заброшен и дальше какие-то задания выполнял...

— Все может быть.

«РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ С ОТЦОМ ВСТРЕТИТЬСЯ, ПЕТЬ ПЕРЕСТАЛ БЫ»

— Это правда, что когда вы впервые в Соединенных Штатах Америки были, какие-то грузины на вас вышли: дескать, с вами отец встрети­ться хочет?

— Первый раз это в Канаде в 67-м году было — ну, тогда знакомых за границей, тем более в Канаде, у меня не было...

— А вас же еще и инструктировали небось: ни с кем не общаться...

— ...и комитетчики с нами ездили. И вот один из них ко мне в номер пришел: «Вас там спрашивают» — и так смотрит... Я: «Кто?». — «Какой-то грузин».


«Не горюй!», 1969 год

«Не горюй!», 1969 год


— В Канаде...

— У меня ноги подкосились: вдруг, думаю, отец? — мало ли... Спустился — седой красивый человек стоит. Я мимо прошел и по-грузински что-то сказал, он резко так повернулся: «Вы — Кикабидзе?». Я по-грузински ответил, что да. «Вашу маму Манана зовут?». Мне стало плохо... «Да». — «А бабушку — Агриппина?». — «Да». Он сорочку расстегнул, а у него на груди (показывает) отца имя Котэ наколото: они были друзьями с детства, вместе за сборную Батуми по футболу играли. Он о себе рассказал... Тоже в плену был, ну а потом же тех, кто оттуда возвращался, арестовывали — кому это нужно?

Ну а второй раз в Америке дело было. Там со мной глава грузинской диаспоры встречался — старенький уже, из белой эмиграции...

— ...меньшевик, очевидно...

— ...да. Очень интересный такой человек, необычный. Я ему историю нашей семьи рассказал, и он ошарашил: «Есть один человек здесь — по описанию на вашего отца похож. Он высокий, рано поседел, очки с толстыми стеклами носит, по профессии журналист, но фамилия у него другая, и с грузинами он не общается». Я спросил: «Я могу на него выйти?». Он пообещал помочь, но, может, этому незнакомцу, похожему на моего отца, что-то обо мне со­об­щи­ли, а может, нет... (Пауза). Он, в общем, пропал — так мы и не увиделись.


С Фрунзиком Мкртчяном. «Не горюй!» — это серьезная классика»

С Фрунзиком Мкртчяном. «Не горюй!» — это серьезная классика»


— Это правда, что еще в советские времена в ваш двор из Италии какая-то женщина приехала?

— Да-да, мамина школьная подруга. Мы под фуникулером жили, и в дверях письмо нашли: «Манана, ты меня помнишь? Я Нина такая-то, мы с тобой в школе в таком-то классе рядом сидели...» — и мама вспомнила! Эта Нина увидеться с ней хотела, телефон оставила, и мама к ней пошла. Вернулась поздно, я уже спал, а утром, проснувшись, увидел, что у нее одна бровь белая — целиком поседела! Я ей зеркало дал, мама заплакала­ и рассказала мне о человеке, который как-то румынскую границу перешел, — у него якобы фотографии были, и на одной из тех фотографий эта Нина папу узнала! На снимке трое мужчин в Италии у бассейна стоят — двоих она не знала, но как только третьего увидела, воскликнула: «Это Константин!». В 57-м году дело было...


Памятник героям фильма «Мимино» в армянском городе Дилижан. «У нас в Дилижане, в кухне, открываешь простой кран — вода течет, второе место занимает в мире!»

Памятник героям фильма «Мимино» в армянском городе Дилижан. «У нас в Дилижане, в кухне, открываешь простой кран — вода течет, второе место занимает в мире!»


— Вы верите, что отец выжил и все эти годы за границей находился?

— Верю, и знаешь почему? Просто так мама никогда ничего не говорила, но часто такую фразу повторяла: «Папа вернется, потому что он не такой, как все». Удивительный такой «диагноз» отцу ставила: мол, не как все, значит, обязательно возвратится.


Буба (с гитарой) с друзьями. Еще безусый, но уже поющий

Буба (с гитарой) с друзьями. Еще безусый, но уже поющий


— И до самой смерти ждала?

— Да. Так больше замуж и не вышла, хотя ее руки просили, — очень красивой была. Ни за что не соглашалась!

— Дорого бы вы отдали, чтобы с отцом встретиться?

(Не задумываясь). Петь перестал бы!

— Ради этого?

— Да!

— Если бы по этому сценарию кино снимали, вы бы отца в старости сыграли?

— Конечно.

— Часто обо всем этом думаете?

— Очень. Маму все время жаль было — мы очень тяжело жили.

— Бедно?

— Не то слово. Масюсенькая комната с цементным полом у нас была — денег на деревянный не было, и ноги до сих пор у меня болят, у нее болели... И общая кухня была — казалось, все люди по-человечески жили, кроме нас.


С Юрием Соломиным в сериале по роману Юлиана Семенова, 1984 год. «Может, отец к секретным службам имел отношение, как Абель... А помните Трианона из фильма «ТАСС уполномочен заявить...», в котором я заместителя резидента ЦРУ играл»

С Юрием Соломиным в сериале по роману Юлиана Семенова, 1984 год. «Может, отец к секретным службам имел отношение, как Абель... А помните Трианона из фильма «ТАСС уполномочен заявить...», в котором я заместителя резидента ЦРУ играл»


«ИНОГДА ТЕТЯ РАЯ ШКУРКИ ОТ КАРТОШКИ НАМ ОТДАВАЛА — МАМА ИХ МЫЛА И ЖАРИЛА»

— Детство послевоенное голодное было?

— Не то слово!

— Даже в Тбилиси, где еда есть всегда?

— Помню, однажды мы у соседки керосинку с борщом украли, причем не сняли его — все сразу унесли, целиком! (Смеется). А еще курица в нашем квартале гуляла — мы с ребятами ее поймали. Мама спросила: «Откуда у тебя курица?». — «Не знаю — бегала, забежала...», а потом хозяйка пришла. Меня дома не было, где-то гулял, домой вернулся — мама белая сидит, как стена: «Как тебе не стыдно? Это курица тети Тамары...». Ой, я чуть не умер! Тамара ту курицу тут же зарезала, бульон сварила и вместе с мясом нам принесла. Дала понять, что воровать — это плохо.


Герои «Мимино» в монументальном исполнении Зураба Церетели в Москве...

Герои «Мимино» в монументальном исполнении Зураба Церетели в Москве...


— Какие понятия у людей были, да?

— О чем речь?!

— Что вы в то время ели, помните?

— Самое вкусное блюдо мама готовила: если удавалось где-то головку лука достать, нарезала его, ломтики старого черного хлеба добавляла и на постном масле все это жарила. Мы, по сути, хлеб с хлебом, будто это мясное блюдо, ели — вкуснотища была!


...и в Тбилиси

...и в Тбилиси


— Хлеб до сих пор любите?

— Да нет, очень мало его ем, но тогда казалось, что вкуснее ничего нет. Рядом тетя Рая жила — еврейка, которая по ночам на заказ большим людям (подмигивает) торты пекла. У нее огромная миска была, где она крем делала, и когда торт был уже готов и намазан, тетя Рая меня звала (любила почему-то) и миску ту мне давала, а я уже ребят звал, и мы остатки крема вылизывали. Иногда она шкурки от картошки нам отдавала — мама их мыла и жарила.


В фильме «Фортуна» Кикабидзе сыграл капитана баржи, в котором критики узнали постаревшего Мимино, 2000 год

В фильме «Фортуна» Кикабидзе сыграл капитана баржи, в котором критики узнали постаревшего Мимино, 2000 год


— Кому теперь об этом расскажешь?

— Не поймут! (Смеется).

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«У нас на набережной бюст Сталина стоял, а когда в 1956 году, после обвинения в культе личности, его хотели убрать, весь Тбилиси встал на защиту, и мы, пацаны, конечно, туда же. Все это в серьезные волнения вылилось, ввели войска, люди погибли. Помню, под утро кое-как из оцепления выбрался, закоулками пробрался домой, и в темноте навстречу — белые фигуры: женщины в ночных рубашках со всех дворов детей своих ждали. Домой вошел, мама вся белого цвета, тоже не спит, в руках — старый утюг чугунный. Тихо так спросила:

— Ты где был?

— Как где? Со всеми, бюст Сталина защищал.

И она швырнула в меня этот утюг! Если попала бы — убила: там килограммов 12 чугуна. Это единственный раз, когда мама с собой не совладала: так ненавидела советскую власть и так сильно за меня испугалась! Ладно бы за правое дело сын жизнью рисковал, а не бессмысленно и глупо».

— Вы без отца росли, мамы уже тоже нет... Ощущение сиротства какого-то, даже в вашем возрасте, у вас есть?

— Есть, есть. Я никогда представить не мог, что мамы не будет, — думал, что она вечно должна жить, во всяком случае, пока есть я, и вдруг она слегла... Мой мальчик, Константин, сразу приехал... Я позвонил: «Бабушке плохо» — он прилетел, и пока он в дом не вошел, у меня уже ощущение было, что она нас оставила. Ничего не шептала, почти не дышала... Потом сын вошел, я вышел, он долго возле нее сидел. Я заглянул: она с ним разговаривает... Спрашивал потом: «Что она тебе сказала, какие слова последние?». — «Если девочка у тебя родится, моим именем назови» — и умерла. Ти-и-ихо, не пикнув!

— Девочка у него родилась?

— Нет, одни мужики в доме (улыбается). У нас правнучка Александра есть — старшего внука Георгия дочка: такая умненькая — с ума можно сойти! Я не могу в телефоне номер найти, с которого мне звонили, а она, в свои два года, находит, нажимает, часы переводит, включает, выключает...


С Дмитрием Гордоном. «Вы почему кефир не кушаете? Что, не любите?»

С Дмитрием Гордоном. «Вы почему кефир не кушаете? Что, не любите?»


(Окончание в №30)

 



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось