Андрей МАКАРЕВИЧ: "От счастья мы так напились, что ни о каком соблазнении жены Гребенщикова Наташи уже ни речи, ни мыслей не было. Пили мы чистый спирт, настоянный на африканском перце..."

"Я ОЧЕНЬ ХОРОШО ПЕРЕНОШУ БОЛЬШИЕ КОЛИЧЕСТВА СПИРТНОГО И С ПОХМЕЛЬЯ НИКОГДА НЕ МУЧАЛСЯ"

- Вы, насколько я знаю, любвеобильны...

- Да? Откуда это вам такие известны подробности?

- Да вот, разговоры всякие ходят...

- Допустим, а что вы имеете под этим определением в виду?

- Только хорошее: когда у человека много любви, это приветствовать надо, и все же что в девушках вас раздражает?

- Несколько некорректный вопрос. В каких девушках? Они, согласитесь, друг другу рознь...

- Давайте тогда иначе спрошу: что может вас в женщине оттолкнуть?

- Глупость, дурной вкус, неопрятность.

- В Москве как-то прошла выставка "50 женщин Андрея Макаревича"...

- Шесть лет назад это было.

- А почему ровно полсотни?

- Потому что тогда мне исполнилось 50. Под это дело выставку предложили устроить в Манеже (на третий день после закрытия которой он, кстати, и сгорел), и надо было как-то ее окрестить - только и всего! (Кстати, работ там было представлено больше 70-ти).

Если честно, я ненавижу придумывать названия к песням и уж к картинкам особенно: они, по-моему, вообще наименований не требуют, потому что графика - не тот вид искусства, который несет какую-то информацию. Это не литература, не справочники, а вещи состояния и настроения, поэтому слова тут излишни, но галерейщики считают иначе, зрители из-за них тоже, вот и любопытствуют: "А как это называется?". Да какая тебе разница? Все равно требуют (разводит руками), поэтому приходится что-то придумывать.

- Борис Гребенщиков, о котором мы уже вспоминали, жаловался мне, что вы пытались его жену соблазнить (правда, не зная, кем она ему приходится)...

- Этот случай произошел на фестивале "Таллиннские песни молодежи-76".

С первой женой Еленой, дочерью известного международного обозревателя Игоря Фесуненко, и продюсером "Машины времени" Ованесом Мелик-Пашаевым. 1977 год

- Ага, значит, все-таки было?

- Нет, просто мы ехали вместе по городу в автобусе и с нами была симпатичная девушка, которая всем понравилась. Борька же был очень тихий, застенчивый - рядом стоял, но в конце-то концов сказал, что это его жена Наташа. Выяснилось, что им ночевать негде (эта парочка заявилась на фестиваль по собственной инициативе), и мы предложили отправиться к нам в общежитие. Борис был настолько в ней уверен, что совершенно не волновался, а потом мы перезнакомились: попели друг другу и от счастья напились так, что ни о каком соблазнении уже ни речи, ни мыслей не было. Пили мы чистый спирт, настоянный на африканском перце...

- Однако... И много могли употребить за раз раньше, в советское время?

- Много!

- Это, простите, сколько?

- (Смеется). Ну, все вам скажи! Я, слава тебе, Господи, совершенно не склонен к алкоголизму и очень хорошо переношу - тьфу-тьфу! - большие количества спиртного.

- Сколько же - уточняю - могли принять на грудь?

- Литр.

С четвертой женой Натальей Голубь и сыном Иваном от второго брака с Аллой Романовой

- Водки?

- Ее. Главное, что похмельем я никогда не мучился и не похмелялся: с утра как ни в чем не бывало вставал и шел по делам.

- Самые знаковые ваши произведения рождались именно в таком состоянии?

- Никакой системы тут не было. Какие-то песни рано утром писались, когда просыпаешься и никто тебе не мешает: город еще спит, телефоны молчат, солнце встает... Какие-то сочинял поздно ночью, когда чего-то и выпивал, - по-разному было.

"СЕЙЧАС КУТИКОВА УБЬЮТ, - ПОДУМАЛ Я, - И СЧАСТЛИВЫЙ ЗАСНУЛ"

Из книги Андрея Макаревича "Сам овца".

"На самой заре существования "Машины времени" (тогда еще "Машин времени", году в 71-м) дети каких-то родителей пригласили нас выступить на Николину Гору.

Нас еще крайне редко вообще куда-нибудь приглашали, и каждое такое мероприятие было событием. Стояла прекрасная ранняя осень, было тепло и солнечно, мы поймали в назначенный день какой-то "рафик", закидали в него наш чудовищный первобытный аппарат и поехали. "Рафик" оказался без окон и сидений и представлял из себя изнутри глухую железную коробку, вызывающую ассоциации с газовой камерой, и в дороге мы чуть не задохнулись - когда он остановился наконец на зеленых просторах Николиной Горы, мы из него не вышли, а выпали.

С сыном Иваном, дочерью Даной и ее мужем Крисом. Мать Даны избегает комментировать свои отношения с Макаревичем, и о существовании внебрачной дочери Андрей Вадимович узнал, когда ей было уже 19 лет

Сам концерт (громко сказано!) состоялся в каком-то крохотном деревянном клубике при небольшом скоплении молодых людей и ничего не понимающих старушек и никаких воспоминаний не оставил, но когда мы уже сворачивали свое барахло, к нам вдруг подошел Никита Михалков - он был очень большой и красивый. Знакомы мы не были, а кино "Я шагаю по Москве" видели все неоднократно, и степень робости моей перед ним была высока необычайно. Сначала Никита присел к роялю и наиграл одним пальцем мелодию из одноименного фильма - как позывные, а потом объявил, что незачем нам прямо сейчас ехать в Москву, потому что он приглашает нас к себе на дачу пить водку.

На дачу к Михалкову пить водку!

Мы быстренько загрузили в тот же жуткий "рафик" инструменты вместе с Борзовым и Мазаем (им зачем-то надо было до ночи вернуться в Москву) и отправились в гости.

Был сказочный ясный вечер, на участке у Михалкова стоял длинный дощатый стол, уставленный водкой и овощами. Народу было много, я практически никого не знал, но понимал, что раз все мы у Михалкова, то это его друзья, а значит, тоже известные и талантливые люди, и чувствовал себя в этой связи застенчиво и важно одновременно. Водку пили из каких-то здоровенных деревянных пиал, темп потребления был высок, деликатность не позволяла мне отставать от окружающих, а поскольку юный мой организм был воспитан к тому времени исключительно на дешевых сортах портвейна и к водке не готов, скоро я оказался в состоянии полной эйфории.

Звезды качались над головой, и наш стол, как корабль с замечательными людьми, сидящими по бортам, плыл в какое-то счастье, а после того как Никита, уронив после очередной пиалы голову на ладонь, необыкновенно задушевно спел песню про коня, который гулял на воле, я совсем размяк. Вдобавок ко всему слева от меня обнаружилась очаровательная девушка Алена - мы мило болтали обо всем, выказывали друг другу знаки внимания, и наши чувства крепли с каждой минутой. Когда Алена вдруг засобиралась домой, я обнаружил, что наступила ночь.

Страсть кипела во мне, и я не хотел отпускать девушку, да и ей не хотелось покидать компанию, поэтому мы решили, что сейчас я провожу ее до ее дачи, она как будто ляжет спать, а сама, обманув строгих родителей, вылезет в окно, мы вернемся к Никите и продолжим веселье.

На нетвердых ногах я поднялся из-за стола и последовал за Аленой во мрак. Мы шли куда-то прямо, потом налево, потом опять прямо и куда-то вправо. Дачные улицы были плохо освещены и совершенно пустынны, и меньше всего я заботился о том, чтобы запомнить маршрут, - Алена уверенно тащила меня вперед. Через некоторое время мы оказались у калитки, у которой мне было велено тихо ждать. В глубине участка за забором угадывался дом, там горел свет, и Алена упорхнула, а я прилег на травку у калитки, что в моем состоянии было самым естественным, и отключился.

Проснулся я оттого, что с неба на меня падали тяжелые холодные капли. Посмотрев на часы, отметил, что прошло чуть больше часа и свет в доме за забором уже не горит. И еще - что мне адски холодно. Тем не менее я потоптался еще минут 15 у закрытой калитки, дрожа от наступающего похмелья и печали, понимая, что никакая Алена уже не выйдет, так как ее либо заперли, либо сама она забылась сном и ждать бесполезно. В тот момент, когда я наконец решил двигаться в сторону дачи Михалкова, понял, что совершенно не представляю себе, где эта дача и в какую сторону следует идти. На всякий случай я вышел на дорогу и попробовал пройти по ней метров 100 сначала в одну, а потом в другую сторону, надеясь на внезапную вспышку памяти, но в подсознании было черно, вспышек не происходило. Поселок был мертв - дачный сезон окончился, многие дачи были уже пусты, а в остальных хозяева спали и света не наблюдалось.

Третья гражданская жена Макаревича Анна Рождественская родила музыканту дочь Анечку (фото слева)

Я пробовал изо всех сил прислушаться, надеясь уловить в ночном эфире хоть далекие отголоски веселой михалковской компании. Тишина была мне ответом, только капли ледяного дождя стучали по мне чаще и чаще. Через полчаса дождь превратился в ливень с грозой, и редкие фонари на столбах погасли, темнота наступила такая, что я не видел собственной руки - впрочем, даже если бы и видел, общей картины это бы не меняло.

Я машинально старался двигаться, просто чтобы не окоченеть от холода, а если вдруг падал в канаву с водой, было ясно, что перемещаюсь не вдоль, а поперек дороги. Еще через час я понял, что умираю.

Это было довольно необычное и новое ощущение, и самым обидным казалась близость человеческого мира с его уютом и теплом и при этом абсолютная невозможность до него добраться.

Современный человек вообще не готов к смерти - иначе ему пришлось бы признать, что все, чем в этой жизни он занимался вплоть до внезапного прощания с ней - ел манную кашу в детском саду, учился, прогуливал уроки, выпивал, ходил на работу, женился, изменял жене, разводился и женился снова, болел, делал подарки друзьям, смотрел футбол, ездил на рыбалку, чинил машину, читал книги, мечтал о хорошем, - все это и было смыслом его жизни. Нам почему-то кажется, что весь этот быт к цели нашего появления на свет никакого отношения не имеет, а истинное наше предназначение скрыто где-то рядом, и однажды мы его неизбежно коснемся.

Заядлые путешественники, охотники и рыболовы Александр Розенбаум и Андрей Макаревич в поисках ярких впечатлений забредали в глухие, непроходимые места

Кончина, которая всегда неожиданна (даже если ожидаема), эту иллюзию разрушает. Самураям, которые готовили себя к смерти как к главной и неизбежной цели в жизни, видимо, проще было умирать.

А может, им было тяжелее жить.

Впрочем, в тот момент я об этом не думал. Видя вдали неверный огонек, я из последних сил брел к нему, утыкался в забор, за которым темнилась громада чьей-то дачи с тусклой дежурной лампочкой над крыльцом, и слабо кричал. Пару раз мне вообще не ответили. Один раз пообещали спустить собак, и собака действительно неохотно загавкала, и я опять ушел во тьму. На четвертый раз мне повезло, калитка оказалась незаперта, я смог подойти вплотную к дому и поэтому был услышан, и какая-то старушка зажгла свет на втором этаже и высунулась в окошко посмотреть на меня.

Посмотреть было на что.

Волосы я тогда носил исключительной длины, клеша были в заплатках, а маечка - в радужных разводах, и после двухчасового гуляния под осенним ливнем и падания в канавы все должно было выглядеть очень хорошо. К тому же меня трясло крупной дрожью, цвета я был синего и говорить уже не мог - я шептал. Я униженно просил позволить мне постоять под навесом крыльца, пока этот ночной кошмар не кончится. Видимо, что-то в моем образе и интонациях было такое, что старушка почти согласилась, и тут я услышал далекий шум мотора и задним зрением увидал мелькнувший в черноте свет фар, и нестройные родные голоса прокричали: "Макар!".

"Девушки, согласитесь, друг другу рознь...". С радиоведущей Ксенией Стриж и гражданской женой Анной Рождественской

"Я здесь!" - прохрипел я, бросился на звук, упал, вскочил, перелетел через забор, снова упал - уже в родную канаву, выплыл и выкарабкался на асфальт прямо под колеса никитиным "жигулям". Сам Никита сидел за рулем, глаза его были плотно закрыты, но машина двигалась по дороге довольно уверенно, а Кутиков и Кавагое, раскрыв обе задние двери, кричали: "Макар!" в темноту.

И как только они умудрились обо мне вспомнить?

Через 10 минут я уже был в доме, напоен водкой с чаем (это, кстати, и есть грог), растерт полотенцем, возвращен к жизни и уложен в постель. Перед самым отходом ко сну Михалков и Кутиков вдруг выяснили, что оба занимались боксом - только один в тяжелом весе, а другой - в весе пера, и закрыл я глаза под частые шлепочки Кутикова по Никитиному телу, которые прерывались редкими пушечными ответными ударами. "Сейчас Кутикова убьют", - успел подумать я и, счастливый, уснул".

"НЕ НАСТОЛЬКО ЯРКАЯ У МЕНЯ БИОГРАФИЯ, ЧТОБЫ ОПИСЫВАТЬ ЕЕ В ПЕСНЯХ"

- Ваши песни не автобиографичные, правда?

- Нет, абсолютно.

- Это принципиальный момент?

Роман Макаревича с певицей Аленой Свиридовой несколько лет назад активно обсуждался не только в тусовке, но и на страницах печати

- Принципиального тут ничего нет, и я не могу поклясться, что когда-нибудь какая-то автобиографичная не появится. Пока просто что-то такой не припомню, да и не настолько яркая у меня биография, чтобы описывать ее в песнях.

Из книги Андрея Макаревича "Сам овца".

"Поразительно, какой неожиданный приступ горя я вдруг испытал, когда у меня родилась сестра (я посчитал бы себя моральным уродом, если бы не наблюдал потом то же самое у других детей). Мне было девять лет, и мы были на даче, и был вечер, и бабушка радостно сообщила мне, что у меня родилась сестренка.

Я как-то не придавал значения маминой беременности, не думал, чем все это кончится, и убежал на улицу, потрясенный свалившимся на меня несчастьем.

При этом я совершенно не мог объяснить себе причину этого несчастья - я просто чувствовал, что отныне и навсегда родительская любовь принадлежит уже не только мне, а в первую очередь какому-то непонятно откуда взявшемуся неизвестному мне существу, я впервые чувствовал себя преданным, брошенным во Вселенной и был безутешен.

Еще раз повторяю: голова в этом процессе совершенно не участвовала, все было на уровне абсолютно животных ощущений, и бабушка так и не смогла понять причину моих слез.

Ощущение горя довольно быстро прошло, хотя любви к сестре первые годы я не испытывал, а на первом году ее жизни случилась дикая и необъяснимая история. Я сидел в комнате на диване (мы уже переехали с Волхонки), а мама несла сестру из ванной в спальню и должна была пройти мимо меня. По мере того как она приближалась, я с ужасом понимал, что сейчас подставлю ей ножку, я ничего не мог сделать - как будто дьявол двигал моей ногой. Мама споткнулась, полетела вперед и только чудом не упала. Как же меня отлупили, а я был счастлив, что опять могу сам командовать своими ногами и что все удачно обошлось. Очень хорошо помню это ощущение внезапно вселившегося беса и полной своей беспомощности.

Кстати, по поводу бесов и ангелов... Не так давно ко мне в гости приехал из Америки замечательный писатель и добрый мой товарищ Юз Алешковский.

В детстве Андрей хотел быть водолазом, и подводный мир с его красотами по-прежнему Макаревича манит. С Леонидом Ярмольником и морскими трофеями

По случаю его приезда мы решили устроить праздник и поехали на рынок. Юз обожает ходить по рынку, и я тоже, так что вдвоем мы уже получали как бы четверное удовольствие. Не спеша, обсуждая, что и как будем готовить, мы выбрали и купили мяса, зелени, приправ, молодой картошки, загрузили все это в мой джип и уехали. Настроение было превосходное, и, выруливая на Дорогомиловку, я произнес что-то восторженное насчет того, как все здорово, и какая дивная погода, и как мы сейчас замечательно все сделаем, и придут друзья, и выпьем, как люди.

С этими последними словами я и въехал в зад одиноко стоящего на светофоре "жигуленка".

Улица была пуста, скорость моя близка к пешеходной, и объяснить произошедшее чем-либо, кроме вмешательства потусторонних сил, я не могу. От слабого удара джип мой не пострадал, но "жигули" распались на части, как в фильме "Братья Блюз", и открылся крепко держащийся за руль потрясенный их водитель (и он, и "жигули" его были сильно немолоды, и понятно было, что это первый и последний автомобиль в его жизни).

После того как мы все опомнились, утешили хозяина "жигулей", пообещав склеить его машину на лучшей станции, и отъехали с места катастрофы, Юз посмотрел на меня очень серьезно и сказал: "Запомни, мудило: ангелы слышат мысли, а бесы - слова, поэтому о хорошем достаточно подумать - трендеть необязательно".

Изо всех сил стараюсь с тех пор так и поступать - никак не научусь".

- У вас нынче третий и очень продолжительный брак, что музыкантам в целом и вам в частности, вообще-то, несвойственно...

"Я не понимаю, почему мы с таким наслаждением разрушаем себя - хрупкую и единственную машину, данную нам для путешествия по жизни?". С Александром Абдуловым в его же фильме "Лузер", 2007 год

- Очень продолжительный - это полвека, а мы пока прожили с Наташей лет семь, по-моему. Дольше, чем с предыдущими женами, слава Богу (супруга Андрея Наталья Голубь младше его на 14 лет, она достаточно известный визажист, работала стилистом у Артемия Троицкого, Леонида Парфенова, Ильи Лагутенко. - Д. Г.).

- Ксения Стриж на страницах журнала "Караван историй" описала свой продолжительный с вами роман - вы эти откровения читали?

- Читал.

- Интересно было?

- Нет - я все это знаю (смеется).

- Ничего нового там для себя не открыли?

- Ксюша очень тепло обо всем написала, и в общем, скорее, мне было приятно.

- Чем занимаются ваши дети?

- Младшая Нюша учится в школе, средний Иван ГИТИС заканчивает, а старшая Дана работает в американском бизнесе.

- Ваш сын делает первые успехи в кино...

- Во всяком случае, Ваня востребован: два спектакля с его участием почти одновременно выходят, и сериал "Иван Грозный" в прокате прошел. Я, к сожалению, почти ничего не видел, потому что на гастролях был, - у нас очень плотный сейчас график...

Дмитрий Гордон - Андрею Макаревичу: "Смотрю на ваш усталый вид и понимаю: о том, чтобы экспромтом что-нибудь спеть, лучше не заикаться". - "А я-то думал, что хорошо выгляжу..." (Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА)

- В мире экономический кризис, а график плотный - вот здорово!

- Невероятно, но это так: мы что-то очень востребованы оказались.

- Люди в сложные времена к настоящему тянутся...

- Спасибо! Приятно слышать.

"РОДИТЕЛИ УБЕДИТЕЛЬНО МЕНЯ ПОПРОСИЛИ: БОЛЬШЕ ЯДОВИТЫХ ЗМЕЙ ДОМА НЕ ДЕРЖАТЬ, И С ТЕХ ПОР У НАС ЖИЛИ НЕЯДОВИТЫЕ"

- Вы хороший отец, как сами считаете?

- Наверное, не очень. Хороший должен проводить с детьми больше времени, а вообще об этом надо у них спрашивать.

- Сын на вас не обижается? Не спрашивает: "Почему ты не ходишь ко мне на премьеры?"?

- Нет, Ваня все понимает, и потом, когда я могу, хожу. Это я на него обижаюсь: хотел сегодня в театр с собой взять, а у него назначили репетицию. У них график пожестче еще, чем у нас, - пахать заставляют с утра до ночи без выходных: прогоны, репетиции - все очень сурово.

- В детстве вы мечтали стать водолазом, герпетологом и палеонтологом - хоть что-то сбылось?

- Практически все, а змеями я занимался ровно столько, сколько было мне интересно, - даже в экспедиции ездил.

- Чем, интересно, гады ползучие вас привлекали?

- Я просто их очень люблю, они невероятно красивые.

- Да? А на вид мерзкие...

- Ну что вы, мерзких живых существ нет. Вы просто во власти стереотипов находитесь: белое и пушистое - это красиво, а гладкое в чешуе - отвратительно. Ничего подобного...

- Это я вас разговорить на самом деле пытаюсь...

- По-моему, я с вами очень даже разговорчив и откровенен - на удивление...

Я тогда еще в школе учился: мы ездили в заповедник в Новохоперск, ловили гадюк - это все было, так скажем, профессиональной учебой. Змеи у меня и дома все время жили, в том числе ядовитые.

- Боже, кошмар!

- Квартира у нас внушительных была размеров - семья-то большая, и когда очередная гадюка сбежала из аквариума, дней пять было не по себе, потому что она где-то ползала: найти мы ее не могли.

- Чем же все это закончилось?

- Я принес кошку, и она моментально отыскала пропажу: как оказалось, змея заползла под плинтус. Родители при всей их любви к сыну убедительно меня попросили: больше ядовитых змей дома не держать, и с тех пор у нас жили неядовитые.

- Подводный мир по сей день ваше главное увлечение. Вы все океаны уже опробовали, везде под воду спустились?

- В Северный Ледовитый, признаюсь, не погружался - не очень люблю под лед ходить, но рано или поздно схожу. Нет, я бывал подо льдом, просто не в Арктике и не в Антарктиде.

- Я вспомнил сейчас розенбаумовские строчки:

Подумай: деньги лишь товар,
но переполнен бар,
плывет с акулами Макар -
и, значит, мы живы.

Александр Яковлевич Розенбаум много рассказывал мне о ваших совместных путешествиях и тяжелейших испытаниях, которые вам довелось вынести, о том, как вы забредали в такие глухие, непроходимые места, где не действовали мобильные телефоны, и как кусали вас нехорошие насекомые. Вам, человеку, отлично владеющему пером, никогда не хотелось написать об этих странствиях книгу?

- Пока такого желания не было - мы фильмы снимали, но ни один из них телевидение не показало. Последний, о путешествии по реке Парагвай, надеюсь, все-таки пройдет по питерскому каналу, после того, как год пролежал на Первом.

- А почему не показывают?

- Вопрос не ко мне - они, видимо, считают это чем-то сегодня недостаточно рейтинговым. Вообще, рейтинги - очень лукавая вещь: я не сильно в них верю и думаю, что нам всем этим делом головы дурят, но не могу уговаривать. Вернее, до какого-то дохожу предела, а дальше - стоп! Надеюсь все-таки, что найдется канал, который это покажет, потому что кино получилось захватывающим.

(Пауза). Я вот думаю, почему мне не хотелось описывать наши путешествия. Во-первых, с нами был Андрей Куприн - он журналист и очень симпатично написал путевые заметки, а во-вторых, я в этом смысле совершенно себя не торможу: если такое желание возникнет, возьму и напишу. Пока же я занимался книжкой "Вначале был звук..." - сегодня мне это, наверное, интереснее.

- Вас раздражает, насколько я знаю, всеобщее футбольное помешательство...

- Нет, просто футбол меня не занимает. Я совершенно не чувствую в этом смысле своей неполноценности, но и не считаю, что болельщики, которые без этой игры жизни не представляют, неполноценны, - у всех свои увлечения.

"И ВОТ МЫ СИДИМ ПРАКТИЧЕСКИ НА БРОДВЕЕ, ТОЛЬКО ЧТО ВЫШЕЛ БРОДСКИЙ, И МЫ С АЛЕШКОВСКИМ ПОЕМ ПЕСНИ ПО ОЧЕРЕДИ"

- Говорят, в день рождения вам не может никто дозвониться, потому что мобильный вы отключаете...

- Да, отключаю! Я человек достаточно терпеливый, но когда в 50-й раз слушаешь, как тебе желают здоровья... Это просто физически тяжело... Все мои друзья знают, что я телефон выключу и поупражняться в красноречии им не удастся...

- В юности вы были достаточно категоричны - таким и остались или все-таки изменились?

- Категоричным, по-моему, я никогда не был - как раз наоборот. Не думаю, что "Машина времени" просуществовала бы 40 лет, если бы я был бескомпромиссным: мне кажется, я как раз умею находить решения, которые устраивают всех.

- Спустя столько времени, когда пришел опыт и изменился взгляд на многие вещи, вы по-прежнему считаете, что "не стоит прогибаться под изменчивый мир" или иногда все-таки можно?

- Я очень не люблю, когда ту или иную строчку из песни трактуют как руководство к действию или какую-то политическую программу, - начнем с того, что каждый это понимает по-своему.

- Вы свои старые записи слушаете?

- Нет, а зачем?

- Как же - а вспомнить?

- Практически все свои вещи я прекрасно помню - наизусть, а слушать, как мы плохо играли, пели и как это непрофессионально записывалось... К чему?

- Концертировать сольно, без группы, не думаете?

- Я параллельно с другой группой работаю - она называется "Оркестр креольского танго", а выходить на сцену с гитарой не хочется уже несколько лет. Я как-то физически ощутил, что время этого жанра закончилось, и обратите внимание: не прошло и двух-трех месяцев, как даже самые заядлые барды последовали моему примеру. Никто один с гитарой наперевес не остался: кто второго гитариста себе взял, кто скрипача или клавишника... Все так или иначе сделали себе ансамблики, и я подумал: "Смотри-ка, значит, правильно все почувствовал".

Из книги Андрея Макаревича "Дом".

"С Абдуловым и Ярмольником мы оказались в Нью-Йорке в одной из первых, по-моему, зарубежных гастрольных поездок - не так давно начали выпускать. (С этой поездкой отдельная история - Абдулов всю дорогу волновался: с чем он придет к американскому зрителю. "Вам хорошо, - жаловался он нам с Леней, - один цыпленка табака покажет, другой песенки попоет, а я что?" - и даже репетировал про себя монолог Шигалева из "Бесов". Когда в Америке мы увидели нашу афишу, которая гласила: "Три артиста, три веселых друга. Шоу на троих!", Абдулов понял, что Достоевский, видимо, не понадобится. Ну да ладно, не об этом речь).

В Нью-Йорке мы зашли к старому нашему товарищу Роме Каплану в "Русский самовар". В правом углу гуляла небольшая компания - Иосиф Бродский отмечал какую-то награду. Абдулов шумно выхватил оттуда Алешковского, мы познакомились...

Алешковский оказался в точности таким, каким я его себе представлял. На самом деле это бывает очень редко - общаешься с человеком заочно через то, что он сделал, и волей-неволей представляешь себе, какой он, а потом вдруг встречаешь его самого, и оказывается: нет, чего-то ты себе напридумал, совсем он не блондин с голубыми глазами.

В двух только случаях воображаемый мною образ совпадал с оригиналом до мелочей - первый раз это было со Жванецким, еще совсем давно, когда голос его можно было услышать только на затертых пленках жутких отечественных магнитофонов, и я представлял себе хозяина этого голоса совершенно отчетливо, вплоть до мимики и пластики (в точности таким он впоследствии и оказался). С Алешковским вышло так же.

Скоро Бродский ушел, и Юз пересел за наш столик. Они с Абдуловым возбужденно обсуждали какую-то грядущую постановку, потом Каплан принес гитару, я что-то пел, затем упросили спеть Юза - долго, впрочем, упрашивать не пришлось. Юз пел блестяще - в совершенно точной манере, без малейшего намека на кабак или блатнятину. В качестве аккомпанемента он стучал вилкой по столу, а когда я осмелел и стал подыгрывать ему на гитаре, Абдулов немедленно родил идею записи совместного альбома. Я ее сразу подхватил - я вообще пребывал в состоянии эйфории, вызванной нереальностью происходящего - еще совсем недавно и не предполагал, что смогу оказаться в Америке, и вот мы сидим практически на Бродвее, и только что отсюда вышел Бродский, а я пою с Алешковским песни по очереди.

Тут же рядом обнаружился парень по имени Володя, который сказал, что есть приличная студия, но наутро мы улетали, и запись отложилась почти на полгода.

Через полгода я вернулся в Нью-Йорк, уже имея в голове конкретный план: мы записываем голос Юза и мою гитару, потом я везу несведенную пленку в Москву, добавляю недостающие инструменты и делаем сведение. И с Юзом, и с Володей все было обговорено, студия ждала...

На студию Юз пришел взволнованный и с портфелем, из которого достал тексты своих песен, отпечатанные сантиметровыми буквами - чтобы уж точно не сбиться. Я успокаивал его как мог. Запись прошла легко и быстро, несмотря на Юзово волнение ("Ну как? - спрашивал он у меня встревоженно после каждого дубля. - Нормально или х...ня? По-моему, х...ня!"). Он напрасно нервничал - все получилось замечательно, мы уложились в два дня.

Потом я привез в Москву пленку, ликуя, завел ее Кутикову, потом пригласил на студию баяниста, балалаечника, пианиста и скрипача, и мы сделали необходимые наложения. Затем быстро придумал и нарисовал обложку, и альбом "Окурочек" был готов - осталось его издать. Он получился абсолютно таким, каким я его себе представлял, а это для меня самая большая радость.

Ну, а еще через полгода мы опять сидели в "Самоваре" с Юзом и обмывали вышедшую пластинку. По-моему, она ему очень понравилась (она и мне очень нравится), во всяком случае, все предыдущие попытки записи (а Юз с кем-то их делал) ни в какое сравнение не шли.

В общем, сидели мы в "Самоваре", и вдруг опять вошел Бродский, и подошел к Юзу, и Юз похвастался пластинкой, и Бродский повертел ее в руках, полугрустно-полушутливо произнес: "Может, и мне альбом записать?" - и пошел к своему столу: он всегда садился в дальнем правом углу.

Как загипнотизированный, я двинулся следом за ним и, извиняясь, сбивчиво заговорил что-то насчет того, что, если бы он сам не подал эту мысль, она бы мне и в голову не пришла, а теперь я ему предлагаю на полном серьезе взять и записать альбом его стихов в его исполнении.

Бродский смотрел на меня сквозь стекла очков иронично и чуть-чуть печально (летний костюм песчаного цвета, весьма, впрочем, мятый и даже с пятном на пиджаке, удивительная манера произносить слово "что" с упором на ч - мы все-таки говорим "што") - в своем волнении я, наверное, действительно выглядел несколько смешно.

Я не знаю, почему Бродский согласился.

Студия и Володя были уже наготове, но наутро я опять уезжал, и запись происходила без меня. Бродский решил читать свои ранние питерские стихи. Володя рассказывал мне по телефону, что Бродский пришел на студию, довольно быстро прочитал все, что собирался (вы слышали, как Бродский читает свои стихи? Это очень похоже на заклинание), но на следующий день позвонил и попросил переписать все еще раз. Пришел и все прочитал по новой (по ощущению Володи - точно так же) и на этот раз остался доволен.

Потом мы встречались еще раз - Бродский, Кутиков, наш друг Володя Радунский и я. Кутиков как официальное лицо, выпускающее альбом, хотел поговорить по поводу обложки, но обложка, как выяснилось, Бродского абсолютно не интересовала.

С ней, к сожалению, и вышла заминка - один художник тянул полгода, да так ничего хорошего и не получилось, и отдали делать другому художнику, а Бродский умер.

Пластинка вышла. В нашей самой читающей в мире стране она разошлась бешеным тиражом. Штук, наверное, 500". ом. Штук, наверное, 500".

"Я НЕ ПОНИМАЮ, ПОЧЕМУ У МЕНЯ ТАК И НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ НИКАКОГО СЧАСТЬЯ С ЖЕНЩИНАМИ, КОТОРЫХ ЛЮБИЛ БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ?"

- Я очень рад, что мы с вами сегодня душевно так побеседовали, потому что многие предупреждали меня: с Макаревичем будет непросто, потому что человек он тяжелый и вообще сноб, а мне было очень легко...

- Непросто со мной бывает в одном-единственном случае: когда вижу, что журналист абсолютно не понимает, о чем будет спрашивать. Мало того, не знает, кто перед ним сидит, и ему это вообще пофиг - вот тогда начинаешь нервничать, а с вами у меня этого не происходит.

- Смотрю на усталый ваш вид и понимаю: о том, чтобы экспромтом что-нибудь спеть, лучше не заикаться...

- (С улыбкой). А я-то думал, что хорошо выгляжу.

- Нет, выглядите вы прекрасно, но перелет, видимо, был слишком ранний (на интервью Андрей приехал утром сразу из аэропорта. - Д. Г.)...

- Состояние у меня нормальное, но так просто петь... Может, еще сплясать? (Смеется). Нет, уж лучше к читателям обращусь. Дорогие украинские друзья! Наш тур, посвященный 40-летию "Машины времени", начался концертом в Киеве, и было страшно приятно, что, несмотря на кризис, которым нас всех пугали и продолжают пугать, Дворец спорта был полон. Сегодня я прилетел из Харькова, три дня назад у нас был концерт в Днепропетровске... Нас замечательно на Украине (хотя вы любите, чтобы говорили: "В Украине", я позволю себе сказать по-старорежимному) встречают, и мы всегда с большим удовольствием к вам приезжаем. Спасибо, что нас помните, видимо, любите и приглашаете.

Из книги Андрея Макаревича "Дом".

"И человечество распространится по всему космосу и станет единым потоком лучистой энергии, которая мгновенно пронизывает пространство и время, все знает и ничего не хочет, что является прерогативой Богов". Это слова Циолковского.

Все знает и ничего не хочет... Мне бесконечно далеко до этого состояния - я еще много чего хочу и очень много чего не знаю.

Я не знаю, почему однажды люди в сутанах (не Боги же!), собравшись вместе, решили, что отныне и вовеки четыре Евангелия станут для всех христиан мира каноном, а остальные - ересью. Как это они за всех нас решили?

Я не понимаю, почему, если Бог есть Любовь, основные слова, с которыми мы к нему обращаемся, - "прости" и "помилуй", да еще "побойся Бога".

Я не понимаю, почему во всех четырех Евангелиях Иисус гневался, скорбел, вопрошал и учил, но ни разу не улыбнулся.

Я не понимаю, почему ни один добродетельный поступок не толкает к следующему, в то время как пороки плотно связаны друг с другом в одну цепочку (выпил - захотелось курить, покурил - захотелось добавить, добавил - захотелось к девкам и т. д.)?

Я не понимаю, почему мы с таким наслаждением разрушаем себя - хрупкую и единственную машину, данную нам для путешествия по жизни?

Я не понимаю, почему у меня так и не получилось никакого счастья с женщинами, которых я любил больше всего на свете?

Я не понимаю, почему мы иногда так безжалостны к самым близким людям и разводим экивоки со всякими отдаленными мерзавцами?

И почему мы так беспечны?

И почему вдруг от каких-то нот или строк мурашки идут по спине и слеза просится на глаза?

Я не понимаю, почему перед сном я открываю газету и одновременно включаю телевизор, хотя ненавижу и то, и другое?

И почему, как ни верти, я воспринимаю беседы, ведущиеся в интернете, как бессмысленное бормотание слепых людей в темной комнате?

Еще я не понимаю, почему человек до последней секунды с такой отчаянностью цепляется за жизнь, которую он и получил-то помимо собственной воли и желания, и совсем она не была хороша, и радости в ней было куда меньше, чем печали, а две-три короткие вспышки счастья оставили после себя разве что горьковатый привкус ностальгии?

Я бы очень хотел все это понять. И еще многое-многое другое. И тогда уже (может быть) ничего не хотеть".

Киев - Москва - Киев

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter