Дочь прославленной трактористки Паши АНГЕЛИНОЙ Светлана: «О маме говорили, что она любовница Сталина, алкоголичка и у нас не дом, а бордель»

Она сама, как тогда говорили, оседлала «железного коня» и позвала за собой других молодых девчонок. 200 тысяч женщин по всей стране сели по ее примеру на трактор. Советская пропаганда не жалела красок, расписывая это как образец того равноправия, за которое безуспешно боролись товарищи-женщины в мире капитала. То была первая «Золотая Звезда» Паши Ангелиной. Вторую ей вручили через 11 лет — в кремлевской больнице незадолго до смерти. Это была уже совсем другая женщина — измученная болезнью, с грустью в глазах. Прасковья Никитична ушла из жизни в 46 лет от цирроза печени. Ни свежий воздух колхозных полей, ни природное крестьянское здоровье, ни кремлевские врачи, согласно высокому депутатскому статусу, — ничего не помогло. Злые языки судачили, будто, работая с мужчинами (после войны Ангелина руководила исключительно мужской бригадой), она и выпивала с ними на равных. На самом деле, цирроз печени — профессиональная болезнь трактористов тех лет: им с утра до вечера приходилось дышать парами горючего. Ее дети уверены, что Ангелина прожила бы вдвое дольше, если бы не изнурительная работа с превышением собственных рекордов и постоянная усталость. И стоит сейчас перед входом в ее мемориальный музей трактор, на котором эта женщина совершала свои трудовые подвиги, — памятником коммунистической эпохи, которая обещала светлое будущее и не щадила людские жизни в настоящем... Жизнь Ангелиной прошла по маршруту Старобешево — Москва — Старобешево: от колхозного поля до Зала заседаний Верховного Совета СССР и обратно. Личная жизнь орденоносицы всегда была на виду, ей завидовали, о ней распускали нелепые слухи. Опасаясь злых языков, Прасковья Никитична всюду ездила со старшей дочерью Светланой.

«МАМА ДАЖЕ ДОМА НОСИЛА КРЕПДЕШИНОВЫЕ ПЛАТЬЯ»

— Светлана Сергеевна, вы часто сопровождали маму Прасковью Никитичну в ее поездках. Вы замечали — она нравилась мужчинам?

— Красавицей маму не назовешь, но природа наделила ее обаянием. Она улыбалась со страниц советских газет и журналов, как настоящая кинозвезда. Кстати, в женском облике с известной скульптуры «Рабочий и колхозница» есть и мамины черты — она ведь дружила с Верой Мухиной. Мама была очень женственной.

— Надо же, а по советским учебникам истории она представляется эдаким, извините, мужиком в юбке. Ведь на портретах Прасковья Никитична всегда в рабочем комбинезоне или в строгом костюме с орденами и медалями. Она заботилась о своей внешности?

— Я никогда не видела маму в ночной рубашке, она вставала с постели и сразу одевалась. Халаты не признавала и даже дома носила крепдешиновые платья. Пользовалась помадой, на заседания надевала кольцо с изумрудом и обручальное. Мыла голову каждый день, хоть спать ложилась за полночь, а в пять утра уже уезжала на работу.

«Я никогда не видела маму в ночной рубашке, халаты она не признавала и даже дома носила крепдешиновые платья. Пользовалась помадой и каждый день мыла голову»

Я на всю жизнь запомнила такую историю. Приезжая в Москву на сессию Верховного Совета СССР, мама останавливалась в гостинице «Москва», где в парикмахерской депутатов обслуживали вне очереди. Решила сделать маникюр, но очередь заняла, как все. И вот я слышу, одна женщина шепчет маникюрше: «Там в очереди, кажется, Паша Ангелина сидит». Маникюрша удивилась: «Ей ведь положено без всякой очереди!». Потом мама за столик села, а маникюрша ей говорит: «Представляете, там, в очереди, сама Паша Ангелина ждет». Я не выдержала и сквозь смех сказала: «Прасковья Ангелина уже перед вами». Маникюрша не могла поверить: «Надо же, у вас такая изумительно нежная кожа, никогда бы не подумала, что вы механизатор!».

Мама была очень целомудренным человеком. Я только с возрастом начала понимать, почему и на сессии Верховного Совета, и на курорт она старалась ездить не одна — поначалу брала с собой племянницу, потом меня. Мама снимала номер на двоих, и там я дожидалась ее с долгих заседаний. Это был очень мудрый шаг. Кто станет приставать к женщине, с которой всегда рядом взрослый ребенок? А после заседаний мы всюду ходили вместе. Так что с 10 лет я уже посещала Третьяковскую галерею, музей Пушкина, Большой театр. Это мне очень многое дало на всю жизнь. На вступительных экзаменах в МГУ никто не верил, что я выросла в селе. Я жила в гостинице с мамой даже тогда, когда стала уже студенткой.

— Но слухов все же избежать не удалось?

— Да, было очень много грязи. Говорили, что она любовница Сталина, приписывали связь и с другими известными людьми. Болтали даже, будто она алкоголичка, — на глазах у соседей мама выпивала стакан воды, а кому-то казалось — водки. Эти грязные слухи живут и до сих пор. Я еще никому не рассказывала об одном ужасном случае. К нам вдруг явилась команда медиков. Врач что-то сказал маме, и я увидела, как она изменилась в лице. Оказалось, они пришли, чтобы у всей семьи, даже у детей, взять анализ крови на сифилис. Я поняла: происходит что-то страшное.

Мама стала звонить секретарю райкома партии, но это не дало никаких результатов. Ей сказали: «Сдать кровь — в твоих же интересах». Кто-то из односельчан написал анонимку о том, что у нас не дом, а бордель, каждый вечер мужчины, пьянки. Тогда ведь анонимкам была зеленая улица. Потом перед мамой очень сильно извинялись, но я никогда не забуду ее лицо в тот момент. Все это человеческая зависть, она маму преследовала и погубила. Повзрослев, я поняла, что в ее окружении много было завистников, которым нельзя было доверять. Я могла бы назвать имена этих людей, но зачем? Бог им судья.

— У Прасковьи Никитичны была прямая телефонная связь со Сталиным. Этой чести были удостоены считанные люди — Стаханов, Чкалов, Папанин... Неужели она не могла снять трубку и пожаловаться ему?

— Мама никогда не звонила Сталину. Мне кажется, принадлежность к высшим кругам тяготила ее. Мама не скрывала того, что ей очень тяжело присутствовать на заседаниях. Она человек другого склада. Была всегда очень острожной, предупреждала, что в номере гостиницы «Москва», в котором мы с ней останавливались, ничего нельзя говорить, потому что здесь даже стены имеют уши. Когда я задавала ей какие-то серьезные вопросы, отвечала: «Подрастешь — разберешься сама». Во время Всемирного фестиваля молодежи меня пригласили принять участие в научной конференции, но мама не разрешила: «Нечего тебе с иностранцами общаться». Я очень тогда огорчилась.

— А в чем, кроме прямого телефона, выражалась благосклонность Сталина к знаменитой трактористке?

— Да ни в чем. Даже репрессии коснулись нашей семьи. Брат мамы, дядя Костя, был председателем колхоза. Он сажал зерновые тогда, когда считал нужным, а председатель райисполкома вмешивался в график посевной. Дядя Костя взял да и послал того матом. Его арестовали и продержали в тюрьме несколько месяцев. Били так, что на теле никаких следов не осталось, но легкие были отбиты. Дядя Костя — военный моряк, пережил блокаду, был невероятно здоровым человеком. Но этих издевательств не выдержал. Когда мама привезла его в Москву на консультацию, профессор сказал, что жить ему осталось три месяца.

Во времена репрессий мама пыталась защищать греков, но что она могла сделать? Кстати, когда я сказала кому-то по молодости, что Паша Ангелина — гречанка, меня засмеяли: «Ты что, она русская героиня!».

«ПЬЯНЫЙ ОТЕЦ ВЫСТРЕЛИЛ В МАМУ, НО ПРОМАХНУЛСЯ»

— Официальная биография Прасковьи Ангелиной утверждает, что ее муж, а ваш отец, Сергей Чернышев, умер от ранений вскоре после войны. Но ведь было все не так. Кому понадобилась эта ложь?

— Мама вычеркнула отца из своей жизни и дала себе слово, что поднимет четверых детей сама. А я говорила всем, что мой отец умер. Он сильно пил, и это разрушило их брак. Думаю, мама его любила, даже когда они расстались. Мама выходила замуж уже с ребенком на руках — она усыновила своего племянника Геннадия, которого собственная мать после смерти дяди Вани (это мамин брат) выбросила на улицу.

Отца прислали в Донбасс по партийной разнарядке из Курска. Когда родители познакомились, он работал вторым секретарем Старобешевского райкома партии, был очень способным человеком, лидером по натуре, хорошо говорил, рисовал, писал стихи. Если бы не мама, он наверняка сделал бы большую карьеру. Но двум лидерам, как двум медведям в одной берлоге, ужиться трудно. По должности отец был хозяином района, но для всех оставался прежде всего мужем Прасковьи Ангелиной. У мамы на груди уже в 22 года появился орден Ленина. Письма ей шли со всего мира, на конвертах даже адрес писали не всегда — просто «СССР, Паше Ангелиной», и все.

«Мама считала, что самое главное в жизни — это хлеб. Будет хлеб — будет жизнь. Она тяжело работала, никогда не высыпалась, не питалась нормально». Паша Ангелина справа

В 24 мама стала уже депутатом Верховного Совета. Она выдержала испытание славой, но заплатила за это очень дорогую цену. Личной жизни у нее, по сути, не было. Зимой заседания, сессии, постоянные разъезды — Москва, Киев, Сталино... Летом в поле до темноты. К тому же мама еще и училась — в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, и мой младший брат Валерий родился в Москве. Закончить академию помешала война. Мама с тракторной бригадой эвакуировалась в Казахстан (туда же забрали и всю технику, которую везли двумя составами), а отец был призван на фронт.

Во время эвакуации маму «потеряли» в Министерстве сельского хозяйства, но когда ее бригада стала давать большие урожаи хлеба стране, пришла благодарственная телеграмма от Сталина. В 42-м Калинин вызвал ее на сессию Верховного Совета, и мама, беременная еще одним ребенком, на сносях, с отекшими ногами, уехала в Москву. На обратном пути, под Саратовом, поезд, в котором она возвращалась, попал под бомбежку, и целыми остались только последние вагоны. Там, под бомбежкой, мама родила. Но ничего этого мы не знали и, честно говоря, думали, что она уже не вернется. Ее не было несколько месяцев, а потом приехала все же с худющей девочкой — кожа да кости. Кроха все время кричала, часто болела. Дитя войны — что тут скажешь. Мама решила назвать ее Сталиной, в честь Сталина и победы под Сталинградом.

Отец воевал, и мы считали его героем, писали письма ему на фронт. После войны он не сразу приехал домой — остался служить в Германии комендантом военного городка. Вернулся законченным алкоголиком, но вся грудь была в орденах. Его добила война. Следом за ним к нам приехала женщина с ребенком, как оказалось, его фронтовая жена. Мама отнеслась к ней с пониманием и приняла хорошо, но с тех пор мы об этих людях ничего не слышали.

Однажды в ответ на упреки пьяный отец выстрелил в маму. Я успела броситься ей на шею, она отклонилась — промах! У нас в стене еще долго оставалась пуля. Я от стресса потеряла сознание, потом началась жуткая депрессия, меня долго лечили. На следующее утро после этого случая семейная жизнь родителей закончилась. Папа уехал в Волновахский район, женился на учительнице, родилась девочка — Светлана Чернышева. Мы могли бы быть полными тезками, если бы мама не поменяла нам всем фамилию с Чернышевых на Ангелиных.

Мы со Светланой переписывались, а потом потерялись. После развода отец приезжал к нам всего два раза — в последний раз на похороны мамы, а до того — уже совсем больной, и она, сама уже нездоровая, отправила его в санаторий. Отец одно время не пил, но все же не удержался. Учительница, жена его, очень приличная женщина, терпела какое-то время, да и выгнала его. Свою жизнь он закончил как бомж.

— Неужели к Прасковье Никитичне больше никто не сватался?

— Было. С этим человеком она познакомилась в Казахстане — Павел Иванович Симонов. Очень красивый мужчина, вдовец, секретарь Уральского обкома партии. Я его и в Москве видела, и к нам в Старобешево он приезжал. Меня тогда удивило, что мама встретила его, вместе пообедали, а потом она вдруг придумала, что у нее какое-то важное дело, и уехала к сестре в соседний район. Дома остались бабушка с дедом и мы, дети. Он жил у нас несколько дней. Ему, конечно, было обидно, что мама так с ним поступила. Помню, Павел Иванович грубо одернул кого-то из детей, и это слышала бабушка. Она пожаловалась маме, когда та приехала...

В общем, гость уехал ни с чем, хоть и был очень мамой увлечен. Она не вышла замуж из-за нас. Я думаю, если бы у мамы был муж, она бы жалела себя и не работала до самоистязания.

«ЗА МАМОЙ КАК ЗА ДЕПУТАТОМ ЧИСЛИЛОСЬ ДВЕ КОМНАТЫ В КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ»

— После возвращения из Казахстана бригада Ангелиной состояла только из мужчин. Трудно ей было справляться с ними?

— Может, кому-то в это и трудно поверить — мама никогда не употребляла крепких слов. Но ее авторитет был непререкаемым! Она возглавила бригаду еще девчонкой, но с первых дней ее называли «тетя Паша». Дедушка наш, между прочим, малограмотный человек, тоже никогда не матерился в доме. Я ни разу не слышала, чтобы он на бабушку голос повысил. И мама ни разу меня не стукнула. С мальчишками, правда, была строга. Они ведь росли без мужской руки. Я вела с ней педагогические споры, защищала братьев.

Она умела слушать и мало говорила. Может, после работы у нее и сил разговаривать не было. Вечерами вязала носки и варежки, шила для нас школьную форму. Я думаю, мама могла бы быть классной портнихой. Она и готовила очень хорошо.

— Советская пропаганда слепила из Прасковьи Никитичны настоящую икону, ее преподносили как образец для подражания. Для таких людей во все времена существовали немалые привилегии.

— Судите сами. Депутат Верховного Совета СССР получал тогда сто рублей на расходы и право на бесплатный проезд. За мамой как за депутатом числились две комнаты в большой московской коммунальной квартире. До революции там жил врач вроде профессора Преображенского, а после 1917-го поселили 10 семей. Всего 42 человека. Один на всех туалет и умывальник — можете представить? Мамина племянница в то время жила в Москве. С мужем Героем Советского Союза и с маленьким ребенком они снимали какой-то клоповник. И мама выпросила для них угол. Позже я тоже поселилась с ними — считалось, что это лучше общежития. Вот такие были привилегии.

А после смерти мамы нас практически все бросили. Опекала только мамина подруга — Галина Евгеньевна Буркацкая. Я могу назвать ее своей второй мамой. Это была великая женщина, светлая ей память. Кавалер двух орденов Ленина, ордена Трудового Красного Знамени, дважды Герой Социалистического Труда, возглавляла колхоз в Черкасской области, входила в состав Президиума Верховного Совета СССР. Она-то и выхлопотала для меня двухкомнатную квартиру в Москве. Галину Евгеньевну дважды награждали орденом княгини Ольги. Она умерла в прошлом году в возрасте 90 лет.

Вспоминаю еще такой случай. Шли мы как-то с мамой в гостиницу «Москва» по улице Чернышевского. Она, кстати, любила много ходить. Был очень жаркий день, я устала, проголодалась. Стала маму просить: «Идем, покормишь меня». Мы зашли в столовую, где и пообедали. Еда оказалась обычной: гороховый суп, гуляш с гречневой кашей и компот цвета детского недомогания. Мама была одета в крепдешиновое платье, на груди две медали Героя Соцтруда, депутатский значок и лауреатский. Уборщица, когда ее увидела, обалдела. Ведь в их заведение депутаты, которых кормили в Кремле бесплатно, никогда не заходили. Выходит директриса, улыбается и просит маму оставить отзыв — понравился ли обед. Мама на меня кивнула: дескать, дочь у меня грамотей, вот пусть и пишет... Я вот смотрю на сегодняшних депутатов и думаю: какой же мама была светлой по сравнению с ними.

— Стало быть, ни к вашему поступлению в МГУ, ни к поискам престижной работы Прасковья Никитична отношения не имела?

— Что вы! Когда я поступила на филологический факультет МГУ, меня спрашивали, не дочь ли я Ангелиной. Я отвечала, что всего лишь однофамилица и выросла в тех местах, где Ангелиных много. Я должна была учиться хорошо, чтобы не говорили, будто мне делают поблажки. После университета нашла работу в «Союзпечати». Начинала с должности инструктора, дослужилась до первого заместителя директора. У меня в подчинении был коллектив из 2700 человек. «Союзпечать» отвечала за подписку на периодические издания во всем СССР. Я считаю, что получила очень хорошее образование, — ведь нам преподавали профессора, которые сами учились еще до революции.

Все, что я заработала себе на пенсию, — это сейчас мусор. Мы с мужем уже не работаем, живем в Подмосковье на даче, которая досталась от родственников. Мы ее утеплили и перезимовали здесь уже две зимы. Москва сейчас совсем другая стала, мы ее не любим.

— Как же случилось, что врачи не уследили за здоровьем знаменитой Паши Ангелиной?

— Мама очень тяжело работала. Никогда не высыпалась, не питалась нормально. Дважды перенесла болезнь Боткина на ногах. Я приехала из Москвы и заметила, как она похудела. Тетя Надя, мамина сестра, которая прошла во время войны фельдшерские курсы, тоже была обеспокоена. Вызвали врачей, и они сказали, что дела плохи и что надо везти маму в Москву. Донецкие врачи просто испугались ответственности. Мама очень удивилась тому, что мне дали постоянный пропуск в больницу, хотя по правилам больных разрешалось навещать лишь два раза в неделю. Для меня сделали исключение, потому что мама была безнадежной больной. В больнице у нас была такая игра — я называла ее дочкой, а она меня мамой. Через полгода она умерла. Хоронили ее в Старобешево.

В роду Ангелиных много долгожителей, а вот мама так рано ушла — в 46 лет. Но я считаю, она, несмотря ни на что, была счастливым человеком. И очень добрым... Она хорошо зарабатывала и помогала многим. Раз в два-три года ездила в санаторий и могла взять с собой половину бригады. В каждом ее поступке проявлялось материнское отношение, пусть даже к трактористам, которые были старше ее. Карманы ее комбинезона были всегда набиты конфетами. Едет за рулем «победы», увидит мальчишку, остановится, нос ему утрет, поцелует, угостит. У нее ум матери, а он не может быть мужским. Это к тому, что говорят: «мужик в юбке».

Она считала, что самое главное в жизни — это хлеб. Будет хлеб — будет жизнь. После смерти мамы ее бригада еще существовала вплоть до распада Советского Союза. Гагарин перед полетом в космос в одном из интервью как-то сказал: «Я ем хлеб, выращенный Пашей Ангелиной». Хотя мамы тогда уже не было в живых.

ВАЛЕРИЙ АНГЕЛИН: «У МАТЕРИ БЫЛ ЛИЧНЫЙ ПИСТОЛЕТ, НО ОНА ВРЯД ЛИ МОГЛА В ЧЕЛОВЕКА ВЫСТРЕЛИТЬ»

Прасковья Ангелина умела ладить с мужчинами — будь то партийные руководители, депутаты разных уровней, председатели колхозов, трактористы ее послевоенной бригады. По-другому работать просто бы не смогла. А дома ждали еще двое маленьких мужчин — сыновья Геннадий и Валерий. Быть детьми всемирно известной женщины — значит соответствовать ей во всем и жить с оглядкой. Однажды, выступая на Всесоюзном радио, Ангелина пообещала на всю страну, что каждый из четверых ее детей получит высшее образование. Почти так и случилось, и только Валерий, будучи когда-то студентом даже не одного, а двух вузов, высшего образования так и не получил. Он живет в крошечном доме на краю Старобешево, время от времени шабашит. Говорят, характер у него не простой. Интервью не дает никому принципиально, но для «Бульвара Гордона» сделал исключение, хоть и был немногословен.

— Дети известных людей зачастую еще много лет после их ухода из жизни греются в лучах родительской славы. Вам что-нибудь перепало от материнской популярности?

— Я всегда гордился мамой, но никогда этого не показывал и к ее славе не примазывался. Секретарем у мамы была учительница из нашей школы (позже ее назначили директором) — так она обо мне все рассказывала, матери даже в школу незачем было ходить. Да ничего плохого я в школе и не делал, не пил, не курил. Благодаря маме я немножко поездил по стране, встречался даже с Григорием Ивановичем Петровским, соратником Ленина. Он был заместителем директора Музея революции.

— Прасковья Никитична дала себе слово, что все ее дети получат высшее образование. Так и случилось: Геннадий — инженер-механик, Светлана — филолог, Сталина выучилась на доктора. И только у вас не сложилось...

— Да, учебу я до конца не довел. Успел поработать у матери учетчиком — ходил и считал, кто как норму выполнил. Но это было формальностью, потому что в бригаде существовало правило — все поровну делить. Потом учился в двух вузах — в Мелитопольском энергетическом и Днепропетровском сельскохозяйственном. Но в тот год, когда мать умерла, я разбился на мотоцикле и поломал спину. В 20 лет стал инвалидом первой группы. Имея до того первый разряд по футболу и волейболу, я не мог пройти и 50 метров — так болела спина. А на ноги поставил меня простой врач. После выздоровления я спалил все свои медицинские документы, чтобы ничего не напоминало мне об инвалидности.

— А что запомнилось вам из детства?

— Жили в простом доме старинной постройки, хотя мать любые хоромы могла выстроить. Мебель тоже была обыкновенная, зато богатая библиотека — много русской классики, «Тысяча и одна ночь», Мопассан... Мама читать любила, но времени у нее не было. Одевалась она очень просто, на работу носила комбинезон. Помню, бабушка пекла хлеб на всю бригаду. После войны печь топили саманом. У нас часто бывали гости — приезжали важные люди на обкомовских машинах, и мама угощала их чебуреками. Заезжал Хрущев, случались и иностранные делегации. Мама всегда принимала их у себя. Немцы по три рюмки выпьют и начинают «Катюшу» петь, хоть и говорили, что русского не знают. Мама с ними не пела, а вот ее сестры Надя и Леля очень красиво пели — так, что за душу брало.

— Прасковья Никитична баловала вас хоть иногда?

— Мать иногда приезжала из Москвы с подарками. Модель самолета как-то мне привезла и шариковую ручку — такая была диковина! Но в школе мне никто бы не разрешил этой ручкой писать, да и паста закончилась потом.

— Работа у Ангелиной была не женская, а характер?

— Она была очень добрым человеком. Случалось, обидит кого-то из детей, меня шлепнет, а потом сидит и плачет. После войны к нам люди приходили и на коленях просили у нее поесть. Она выносила и муку, и масло подсолнечное. В общении мать была легка. Мы с ней часто играли в шахматы, но проигрывать она не любила. Машину водила классно, но иногда и я ее возил, если просила, даже когда у меня по возрасту и прав-то водительских еще не было.

Грамотой она не блистала, но, сколько я помню, всегда выкраивала время, чтобы позаниматься с репетиторами. Начиная с нуля, прошла школьный курс за несколько лет. А вообще, школой ее была работа. Нами все время бабушка занималась и после ее смерти была с нами. Они с дедом у нас долгожители — дед до 87-ми прожил, бабушка год до 90-летия не дотянула. Мама их на вы называла, как было принято в греческих семьях.

— Сегодня хозяйка тракторной бригады могла бы быть весьма состоятельным человеком. А тогда? Вы жили лучше других?

— После войны года два мы, как и все, голодали, пока у матери не наладилось с бригадой. В очередях за продуктами стояли и за помощью, которая приходила из Америки, тоже. В 47-м мать получила первую Звезду Героя Соцтруда. Жизнь стала налаживаться, хоть и разруха была в стране. В бригаде у нее люди зарабатывали шикарно. К примеру, до денежной реформы в колхозе оклад был 400 рублей, а у нее прицепщик зарабатывал 1400. Трактористы и комбайнеры получали по 12 тонн чистого зерна. Не ячменя какого-то, а настоящего зерна. Отдыхали только по воскресеньям. В поле была у них своя столовая, выкопали «холодильник», свинина, говядина всегда свежая, чистота. Соорудили бассейн для дождевой воды, чтобы заливать ее в радиаторы — от простой воды те ржавели. Люди дома себе построили, многие мотоциклы имели, и до сих пор кое-кто на них ездит. Машину в бригаде мог взять каждый, и, если бы были проблемы, мать, конечно же, похлопотала бы.

Потом специально для трактористов мать заказала 20 автомобилей (это были первые «москвичи»), но после ее смерти они сюда так и не дошли.

— И что — врагов у нее не было?

— Завидовали многие. Родственники обижались, если не просила за них где-то наверху. А она просить не любила. После войны нашу семью милиция охраняла два года. У матери был личный пистолет, но она в человека вряд ли могла бы выстрелить. Люди ее уважали и знали в лицо. Однажды в Киеве объявилась какая-то женщина, которая представлялась Пашей Ангелиной и под ее именем хотела поселиться в гостиницу, но там сразу поняли, что она аферистка.

Мать еще рассказывала, как однажды возвращалась из области с совещания и на дорогу вышли четверо — грабители. Ей пришлось остановиться и выйти из кабины, а они ее узнали и сразу исчезли. Каждый депутат раз в два-три месяца вел прием людей. Прасковья Никитична записывала все просьбы и обязательно выполняла. В 38-м, насколько я знаю, из НКВД людей вытаскивала. Но нам она ничего об этом не рассказывала, да и мы не спрашивали. Кто знал, что мать так мало проживет? Думали, к старости все и расскажет.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter