Вдова Александра Корнейчука Марина: "Сталин сказал Кагановичу: "Лазарь, не трогай Корнейчука!"

Пьем чай в гостиной трехкомнатной питерской квартиры Марины Корнейчук - вдовы генерала советской драматургии. Или маршала? Не было ни одного театра от Москвы до самых до окраин, где не шли бы его "Фронт", "В степях Украины", "Гибель эскадры", "Платон Кречет". В последние годы этих спектаклей на сценах не сыскать, переименован киевский проспект Александра Корнейчука и станция метро его имени... А здесь портрет из школьной хрестоматии висит на стене с надписью: "Дорогой Марине - моей радости, моей любви. Твой Саша". Рядом с фотографией - пейзажи украинских "импрессионистов" (такие украшают коллекции музеев Лондона, Парижа, Нью-Йорка). Хозяйка, перехватив мой взгляд, говорит: "Был и Пикассо - две декоративные тарелки. Голубка "улетела" к Борису Ливанову, а вторую - с петухом - я продала за бесценок, когда совсем тяжело было в Киеве. Потом пришел черед коллекционного рояля. Наконец продавать стало нечего. Поняла, что надо уступить уговорам сына (известного режиссера Владимира Бортко, снявшего "Идиота", "Собачье сердце" и работающего над "Мастером и Маргаритой". - Т. Ч.) и переехать в Петербург. А тут еще упала и сломала тазобедренный сустав. В мои-то годы...". Марине Федотовне 83, восемь из них она чувствовала себя королевой. И через 33 года вдовьего одиночества продолжает благодарить судьбу: "Счастье мне досталось - за троих баб".

"ПРИ НАС ПИКАССО СДЕЛАЛ ИЗ КЕРАМИЧЕСКИХ ЗАГОТОВОК ГОЛУБЯ И ПЕТУХА И ТУТ ЖЕ НАМ ПОДАРИЛ"

- Работы Пикассо на аукционах стоят целое состояние. Тарелки были подарками?

- Да, во Франции мы с Александром Евдокимовичем зашли в мастерскую к художнику. Он при нас сделал из керамических заготовок голубя и петуха и тут же отдал нам.

- О любвеобильности гениального испанца, делившего всех представительниц прекрасного пола на "богинь" и "половые коврики", до сих пор ходят легенды. Неужели он не приставал к вам?

- Пикассо уважал Александра Евдокимовича...

- Говорят, у художника был чудовищный характер. Он мордовал жен и подруг - гордячку Ольгу Хохлову, подарившую ему единственного законного ребенка - Поля, Франсуазу Жило (мать внебрачных Клода и Паломы), Мари-Терез Вальтер, родившую еще одну внебрачную дочь художника - Майю, боготворившую гения Жаклин... И не мог пропустить ни одной красавицы... Муж ревновал вас к нему?

- Я не давала повода, хотя Саша был очень ревнивым...

- А вы ревновали Корнейчука, ведь он был красивым, умным, влиятельным и богатым? Женщины, наверное, вешались на него гроздьями?

- Нет, держались на дистанции, понимали - бесполезно, я всегда рядом. Если он куда-нибудь ехал один, только и было слышно: "Марина сказала... Марина считает... Марине нравится...". Как-то в купе поезда "Москва - Киев" он всю дорогу рассказывал засматривавшейся на него попутчице-коллеге, какая я замечательная и красивая. Та не выдержала: "Да покажи мне эту Марину!".

- Думаете, Пикассо остановило бы уважение к Корнейчуку? Сделал же он своей любовницей Нюш - вторую жену Поля Элюара, с которым дружил...

- К счастью, у нас обошлось без романа (вот уж действительно, к счастью, если учесть, что Мари-Терез и Жаклин покончили с собой, а Ольга и одна из любовниц Пикассо - Дора Маар страдали сильнейшей депрессией. - Т. Ч.)...

Не успели мы вернуться в Союз, как к нам приехал Борис Ливанов, знаменитый актер МХАТа, который снимался в фильме по сценарию Александра Евдокимовича. Увидел разложенные на журнальном столике в кабинете тарелки и говорит: "Саша, это же сам Пикассо! Я всю жизнь мечтал иметь такое чудо!". И муж тут же отдал Ливанову голубя. Я тогда едва успела спрятать петуха, а потом повесила тарелку на стену - повыше.

- Весьма щедрый дар, если учесть, например, что работа Пикассо розового периода "Мальчик с трубкой" в прошлом году продана на "Сотбис" в Нью-Йорке за 104 миллиона долларов!

- Вы думаете, не догнал меня тот петух? Лежу со штифтами в ноге уже в питерской квартире, возле меня костыли. Вдруг телефонный звонок: "Марина Федотовна, я следователь, нужно побеседовать". Приехал и спрашивает: "У вас был Пикассо?". - "Да". - "За сколько вы его продали?". - "Спросите лучше, что я вчера ела! Разве помню после трех операций!?". Он достает какую-то бумажку: "Ваша подпись?". - "Моя". А там просто безумная сумма написана. Ловкачи, на которых я вышла по газетному объявлению "Покупаю антиквариат", подставили в купчую нули, а я получила просто гроши.

- Жалко шедевр, проданный за бесценок. Разве Владимир не мог тогда вам помочь?

- Он был безработным. В кино ведь зарплата идет, только если снимаешь, просто так не платят. В то время я его семье помогала. А потом вдруг проснулась нищей - государство по-свински поступило с нашими сбережениями. Но еще задолго до девальвации, когда Саша умер, на его сберкнижке было 200 тысяч рублей. Их забрали, чтобы заасфальтировать дорогу в Плюты. Нашу дачу в этом поселке под Киевом я передала под Дом-музей Корнейчука. И сразу отдала государству полквартиры на нынешней Шелковичной. Оставила только кабинет Александра Евдокимовича, столовую, где собиралось столько знаменитых людей, и маленькую спальню.

А сколько Александр Евдокимович всего раздарил! Характер у него был, как у грузина, - что гость попросит, то пусть и берет. Георгий Жженов как-то увидел у нас в столовой "Сирень" Кончаловского, причем не даренную, а купленную, и тоже: "Александр Евдокимович, я всю жизнь о таком натюрморте мечтал!".

Я же сирень просто обожаю. В день моего рождения - 5 декабря Саша обычно звонил в теплицу Херсона, и ему самолетом передавали в Киев цветущий куст прямо в горшке. Весной мы высаживали сирень в Плютах.

Только муж собрался снимать картину с гвоздя, а я наперерез: "Стiй! А ну, Сашко, злiзай зi стiльця. Бо завтра скажуть, що в тебе гарна Марина, невже й мене вiддаси?". - "I то правда, люба...".

Кстати, до Саши мне нравилась не сирень - ромашки и хризантемы. Как-то мы пошли на Бессарабский рынок за роскошными лиловыми хризантемами, а возле нас, как привязанный, крутился молодой человек. Я говорю: "Сашко, про всякий випадок заховай гаманець". И тут юноша просит: "Александр Евдокимович, дайте, пожалуйста, автограф". Стыдно было...

Но вообще-то я всем доверяю. Как-то ко мне пришли две женщины, якобы из собеса (младший сын Марины Федотовны Сережа - инвалид детства. - Т. Ч.). Одна сидела на кухне с нами и делала вид, что что-то записывает, а другая говорит: "Можно я посмотрю квартиру?". Я разрешила. Она в одиночку долго ходила по комнатам, предложила даже ремонт нам сделать.

На следующий день я должна была сниматься в рекламе: по сценарию нужна была пенсионерка, но не бедная. Подошла к шкафу, где лежали драгоценности, хотела надеть серьги и перстень - мамин подарок уже после смерти Александра Евдокимовича. А там пусто! Как я любила этот комплект украшений в виде ромашек - посредине большой бриллиант, а вокруг маленькие...

Во второй раз воров в квартиру впустил Сережа, когда меня не было дома. И опять это были две хорошо одетые дамы. Они обчистили все, до конца. Когда мои соседи спросили, как я это все пережила, ответила: "Слава Богу, что не хуже. Ведь они могли Сережу если не убить, то очень сильно испугать". Кстати, в тот день они ограбили несколько квартир старых женщин.

"ЖУКОВ ПОДАЛ СТАЛИНУ ДОКЛАДНУЮ - ЗА "ФРОНТ" ТРЕБОВАЛ ОТДАТЬ КОРНЕЙЧУКА ПОД ТРИБУНАЛ"

- Украшения так и не нашлись?

- Грабители - не идиоты. Такие вещи в скупку не сдают - их вывозят за пределы Украины, а там переплавляют, вынув бриллианты. Среди похищенного у меня был и большой нательный крест из золота, а на нем мастерски сделан Иисус Христос с красивым лицом, на ногах - цепи. Мне в милиции сказали: "Вы, бабушка, какая-то странная, положили все в одно место, да еще и в белье. Любой найдет". Оказывается, у квартирных воров есть чутье металла - они непонятно как улавливают, где лежат драгоценности.

- Доброжелатели любили подсчитывать гонорары Корнейчука?

- Многим не давало покоя, что его так много ставили. Еще чернила не высохли, а из театров уже звонят: "Александр Евдокимович, можно вашу новую пьесу прислать прежде всего к нам?".

- Кроме того, были Ленинская и Шевченковская премии, а уж Государственных - целых пять...

Восемь лет Марина Федотовна была музой известного драматурга. Она уверена, что такого, как Александр Евдокимович, судьба посылает только один раз

- Ленинскую Александр Евдокимович отдал в Фонд мира. Он и без того был человеком обеспеченным. Хотя Шолохов, к слову, на свою Нобелевку объехал полсвета.

- Когда не стало Александра Евдокимовича, по всему Союзу еще долго шли спектакли по его пьесам. Я получала половину суммы гонораров. А сейчас его не ставят. Давно. Объявили придворным драматургом Сталина. А после переименования его проспекта и станции метро мне было так больно, как будто второй раз Сашу похоронила.

Потом один из "молодих письменникiв" сетовал: мол, я пересмотрел все архивы КГБ и доносов Корнейчука, вообще никакого компромата не нашел!

Александр Евдокимович всегда действовал открыто. Например, когда осуждали Солженицына, тоже участвовал вместе с группой писателей - под письмом есть и его подпись. Ведь считал, что советская власть дала ему очень много, - приехал в Киев мальчонка в маминых высоких ботинках, а каких вершин достиг!

Между прочим, Корнейчука, уже драматурга, из-за бедной одежды не впустили в Театр русской драмы, где шла его комедия "Фиолетовая щука". Чтобы выйти на сцену после премьеры, пришлось перелезть через забор и пробраться в здание с черного хода. Саша тогда не мог повернуться к зрителям спиной и пятился за занавес - сзади на брюках была большая заплата.

- Корнейчук дважды - до и после войны - возглавлял Союз писателей Украины, как раз в разгар борьбы с украинским буржуазным национализмом...

- Как-то Первый секретарь ЦК Компартии Украины Лазарь Каганович вызвал мужа и сказал: мол, надо разоблачить этих буржуазных националистов Рыльского и Бажана. Александр Евдокимович отказался. Каганович вскипел: "Положи партбилет!". - "Не вы мне его давали, не вам и отбирать", - заметил Саша.

После скандала он вернулся домой и сразу к "вертушке". Позвонил в Москву Сталину (Александр Евдокимович хранил записку: "Товарищ Корнейчук! Прочитал вашу пьесу "В степях Украины". Хохотал от души. И. Сталин". - Т. Ч.), по телефону добился аудиенции и приехал в Кремль. При нем Сталина соединили с Кагановичем: "Лазарь, не трогай Корнейчука и писателей Украины! Выбрось-ка свою бумажку с их фамилиями в корзину".

А на Фадеева сколько Сталину жаловались, на Эренбурга! Но Иосиф Виссарионович был далеко не дурак: понимал, что рискует остаться без талантливых людей.

Кстати, Сталин был уверен, что появится в пьесе "Фронт", только этого не произошло. Вообще, во всей драматургии Корнейчука его нет. Александр Евдокимович признавался: "Чтобы написать о Сталине, нужен Шекспир".

Жуков подавал Сталину докладную - требовал отдать Корнейчука под военный трибунал за "Фронт", где наши военные поражения объяснялись бездарностью генералов по фамилии Крикун и Хрипун. Сталин рассказывал Александру Евдокимовичу, какую резолюцию наложил на докладную: "Воюйте лучше, тогда не будет таких пьес".

Сталина сейчас любят изображать семинаристом-недоучкой, но у него был широкий круг интересов. Отдыхали мы с Александром Евдокимовичем в кисловодском санатории ЦК. В один из вечеров у нас в номере собралось много народу, пили кофе, коньяк. Несколько литераторов одной из союзных республик рассказали: "Пригласил нас на прием наш первый секретарь ЦК. Развалился в кресле, как барин, а мы стоим. И тут зазвонил правительственный телефон: "У вас есть такой-то?". - "Да". - "Читали его последний роман?". - "Товарищ Сталин, к сожалению, нет времени". - "А я прочел. С завтрашнего дня у вас будет время для чтения". И уволил. Он перечитывал все, что подавалось на Сталинские премии.

Александр Евдокимович первый раз оказался за одним столом со Сталиным, когда тот принимал советских писателей. Долго сидели, за полночь стали прощаться, группой дошли до дверей. Вдруг голос Иосифа Виссарионовича: "Корнейчук, останьтесь". Муж вспоминал: "У меня холод по спине. "Сейчас, - думаю, - вызовет Берию - и до свидания...". А Сталин его спрашивает: "Правда ли, что когда вы приехали в Грузию после "Платона Кречета", кто-то из местного начальства во время застолья поднял тост: "Так выпьем же за человека, которого на всех улицах даже собаки знают! Как ваша фамилия, гамарджоба? Корнейчук? Так выпьем же за товарища Корнейчука!"?". Пришлось признаться, что этот анекдот - писательский вымысел Саши. Сталин улыбнулся: узнаю, мол, своих земляков. И они до утра просидели за столом.

Впрочем, Саша и сам был мастером тостов. Когда гости были уже в коридоре, восклицал притворно-обиженно: "Хороше дiло, я за кожного з вас випив, а ви за мене нi! Ходiмо знову за стiл!". Он удивительно красиво умел вести застолье.

- Не боялся спиться, как его тезка Фадеев?

- У Александра Евдокимовича была крепкая натура. Если бы не рак, прожил бы лет 100. Чем больше он выпивал, тем более дружелюбным и веселым становился. Не то что Фадеев - тот, пьянея, делался мрачнее тучи, избегал людей. Покупал себе ящик водки, садился в поезд, закрывался в купе и ехал куда глаза глядят. Может, от этой депрессии он и застрелился.

"ХРУЩЕВ ГОВОРИТ: "КАК ЖЕ МЫ МОЖЕМ КОРНЕЙЧУКУ ЗАПРЕТИТЬ "КРЫЛЬЯ"? ЦАРЬ ВЕДЬ РАЗРЕШИЛ ГОГОЛЮ "РЕВИЗОРА"

- Шолохов, услышав от Корнейчука о том, как вы воевали, были ранены, чуть не лишились перебитых ног, встал перед вами на колени, поцеловал руку и сказал: "Я должен о вас написать". Исполнил обещание?

- Не сбылось...

- Как Александр Евдокимович относился к разговорам о том, что не Шолохов трудился над "Тихим Доном", а "литературные негры"?

- Не просто с пониманием - ведь утверждали, что и "Загибель ескадри" написал не Корнейчук! Только недавно прекратили шельмовать, когда сделали экспертизу за границей. Я же говорила, слишком многие ему завидовали.

- Зато властями он был обласкан...

- Мне даже подружка как-то сказала: "Твоего мужа и Сталин любил, и Хрущев, и Брежнев". Я в ответ: "Талантливых людей всегда любят - ждут, что они обессмертят их в своих произведениях". Все хотят войти в вечность.

Когда ЦК запретил ставить пьесу по "Крыльям", где Корнейчук развенчал секретаря обкома, Гнат Петрович Юра позвонил в Москву Александру Евдокимовичу, и Саша сразу приехал в Киев на прогон этого спектакля. С ним рядом в зале Театра имени Франко, где я тогда работала, сидели работники ЦК, Министерства культуры. Все, конечно, дрожали, ведь Первому секретарю ЦК КПУ Хрущеву доложили, что из-под пера Корнейчука вышла крамола.

Посмотрел генеральную репетицию и Никита Сергеевич. После пригласил аппаратчиков и драматурга на дачу. За столом Александр Евдокимович с горя пил одну чарку за другой. Вдруг Хрущев говорит: "Как же мы можем Корнейчуку запретить "Крылья"? Царь ведь разрешил Гоголю "Ревизора"!".

Через несколько лет на одном из пленумов ЦК Брежнев спросил: "Почему нет Корнейчука?". Сказали: мол, тяжело заболел, а нужные лекарства есть только в Германии. Леонид Ильич тут же позвонил Эриху Хонеккеру, первому секретарю ЦК СЕПГ. Немцы открыли опечатанный склад (дело было на католическую Пасху) и доставили препарат самолетом из Берлина в Москву, а оттуда в Киев.

- Генсеки и первые секретари любили, а братья писатели не могли простить прижизненной славы?

- Прошло больше трех десятилетий, а Корнейчука все еще догоняет человеческая зависть. Кто-то из мудрых греков сказал: "Зависть подобна молнии, она сжигает вершины". Не знаю другого человека в Украине, который имел бы такой широкий круг друзей: нобелевский лауреат, председатель Всемирного совета мира физик Фредерик Жолио-Кюри, миллиардер Лоуренс Спелман Рокфеллер, внук знаменитого миллиардера Джона Рокфеллера, классик английской литературы Джон Бойнтон Пристли...

Саша был блестящим рассказчиком (в том числе анекдотов), умел понравиться и женщинам, и мужчинам, очаровать. Поэтому и за границу его направляли в горячие точки - Венгрию, Чехословакию. Где советские танки появятся, туда и Корнейчука. Он мрачно шутил: "Наше правительство нагадит, а мне замаливать грехи".

- В интернете прочла: "Корнейчук работал на дипломатических должностях, но был освобожден, так как дипломатических способностей не имел".

- Ему, собственно говоря, в этом не было необходимости. Он не кабинетный служака, ему всегда нужен был слушатель, зритель.

"КОГДА НАШ РОМАН БЫЛ В РАЗГАРЕ, ПОЯВИЛИСЬ СЛУХИ, ЧТО У КОРНЕЙЧУКА ЧТО-ТО С ОЛЬГОЙ КУСЕНКО, БЫВШЕЙ ЖЕНОЙ ЮРИЯ ТИМОШЕНКО"

- Корнейчук заметил вас - молодую актрису - еще в 45-м году, а в загс вы пошли только в 64-м...

- На формальности мы не обращали внимания. За границей и не расписанных селили в один номер отеля. Правда, у нас нет. Разве что в гостинице "Москва", где для нас всегда освобождали номер 42 - две комнаты с роялем и великолепным сервизом.

Кстати, я знала обеих жен Александра Евдокимовича. Первая - Шарлотта Моисеевна - работала режиссером в Театре имени Ивана Франко. Я даже играла в ее спектаклях - еще до романа с Корнейчуком. Умнейшая была женщина. Тонкая, интеллигентная. Если Александр Евдокимович появлялся в театре, Лота из деликатности уходила. Их развела война. Когда он прислал ей заявление на развод, она сильно переживала. Больше замуж так и не вышла. Но он дал ей солидную сумму денег, так что не могла предъявлять никаких претензий.

Вторая жена Ванда Василевская (польская писательница, жившая в СССР, трижды лауреат Государственной премии СССР. - Т. Ч.) приходила в наш театр на премьеры.

...На банкете, бывало, Корнейчук зажмет меня в угол, а я только шепчу: "Александр Евдокимович, что вы!".

- Вы звали его по имени-отчеству?

- Да, очень долго - он для меня был величиной!

- Не боялись любить классика?

- Боялась, что на чужом несчастье счастья не построишь...

В Херсоне, где франковцы были на гастролях, мы с Александром Евдокимовичем ночь напролет гуляли по городу. Он сказал, что разведется с Вандой, и сделал мне предложение. Я ничего не ответила. А через месяц узнала, что Ванда Львовна умерла.

- Ходили слухи, что на руках у Корнейчука - где-то на Крещатике...

- Ничего подобного, дома. Она долго болела, хотя ей еще не было 60-ти. Очень много курила - все сосуды были перекрыты бляшками. У нее был такой бас, что нельзя было понять, мужчина говорит или женщина.

- Семью Василевской-Корнейчука называли "дружбой народов". Рассказывают, что они были совершенно разными: он добрый, семейный, она замкнутая, нелюдимая...

- Я не хочу о ней говорить...

- После свадьбы вы слышать не желали о прошлом мужа. Не обидно ли теперь, что так и не узнали чего-то важного о его жизни?

- Когда люди создают новые отношения, надо начинать с чистого листа. Сначала Саша хотел посвятить меня в какие-то подробности, но я сказала, что меня это не интересует.

Кстати, когда наш роман был в разгаре, стали сплетничать, что у Корнейчука что-то с Ольгой Кусенко, бывшей женой Юрия Тимошенко. А я уже жила у Александра Евдокимовича, хотя еще скрывала это ото всех.

Однажды на записи нашего спектакля в радиостудии кто-то спросил Олю при мне: "Правда, что ты выходишь за Корнейчука?". Она в ответ ни да, ни нет. Прихожу вечером домой и осторожно завожу разговор: "Сашко, кажуть, що ти й Кусенко...". Он рассмеялся: мол, слухи распускают сами барышни...

"СРАВНЕНИЯ С АЛЕКСАНДРОМ ЕВДОКИМОВИЧЕМ НИКТО НЕ ВЫДЕРЖИВАЛ. ВОСЕМЬ ЛЕТ С НИМ Я БЫЛА КОРОЛЕВОЙ!"

- Что вам помогало держать себя в форме и прекрасно выглядеть: диеты, курорты, кремы, массажи?

- Никаких массажистов не было, парикмахерские - дело другое. Умывалась обыкновенным туалетным мылом, но делала маски раз в неделю. В бассейн "Динамо" ходила, а Саша ждал у кромки воды, крича: "Марино, виходь! Ти ж втопишся!". А по понедельникам мы с Юной, дочерью Николая Яковченко, парились в бане.

- Александр Евдокимович взял вас с двумя детьми...

- Да, я была с таким хвостом! К тому же не красавица, не богатая - маленькая, худенькая. Правда, характер веселый, умела поддержать компанию. Ему это нравилось.

- Ваши сыновья сразу нашли общий язык с Корнейчуком?

- Когда мы с Сашей поженились, Володя был уже в армии. Александр Евдокимович хотел его усыновить. У Володи был сложный возраст, он дико не воспринимал советскую власть, а Александр Евдокимович грудью стоял за партию. Как они спорили! Я старалась развести их по разным комнатам. Володя спрашивал: "Мама, если меня посадят, ты от меня откажешься?". Я ему говорила: "Нет, не откажусь".

- А Сергея отдали в интернат?

- Ни на один день! Когда Сережа окончил восемь классов, Александр Евдокимович устроил его на "Арсенал" (мы были очень дружны с директором этого завода). Сын приходил с работы, я накрывала на стол, а Саша торжественно произносил: "Робочому класу - першу тарiлку".

- Вы оставили карьеру и посвятили себя мужу. Разве не трагедия для творческой женщины - превратиться в домохозяйку?

- Я вовсе не сидела дома. Саша сказал: "Ты уйдешь из театра, но я покажу тебе целый мир". В Штатах мы не были, потому что он плохо переносил самолеты (после войны ему удалили часть легких, думали, что рак, оказалось - туберкулез). Но исколесили всю Европу. Александр Евдокимович с самого начала поставил перед ЦК условие, что будет ездить за границу только с женой.

Сотрудник КГБ, прикрепленный к нашей делегации во Франции, как-то спросил мужа: "Неужели вы разрешите Марине Федотовне одной ходить по Парижу? Могут быть инциденты". А Саша ответил: "По-перше, я їй довiряю. По-друге, в неї жодної копiйки грошей, значить, нiчого не буде купувати та нiкуди не влипне. До того ж вона не знає мови. Нехай ходить скiльки завгодно".

Однажды нас с Эренбургом пригласил в гости один швейцарский миллионер. Мы приехали в горы на такси. Из роскошного шале выходят хозяин и его жена - вся в золоте, стройная, подтянутая, как наша Гурченко. Я была в зеленом платьице с низкой янтарных бус. Миллионерша так смотрела на мои бусы, что Александр Евдокимович не выдержал: "Скинь i вiддай". А я: "Ни за что!". Они нам даже стол нормальный не накрыли. Угостили бутербродиками, и все.

Миллионер безостановочно общался, совсем уморил переводчика. Эренбург говорит: "Марина, он соловьем заливается, а я кушать хочу, умираю". Мы все канапе съели, а спички, на которые они были нанизаны, не знаем, куда девать. На скатерти оставить неудобно, тарелки прислуга уже убрала. Пошли по всей даче искать урну. Видим домик вроде летней кухни. Заходим - там роскошный стол накрыт для семейного обеда на двоих....

Не успели мы выбраться из столовой в сад, как хозяева выходят нас провожать. Но не поручают своему шоферу отвести нас в гостиницу, сообщают: мол, мы вызвали для вас такси.

Расплатились мы с таксистом, вошли в холл отеля злые, голодные. Если бы не я, мужики бы матом ругались. И тут же назло миллионеру закатили такой пир - потратили суточные за всю командировку. Когда вышли из ресторана, Эренбург протрезвел: "Саша, а за что же мы будем тут жить? Звони в Москву, чтобы посольство нам выдало хоть какие-то деньги". Еле выкрутились...

- Представляю, каково вам было в капиталистических бутиках с советскими мизерными командировочными в кошельке!

- Да, роскошью приходилось только любоваться. Но когда мы гуляли по Елисейским Полям, у меня спрашивали, как пройти к Триумфальной арке: принимали за парижанку.

Как-то перед торжественным ужином стою в вестибюле парижского отеля в черном платье из купонной ткани, с серебряной заколкой, в высоких белых сапожках. Мимо пробегает француженка, тоже приглашенная на прием: "Шарман! Мадам, шарман! Франсе?". А я ей говорю: "Нет, Украина".

- Вы одевались за границей?

- Заказывала у своей портнихи в "Коммунаре". Конечно, шить на мою идеальную тогда фигуру было легко. Однажды я облачилась в остромодный балахон. Александр Евдокимович возмутился: "Скинь зараз же й викинь! В тебе така фiгура! Ще встигнеш носити балахони!". Пришлось подарить обнову.

- Для Корнейчука ваш брак был третьим, для вас - вторым. Вы тихонько расписались или устроили пир на весь мир?

- Как же, сыграли настоящую свадьбу. Я была в шляпке и платье, только не белом, а кремовом.

Саша любил все красивое. Какой он был аккуратист! Ни разу не сел за стол, не побрившись, не приняв душ. Каждый день менял сорочки. Их стирала домработница Анна Григорьевна. А брюки я относила в дом быта "Коммунар" - стрелки наглаживали так, что ими можно было порезаться.

Любил, чтобы и я была при полном марафете: даже дома только в элегантном платье и туфлях на каблуках, губки и глазки подкрашены. Уже в онкологии я наплачусь в коридоре, чтобы он не видел, войду в палату, а он: "О, а чого це ми бoci?". Значит, ресницы не накрашены.

"БОЛИ У НЕГО БЫЛИ УЖАСНЫМИ. ОН ВСЕ ВРЕМЯ БЫЛ ПРИ ПОЛНОМ СОЗНАНИИ, И ЕМУ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ОН ПИШЕТ, ПИШЕТ"

- Простите за этот вопрос, но не жалеете ли, что до последнего обманывали друг друга, называя рак радикулитом? Может, легче было не притворяться, ведь диагноз знали оба?

- Да, мы все носили в себе. Он, умнейший человек, обо всем догадывался, хотя думал, что я не знаю. А я надеялась на его неведение. Только один раз, когда лечащий врач проговорился о сеансах радиотерапии и о том, что всех здешних пациентов облучают, у Александра Евдокимовича блеснули слезы. И я заплакала, подошла к Саше, а он говорит: "Ми стiльки витримали. Давай будемо триматися до кiнця". До смерти оставался месяц.

- Ему уже кололи наркотики?

- Конечно, боли были ужасными. Он лежал в Феофании как член ЦК. Ночью температура под 40, а днем - 35,6. Утром был весь мокрый, я меняла пижаму, стирала, вешала на батарею, потом гладила. Эти хлопоты помогали не думать о самом страшном. Все время был при полном сознании, без памяти - только последние несколько часов. И ему все казалось, что он пишет, пишет.

Когда Александр Евдокимович покинул этот мир, я ощутила такую пустоту! Стала, как заведенный автомат: дом, кладбище и опять одинокий дом. И вот однажды в бессонную ночь я вспомнила слова Сенеки: "Надо мужественно пережить то, что не можешь изменить".

Потерю Александра Евдокимовича мне помог пережить Володя.

- После того как истек срок траура, вас знакомили с потенциальными женихами?

- Конечно, мне же было только 50. Но я посижу поговорю с человеком - и будь здоров. Сравнения с Александром Евдокимовичем никто не выдерживал. Восемь лет с ним я была королевой!

- Разве от этого не портится характер?

- Если женщина глупа, она сядет мужу на голову - и тут же все кончится. Надо быть мудрой, вовремя сказать себе: "Стоп!".

Мы никогда не ссорились, своего можно добиться маленькими женскими хитростями. Как-то я купила два здоровенных арбуза и несла их с Бессарабки домой под гору. Саша увидел эти гиганты и заохал: "Як же ти тягла такий вантаж? Ручки мої дорогi, нiжки мої бiднi!". А я: "Та нiчого. Прийдуть гостi, розрiжемо кавуна...". К нам как раз приехали две грузинских семьи. Мы с домработницей Ларисой быстро накрыли на стол.

В это время звонит моя мама - у нее приступ гипертонии (которая передалась и мне). А тогда с таблетками было сложно, я говорю: "Сашко, зараз швиденько поставлю мамi пиявки и повернуся". Он очень не любил, когда я надолго уходила. Мне Лариса рассказывала: "Ходит по дому, как медведь по берлоге. Все вас высматривает". Но в тот раз пиявки не помогли, пришлось дождаться "скорой помощи". Было уже поздно.

- Остались ночевать у мамы?

- Этого даже в мыслях не было! Подхожу к дому, слышу шум, песни. Открываю дверь - арбузные корки и семечки валяются в прихожей, на кухне, в столовой. Море выпивки - и наша, и грузинская. Я нахмурилась: "Ну все, погостили, пора и честь знать. Александру Евдокимовичу нужно отдыхать. Будьте здоровы!". Они извинились и ушли. Говорю ему: "Я цi кавуни таскала, як дурна, а вони мало того, що менi нi шматочка не лишили, так ще й насвинячили. I прибрати нема кому - Лариса в Плютах".

Пошла в спальню и демонстративно легла. Но заснуть не могу. Александра Евдокимовича долго не было, а когда он пришел, я притворилась, что сплю.

Утром встаю, выхожу в столовую - ни одной соринки. На кухне вся посуда перемыта и на место поставлена. А он смотрит на меня, улыбаясь. Потом, бывало, выпьет, я только спрошу: "Зачем?". Он тут же: "А хто мив посуд i прибрав кавуни? Хто був молодець?".

Киев - Санкт-Петербург - Киев

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter