Вдова экс-депутата Государственной думы России Дениса Вороненкова, также экс-депутат Госдумы России оперная певица Мария МАКСАКОВА: «Я буду лежать рядом с Денисом на Зверинецком кладбище в Киеве»

«Нет, я не внучка Сталина, это слухи»

— Маша, твоя бабушка, тоже Мария Петровна Максакова, — народная ар­тистка Советского Союза, прима Боль­шо­го театра, обладавшая незабываемым мец­цо-сопрано. По слухам, у нее не только роман со Сталиным был: она родила от него дочь — твою маму. По­лучается, что ты внучка Сталина?

— (Смеется). Это, конечно, слухи. Ба­бушка действительно великая певица, за­ме­чательная женщина... Имя отца своего ре­бенка (моей мамы) она посчитала не­об­ходимым скрыть — думаю, я должна уважать ее решение, потому что этот отец был ка­ким-то особенным человеком, связь с ко­торым, вероятно, пагубно повлияла бы на ма­мину жизнь в Советском Союзе. Я склон­на думать, что это был либо баритон Алек­сандр Вол­ков — правнук того самого Волкова, основателя драматического театра в Яро­слав­ле, либо Василий Михайлович Но­ви­ков, заместитель Виктора Абакумова в СМЕРШе. Даже сейчас, когда об этом говорю, той тишины, ко­торая была бы приятна моей бабушке, не соблюдаю, но версия со Сталиным кажется мне абсурдной.

---

---

— То есть бабушка даже маме, кто ее отец, не сказала?

— Именно.

— А о романе со Сталиным что-то она говорила или это тоже выдумки?

— Мне неизвестно ничего, кроме некоторых эпизодов о том, что он на ее спектакли ходил и ее внешний облик и талант в пример ставил. Ираида Григорьевна На­га­ева, которая в память о моей бабушке меня воспитывала, учила на рояле играть и петь, рассказывала, что непосредственно ба­буш­ка ей говорила и как она потом нервничала. Когда Сталин за кулисы пришел и сказал, что так, как Мария Петровна выглядит (и какие-то еще эпитеты подобрал), настоящая советская артистка должна вы­глядеть, моя бабушка неделю потом спать не могла, потому что не понимала, чем же это закончится, чем эта похвала может для нее обернуться.

— Твоя мама Людмила Максакова — одна из самых красивых, я считаю (и не только я), советских киноактрис, прима Театра имени Вахтангова. Отношения у вас, насколько я знаю, сложные с детства…

— И в последнее время еще усложнились. Может, и были они непростые, но в принципе меня устраивали — как и ее. В любом случае это мама, и потом, сама по себе, независимо от отношения ко мне, она действительно очень достойный человек, прекрасная актриса…

— …красавица…

— …и интеллектуалка. Тут даже го­во­рить нечего, но вот ее (извини, я, может, не­красивое слово скажу) выходка… Я даже не знаю, как это объяснить, — она сама в наших отношениях демаркационную линию провела, переступить через которую психологически не могу.

— Я читал, у тебя трудное детство бы­ло, — это так?

— Ну как трудное… Сначала в подмосковных Снегирях я жила …

— У кого?

— У двоюродной сестры моей бабушки, чудной женщины, но ей много лет было, угнаться за мной она не могла и в какой-то момент просто на это плюнула. Я вот представить себе не могу, чтобы кто-то из моих детей в четыре или пять лет самостоятельно за несколько километров от дома бродил, где-то шатался, приключения себе ис­кал и друзей, но у меня чересчур вольное было детство — на удивление, и, наверное, этот заряд свободолюбия, который во мне бурлит, оттуда.

Потом Центральная музыкальная школа при Московской консерватории с жесточайшей дисциплиной — там ни единой сво­бодной минуты я не имела, и постоянное ощущение возникало, что уже не успела. Нужно было четыре программы в год сыграть, два зачета, два экзамена плюс переводной сдать, и каждый раз тебе объясняли, что можно баллов недобрать и вообще в следующий класс не перейти, а куда ты потом пойдешь?! Одновременно все успевать невозможно, то есть если человек на рояле играет, физику или химию он в то же самое время не учит, и где-то слабые зве­нья появляются. Ты понимаешь, что в обыч­­ной школе сложно будет, а главное, когда уже запах творчества, сце­ны, другой интересной жизни почувствовал, пасовать, сдаваться или с чем-то не справляться уже не хочется. 

«Единственным, кто руку мне протянул, был Сурков»

— Пе­ре­до мной сидит молодая кра­си­вая женщина, которая пять лет депутатом Государственной Думы Рос­сии бы­­ла. В Госдуму, по твоим словам, от без­­­ысходности ты пошла…

— (Вздыхает). Да.

— Что это значит?

— Это значит, что у меня на тот момент в высшей степени сложные отношения с от­цом моих старших детей сложились, и я даже не стану сейчас их описывать — это нужно было делать в полицейском участке. Никто не хотел мне особенно помогать и вообще со всем этим связываться в силу того, что сама ошиблась, вляпалась, и су­ета вокруг меня возможности спокойно жить не давала. Единственным, кто тогда руку мне протянул, был Сурков…

— Тот самый Сурков?

— Да, но к тому времени уже астраханцы за меня были. После того как меня до­статочно торжественно в партию «Единая Россия» приняли, все регионы мы посещали, общественной работой занимались, я туда со «Стратегией-2020» приезжала, и вот астраханцы во мне перспективу увидели. После официального выступления, на котором «Стратегия» представлялась, все разошлись, а мы с представителями местной власти узким кругом остались, и они признались, что у них, грубо говоря, вакансия образовалась, потому что один депутат по определенным причинам их не устраивал, второй сам ушел, и они во мне человека обнаружили, который в этом качестве им был симпатичен. 

— Можно ли сказать, что ты протеже Суркова являлась?

— Конечно. Астраханцы сами мне говорили, что нужно, чтобы Владислав Юрьевич кивнул, но чему? Я никогда в Государст­вен­­­ную Думу не собиралась, для меня это даже звучало абсурдно, потому что всю жизнь пела, музыкой занималась.

— Сурков – он какой?

— Ой, умнейший человек и выдающийся интеллектуал. В армии он командиром то ли роты, то ли отделения в спецназе ГРУ был, а это очень не­просто.

— Он же наполовину чеченец, да? По отцу…

— Если бы об этом мы с ним говорили, я что-то комментировать могла бы, но он эту тему никогда не обсуждает.

— У нас иногда одним из главных иде­­­­о­логов захвата Крыма его называют — это так?

— Исходя из того, что мне известно, я так не считаю.

— Пять лет в российской Государст­вен­ной Думе просидеть — это для красивой женщины и востребованной пе­ви­цы потерянные годы или нет?

— Знаешь, все это имело смысл, потому что в Госдуме свою любовь встретила — человека, ради которого способна абсолютно на все была и которого обожала. После всего, что случилось, мне сложно сказать, насколько это все обессмыслилось, но я все равно считаю, что ради тех двух с половиной лет счас­тья, которые у меня были, на свет по­явилась, и мне, ви­димо, нужно было до­воль­но сложной дорогой пройти, чтобы стать до­стой­ной Де­ни­са, рядом с ним оказаться, чтобы он увидел во мне то, что увидел, и полюбил.

— Ну а какая обстановка в Госдуме была — затхлая или творческая?

— Наш созыв, если честно, от нынешнего очень отличался…

— …в лучшую сторону?

— Да, и как раз благодаря тому, что пред­­седательствовал Сергей Евгеньевич Нарышкин — человек очень широкого кругозора, который много где бывал, много чего ви­дел, который замечательно говорит по-французски.

— Что касается тогдашнего спикера Госдумы Сергея Нарышкина, который сейчас российской Службой внешней разведки руководит... Я знаю, что ты осо­­бой его благосклонностью пользовалась, и он даже на вашей с Денисом свадьбе дуэтом с тобой пел …

— …ты представляешь?!

— Не представляю…     

— Вот так, да.

— Какое-то особое расположение с его стороны было, поддержка чувствовалась?

— Безусловно. Он очень деликатный и по­рядочный, он, может, много обя­за­тельств на себя не возьмет, но те, которые взял, не­пременно выполнит. Сергей Ев­гень­евич весьма щепетилен, ни на секунду никогда не опаздывает, необыкновенно требователен к самому себе. Наша с Де­нисом ситуация его по-человечески задевала, он од­но­значно хотел нам помочь.  

— Поразительно, но в российской по­литике немало вроде бы нормальных, адекватных людей, а сама российская политика — ненормальна и не­адек­­ват­на: чем это объяснить?

— (Вздыхает). Не знаю... Сейчас я с грус­­тью наблюдаю за тем, что происходит, но, несмотря на то что уехала и, в об­щем, по­страдала, ни малейшего злорадства в связи с этим у меня нет. Люди ни в чем не виноваты, они действительно почему-то такой странный ура-патриотичный режим выбрали, но любовь к родине, мне кажется, в дру­гом. Не в том, чтобы с портретами неизвестных тебе людей непонятным ог­ромным потоком ходить, ведь многие даже не могут на вопрос ответить, чьи портреты несут. Зачем это все, когда можно любить свою страну по-настоящему, и с моей точ­ки зрения, это достаточно интимное чувст­во, я не считаю, что об этом имеет смысл говорить постоянно.

Человек должен лю­бить землю, которая его родила, как и се­мью, родителей, детей, — это нормально, но сейчас определенный перекос в длительном отрицательном отборе происходит. Мы всегда глупцов недооцениваем, расслабляемся и считаем, что никакой угрозы от них исходить не может, но в тот момент, когда от них что-то зависит, оказывается, что именно по этой причине в опасное положение попадаем.

Сейчас в России много чего негативного происходит. Во-первых, снижение общей квалификации из-за отрицательного отбора, непотизма (кумовства. — Д. Г.), конъюнктурных продвижений своих не по таланту, уму и профессиональным качест­вам, а потому, что это знакомый или родственник. Во-вторых, это отток…

— …массовая эмиграция…

— …да, и в-третьих (и этот фактор ос­новным я считаю), абсолютно всеми, совершенно всеми процессами в российском гражданском обществе рулит ФСБ. Все проверяется, везде сотрудники прикомандированы, мало-мальски успешный бизнес предметом их внимания моментально становится. Контролируется каким-то образом все, контролирующих и надзирающих уже больше, чем гражданского общества в целом, и этот вот перекос общую картину ухудшает, неуютной, что ли, ее делает.

«Хрущев практически навязал Крым Украине»

— Твой муж Денис Вороненков, которого недавно убили в центре Киева, был одним из немногих бывших депутатов Госдумы, давших свидетельские показания о том, что, будучи президентом Украины, Янукович обратился к Пу­ти­ну с просьбой ввести в Украину войска. Ска­­жи, пожалуйста, как депутату Го­су­дар­ст­вен­ной Думы России тебе было что-то известно о том, что россияне хотят Крым забрать?

— Что касается разговоров об этом, то обществу уже давно неверная точка зрения навязана, потому что выглядит все так, буд­­то Хрущев по ошибке или еще из ка­ких-то соображений, превысив полномочия, отдал то, что от­да­вать не имел права, но на самом деле, когда он в Крым приехал и эту антисанитарию увидел …

Если уж прямо говорить, чего сейчас, на­верное, вообще делать не стоит, — чума в Европе с Крыма началась. Есть такое по­нятие, как «суперинфекция». Генуэзцы, иди­оты, не понимали, чем это может им обернуться, что они сами же и пострадают, — зараженные трупы как биологическое оружие использовали и через крепостные стены к противникам перебрасывали: вот откуда чума пошла! (Во время золотоордынской осады ге­ну­эзской крепости Кафа в 1347 го­ду татар одолела чума, и они с помощью катапульт стали закидывать крепость трупами. Ге­нуэзцы вынуждены были бежать, спасаясь от смерти, а по дороге в Геную они распространяли чуму в Европе, спровоцировав этим эпидемию. — Д. Г.).

Инфраструктура в Крыму, как и все ос­тальное, настолько слабой была, что Хру­щев понял: это для Украины — полуостров, а для России — фактически остров, постоянный лишний вираж, который необходимо сделать, чтобы что-то там исправить, и он практически Украине Крым…

— …навязал…

— Да, и Украина, естественно, чувствовала себя в этом от­ношении обиженной. Она могла бы на Одессу или еще на какие-то свои территории потратить эти деньги, но вместо этого приняла Крым, взвалила на свои плечи, исправила там, насколь­ко это было возможно, ситуацию, а потом у нее, путем «ого­­родного права», Крым отняли — это же объективная реальность. 

— В декабре 2016 года вместе с му­жем, также депутатом Государствен­ной Думы России, Денисом Воронен­ко­вым, ты села в поезд, как я понимаю, или в ма­шину…

— Нет, это я потом в Россию на поезде ездила, а Денис после переезда уже не возвращался — понимал все-таки, что в России ему будет очень небезопасно. 

— То есть было принято решение сюда уехать?

— Да. Я продолжала еще какое-то вре­мя в Россию летать — до тех пор, пока в прессе информация не появилась, что Де­нис показания по делу Януковича дал. Пос­ле этого я даже 30 января...

— …в Мариинке не спела...

— …да, «Пиковую даму», потому что 28 быстро в самолет села и в Киев примчалась.

— Решение в Украине осесть единст­венно возможным тогда было?

— Несмотря ни на что, с точки зрения ло­гики и здравого смысла оно было правильным. Дима, пойми: убийство, которое произошло в Киеве, — это же не проявление силы. Они понимали, что юридически Денис полностью для них недосягаем, и никакого другого способа, кроме того, которым они воспользовались, у них не было. Если человек насекомых разводит и забыл банку закрыть, а ночью одно из них его ужа­лило — это что, поединок?! (Иро­нич­но). Это что, равной схваткой можно назвать? Нет, конечно, — это подлость, это бессилие — по-другому они его остановить не могли!

— Красивый человек был...

— …ой... (Вздыхает).

— …с достоинством. Когда вы в редакцию интернет-издания «ГОРДОН» приехали (это было первое ваше со­вмест­ное интервью), он меня поразил, и ужас ситуации заключался в том, что 23 марта Денис Во­ро­нен­ков был за­стрелен у гостиницы Premier Palace в самом центре Киева на глазах у десятков людей, причем за четыре минуты до этого он переписывался с нашей журналисткой Натальей Двали по мо­биль­ному телефону, потому что полтора часа назад то са­мое интервью, которое вы давали, вы­шло. Жуткая ис­тория, а кто о гибели Дениса тебе со­об­щил и что ты в эту ми­нуту почувствовала? 

— Он еще написать мне успел, последняя его смска как раз о том была, что главный редактор сайта интервью похвалила, сказала, что оно на одном дыхании читается, а о его гибели мне по телефону моя пи­арщица Таня сообщила, и я ей вообще не поверила, потому что Денис только что из дома вы­шел.

— Что она произнесла, какие слова?

— «Маша, посмотри, что произошло!». Я на кухню побежала, там телевизор работал... Денис новости постоянно смотрел, даже выходя из дома, телевизор не выключал, и когда слова «убит», «ранен» прозвучали, у меня, конечно, надежда была, когда туда летела, что все-таки ранен. 

«Денис жил, как король, погиб, как король, и отпет был, как король»

— Что ты тогда ощутила? Вообще, ка­кие чувства возникают у человека, ког­да такое ему говорят?

— Ну сначала не веришь, отказываешься это принять, думаешь, что все можно ис­править. Я просто многим в сво­ей жизни выйти из крайних ситуаций по­могала, у родителей тех же действительно сложнейшие медицинские проблемы бы­ли, и Бог много раз давал мне силы и возможность нуждающихся в помощи оградить, не дать им умереть, и я, может, исходя из этого, свои возможности переоценила. Я знала, что Денису опасность угрожает, но мне казалось, что мы все сделали, чтобы от нее уйти, и, когда шла, ехала, бежала туда, надеялась, что его все-таки можно спасти, а вот когда поняла, что меня к нему даже не пускают, потому что там уже оперативные мероприятия идут...

— Я это видео по телевизору неоднократно смотрел — ты выскочила из ма­шины растрепанная, не понимающая, что происходит, к те­лу бросилась... Кто-нибудь какие-то слова в тот мо­мент нашел, чтобы хоть немного в чувство тебя привести?

— Ну в тот момент кто бы что ни говорил и как бы ни старался... Патриарх Филарет спустя неделю такие слова нашел. Во-пер­вых, он отпевание Дениса во Вла­ди­мир­ском соборе благословил, и я только спустя время поняла, что это совершенно нерядовое событие, знаю, Марию Кап­нист, которая графиню в «Бронзовой пти­це» играла, во Владимирском в 1993 году отпевали, но до этого еще лет 40 там этого не делали, и если уж о каких-то высоких категориях, о душе человека говорить, то Де­нис, конечно, жил, как король, погиб, как король, и отпет был, как король. В этом от­но­шении он был на божественных весах взвешен и в отличие от одного библейского персонажа «найден очень легким» не был.

Понятно, что тогда я об этом не думала, но спустя неделю начала ходить во Вла­ди­мирский собор постоянно. Как-то в субботу на службу пришла, стою и понимаю, что практически на таком расстоянии, как мы сейчас с тобой сидим, стоит патриарх. Я по облачению это определила, шепотом спро­сила, он ли это?  Мне ответили, что да, и я поразилась: «А как это? Ни оцепления, ни полгорода милиции?»...

— Чай не Кирилл...

— Ну да, чтобы закруглиться быстрее, можно и так сказать, но он действительно аскет, аскет! По сути — настоящий монах, который таким образом живет и к своей пастве близок. Ко мне служитель храма тогда подошел, потому что меня узнали, и спросил, чего бы я хотела, — может, к мо­щам приложиться. Я поинтересовалась, можно ли благословение патриарха получить. Мне ответили, что нужно его самого спросить, а потом к нему провели. Я перед алтарем ста­ла, он вышел, довольно дол­го на меня смотрел (потому что, видимо, это было нечто) и через какое-то вре­мя сказал: «Ми всі помремо, але він загинув за правду». И вот с этого момента я поняла, что мы с Денисом еще встретимся там и все обсудим, но это тяжелейшее испытание для ме­ня, потому что жизнь без него — пытка. 

— Денис Вороненков был депутатом Государственной Думы России от Ком­мунистической партии, членом Ко­ми­тета Госдумы по безопасности и противодействию коррупции. У него, знаю, в ФСБ влиятельные враги были — кто?

— Ну он сам об этом говорил, это не сек­рет — генерал Феоктистов, с которым, кстати, они даже знакомы не были, но Фе­ок­тистов о нем с зашкаливающим уровнем ненависти всегда говорил за расследования, которые в рамках дел проводились...

— …по наркотикам...

— Да, контрабанды.

— Он когда-нибудь предупреждал, что в Ки­е­ве его достать могут?

— Помнишь, что в интервью интернет-изданию «ГОРДОН» шутя, как бы бравируя, он сказал? 

— Да...

— В конце концов, эта фраза заголовком стала: «В России кричат, что нужно об­менять меня на Сущенко, а если не получится — убить, как Бандеру». Он понимал, что, может, его преследователи хотят это сделать, но думал, что просто невозможно совершить это в Киеве вот так нагло… Это же оскорбление, не только ему и мне нанесенное...

— …стране...

— …это практически пощечина! Ко­неч­но, спектакль у них задуман был омерзительный! За две недели до этого на российском телевидении всякие реалити-шоу с какими-то призывами пошли, постоян­ные взвешивания моей нравственности... Что я себе позволяю! Куда уехала? За кем? Что бросила? Ради чего? Все это постоян­но муссировалось, обсуждалось, но даже когда убийство произошло, это совершенно пыла не сбавило! Они с еще большим усердием принялись ежедневно с подобными программами выходить, а сейчас прямо в эфире с воскресшим Во­ро­нен­ковым меня поздравляют! Я все понимаю, но и сарказму должен быть какой-то предел, хотя, как и все мы, знаю, почему это происходит. Потому что задержания начались! 

«По­ро­шенко не дал украсть меня и в российское посольство привезти»

— Недавно в Павлограде Днепро­пет­ров­ской об­ласти действительно пошли задержания лю­дей, которые замешаны в убийстве Дениса Вороненкова напрямую, а лично ты знаешь, по чьему заказу его убили?

— Нет... Думаю, это тайна следствия, и сейчас все мои домыслы и соображения тишину нарушать не должны. Это мое глубокое убеждение, а по поводу того, что со всей этой перегретой атмосферой проис­ходит, то сначала я считала, что это отвле­чение внимания на негодный объект, чтобы о чем-то другом не говорить. На­при­мер, о том, что какой-то новый пакет санкций при­нимается или что-то еще неприятное. Ну вот выбрали они в моем лице такого мальчика для битья и ежедневно этим поль­зуются, но Украине я по гроб жизни обязана и благодарна. Петр Алексеевич По­ро­шенко принял решение госохрану мне вы­делить — он мою судьбу изменил и не дал им украсть меня и в российское посольство привезти...

— …а были попытки?

— Ну, они же кричали все время: «Маша, тебе в российское посольство нужно бе­жать!». Понятно, никто туда бежать не со­би­рался, но в итоге Порошенко роль спасителя в моей жизни сыграл.

Каждый день ребята из охраны со мной находятся, следствие ведется, и все, кто им занимаются, очень добросовестно свои обязанности выполняют. В принципе, эти люди меня от Левиафана спасают, из его пасти вытаскивая, — я очень хорошо отдаю себе в этом отчет и хочу большое спасибо сказать всем, кто за меня вступился.

— В одном из интервью ты сказала, что там, около Premier Palace, «половину тебя расстреляли» …

— Да, так и есть.

— Каково же это, когда вы душа в ду­шу жили, были единым целым, когда у вас общие мысли были, общее на­сто­ящее, прошлое...

— …общий воздух...

— …Каково же одной остаться и осо­знавать, что это все?

— Невыносимо, но как одной? Он все равно со мной, но если бы я не нашла в себе силы собраться и снова стать тем че­ловеком, которым была, а возможно, еще сильнее, предала бы его па­мять и его выбор, когда со мной жить он ре­шил. (Со слезами). Если я не бу­ду до­стойна нести эту боль, грош та­кой люб­ви цена.

— Когда же тебе особенно больно: утром, днем, ве­чером?

— Утром. (Пауза). Дим, не надо… (Пла­чет). Просто это такой момент… Как на ско­рости — в бетонную стену...

— Он очень состоятельным был человеком...

— Дима, это немножко преувеличено. Денис действительно неплохо зарабатывал, но был очень способным. У него какой-то период был, ког­да на гос­службе не состоял и бизнесом занимался, недвижимос­тью. Тог­да же бум начался, а он хорошим чутьем обладал.

— Знаю, что все его иму­ще­ст­во бывшей жене отошло…

— Не отошло — оно на ней и было, потому что, пока он в браке с ней со­стоял, все на нее оформлял, вел себя по отношению к ней так, как и должен мужчина. Просто она его предала — после того как он уехал, не стала свои обязательства выполнять. Он ей, причем по доброй воле, и так больше оставил, чем взять обратно хотел, но я даже не могу сказать — это часть сценария или ее решение. Денис всегда считал, что она лабильна, что им управляема, а я ему говорила, что раз это так, сама бы она ничего сделать не смогла, у нее не хватило бы на какие-то решения духу. Значит, те­перь она кем-то другим управляема, потому что поменяться человек не может. Мне сложно сказать, почему все так в его жизни произошло, по­чему так безобразно все от него отвернулись.

«Для них я подранок, враг недобитый»

— Еще одна твоя боль, я думаю, это мама — Людмила Васильевна Мак­са­ко­ва…

— По сравнению с потерей Дениса... (Ка­чает головой).

— Насколько я знаю, после этой трагедии, которая в Киеве случилась, ма­ма сказала: «Ну и слава тебе Господи, что так произошло!», то есть Дениса она как-то особенно, насколько я понимаю, не любила...

— Мама категорически не права, потому что сама тяжело переживала, когда ее сын Максим попался на...

— …твой брат?

— Да, конечно. Он же последний год, даже два, под домашним арестом находился, а до этого в следственном изоляторе сидел.

— За что?

— За то, что, занимаясь пиаром Ми­нис­терства спорта, подтвердить финансовую информацию о расходах не смог, и для нее это очень большим испытанием стало. Сей­­час, наверное, такие вещи скажу, за которые, если она прочитает, крайне стыдно ей будет. Маме очень тяжело жить было с тем, что ее ребенок (хотя какой ребенок — он на семь лет меня старше) в такой си­туации оказался, и когда мы в Японии бы­ли, где Фестиваль российско-японской куль­туры я открывала (там, естественно, Сергей Ев­ге­нь­евич Нарышкин присутствовал, я там пела, все с большим успехом проходило), ко мне Де­нис подошел.

Мы тогда мало общались — разве что на уровне приветствий, и он совершенно пря­мо (а он был прямым человеком) сказал: «Маша, я не понял, у тебя брат сидит, а ты здесь — ты что-то сделать не хочешь?». Я ответила, что, с моей точки зрения, он не безупречен, что все не просто так. Если бы он виноват не был, я бы всех за него по­грызла, а у нас с Денисом общий адвокат был — Татьяна Лучкина, которая потом у нас на свадьбе присутствовала. Дело в том, что Максим через нее попросил Де­ниса ему помочь, и Денис мне сказал, что в ситуацию вник и считает, что мне будет проще это сделать, что я обязательно смо­гу брату помочь. То есть мою работу в этом направлении организовал, и я несколько просьб озвучила. В принципе, никто ничего не нарушил, Мак­сим просто под домашний арест был переведен. След­ст­вие продолжалось, и в итоге он все рав­но показания постоянно давал...

— …но хоть из СИЗО выпустили...

— Для мамы это самое главное было, и, по большому счету, это Денис меня брату помочь заставил, поэтому я не знаю, какое «слава богу» по отношению к Денису после этого может быть. Как ей не стыдно?!

— Сегодня ты с мамой общаешься?

— Нет.

— А дальше что будет?

— Дальше буду Ивана воспитывать, жить в Украине, петь, фондом своим заниматься, который буквально на прошлой не­деле мы создали и несколько дней назад его презентацию провели. Фонд будет ис­кать и продвигать детей, одаренных в об­лас­ти академического искусства, — это очень кропотливый труд, я это в рамках предвыборных кампаний много раз делала, у меня очень большой опыт и навыки, поэтому стройная система есть, как это буду реализовывать. Я хочу... (Улы­ба­ет­ся). Людина повинна завжди бути вдячною. Я очень благодарна Украине и хочу сделать так, чтобы моя благодарность не только в словах выражалась. Для детей, особенно с оккупированных земель, для тех, которые как мой Ваня, в результате всего этого ужа­са сиротами остались, все сделаю —среди них ведь наверняка музыканты есть, которым помогать нужно. Конечно, в первую очередь этот фонд для них создан, но и для всех остальных, потому что Украина и ее дети в той политике…

— …которую взрослые дяди ведут …

— …да, не виноваты.

— В Москве и в Питере, не сомнева­юсь, у тебя много друзей осталось. Ты с ними сегодня общаешься? С хорошими, нормальными, вменяемыми людьми…

— С теми, кому смелости хватает теперь общаться...

— ...а такие есть?

— Да, отдельно взятые (смеется) дерзкие люди — их мало...

— Остальные боятся?

— Увы.

— Ты, знаю, с Еленой Драпеко дружишь — депутатом Госдумы, актрисой, которая, в частности, в фильме «А зори здесь тихие» сыграла …

— Она замечательный человек, но это все из той же категории — призывы.

— То есть и она говорит: «Вернись!»?

— Дима, абсурд в чем? Что значит — вернись? Я же не к тебе, Елена Григорь­ев­на, дорогая, приеду, а к тем, кто только не­давно вот это с Денисом сделал, кто будет еще надо мною глумиться и недоделанное продолжать. Для них я — подранок, враг недобитый: так куда приехать?!

Если бы там нормальное следствие началось, если бы его тот же самый следователь Жаренов не вел, который все эти четыре года абсолютно безобразные уголовные дела против Дениса фабриковал! Если бы!.. Я всем го­ворю: «Дениса не Путин убил, совсем нет, и напраслину на него воз­во­дить не надо — это неправда!». Другое дело, если бы он сейчас в этот процесс вмешался и нормальное следствие велось бы, а не вот это циничное, эта пляска, которая по сей день продолжается...

— А какие-то сигналы от Нарышкина, может быть, от Суркова тебе были? 

— Ну, Песков же сказал, что никаких пре­пятствий для моего возвращения он не видит... Думаю, они все мне сочувствуют.

— То есть если бы ты сегодня в Моск­­ву вернулась, государство Россия по всем телеканалам воскликнуло бы: «Браво! Блудная дочь возвратилась!»?

— Дима, это невозможно!

— Я понимаю, но тем не менее…

— По ряду причин, потому что в го­су­дар­стве, где я находилась, просила, бегала и умоляла, — никто мне не по­мог, а Ук­ра­ина руку мне протянула, поэтому уже не важно, где я родилась, тем более что не в России на свет появилась. Пока там жила, делала все, что могла и что от меня зависело, чтобы в России жилось лучше, но руку мне Украина протянула, а я очень благодарный человек и понимаю, что рядом с Денисом на Зве­ри­нецком кладбище буду лежать.

— Вот так?

— Да, конечно, — там сразу два места дали. Дали! (Глазами и руками наверх указывает).

— В Россию между тем тебя не тянет — все-таки родина... Хочется хоть на день в Москве, в Питере оказаться?

— Хочется хоть минуту рядом с Дени­сом побыть — все!

«Возможности на сцену выходить сейчас у меня нет — это просто небезопасно»

— Ксения Собчак сказала, что в Ки­еве ты никому не нужна, жить привыкла яр­ко, а делать это можешь только в Рос­сии...

— Ой, Боже, как мало мне надо! — ду­маю, Ксюша даже не понимает, на­сколь­ко.  В первую очередь человек, что бы он ни делал, должен быть самодостаточен. Ко­неч­­но, я занимаюсь, очевидно, что возможности на сцену выходить сейчас у меня нет — это просто небезопасно.

— Почему?

— Потому что следствие еще не закончено. Вот когда хоть до чего-нибудь доберемся, тогда будем думать, но у меня блес­тящий концертмейстер, которого Киев­ская опера мне предоставила и который новые партии со мной разучивает. Это не творческий простой — мы сейчас фундамент под мои дальнейшие шаги закладываем, просто без любимого тяжело, но это совершенно не значит, что я не нужна! Ну, Дима, ну почему не нужна?! Не нужен тот, кто ни­чего дать не может, а кто приходит и говорит: «Я хочу, буду и сделаю» — нужен всегда!

— Твой отец — немец…

— ...да...

— ...ты — гражданка России и Гер­ма­нии. Возможность в Европе, в Гер­ма­нии, например, жить ты никогда для себя не рассматривала?

— Ну, этот выбор мои родители за меня сделали.

— Немкой ты себя чувствуешь?

— Что-то хорошее от немцев во мне, ра­зу­меется, есть...

— Пунктуальность, четкость, любовь к порядку?

— Как журналист Костя Дорошенко сказал: «Ты какая-то тевтонка!» (cмеется). Нет, я совсем не хлад­­нокровна, но это вот звенящее чувство спра­ведливости...

— …звенящее?

— Да — вот оно, мне кажется, немецкое. Возможен ли переезд в Германию? Ну я же туда и так езжу, а переезд — вещь глобальная, это же не поехал-приехал. Я обожаю Германию, восхища­юсь людьми, которые такое государство смогли построить, а личность Конрада Аде­науэра у меня просто восхищение вы­зывает. Без­ус­ловно, мне многое там нравится, но сейчас даже не знаю, как о переезде думать. Ну как?!

— Я очень люблю Киев, но до этой жуткой войны и Москву любил, часто там бывал, брал интервью. В Москве у меня много друзей — выдающихся писателей, политиков, артистов, спорт­сменов и так далее. Москва центром притяжения была, там были и сейчас есть личности, с которыми так ин­те­ресно! Киев по сравнению с Моск­вой про­винцией тебе не кажется?

— Нет! Наоборот! Не знаю, может, это взгляд со стороны, но я всегда повторяю: я впевнена, что именно в Киеве возрождение, наверное, еще недорасцветшей славянской цивилизации начнется. Что-то она еще не высказала, по­тому что Киев — город ласковый! Денис вот все мерил словами: «Добрый-злой». Киев ласковый, уютный…

— …а вот Москва — злая…

— Да, это его любимое выражение! Москва — это эклектика, это все сразу, там уже не поймешь, кто вокруг тебя. Где они — настоящие москвичи, найдите их! Все поменялось — кого выбросили, кого жизнь вышвырнула, и этой интеллигенции, которая раньше в Москве бы­ла, уже нет...

— Я представляю, какой у тебя круг общения был …

— Конечно, — вот о нем имеет смысл говорить, когда мы о той Москве вспоминаем, а сейчас даже не знаю…

— Ну кто у мамы дома бывал, какие люди?

— Господи, все! Козловский, Симонов Евгений Рубенович, Фоменко Петр На­умо­вич, Вик­тюк наш замечательный, которого я с самого детства любила, а он принцессой ме­ня называл. Боже, у нас с ним роман был с тех пор, как мне три года исполнилось, — до помутнения рассудка, так скажем. Мама моя говорила, что не может организовать для своих друзей вечер, по­тому что ей пришлось бы на Вагань­ков­ском клад­­бище его прово­дить (сме­ет­ся). Ну, в чувст­ве юмора и блеске интеллекта ей не откажешь — вот поэтому особенно досадно...

«Мои старшие дети свой выбор в пользу отца сделали и в России живут»

— По-украински уже немножко ты го­воришь?

— Да, конечно.

— У тебя есть учитель?

— Есть, к тому же всех ребят, которые со мной работают, спілкуватися тільки ук­ра­їнською мовою прошу.

— Немецкий ты знаешь?

— Я пять языков знаю, а шоста мова українська буде.

— Давай перечислим…

— Немецкий, английский, французский...

— ...в совершенстве?!

— Да, очень хорошо.

— Итальянский, наверное?

— Да, в силу профессии, русский, естественно, и учу украинский.

— Потрясающе! И легко их освоила?

— Ну а чего тут? «Служенье муз не терпит суеты» (улыбается) .

— У тебя трое детей. Здесь с маленьким Ванечкой, сыном от брака с Де­ни­сом Вороненковым, ты живешь, а двое старших где?

— Они после моего переезда свой вы­бор в пользу отца сделали.

— Сколько им лет?

— Илюше 13 будет, а Люсе — девять, но все это объяснять сейчас я не могу, это как-то даже странно. (Пауза). Ну ошибка это моя, большая ошибка, но я считала, что за детей ответственна, их развивала. Са­ма, без помощи их отца, ста­­ралась им языки дать, образование. Они на инструментах играют, причем хорошо: один — на ро­я­ле, другая — на арфе.

— На арфе?

— Да, абсолютного слуха у нее нет. Нуж­но же здраво к тому, что есть, относиться, и из этого то, что нужно, лепить, к тому же рояль для девочки — это тяжело. Она не Брунгильда — хорошенькая, но та­кая хрупкая, поэтому всегда из данных исходить нужно, а потом уже их развивать. Она отлично двигается, играет, она молодец!

— То есть они сейчас в России находятся?

— Да. Конечно, Илюшу мне жаль, потому что он уже совсем другой путь начал. Два года в Суворовском учился, у него все совсем по-другому было бы, он бы от всего этого оторвался, но, увы...

— Мужа в результате у тебя нет, двое старших детей далеко... 

— Ну они со своим отцом — видимо, так теперь будет, но первые 12 лет со мной были.

— С мамой отношений нет...

— Нет.

— Беда...

— Почему? Надо одну дверь закрыть, чтобы открыть следующую.

— В одном из интервью ты сказала: «Большая ошибка моей жизни — выбор отца моих первых детей»...

— Ну это очевидный факт.

— Речь о Владимире Тюрине идет —как о нем пишут, главе «Братской» ор­га­низованной преступной группировки. Он крутой человек вообще?

— Дело в том, что меня-то взяли обманом. Тогда же никто о нем ничего не писал, нигде вообще нельзя было вычитать, кто он. Ну бизнесмен, ну Владимир — фамилия мне ни о чем не сказала.

— Ухаживал хоть красиво?

— О! Это осада Коринфа была (улыбается).

— А любовь была?

— Нет, с моей стороны, скорее, не бы­ло.

— Не было?!

— Я объясню. С моей стороны признательность была, потому что считала, что в моей непростой ситуации, независимо от того, какие отношения у нас с мамой, он готов был ответственность за ме­ня взять. Я тогда еще такой карьеры не сделала, естественно, зависимой была, а что такое любовь, поняла, когда Дениса встретила. Вот это любовь!

— Маша, но двое детей все-таки?

— Ну как сказать?.. Часть своей жизни человек может во сне провести. Де­то­рож­дение — это процесс несознательный, вы­бор только в том заключается, оставлять ре­бенка или нет, но на такие вещи я не спо­­собна.

— Слышал, что Владимир Тюрин — очень могущественный, влиятельный человек, который был крайне раздражен тем, что ты замуж за Дениса Во­ро­нен­кова вышла...

— Это неправда. Сейчас-то он может го­ворить все, что угодно, но сначала не поленился, к нам на встречу пришел...

— На встречу?!

—  Ну да, и я этому удивлена была и даже внутренне себя за него простила, ког­да он это сделал. Он пришел и Денису сказал: «Маша хорошей жизни достойна, которую я дать ей не смог. Я вижу в тебе нормального человека». «Маша, — сказал он мне, — я желаю тебе с ним счас­тья и думаю, что он сможет тебе его дать».

— То есть отомстить Денису за то, что тебя у него увел, он, на твой взгляд, не мог?

— Он не должен был бы этого делать, он ведь встретился с нами и сказал все то, что сказал. Безусловно, отношения с Де­нисом у них не сложились, но это потому, что они слишком разные люди, из абсолютно несхожих миров. Когда он желал, что­бы Денис сделал меня счастливой, понимал, о чем говорит, да и вся наша жизнь это подтверждала: Денис и сделал меня счастливой! 

«Мое са­мое главное достижение — я могу по­зволить себе не врать»

— Как Эдита Станиславовна Пьеха пела: «А жизнь продолжается, и каждый из нас за счастье сражается». Ты яркая, эф­фектная женщина: ты способна еще влю­­биться, как думаешь?

— (Вздыхает). Нужно сперва наглухо од­ну дверь закрыть — вот там (показывает за спи­ну)...

— …а она еще не закрыта?

— Когда хоть что-нибудь я пойму, тогда можно... Я даже не в состоянии до конца представить, какой завтра буду, на этот вопрос не могу поэтому ответить — мне кажется, это невозможно. 

— Ты на прославленных сценах Боль­шо­го театра, Мариинки, на ведущих под­­­­­мост­ках мира блистала — где пелось луч­­­ше?

— В Мариинке — все же...

— …от акустики зависит?

— Нет (улыбается), от личности маэст­ро Гергиева.

— Да?

— Не знаю, каким образом, но с ним все в два раза талантливее становятся!

— Настолько маэстро хорош?

— В музыкальном смысле просто безупречен: музыка рождается, как только партитуру он открывает.

— Какая твоя любимая партия, в ка­кой опере?

— В принципе, в любую роль, за которую берусь, я влюбляюсь. Вот, например, сейчас Далилу учу и влюблена в нее совершенно, но, несмотря на мои успехи в со­вре­менных операх, все равно, наверное, пока самый удач­но созданный мною образ — это Кармен.

— На гастролях где лучше всего тебя принимали?

— В Японии. Я даже не зна­ла, что такое возможно, чтобы зрители пришли на концерт, вдохновились и стали весь тур за тобой ездить...

— Ездить?

— Да, 100 человек! Ну, сначала 20, по­том 30, а потом уже100! Одни и те же лю­ди, и куда я, туда и они!

— Мне Елена Васильевна Образцова про японских поклонников много рассказывала …

— Вот это очень необычно, конечно, бы­ло!

— Сегодня Киевский оперный театр уже не такой, разумеется, каким в 60-80-е был, когда тут зятем Хру­щева Гон­тарем едва ли не весь цвет советской опе­ры был собран …

— Да, но в Киеве просто финансирования не хватает. Все, я уверена, опять расцветет и то же самое будет, как только экономика немножко наладится.

— Маша, я благодарен тебе за беседу — она очень интересной была и иск­ренней…

— (Улыбается). Считаю, что это мое са­мое главное достижение — я могу по­зво­лить себе не врать.

— Хочу прощения у тебя попросить, если где-то вынужденно воп­росы задавал, которые страдания тебе приносили, а чтобы сгладить это и удово­ль­ст­вие нашим читателям доставить, хо­тел бы экспромтом попросить тебя тво­им прекрасным голосом что-то ис­пол­нить…

— Я украинскую песню спою, только вы­брать надо. Смотри, можем веселую «Ой, я знаю, що гріх маю!», а можем трагическую — «Журавку»...

— Давай лучше веселую — трагического и так было сегодня много …

— (Поет).

Ой, я знаю, що гріх маю,
Пекло вогнянеє,
Що давала цілувати
Личко рум’янеє.
Гей, ріді, ріді, дай,
Ріді, ріді дайна!

Дальше два довольно похабных куп­лета идут: кого только она там не перелюбила! А вот последний — очень красивый.

Якби мені пощастило
Василя зловити,
Я б не стала більше хлопцям
Голови крутити!
Гей, ріді, ріді, дай,
Ріді, ріді дайна!

— Браво, Маша! Спасибо!

— Спасибо тебе.

Записала Виктория ДОБРОВОЛЬСКАЯ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter