Писатель, историк и общественный деятель Юрий Топчий, более известный под псевдонимом Густав ВОДИЧКА: «Если бы сейчас в России была революция, там бы взяли Кремль, изнасиловали секретаршу, а Ленина выбросили из Мавзолея»

Юрий Топчий, давно публикующийся под псевдонимом Густав Во­дичка, работал в Совете по делам религий при Кабинете министров Украины, сотрудничал с рядом аналитических центров и изданий, руководил Институтом региональной политики. Автор нашумевшей книги «Родина дремлющих ангелов». Основатель собственной литературной школы, оратор, лектор. Политики неоднократно обращались к нему с предложениями о сотрудничестве, но он отказался работать даже с самыми известными из них.

«Когда в США являются с проверкой, приходят сажать. А когда это происходит
в Украине, мы понимаем — хотят взятку»

— У вас необычный псевдоним...

— Если вы выбираете псевдоним, то он заберет ваше имя. Я всегда говорю, что нужно тщательно подходить к этому вопросу. Густав Водичка — это миссия. А собственное имя я оставляю для частной жизни, правда, времени на нее практически не остается. Если ты становишься хоть не­много известным, то киоск уже не ограбишь и в комнатных тапочках и нестираном спортивном костюмчике в гастроном не выйдешь. Густав Водичка — это бренд. И поэтому Юрий Топчий — человек, которому неудобно жить с брендом. Но так уж получилось. И это разные люди.

— Вам нравится тот, второй?

— У меня уже нет выбора. Кроме того, на то, чтобы он появился, ушли годы.

— Почему именно Густав Водичка?

— Я много раз это объяснял. Просто нужно было выбрать псевдоним, меня спросили, есть ли у меня любимый литературный персонаж, и я ответил, что это старый сапер Водичка Ярослава Гашека, который терпеть не мог мадьяр. Взял это имя для прикола, но прикол оказался фатальным, потому что псевдоним уже не поменяешь. Имя и фамилию изменить можно, а вот псевдоним нет, потому что именно он становится брендом.

— Кто из политиков обращался к вам за консультациями?

— (Смеется.) Это тайна фирмы. Даже странно, что вы мне задали такой вопрос...

— ...но спросить-то я могла...

— Если я переучил половину парламента и кучу правящего класса, то это не значит, что я сейчас буду сидеть и обсуждать их имена. Это невозможно — тайна фир­мы. Люди обращаются с разными проблемами.

— А если в общем, их было много?

— Достаточно много.

— И все они следовали вашим рекомендациям?

— Почти. У меня же нет рекламы: учу правящий класс или народных депутатов, информация обо мне передается от человека к человеку. Они обращаются, а я не могу отказать.

— Почему? Вы со всеми соглашались работать?

— Да, практически со всеми. Когда у меня спрашивают: «Зачем же вы учили наших врагов?», я отвечаю: «Так чтобы вы не расслаблялись!». Знаете, донецкие в свое время учились очень много, они этого хотели и понимали, что им это необходимо. И я это ценю. А на Западной Украине наоборот: там все думают, что они академики с детства. Но учились и те, и другие.

— Кому-нибудь отказали все-таки? Возможно, по личным причинам?

— Очень хотел! Были настолько уж одиозные фигуры, что я думал, будто работать с ними невозможно и я этого не сделаю! Но сумма гонорара оказывалась та­кой, что отказаться было нельзя. Жад­ность побеждала. Кстати, при близком общении с любой одиозной личностью понимаешь, что все не так страшно, что не такая уж она и отвратительная.

— Потом эти люди управляют страной, влияют на общественное мнение...

— Все влияют! Возьмите сейчас любого человека, который прорвался в политику из низов, хотя бы из самых что ни на есть патриотов — в кого превратились эти лю­ди?!

— В большинстве своем люди рвутся в политику ради собственного обогащения, с целью набить карманы...

— Прекрасная цель, тем более что она всеобщая! Когда в Штатах являются в офис с проверкой, то это приходят сажать, уже все проверено. А когда такое происходит в Украине, то мы понимаем, что пришли за взяткой. Зато у нас никто не сидит в тюрьме. В США это делают исходя из великой американской мечты, и если они возьмут взятку, то предадут ее, и они это понимают.

Но есть великая украинская мечта — создать какой-нибудь идиотский закон, прийти согласно ему с проверкой, набить себе карманы и сбежать. Или попасть в такое место, где у тебя будет возможность каким-то образом обогащаться. Это нормально. Потому что у нас такая мечта, я не могу переделать мечту населения, она работает все время. Правда, она соседствует с подвигом, волонтерством, еще с чем-то. Но это не означает, что мечта пропала. Сегодня ты волонтер — а завтра уже набил карманы.

— То есть это население создало те условия, при которых к власти приходят именно такие люди?

— Это не население, это украинский архетип. Население сейчас — во Франции, где белых людей уже не видно. Оно не ходит в музеи, на концерты, выставки, не посещает абсолютно бесплатные выступления совершенно удивительных оркестров, не интересуется культурой. Вот это — население. Оно захватило территорию и паразитирует на ней. Здесь такого нет, у нас сплоченная нация...

— ...сплоченная?

— Очень! Мы сплочены в своей мечте набить карманы. И это прекрасно. Что тут такого? Или вы мечтаете о чем-то другом? Так ходите нищебродом! Ну какая еще бы­вает мечта?! Рвануть чеку и подорваться вместе с москалями?! Это прекрасно, но па­раллельно можно набивать карманы, ничего страшного, подвига это не отменяет.

«Все, что делают россияне, — это великое сопротивление жидомасонам, пиндосам и миру вообще»

— В интервью 2009 года вы сказали: «Ситуацию в Украине не изменят политики — ее изменит история. И здесь произойдут события более страшные, чем события 1918 года». Откуда вы об этом знали?

— Потому что я — писатель, а все писатели, которые постоянно работают, в том числе и с людьми, рано или поздно становятся пророками. Когда мозг, сознание все время трудятся, то постепенно ты разгоняешься до такого состояния, что просто ви­дишь это.

Кроме того, я — историк, у ме­ня в голове лежит анализ прошлого все­го человечества. Я понимаю закономерности, мне ясна вся эта схема. Но я видел более страшную ситуацию, чем та, которая произошла у нас. Так что нам еще повезло.

Возможно, худшее еще впереди, но мне кажется, что нас пронесло. Вот если бы это произошло в России, там было бы все: взяли бы Кремль, изнасиловали бы секретаршу, а Ленина выбросили бы из Мав­зо­лея, там бы происходили страшные вещи. Но добрые украинцы, которые все время думают, как при этом набить карманы, умудрились повести революцию так, чтобы сжечь только одно здание, разрушить только один магазин, да и тот случайно (и очень все об этом жалеют, что интересно), быстро убрать за собой мусор и постараться все сделать с минимальными потерями.

На самом деле, для такой революции по­терь почти и не было. Главное — не помять кому-то машину, не сломать магазин, по­тому что там девочки торгуют кофе и золотом. Все очень аккуратно и очень по-украински: подвиг совершать так, чтобы при этом не мешать набивать карманы. Молодцы! Я лично доволен!

— В России революция сейчас возможна, как вы считаете?

— Нет, там возможен только бунт, а российский бунт страшен.

— Протестные акции, организованные Навальным, к чему могут привести?

— Да ни к чему. Потому что российское правительство работает согласно архетипу, которому наконец-то дали возможность делать все, что он хочет. Им с детства внушают, что они великие, поскольку у них великая территория. Вы, например, что-то поели, попили сегодня, сходили в туалет — ничего противоестественного в этом нет, обычные процедуры. А у них по-другому: там если ел, то — великий человек, гадил — великий человек под великую елочку великой страны. Все, что они делают, — это великое сопротивление всем жидомасонам, пиндосам и миру вообще. Целый свет против них ополчился! Потому что они великие, последняя надежда Бога. У них очень комфортное мировоззрение: им разрешили ненавидеть всех! Все люди мира — это чурки и пиндосы! Наконец-то они живут в этой благодати! А нам стыдно.

— Они у кого-то спрашивали разрешения?

— Нет-нет, им официально дали такую возможность. Этого можно не стесняться, это можно говорить по телевизору и во­обще везде. Это культивируется и по­ощ­ряется. Если бы, например, дали команду не говорить ничего плохого об Америке — они бы молчали. Но им позволили — те­перь можно все. Те, эти, укры, весь мир — это враги.

— Но кто разрешил?

— Естественно, Путин и его шайка. Но они всего лишь пошли по пути русского архетипа.

«Путин, будучи молью, считается великим политиком, потому что у него есть огромное количество ядерных ракет и умалишенных, готовых лизать ему задницу»

— То есть Навальный не сможет по­влиять на ситуацию в стране и конкурировать с Путиным на президентских вы­борах?

— Нет, он маленький и представляет очень небольшой процент населения. А конкуренцию Путину может составить только он сам. Но какие-то процессы в России происходят, не все же дураки, есть люди, которые умеют что-то анализировать и понимать. Но я посмотрел их телевидение и понял, что, если бы я оказался в окружении таких разговоров, я бы тоже сошел с ума. Кроме того, они не плохие, они такие, какие есть. Мы не обладаем истиной, а только правдой. А правда — это наши с вами заблуждения. Украинский, как и российский путь, — это заблуждения. Но мы в них верим, потому что истиной обладает только Бог. Почему вы решили, что российское заблуждение хуже вашего? Просто оно другое.

— Наверное, потому что наше менее вредоносное...

— Почему же?! Каждый считает другого животным. Вы просто обменялись мнениями.

— У нас масштабы другие, по крайней мере. Мы не выходим за пределы собственной страны...

— То, что они могут сбросить на вас атом­ную бомбу, а вы нет, — ну и что. По­нимаете, в наше время нет выдающихся политиков, а Путин расценивается таким потому, что он возглавляет великую страну, в которой все ходят по-великому каждый день. Вот в чем дело. Он, будучи молью, считается великим, потому что у него есть огромное количество ядерных ракет и умалишенных, готовых лизать ему задницу, называть святым Владимиром II и так да­лее. Очень комфортный мир! Мне лично нравится смотреть на все такими глазами, как у сумасшедших москалей! Потому что это здорово, драйвово и красиво — думать, что они великие и все их бо­ятся!

Если бы сейчас все боялись украинцев — это было бы плохо? Да мы бы тащились от этой мысли! Но нас никто не боится. Если бы вся Америка дрожала только при одном упоминании об Украине, то мы бы с ума сошли от гордыни! Но мы относительно не­большая страна по сравнению с Рос­сией, но достаточно большая, чтобы вести с ней войну, быть проблемой для российской оккупации и ре­сурсом для Европы. Кроме того, мы по­следний крупный резерв белой расы. Пусть это попахивает расизмом, я этого не стесняюсь, но существует удивительный феномен: такого количества белого населения не имеет больше ни одна страна.

— Вы имеете в виду только Украину?

— Да. Украина — самая крупная страна с таким количеством белого населения. В Европе этого уже нет, ее заполонили другие этносы и архетипы. Кроме того, мы находимся в самом центре последнего резерва белой расы — это чехи, поляки, словаки, белорусы, часть российского населения и так далее. Это удивительно. Если посмотреть на Украину с такой точки зрения, то за нею, скорее всего, какая-то миссия. Возможно, мы — лебединая песня в преддверии совершенно другого грядущего мира. В России этого уже нет, вот они и напали на самую белую страну. Ну а что им делать? Им скучно. Великому государству нужны великие свершения.

— Но вся их история состоит из таких великих свершений. Если бы Россия не напала на Украину — вот это было бы что-то новое...

— Когда они делали космические корабли, все тоже говорили, что ничего нового в этом нет...

— ...они делали?

— Нет, я понимаю, что все космические корабли сделали украинцы, тут даже разговора нет (улыбается), но мы выполняли заказ советской России. Да, все конструкторские бюро возглавлялись украинцами — это факт. Но вы должны помнить, что у нас таких задач не было. Украинцам в космос не надо, нам и тут хорошо.

«Мы — последний резерв белой расы и пример культуры»

— Что означает для нас безвиз, как вы считаете?

— Но надо же было этим нытикам, которые так задолбали, хоть что-нибудь дать...

— Но ведь ради этого все и затевалось. Революция из-за этого началась...

— Ну вот и получили. Для меня всегда было геморройно заниматься визой. Ну пойду сейчас сделаю биометрический паспорт. Возможно, это что-то и упростило. Но для нас это имеет, скорее, символическое значение. Нас, пусть и через пень-колоду, но признали своими. И, о Боже, разрешили не сдавать анализ крови при пересечении границы. Но когда я вижу количество цветного населения, которое заполонило Европу, — они визы не делали, они на резиновых лодках приплыли и получили пособие. А у меня, белого образованного человека, брали анализ крови. И теперь еще сказали, что они мне по-зво-ли-ли пересекать границу. Боже мой! Да не очень-то и хочется смотреть на мультикультурный мир, от которого скоро ничего не останется, судя по тому, что там сейчас происходит.

— То есть нам не нужно в Европу?

— Европа должна проситься в Украину. Мы — последний резерв белой расы и пример культуры. А там остались одни музеи, вокруг которых ходят черные люди. И все.

— Но там есть цивилизованная социальная политика, например...

— Да, там социализм с небольшими вкраплениями коммунизма, я бы даже сказал. От которого мы с удовольствием избавились и в который опять почему-то хотим войти. Мы же постоянно говорим, что в Европе и такое, и вот эдакое есть, но и у нас в советские времена это было. Зачем же вы все развалили, чтобы теперь стремиться к тому же самому?! Там же социалисты правят, а у нас кричат: «Долой социалистов, коммунистов и коммунизацию!». А там коммунизация довольно приличная. Кто был — тот видел и знает.

— Может, мы разные коммунизмы строили и декоммунизация нам все-таки нужна?

— Да какая разница! Знаете, один католический епископ посмотрел когда-то фильм «Коммунист» и сказал, что для того, чтобы стать настоящим коммунистом, нужно сделаться святым, но как это возможно без Бога? Поразительно, но мы умудрились не потянуть христианство как явление, у нас куча церквей, где все друг с другом бьются и тому подобное. Ну не под силу человеку эта религия! А первые его адепты, между прочим, жили коммунами, там был полный и самый настоящий коммунизм, как в кибуцах или колхозах — все общее.

Так вот, мы не справились ни с коммунизмом, ни с христианством, потому что для человеческой природы это невозможно в принципе. Мы обязательно завалимся в диктатуру, инквизицию, мракобесие и так далее. Человек слишком слаб для проектов, которые требуют от него ежедневного подвига, служения и любви. А христианство и коммунизм именно на этом и основываются. Поэтому мы создали концлагеря и наполнили ямы трупами, а в храмах набили друг другу морды. Но, наверное, так и должно быть, потому что мы учимся жить.

— В свое время вы работали в Совете по делам религий при Кабмине Украи­ны. Скажите, почему у нас, несмотря на то что церковь официально отделена от государства, она все-таки использует­ся властью, более того, сама пытается ею стать?

— Не так уж сильно у нас этот рычаг и используют. Ну потому что если речь идет о христианах, то в церкви люди доверяют пастырю. К человеку, который исповедует, проповедует и является лидером мнений, относятся как к инструменту, который может оказывать влияние. Но Бог с нашим правительством не сотрудничает...

— ...но посредники сотрудничают...

— А так как в церкви Бог присутствует все равно, то нам, через пень-колоду, но удается жить какой-то христианской жизнью. Иначе мы бы тут все сожгли.

— То есть именно поэтому не сож­гли?

— Да. Украинцы — очень добрые люди. Бойня на Майдане началась не сразу, хотели без крови, без борьбы. Если бы Майдан не тронули, он бы сам спокойно разошелся. Мы же не агрессивные. Мы там борщ ели, кулеш, татарский плов, сало, и много. Не печеньки, нет, это не по-украински. Потому что это такая форма сопротивления: мы съедим вам назло еще больше кулеша!

— Хорошо, а то, что некоторые наши высокопоставленные священники ездят на дорогостоящих машинах, это им Бог послал?

— Нет, это бандиты послали. Им страшно за все, что они украли, их мучает со­весть, и они хотят внести свою лепту, ма­ши­ну, например, подарить.

— Но ведь такой подарок можно не брать...

— Пусть берут, им по статусу положено. Так было во все времена, начиная с Византии. Ведь они же ездят ко власть предержащим на переговоры по земельным или еще каким-то делам, им нужно показать свой статус. Ну не идти же к президенту босым и в рубище? В каком качестве их тогда будут принимать? Как юродивых?! Тогда им копеечку и подадут. А когда ты приехал на дорогой машине, вышел согласно статусу со специальным посохом — сразу видно, что ты представляешь со­лидную организацию. Потому что церковь — это еще и организация людей.

Другое дело, что часики надевать не надо, как патриарх однажды сделал. Но не сам же он их себе купил, опять бандит по­дарил какой-то. Бандиты очень любят посещать церковь, потому что им нравится каяться. Вообще, кающийся разбойник церковью очень приветствуется, потому что она — для падших, а не святых. Может, они потом меньше воровать будут и дарить не машины и часы, а что-то отдавать на сиротские приюты и так далее. А борьба между церквями — это хорошо. Это значит, что вера жива. В России альтернативы нет. Все сидят, бороды чешут и свечками по киоскам торгуют, а у нас все церкви гонимы. Все. Филаретовцы для Москвы — самозванцы. Московский патриархат — запроданці.

— Должен быть в Украине Москов­ский патриархат?

— Так сложилось. Просто надо было заниматься не самозванством, а вопросом автокефалии с самого начала. Вот в чем проблема. А теперь вся энергия уходит на доказательство законности Киевского патриархата. А этого делать нельзя. Ни одна церковь его не признала. Наша проблема не в том, чей патриархат лучше, а будет ли вообще закон об автокефалии. Но это решают иерархи, там есть своя политика и так далее. Государство в это не вмешивается. Сейчас важно то, что взаимная гонимость церквей приводит к тому, что внутри остаются только настоящие верующие. Это укрепляет веру. А когда альтернативы нет — все сидят и бороды чешут. И это еще вопрос: веруют ли они? А здесь — да, потому что знают, что завтра такого может и не быть, завтра придут бить.

«У нас все президенты прекрасные. И всех их мы ненавидим»

— Как вы относитесь к сегодняшней власти в Украине?

— У нас все президенты прекрасные. И всех их мы ненавидим. Единственный че­ло­век, который у нас остался более-менее нетронутым, — это Кравчук. Он ушел с хорошей репутацией. Кучме устраивали «Кучму — геть!». Потому что он хотел быть президентом два срока. А терпеть так долго одного человека у власти не в нашем характере. Мы же все хотим там побывать.

Над Ющенко и его пчелами мы издевались как хотели. Просто от души поизмывались. Этот сбежал. Порошенко уже три года сидит, что для нас просто невыносимо, слишком долго, надо его гнать и так далее. Но зачем? На кого вы собираетесь его менять? Да дело и не в этом, а в принципе. Мы все хотим быть президентами, потому что мы все достойны! А будут следующие лучше или хуже? Да точно такие же! Раз­ницы — ни-ка-кой! Можно прямо с улицы брать и менять! Никто не заметит подмены!

— Почему не заметит? Януковича, например, все считают плохим президентом...

— А чем Янукович хуже Порошенко или Ющенко? Они хотя бы образованные, а этот необразованным был, что с него взять?! Только как повели себя образованные лю­ди, знающие английский язык? Так, будто всю жизнь в Донецке жили и в тюрьме си­дели?! Разницы — никакой, повторяю! Все прекрасно! Они все мне нравятся! Я не оби­жаю своих учеников.

— Как вы думаете, реформы, которые сейчас проводятся, приведут нас к светлому будущему?

— Светлое будущее, в принципе, грядет хотя бы потому, что человечество все-таки улучшается в целом.

— А конкретно в Украине?

— Во-первых, никаких реформ нет.

— Как нет? Медицинская, например, против которой сейчас многие выступают...

— И правильно делают. Потому что мы развалили, я считаю, лучшую в мире советскую систему здравоохранения и медицинского обслуживания с ее районными поликлиниками, фельдшерскими пунктами и так далее. Ее нужно было только обеспечивать техникой и технологиями, больше ничего. А сейчас занимаются полным развалом.

Правильно говорят, что это не реформа проводится, а уничтожение, когда люди бе­гают и не знают, куда обратиться. Раньше любой пенсионер все вопросы мог решить у себя в районе, все медицинские консультации и процедуры можно было получить в одной поликлинике, где и лаборатория, и все, что хочешь, никуда не надо было хо­дить. А сейчас — хаос. Потому что кто-то вы­делил деньги на реформу, и давайте мы их, что? Потратим. А как же мы проведем ре­форму? А так, чтобы лечиться было негде! Это не реформа! Вообще, мне смешно об этом говорить. Но реформы происходят не из-за того, что некое начальство принимает какие-то меры, а за счет качества людей. Что-то происходит в полиции, и это видно. По чуть-чуть, но изменения есть везде. По­чему-то качество людей и их поведение начало меняться повсеместно.

— В какую сторону?

— В лучшую. Потому что я вдруг вижу, что в районных городах мэры стали заниматься дорогами, обустройством площадей, то есть они уже не рассчитывают, что удастся удержаться на посту просто так. Они начинают наводить порядок в маленьких городах. Но не только мэры, и другие чиновники стали вести себя иначе. Они уже подумают, брать ли взятку, потому что по­том и посадить могут. Правда, есть и те, которые леса вырубают под добычу янтаря. У нас все вместе и очень по-украински — добровольно. По собственному желанию люди становятся хуже или лучше.

— Если люди становятся лучше, значит, нас ждет хорошее будущее?

— У нас же анархия, а она всегда приводит только к чему-то очень хорошему. Потому что она выше, чем демократия. Что такое анархия? Это значит, что нет людей, которые способны управлять процессом, к нему можно только присоединиться. Это означает, что работает гоминидная (антропоморфная) стихия. Это не демократия, не республика, это даже не государство, а частное предприятие группы физических лиц. Украинцы имеют такой запрос на свободу, которую нам не может предложить окружающий мир. И это является для нас основополагающим конфликтом.

Украинцы — самые свободолюбивые люди в мире. И поэтому нас абсолютно устраивает правове бездержавне суспільство капіталістичного типу. Из-за нашей жажды свободы здесь не может быть никаких авторитетов. Какой президент или депутат может им стать?! Вы видите, что у нас каждые полгода осмеивают нового политика. Савченко не успела выйти из тюрьмы, как стала предателем и так далее. Кто тут может быть героем, если все — герои?! В Украине каждый — президент, гетман, министр и полицейский! Неужели вы этого не видите?! Это же очевидно!

«В Европе люди боятся полиции, а мы хотим, чтобы полиция боялась нас»

— То есть вот так Украина проснулась, которую вы, как и свою книгу, на­звали «Родиной дремлющих ангелов»?

— Ну да. Как я говорил: «Дух казацкой воли выше любых свобод». Потому что «в обителях казацкой души тряпками не торгуют, стены не городят и не грызут железо за копеечку».

— Вы знакомы с Дмитрием Корчин­ским со студенческих времен. Сейчас вы общаетесь?

— Иногда созваниваемся. Жаль, что мы давно не встречались, с ним всегда интересно поговорить, пофилософствовать. Корчинского я помню со студенческой скамьи, мы сидели за одной партой. И я всегда умилялся, что, когда мы были даже в колхозе и прогуливались по аллейке, он цитировал Гегеля на память страницами.

Это при том, что у него еще не было высшего образования. Я вдруг понял, насколько образованным было общество, что человек, который только поступил в университет, жил в такой среде, что мог цитировать Гегеля наизусть. А сегодня выросли целые поколения, которые даже не знают, кто это такой. Но невежество не помешает нам оставаться абсолютно свободными.

В Европе люди боятся полиции. А мы хо­тим, чтобы полиция боялась нас. И мы та­кую полицию уже создаем. Не знаю, правда ли это, но говорят, что в тюрьмах появилось много свободных мест, потому что некому сажать, правоохранительные органы от этого самоустранились. Европа свободу и закон держит вместе. Все, что разрешено, — это свобода. Россияне отказываются от свободы во имя великого проекта, и именно потому, что он — великий.

А мы не просто хотим свободы, еще раз повторяю: в нас — дух казацкой воли, которая выше любых свобод. Наш запрос на свободу самый большой в мире. То есть я — прокурор, судья, президент и так далее, и тому подобное. Сейчас вы поймете. Вот в Ев­ропе можно жениться на мальчиках, потому что это разрешено. В России нельзя же­ниться на мальчиках, потому что это запрещено. А у нас так: хочу — женюсь на мальчиках, а не хочу — не женюсь, бо на те моя козацька воля. Чувствуете разницу?! Мы — третья сила! Мы — третий взгляд на мир, жизнь, ценности и свободу! И для меня это очевидно.

— Последний вопрос: я знаю, что вы пишете не только прозу, но и стихи...

— Да, что-то меня понесло. Я придерживаюсь того принципа, что, если чего-то хочется именно сейчас, значит, это такой творческий период. Я пишу четверостишья.

— Вы могли бы прочесть то, которое вам нравится больше всех?

— Пуля в сердце способна прижиться,

     Вроде не было и не болит.

     Только ночью зачем-то не спится,

     И стрелявший зачем-то не спит.

 Виктория ДОБРОВОЛЬСКАЯ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter