Савик ШУСТЕР: «С властью и с олигархами бодаться больше я не хочу — жизнь на глупости тратить надоело»

«Мы с вами в прямом эфире сейчас — никто этого не видит, но руки у меня дрожат»

— Cавик, обычно, когда я гостей пред­ставляю, указываю, кто они, какие пос­ты занимали или занимают, а вас представлять не надо: Савик Шустер — это бренд. Пользуясь случаем, хочу сказать, что безмерно рад снова вас в Киеве после долгого отсутствия видеть...

— ...спасибо!..

— ...и публично повторю то, что всегда говорю, когда у меня спрашивают, что о вас думаю. Вы — выдающийся журналист, один из ориентиров в профессии, в том числе для меня, и свободу слова в Украину, по большому счету, именно вы принесли, за что вам простое человеческое спасибо. Без вашей программы развития демократии в Украине я лично не представляю.

— Дима, вы меня краснеть заставляете...

— Ну, это правда. Сегодня немножко другого Савика Шустера я вижу — с чем такая перемена в имидже связана?

---

---

— Я просто сам себя другим увидеть хотел, посмотреть, как иначе я выгляжу, — ну и вдруг осознал, что у меня волосы растут...

— ...оказывается...

— Да — ну вот так.

— То есть если я в Италию поеду и над книгой работать там буду, не исключено, что у меня тоже волосы вырастут?

— Не знаю, что с вами в Италии будет, потому что книгу не там писал — в южной Индии и на Ближнем Востоке. Из Европы уехал, то есть начал, несомненно, в Украине, продолжил в Италии, а потом решил, на моем языке говоря (я очень много сателлитами, сигналами, пространством занимался), сознание на градуса два или полтора повернуть. Меняется немедленно все, и я просто в Индию податься решил, а затем на Ближний Восток.

— Сколько времени вы уже не в украинском телевизионном пространстве?

— Ну, с конца 2016 года — весь 2017-й плюс пять месяцев 2018-го.

— В том, что на украинских экранах вас нет, кто виноват?

— Предлагаю, кто виноват, обсуждать не будем — говорить о том, что делать, давайте (смеется).

— Давайте!

— Ну, менять правила игры надо — правила телевизионного рынка, мне кажется, к нашей профессии относиться совсем иначе нужно, и тогда возможность того по­явит­ся, что и вы, и я, и все свободой слова называют.

— То, что вы не в украинском телепространстве, для вас плюс или минус?

— Минус, естественно...

— Ну, для страны-то точно...

— ...и для меня тоже, потому что некий контакт и навыки, несомненно, теряешь. Вот, скажем, мы с вами в прямом эфире сейчас — никто этого не видит, но руки у меня дрожат. Понимаете, я от этого уже немножко отвык, ведь почему прямой эфир — это свобода? Потому что ничего не скроешь — не разукрасишь, не спрячешь, и этого свободного общения с людьми, понимания страны, ее души, ощущения ее дыхания очень мне не хватает.

«Как только книгу свою увидел, абсолютно голым себя почувствовал»

— Я вашу книгу в руках держу, буквально на днях вышедшую, и благодарен вам, что ее мне прислали...

— Мне важно знать было, что вы думаете... (Пауза). На обложку смотрю — и себя не узнаю (улыбается), здорово...

— Мне эта книга очень понравилась, и я искренне всем ее прочитать советую: в ней вещи, без которых, в общем-то, понимание Украины неполным будет. Когда-то вы мне сказали, что мемуары, если они у вас будут, хотели бы «Мама всегда права» назвать, а почему передумали и этой книге другое название дали?

— Потому что это не мемуары. Позвольте, от ложной скромности страдать я не буду и говорить так, как считаю, буду...

— Конечно...

— По моему мнению, это очень-очень серьезное научное исследование, с моей точки зрения, на доступном языке написанное, и это самым сложным было — на языке, понятном для всех, написать. Конечно, к концу книга сложнее становится, но это первая в истории карта эмоций одной страны. Объяснить, что это такое, внимание читателя привлечь и попытаться понять заставить — невероятно трудно, поэтому писать я весьма доступно старался и из личного опыта исходил: им, а также своими мыслями и выводами делился. Люди могут не согласиться со мной, и хорошо! — чем больше таких несогласных услышу, тем лучше, тогда в следующих изданиях это исправлю, но эта книга искренняя. Знаете, как только ее увидел, абсолютно голым себя почувствовал, понимаете?

— Все с себя сбросили, да?

— Совершенно.

— Когда студия на «Интере» у вас была, ничего лучше в своей жизни я не видел — и москвичи, и европейцы, которые к вам приезжали, удивлялись: «Это Киев? Это же космос!». Однажды к вам на программу Людмилу Марковну Гурченко я привез...

— ...я это помню...

— ...которая никуда, тем более на политические ток-шоу, ездить не хотела, и заговорил об этом я не случайно. Она три книги написала — «Мое взрослое детство», «Аплодисменты» и «Люся, стоп!»...

— «Люся, стоп!» я читал...

— Прекрасная книга! — и я однажды спросил: «Людмила Марковна, честно скажите: сами писали?». Она рассмеялась: «Ручечкой, ручечкой...». Вот и у вас спросить я хочу: ручечкой тоже или кто-то помогал?

— Ручечкой, конечно, но помогали, разумеется, — и когда исследование проводил, некие расчеты делал, и потом, когда стиль упростить пытался, потому что мес­тами очень научным он был, однако идея на­столько оригинальная, что книгу за меня написать никто не смог бы — это просто нереально.

— В Киеве полтора года вас не было, даже больше, вы в Италии, в южной Индии, на Ближнем Востоке — хорошо, что не на Дальнем, жили...

— ...(смеется)...

— ...а чем все это время занимались?

— Во-первых, работой над книгой: поверьте, это адский труд. Даже если обобщение всей статистики, которая у меня была, взять — это же как-никак пять тысяч человек, которые через мой опыт исследования прошли, и все эти данные тщательно классифицировать, проанализировать, осмыс­лить и объяснить следовало. Ну а во-вторых, я еще кино снимал.

— Вот как?

— Да, очень хорошую группу в южной Индии создал, талантливых ребят набрал и к работе над документальным фильмом приступил.

— О чем он?

— Об истоках нашей культуры: как пять тысяч лет назад все начиналось. Индия же, по большому счету, очень серьезная часть того, чем мы сегодня являемся, она — как Греция: современная того, что было, не помнит. Нынешние греки запамятовали ведь, что они великими были, и вот вместе с индийцами я эти истоки ищу — и им это интересно, и мне, мы общий язык находим. Я санскрит изучать стал — для этого мне сложные декорации надо было построить. Сей­час сезон дождей начался, половину декораций снесло, мне это все закрыть пришлось, поэтому съемки в сентябре продолжу.

«Я и не думал, что с публичной сцены уходить так будет больно»

— На мой взгляд, вы человек с самым выразительным в Украине молчанием: когда камера вас крупным планом показывала, текст необязателен был — лицо ваше настолько выразительным было, так крас­норечиво за вас говорило... В кино сниматься вы никогда не хотели? Какую-то большую роль, может, даже самого себя сыграть?

— Дима, во-первых, никто такой сценарий пока не пишет, к тому же, вы знаете, это не от меня — от режиссера зависит.

— Но если бы хороший режиссер роль в кино вам предложил бы, на это пошли бы?

— Ну, смотря какую роль. Если бы (вы вот меня на творческую мысль сейчас навели) следователя — где-нибудь во Львове 20-30-х годов, такая middle-европейская история... Вот такую роль я бы сыграл с удовольствием.

— В Украине вы все-таки суперстар...

— ...ну, не знаю, не супер...

— ...вас даже самым красивым мужчиной официально признали, правильно?

— Мало ли, кто кого кем признает...

— Тем не менее, а в Италии, в Индии и на Ближнем Востоке вы — обычный гражданин, которого не так уж в лицо и знают. Модно одетый, продвинутый, но вслед не оглядываются, автографы не берут и каких-то слов, благодарных или не очень, не говорят. Скучно вам там не было, это вас не тяготило?

— Уже нет — звездная болезнь, когда тебя узнают и тебе это приятно, хоть ты и скрываешь, но душу, сердце и все остальные органы это греет, достаточно быстро исчезла. Это больно было...

— ...больно?

— Да, и я не думал, что с публичной сцены уходить так тяжело будет. Я ведь все же на телевидении не родился — я из печатной журналистики и через все этапы прошел: пресса, радио, и только потом уже телевидение, поэтому считал, что как у человека, не на экране рожденного, ломки у меня не будет, а оказалось, была, и ощутимая. Больно не столько оттого, что люди не узнают, было, сколько оттого, что настолько значимым, насколько был, себя ты не чувст­вуешь.

— Чем эту ломку вы заглушали?

— Написанием книги. Она все же научная, и сейчас я в процессе написания научной статьи на английском, которую в хорошем западном, по возможности типа оксфордского, журнале по социологии или пси­хологии опубликовать хотел бы, потому что эта работа того заслуживает.

«Главная проблема Украины: люди в абсолютном большинстве областей униженными себя чувствуют»

— Вы ведь родоначальником нового жанра стали...

— Надеюсь, что это правда так.

— Диссертацию защищать можно...

— Я бы хотел — наверное, этим займусь. Понимаете, это совсем другое! — во что-то уходить надо, что от того, что раньше делал, совершенно отличается.

— Хорошо, вот вы в Киев летели, самолет снижаться начал, что через 20 ми­нут посадка, объявили — что в этот момент вы почувствовали?

— Дима, я домой летел...

— И что-то в душе происходило?

— Безусловно, но с самого начала, ког­да в самолет вошел и стюардесса с улыбкой на меня посмотрела. Я понял, что не так уж неузнаваем...

— ...и стюардесса хорошенькая...

— Ну да, и мне полегчало (улыбается).

— В Италии и в других странах, где эти полтора года вы были, за украинскими событиями следили?

— Естественно, но за крупными, важными — не за мелкими дрязгами.

— То есть Украину из поля зрения не упускали?

— Не упускал.

— Исходя из того, что вы читали и знаете, Украине, на ваш взгляд, конец или еще нет?

— Серьезный вопрос...

— Если откровенно, происходящее у нас — это шизофрения (это мое мнение), вынос мозга, то есть с нашей страной такого быть не должно и не может, а вон поди ж ты... Это что, конец уже близок или что-то все-таки Украину спасет, убережет?

— Думаю, что вы правы — не знаю, шизофрения это или что-то другое... Я в эти болезни души не очень верю, но, с моей точки зрения, Украине немного времени осталось — это несомненно. Что грозит? Когда я на ту карту эмоций, которую составил, смотрю, понимаю, что, конечно, Ук­ра­ина очень сильно расколотая страна и самое-самое неприятное ей грозит, а есть ли выход? Разумеется — просто желание нужно: понять, что положение такое и что очень быстро решения принимать надо.

Главная проблема Украины: люди в абсолютном большинстве областей униженными себя чувствуют — из-за условий, в которых живут, несправедливости, которую каждый день наблюдают, и исправлять это немедленно надо, поэтому «социальная революция» я говорю. Я бы «эволюция» сказал, но для эволюции времени нет — вот нету!

«Каждому гражданину Украины государство ежемесячно 3400 гривен выплачивать должно»

— Вы интересную мысль высказали, что каждому гражданину Украины государство ежемесячно 3400 гривен выплачивать должно...

— Дима, если бы это моя идея была, я бы вас немедленно попросил на Нобелевскую премию меня номинировать, но она не моя...

— ...а чья?

— Швейцарских молодых людей и, в принципе, всей Европы, Австралии и так далее, даже Индии и Бразилии (все страны сейчас перечислять не буду), потому что все понимают: абсолютно новая эпоха наступает. Когда вы у человека спрашиваете: «Где ты работаешь?», это вопрос бессмысленный — могу работать, могу не работать, потому что технологии рабочие места заменяют...

— ...интернет тот же...

— Да все вместе. Послушайте, еще 10 лет назад мы не думали, что мобильный телефон в наших руках инструментом глобальной, мировой, политики станет! — и через те же 10 лет окажется, что рабочая неделя у нас два дня длиться будет, работать 15 процентов населения будет, и это нормально, так жизнь развивается, и все это понимают, а в Украине нет. Люди о безусловном базовом доходе как о необходимой мере говорить начинают, чтобы...

— ...чтобы революций, в конце концов, не было...

— Ну правильно: чтобы эмоциональную стабильность сохранить. Революции ведь откуда начинаются? 1917 год возьмем — это же наша общая история: солдаты в окопах гниют, для евреев черта оседлости существует...

— ...и у царей тоже все плохо...

— ...вот! На Германию 1920-1930 годов смотрим: униженный народ, униженная элита — и пожалуйста, происходит то, что происходит: себе врага находят. Главное ведь врага найти, правильно?

— Как классик писал, «Униженные и оскорбленные»...

— Угу, поэтому я по такому пути пойти предлагаю. Почему про 3400 гривен сказал? Это две минимальные зарплаты. Швейцарцы подсчитали, что на взрослого у них 2500 долларов получается и 625 — на ребенка: что это значит? Человек с рождения до смерти деньги получает: до 18 лет ему 625 долларов выплачивают, а дальше — 2500, всем, от олигарха (правда, у них олигархов нет, но у нас-то есть) до самого бедного человека...

— ...так это коммунизм!..

— Нет, просто нормальное видение будущего, а что, между прочим, в коммунизме плохого? Мы, когда слово «коммунизм» слышим, думаем: «Боже мой, Ленин придет...». Не придет...

— А я вам скажу, что в коммунизме плохого...

— Что?

— Коммунисты...

— (Улыбается). Ну, ладно, так вот, это не коммунизм — это просто достойная жизнь каждому, вы спросите: «А алкоголики? Они же тоже деньги получать будут...».

— Ну и что? Пусть пропивают...

— Ну, дети ведь и у них есть.

— Вопрос: Украина каждому украинцу 3400 гривен в месяц выдавать в состоянии?

— Дим, вы, когда мне этот вопрос задаете, себя и меня унижаете. Самая большая страна в Европе, потенциально и реально богатая, говорит: «А где деньги мне взять?» — это же смешно! Маленькая Албания себе такого не позволяет, Босния и Герцеговина тоже...

— ...Израиль вон в мировых лидерах вообще...

— Да никто «У меня денег нет» не говорит!

— Может, перестать красть надо?

— Ну, это один из выходов.

«С олигархами работать я не хочу и на телевидении тоже»

— Скажите, пожалуйста, Путин в России навсегда?

— Такой, как Путин, или Путин, думаю, надолго, и я считаю, никакого значения не имеет, 2024 год или не 2024-й. Если понадо­бится, он останется, а если нет — другой придет, который лучше не будет. Что под словом «лучше» в виду мы имеем? Либеральным демократом не будет.

— Значит, над Россией эта карма висеть всегда будет? Вернее, это над нами она нависла...

— Вы знаете, Россия, в общем-то, очень талантливая страна...

— ...разумеется...

— ...и неординарных людей там большое количество...

— ...согласен...

— Вот, болотная была — хорошо, сейчас еще одна акция протеста прошла... Я, если честно, опасаюсь того, что эту протестующую часть народа российская власть в такой тупик затолкнет, что крайние меры начнутся...

— А они уезжают просто, люди эти...

— Они уезжать могут, а потом взрывать начать — понимаете? Политическое насилие ведь где родилось? Не в Германии или Италии — в России это традиция, часть культуры...

— ...конечно...

— ...и сейчас власть россиян в этом направлении толкает. Им это, наверное, надо — чтобы себя сохранить, ведь на насилие насилием отвечают.

— А война, Савик, когда-нибудь у нас закончится?

— Думаю, да. Хотите меня спросить, как? Разумеется, война — это большая угроза, люди каждый день погибают, но главная наша задача — такую жизнь и такие условия в стране создать, чтобы стимулы эту войну прекратить были. Сегодня таких, увы, нет...

— ...и война выгодна...

— ...понимаете?

— Скажите, пожалуйста, за время вашего нахождения за пределами Украины кто-нибудь из украинских олигархов с какими-то предложениями вам звонил?

— Не олигархов. У меня одно предложение было — новый проект начать...

— И можем озвучить, от кого?

— Нет, не надо — зачем? Я просто отказался: с олигархами работать я не хочу и на телевидении тоже...

— Вам просто олигархи надоели...

— Я думал, что я им надоел (улыбается), но, оказывается, еще не до конца.

— Хотя, если на всех олигархов, с которыми вы сотрудничали, посмотреть, мне кажется, комфортнее всего вам с Ринатом Ахметовым было: он, по-моему, в вашу работу не вмешивался...

— Ну, у него друзей много. И партнеров. И коллег...

«А вы уверены, что Украине президент нужен?»

— В Украине выборы скоро — президентские, затем парламентские, их дыхание уже чувствуется. Накануне выборов кто-нибудь из топовых украинских политиков какие-либо предложения вам делал?

— Нет, и я вам искренне говорю: это меня не интересует, я вообще на эту тему разговаривать не хочу. Понимаете, мы канал делать пытались — неолигархический, независимый, который бы развитию среднего класса способствовал, креативным людям помогал, позитивные стороны показывал, ведь это очень важно — положительных людей, людей с инициативой, то есть активную часть общества, показывать, и именно та часть общества, которую мы активной считали, нас не поддержала. Побоялись... Им власть угрожала — я всех тех предпринимателей имею в виду...

— ...которые канал финансировать могли бы...

— ...реальными акционерами стать и все это в общественное телевидение пре­вратить, но этого не произошло, поэтому предложения, о которых думаю, что рано или поздно все это в очередную ловушку пре­вратится, сегодня не рассматриваю.

— Ваша программа, однако, в ук­ра­ин­ском телеэфире выходить когда-ни­будь будет? От кого это вообще зависит?

— Вы очень сложный вопрос задаете... Сказать, что от общества, — не сказать ничего, что от общей ситуации — то же самое... Чтобы Украина себя сохранила и чтобы здесь какие-то ростки гражданского общества появились (чтобы вообще общество формироваться начало, потому что его нет) и гражданской элиты, менять абсолютно все надо, понимаете?

— Понимаю, конечно,...

— Эту вот политико-олигархическую элиту, которая уже 25 лет правит...

— ...на свалку истории!

— Ну, хорошо, свалкой, чтобы обидно не было, давайте это называть не будем — в дом отдыха.

— Вы их обидеть боитесь?

— Нет — я людей уважаю...

— Да? А я почему-то нет. Савик, а чтобы ваша программа в эфир выходила, президентом Украины кто стать должен?

— А вы уверены, что Украине президент нужен?

— Я абсолютно уверен, что нет.

— Потому что это же не президент, понимаете? Мы в абсолютно абсурдной оруэлловской стране живем, «у нас парламентско-президентская республика», — говорим... Извините, а что это такое?

У нас президент гарант чего? Я не о нынешнем говорю, а о президенте вообще. Народ, в конце концов, два раза доказал, что свое достоинство защитить может, второй раз даже кровь пролил...

— ...только власть, как оказалось, выбрать не может...

— Ну, это да. Народ доказал, что в состоянии целостность страны защитить, а решения принимать права он не имеет. «Вы, ребята, на Майдан идите, на фронт, а решения принимать мы будем — за вас все решим» — и народ почему-то с этим соглашается! Это неправильно.

Парламентская или президентская республика — это не вопрос, и в той же Швейцарии он не задается. В любой город поезжайте и на улице спросите, можете даже на четырех языках — на вас все равно как-то странно смотреть будут, как на человека, какой-то болезнью, как вы сказали, типа шизофрении, страдающего. Главное ведь не это, а то, что решения народ принимает. Референдум, в конце концов, есть — почему Украина так не может?

Вы спрашиваете, когда война закончится. Когда Украина для России примером станет.

«Политиком быть не хочу — меня это не интересует»

— У меня традиционный вопрос есть, который всем своим гостям задаю: кто лучшим президентом Украины за все почти 27 лет независимости был?

— Смотрите, при Кравчуке и Кучме я здесь не жил, поэтому судить не могу, но из трех, при которых жил, это, несомненно, Виктор Андреевич Ющенко — при всех своих минусах, о которых мы знаем. Я ведь в Украину не из Голландии или Швейцарии, а из России приехал, я знал, что такое президент, Кремль, «Газпром», и тут вновь услышал: «Газ — это президентский бизнес». Я подумал: «Что, опять? Снова туда же? Вот это прекратить надо», но, повторюсь, для человека моей профессии — Ющенко, это точно.

— Кто же следующим президентом Украины будет? Предсказать рискнете? Оракулом сегодня будете?

— (Задумался). Кто президентом будет?.. Не знаю. Искренне вам говорю.

— А сами вы в украинскую политику пойдете?

— Нет. Я безусловный базовый доход предлагаю, считаю, что это инициатива снизу должна быть, настоящее социальное движение, и я бы такое делал. Когда все мы договоримся о том, что политик народу служит...

— ...о правилах игры...

— Ну да! Когда я на медфак поступал, что себе говорил? «Я лечить людей хочу, потому что, когда вижу, что человек боль ощущает, страдаю. Мне это неприятно, и потому хочу ему помочь от боли избавиться», а что политик себе говорить должен? «Политиком быть хочу, потому что хочу, чтобы люди лучше жили» — это же просто!

— Ну, у нас политиками быть по другой причине хотят...

— Правильно, так вот, я по этой причине им быть не хочу — меня это не интересует. Я столько других увлекательных вещей в мире знаю, которыми вместо этого заняться мог бы!

— Еще один личный вопрос: наивным и слишком романтичным вы себе не кажетесь?

— Конечно (улыбается), но слушайте, историю только романтики творят!

«Так, как меня и нашу команду Коломойский унизил, не унижал нас никто»

— Столько лет с политиками первого эшелона общаясь, что практически все они — негодяи, вы наконец поняли?

— Ну они же такими не родились...

— Это уже второй вопрос...

— Ну скажите мне, Михаил Сергеевич Горбачев — он негодяй?

— Нет...

— Он романтик. Поначалу... А сейчас в не­по­нятного человека для меня превратился.

— Это возраст, Савик, — болезни и возраст, а за то, что этой закрепощенной стране свободу он дал, дружно спасибо ему скажем. Он шанс предоставил, а воспользовался им или нет — уже не от него зависело...

— Согласен, но когда он сейчас говорит, что Путин, оккупировав Крым, правильно поступил...

— Пожилой человек, нездоровый...

— Возможно, но вот Обама — политик? Политик. И романтик. Я его уважаю? Разумеется, да. Ганди — еще один пример. В Индии восемь месяцев я провел и очень много о нем слышал — как хорошего, так и плохого. Ну, хорошее — то, что современную Индию он создал, от колонизаторов освободил, причем не путем насилия, а с другой стороны, многие считают, что конф­ликт между индуистами, мусульманами и сикхами именно он породил. Впрочем, не в том дело — это человек, который своей душой и своим телом не только страну преобразил: и наше понимание, наши ощущения изменил, поэтому в такого рода романтиков я верю, и я такой же. Я уверен, что сделать все можно, — личным примером, желанием, энергией...

— Ну, неслучайно же Путин когда-то сказал, что после смерти Ганди теперь уже и поговорить не с кем...

— (Улыбается). Путин, конечно, фантастический человек, потому что он портит все — все, что есть светлое, гражданское, чистое. Вот это он делать умеет, правда, в Украине у него последователи хорошие, и слово «реформы» у нас — это ругательство, «демократия» — ругательство, «либеральная демократия» — еще хуже, чем мат...

— Кем-то из политиков в Украине вы очаровывались?

— Нет.

— Никем?

— Абсолютно.

— А кто из нынешних украинских политиков вам больше всех нравится?

— Из сегодняшних? Ой, что кто-то нравится, сказать не могу. А в действии мы кого видели? Вот я вам встречный вопрос задам...

— Из тех, кого видели, не нравится...

— ...(вместе) никто!

— Кто из олигархов на вас самое яркое впечатление произвел?

— «Яркое» — это какое?

— Вот пообщаешься с человеком — и понимаешь: ну, яркий!..

— В плохом смысле?

— В любом...

— Ну, так, как нас, в смысле, меня и нашу команду, Коломойский унизил, не унижал нас никто: из эфира за 20 секунд до начала выключить — это, конечно, придумать надо. Это впечатляет, но ярким его назвать... Мы же, когда о людях говорим, определенный уровень подразумеваем. Смотрите — Джон Кеннеди. Он слова «Не спрашивай, что твоя страна сделала для тебя, — спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны» произносит — вот есть сегодня в Украине политик, который так народу сказать может? Нет.

— Увы...

— А раз нет, кого же мне уважать? (Руками разводит).

«Ларри Кинг? Конечно, я лучше»

— Савик, а секрет вашей харизмы и вашего успеха в чем — это врожденное или вы над собой долго работали? Или жизнь трудилась?

— Нет, я реально работал, через очень многое прошел, всегда за выживание в моей профессии на многих языках боролся, но дело не в этом — совсем в другом. На радио и телевидении я одну очень важную вещь понял: самое главное — идея формата. Людям должно быть понятно, что ты делаешь и какое чувство, идею, эмоцию до них доносишь. Самое важное — мой формат: это ключ к моему успеху, а если бы на телевидение я вернулся и, скажем, тот формат, который раньше делал, не делал бы, большее количество времени по­иску другого, правильного, посвятил бы.

— Ваша мама всегда мечтала, чтобы вы таким же, как Ларри Кинг, были — вы уже такой же, как Ларри Кинг, или лучше?

— Конечно, я лучше (улыбается).

— Зачетный ответ! В футбол вы еще играете?

— Я вот тут два дня назад на «Олимпийском» начальнику нашей службы безопасности пенальти забил и с тех пор еще не­множко похрамываю... Футбол — это моя страсть, это никогда не уйдет — люблю его, разумеется, но играю не часто.

— В финале Лиги чемпионов за «Реал» болели?

— Нет, финал с арабскими ребятами я смотрел, и понимаете, Салах сегодня...

— ...выше, чем президент Египта...

— ...не только Египта! Вы матч «Ливерпуля» включили — и даже на экран смотреть, когда город взрывается, не надо: это значит, Салах гол забил. Это человек-символ, поэтому, естественно, за «Ливерпуль» я болел, и когда эту травму он получил, я это сумасшедшей несправедливостью счел, потому что Серхио Рамос абсолютно недозволенный прием применил...

— Считаете, он это специально сделал?

— Считаю, что да и что он должен был быть наказан. Игру «Ливерпуля» это абсолютно сломало, причем Салах же в любимой моей «Фиорентине» играл и оттуда ушел, за что вся Флоренция не очень его любит (улыбается).

— Вы говорите, что финал с арабами смотрели — в арабской стране наверняка, а как арабы к вам, еврею, относятся, недопонимания у вас нет?

— Ну, если трусы нам не снимать, все мы одинаковые...

— ...к тому же вы на араба похожи...

— ...очень! (Улыбается).

— К тому же арабы на евреев похожи...

— Ну, они же семиты.

«Сердце мое свободно, но, что в данный момент к отношениям готов, не уверен»

— Я нескольких ваших спутниц наблюдать возможность имел, а сейчас вы одиноки или ваше сердце занято?

— Нет, мое сердце свободно... Что значит «занято»?

— Ну, девушка у вас есть?

— Одна? Нет (улыбается).

— Звучит призывно...

— Давайте не будем, это не рекламная кампания... Что в данный момент к отношениям готов, я не уверен, потому что мне сейчас моя жизнь очень нравится — фильм в Индии, книга в Украине, может, научную статью в Англии напишу, а потом, может, в Америке... Я санскрит изучаю, а затем поработать над собой в английском собираюсь — я себя очень свободным чувствую.

— Меня часто спрашивают, когда Савик Шустер в Украину вернется, и я этот вопрос вам переадресовываю...

— Во-первых, в сентябре приехать хочу и уже по стране поездить, книгу мою пообсуждать — людям время ее прочитать дать и такой тур сделать. Понять, приемлемая идея или нет, что изменить нужно, что чи­та­тели говорят, услышать. Это во-первых, так что в Украине я все равно буду, а проект... Когда условия для хорошего гражданского общественного проекта будут. С властью и с олигархами бодаться больше я не хочу: жизнь на глупости тратить надоело — гораздо интереснее чем-нибудь другим заниматься.

— Спасибо за интервью, Савик, — руки у вас уже не дрожат?

— По-моему, нет — вегетативная система успокоилась (улыбается).

— И напоследок. Однажды у меня на дне рождения вы а капелла потрясающе песню итальянских партизан Bella ciao спели. Поскольку мы финишируем и поскольку руки у вас уже не дрожат, давайте красиво закончим — пару куплетов из этой песни спойте, ведь в моем понимании вы сейчас — итальянский партизан...

— (Смеется). Дима, когда эта идея в голову к вам пришла? Сейчас?

— Только что...

— Все, кто меня знают, скажут: «Как ты со своими партизанами надоел!», потому что чуть что — сразу эта песня. Ну ладно. (Поет):

Una mattina mi son svegliato,
o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao,
ciao, ciao!
Una mattina mi son svegliato
ed ho trovato l’invasor.
O partigiano, portami via,
o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao,
ciao, ciao!
O partigiano, portami via...

Все!

— «Я на рассвете уйду с отрядом га­ри­бальдийских партизан!». Возвращайтесь, Савик! Спасибо!

— И вам спасибо!

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter