Александр БАШИРОВ: «Пьем мы — Мамонов, Башлачев, Цой, Кинчев, — а наутро я в одной кровати с Мамоновым просыпаюсь... Кто ж тогда знал, что это кумиры людей будут?»

(Продолжение. Начало в № 48)

«Мистика у Булгакова есть — все умирают, правда, особенно Галкин умер»

— В «Мастере и Маргарите» вы кота Бегемота блестяще сыграли...

— Нет, я не считаю, что блестяще, — это плохо было, и я очень недоволен. Мне перед Булгаковым стыдно, я уже здесь, в Киеве, к нему заходил перед ним винился... Там много причин, меня Сеня Фурман озвучивал...

— ...но мистика какая-то была? Булгаков же ею окутан...

---

---

— Мистика есть, и я доволен, что она есть. Все умирают, правда, ге-ге-ге-ге-ге, особенно Галкин умер, но он, кстати, очень хорошо сыграл.

— Классно!

— Кстати, ты тоже, Дим, умрешь — не­зависимо от Булгакова.

— Все мы там будем... Вы у Балабанова в «Жмурках» и «Грузе 200» играли. Определениями «великий», «гениальный» и так далее я не разбрасываюсь, но покойного, к сожалению, Алексея великим кинорежиссером считаю — вы мое мнение разделяете?

— (Пауза).

— Чувствую, нет...

— Подожди, Дим.

— Ну я просто его обожаю...

— Подожди! Вот смотри: пьем мы — одна компания, а потом, конечно, задним числом, смотришь, что за люди. Петя Мамонов, Саша Башлачев...

— ...Цой...

— ...Кинчев и Костя, помню, говорит: «Пошли, там пивняк, щас как дадим!». Идем туда, потом в общагу, стол перевернули, наутро я в одной кровати с Петей Мамоновым просыпаюсь... Кто ж тогда знал, что это все будет?..

— Класс!

---

---

— Что это кумиры людей будут, да? Я думал, что я великим режиссером буду, они думали, что они великие, — все нормально, все в соку, что ли, были. Это счастье талантливых людей было — вместе быть, каждый что-то пел и другим на гитаре играл, те слушали: «Да, хорошо, б... в жопу пошел!» или: «Какая х...ня! Что ты, б... делаешь?». Ну ты ж меня знаешь, я «на вы» иду, не отступаю, я беспощаден...

— ...к врагам рейха...

— В работе я до конца иду, потому что победу очень люблю — поэтики...

— ...и халтуру не приемлете...

— Да, я друга, брата понимаю, но на своем уровне его замысел, его работу не оценю. Если я задействован, соответствовать стараюсь, и этого вопроса, чувствуешь гениальность или не чувствуешь, нет...

«Балабанову я сказал: «Ты глубоко копаешь, а я высоко летаю»

— ...а Балабанов?

— Лешке я однажды сказал: «Мы разные». Он спросил: «В чем?». — «Ты глубоко копаешь, а я высоко летаю», ге-ге-ге-ге-ге. Я эту его мизантропию не любил, я человек веселый, мне покуролесить хочется... Бывало, в психушку к нему идешь...

— ...а он в психушках лежал?

— Это, понимаешь, если из унитаза смотреть, у всех, ге-ге-ге-ге-ге, говно, а у нас же не из унитаза, Дим, взгляд, мы духовное пространство ищем, и это не фактор, который актуальность определяет. Когда мы с Лешкой и с Бодровым-младшим сидим бухаем, он нам что-то рассказывает...

— Какой Бодров парень был!

— Да, и вся группа погибла, все мои друзья! Ну что тут скажешь, какая в этом есть справед­ливость?

— Никакой...

— Как только мертвых трогаешь, так и начинается...

— «Жмурки» и «Груз 200» вы иногда смотрите? Как вам это кино?

— А я вообще кино не смотрю!

— И правильно делаете...

— С определен­ного момента смотреть перестал.

— То есть ни один фильм, ни другой вы не видели?

---

---

— Кусками только. Я одно кино, очень хорошее, люблю — оно, к сожалению, каких-то денег требует, чтобы другие тоже увидели. Это мои сны и фантазии, и я не просто эгоцентричен — я знаю, какое кино хорошее, и это кино мое.

— В «Грузе 200» вы труп сыграли, пос­ле чего сказали: «Я трупы, женщин и бомжей играю»...

— Ге-ге-ге-ге-ге! Не только — сейчас пидораса сыграл. Недавно вот съемки были, я проспал...

— Давайте читателям объясним: я сегодня утром вас ждал, но вы самолет проспали и вечером прилетели...

— Тем не менее, хоть и проспал, все равно здесь, в Киеве, потому что все, что хочу, делаю. У режиссера Васи (фамилию вспомнить пытается)...

— ...вы молодого человека нетрадиционной сексуальной ориентации сыграли...

— Ну, это в конце выясняется, ге-ге-ге-ге-ге... Вспомнил: Вася Снегирев — режиссер, у которого я снялся, а теперь думаю: «Как вот так вот, черт побери? Я бы не снимался»...

— ...если бы знали?

— Нет, я знал. Дима, я тебе честно скажу: ради денег. Полгода я на ремонте сидел, в кредиты, в долги влез... Вася сценарий принес, я почитал и руками всплеснул: «Б... это у нас русская культура, что ли?». И-и-и-и-и!

«Я революции хочу — всемирной, глобальной»

— Балабанова и Киру Муратову маргинальными режиссерами вы считаете...

— Нет, я этого никогда не говорил, Муратову маргинальной я не считаю. Какая? Это громадная сила правды, соответствия, таланта, художественного размышления, эта сила через Вселенную проходит, которую и Муратова, и Балабанов изображают, хотя «изображают», конечно, слово противное... Можно завидовать им, можно учиться — вот что хочешь делай, но они уникальны, самобытны, и жаль, что все это уходит, как Герман тот же ушел, и я каждого в этом обществе очень прошу своим идеалам так же, как они, соответствовать, потому что правда — она фактически существует, а все остальное — иллюзия.

— Кто из режиссеров, которые вас снимали, самый мощный для вас, самый дорогой?

— Нет таких — кроме меня: я сам у себя снимаюсь и для себя самый дорогой режиссер.

Дим, вот ты во главе угла, что я актер, ставишь, да? Конечно, если Бог этот дар — актером быть — дал, я не против, но в театр не пойду: это глупо. В этой коммуналке толкаться, за роль Гамлета биться, ге-ге-ге-ге-ге...

— В кино у вас около 90 ролей...

— 113! — мы с Мишкой Ефремовым за сотню перешли и славно это праздновали.

— Зная его и вас, представляю... Любимая роль у вас есть?

---

---

— (Задумался). Я «Калине красной» очень завидую — в таком фильме, как у Шукшина, Гайдая или Тарковского, сыграть хотел бы, но материала нет, понимаешь? Бандиты какие-то — ерунда сплошная! Я ведь и Павла I сыграл, я многое мог бы, но это невозможно. Амбиций то или это сыграть у меня нет, потребляемый, б... потребитель меня достал, с обществом этим общаться я не хочу, потому что оно не слышит, не видит, а просто медийные лица любит. Как режиссер бороться с этим устал, и все, что через свой фестиваль и проекты свои делаю, — это попытка себя уважать: хоть сколько-нибудь и какие-то чудовищные, на мой взгляд, личности вытаскивать, потому что личность от человека тем, что она личность, отличается, она очень ответственная.

Что вообще главное? Самопознание! За 20 лет что Украина познала? Ничего. Где, б... Махатма Ганди, где хоть какая-то личность, достойная уважения? Где Хомейни, б... какой-нибудь?

— Аятолла...

— Да! Где критерий какой-нибудь элементарной бескорыстности?

— Как у нас в армии говорили: «Где-где? В Караганде!»...

— Я не против, чтобы корыстных на бес­корыстных поменяли...

— ...а они есть?

— Ге-ге-ге-ге-ге! — в том-то и дело. Я революции хочу — всемирной, глобальной, которая в одном заключается: свобода, равенство и братство — не пустой звук, и главный стимул для жизни — духовное бессмертие, оно, как у Моцарта, в творении заключается.

«Миша Ефремов мне всегда помогает — даже когда я в жопу пьяный и текст не знаю»

— В 113 фильмах со многими прекрасными актерами вы играли, а любимые партнеры ваши кто?

— Миша Ефремов, конечно, га-га-га-га!

— Он грандиозен, бесспорно...

— Миша мне всегда помогает — даже когда я в жопу пьяный и текст не знаю, выручает. Высокий профессионал...

— ...талант!..

---

---

— ...ремесленник и очень хороший человек! Понятий таких, гений ты или ерунда, для меня уже не существует — естественно, я гений, ге-ге-ге. Для меня (особенно сейчас, когда преподаю много) ответ на один вопрос найти важно: «А зачем?». Вот зачем тебе, Дима, программа эта нужна? Зачем это все? Ответить люди не способны. Я сказать, зачем я живу, могу, а они нет — этому учить нужно, глаза открывать...

— ...и уши тоже...

— ...потому что вокабулар поменялся. Раньше: «двуличный», «лицемер», «циник», «подлый» говорили, а сейчас это не лицемерие, а, скажем, пиар, презентация, ге-ге-ге-ге-ге. Аморальность уже норма...

— ...те же яйца, вид сбоку...

— ...художественное пространство соз­давать очень сложно стало, потому что, б... там какие-то тропы, синекдохи, метафоры существуют, а сейчас уже не в семантике или семиотике дело. Ты не с человеком общаешься — с его образом, который он тебе презентует, а мне это неинтересно, я говорю: «С вашим пиаром я не общаюсь!». Я даже пить перестал...

— ...а вот это зря...

— ...потому что не с кем — все неиск­ренне!

«Цою я прямо говорил: «Ты х...во, б... Витя, одет!»

— Мы о фильме «Игла» вспоминали — для постперестроечного времени знаковом...

— ...fucking shit, да!..

— ...где вместе с Цоем и Мамоновым вы сыграли. Виктор Цой — тоже символ своего времени: каким он был?

— Вот сидим мы с ним у меня в общаге...

— ...начало хорошее...

— ...во ВГИКе, красное вино пьем и телевизор смотрим — маленький такой, без звука, и ржем. Потом встаем и в комиссионку идем: ему джинсы, б... купить нужно. То, что у него было, мне не нравилось, я прямо говорил: «Ты х...во, б... Витя, одет!», ге-ге-ге-ге-ге, а в комиссионках...

— ... «комках»...

— ...да, можно было кое-какие штаны выбрать, и меня поразило, что вельветовые он взял — так мелкобуржуазно... Он упертый был, что ли. И закрытый...

— Закрытый?

---

---

— Да. Мой стиль — он такой: до конца идти, во всех отношениях, весь багаж знаний, эрудиции используя... Правда для меня любая важна — мотивы, понимание, и вот про Витю я понял, что он играет, образ создает...

— ...даже так?

— Да, и это мне не понравилось. Почему я его за джинсами пойти спровоцировал? Чтобы узнать — мол, ты, как французский дядька, должен быть, ге-ге-ге-ге-ге у камина сидеть... Он в ту сторону пошел, и это его право было, а я и тогда, и сейчас на позиции беспощадности самопознания стою, и для меня человек, который пиарит себя, презентует — это destroy.

— Но он талантлив был?

— Талантливая презентация самого себя или нет, неважно — для меня это destroy, для меня другой путь существует — обратный: вот этот конфликт отсутствия ценностей, социальная шизофрения всеобщая, проще говоря, это лицемерие, которое я презираю. Я сразу людей на этом ловлю, по носу щелкаю и говорю: «За это тебя презираю», и мне это легко — я цельный, и это через юмор делаю.

«Федя Бондарчук, Тигран Кеосаян, я — все на одном комбайне работали, и когда он постоянно ломался, я, как танкист, вниз залезал и быстро его чинил»

— Песню «Груп­па крови» Цою действительно вы подсказали?

— Ну, это факт известный... Не думаю, что это интересно... Рассказать?

— Конечно!

— Ну, ты же сам служил, да? Ге-ге-ге-ге-ге! Помнишь, как из армии все тащили? Танковые войска от всех прочих военных формой отличаются — у танкистов комбинезоны очень красивые: летние есть, зимние, и вот я много лет в том, что из армии стащил, ходил. Даже кирзовые сапоги, в которых дембельнулся, во ВГИКе носил — а что, очень удобно...

— С портянками, как положено?

— Да, и даже когда в колхозе мы были... Кстати, Федя Бондарчук, Тигран Кеосаян, я — все на одном комбайне работали, и когда он постоянно ломался, я, как танкист, вниз залезал и быстро его чинил. Потом выяснилось, что Федя и все эти блатные, молодежь золотая, специально его ломали. Узнал, п...ды им дал — они же не знали...

— ...что вы танкист...

---

---

— Нет, почему я такой ударник труда! Потому что с комбайнером и с водителем, который всю эту херню забирал, договорился, что они водки привозят, га-га-га, и мой интерес в том заключался, чтобы до конца поля дойти, а они же не в курсе, они ломали, чтобы вообще не работать...

— Мажоры...

— Да, думали, это каторга. Какая каторга...

— ...после танковых войск?..

— ...точно!..

— ...и цементного завода...

— Мы до конца поля в результате доходим и сидим с местными жителями бухаем...

— ...а «Группа крови» при чем?

— На куртке номер танкового экипажа был — мы с Витей бухаем, и он спрашивает: «Шо за ромб?». Я: «Да, это группа крови», э-э-э-э-э...

— ...на рукаве...

— Как у Ахматовой, да? «Когда б вы зна­ли, из какого сора растут стихи...», но это не существенно, я считаю — у него столько песен, столько аллегорий, и такая жизне­утверждающая, вечная сила романтики, что, кто кому что подсказал, неважно.

«Сейчас с Петей Мамоновым в одной кровати спать, рад был бы»

— Мамонов, который с вами в «Игле» снимался, — это честный образ или тоже имидж и пиар?

— Какой там пиар? — это жопа! Ге-ге-ге-ге-ге... Я тебе уже рассказывать начал — мы с ним просыпаемся...

— ...в одной кровати...

— Да, и Петя в потолок смотрит и говорит: «Как так можно?». Я: «Че?».

— И не так можно...

— Он добавляет: «Так плохо штукатурку сделать», э-э-э-э-э! Я много историй про Петю рассказать могу...

— Классный он, да?

---

---

— В то время как-то я его не ценил, понимаешь? — а вот если бы сейчас с Петей в одной кровати спать, рад был бы. Все, что тогда было, хочется, чтобы сейчас по­вто­рилось, веришь?

— Да...

— Все просто настолько искренним и беззащитным было, и ничего в этой жизни нет, что в той было. Тогда поэзия была, праздник видения...

— ...и честность, правда?

— Честность и сейчас во мне есть, но тогда она всеобщей, что ли, была, спекуляций не было. Любой человек сейчас что-то гонит, мною манипулирует. Вокабулар нынешнего общества мне скучен — из-за того, что интернета так много, личностью человек не является. Матрица людей сомнению товарищей не подвергнута, потому что товарищей у людей нет, а есть злопыхатели. Критики нет — есть словоблудие, а само понятие братства, как мне кажется, на созидании основано. Должно быть основано, по крайней мере...

— Что питерское рок-движение конца 80-х — начала 90-х из себя представляло?

— Я этого не знаю, я в этом не участвовал. Дело в том, что кино занимался, поэтому с музыкантами общался, но...

— ...по касательной...

— Бухал, но для меня эти ребята кругом общения были, и, если честно, степень их популярности, что ли, я не очень тогда по­ни­мал.

— Это Кинчев, напомним, Цой...

— ...Сашка Башлачев, о котором я лишь потом узнал, какой это сильный человек, а тогда для меня это такой же поэт, как я, был, то есть равные такие отношения у нас были, когда все гении. «Я в кино снимаюсь, ты стихи пишешь, я тоже пишу...». По морде джух-джух! — ге-ге-ге-ге-ге... Это сейчас все удивительным кажется, и ты даже представить себе не можешь, как это — такой коллектив здесь, в Украине, в Киеве, иметь. Концентрацию таких людей...

— ...именно концентрацию...

— ...для которых главный критерий — это беспощадность. Соврать, сп...деть невозможно было — я тогда этого не со­зна­вал, кстати: просто в этом бульоне варился и думал...

— ...что так и должно быть...

— Не понимал, что в коллективе молодых, красивых, бесконечно талантливых людей нахожусь, которые всех имели! Витина песня «Мои друзья всегда идут по жизни мар­шем» — это просто правда: солнце светит...

— ...море по колено...

---

---

— ...и мы пиво идем пить — кайф!

— Как человека, который в Санкт-Петербурге состоялся, спрошу: нынешний Питер вам нравится, это ваш город или уже нет?

— Это бесконечно мой город, я умру — и ничего не изменится, его жители жить со мной будут, потому что я квинтессенция, суть и смысл этого города (после Курехина, конечно). Проблема в том, что пока все это передать некому, но степень моей любви к России и к миру через этот город формулируется — всей моей деятельностью, а она, моя деятельность, прекрасна.

— Питер лучше Москвы?

— В 100 тысяч раз лучше, конечно, га-га-га!

— А на малую родину, в деревню Согом, вас не тянет?

— Недавно там был — года два назад.

— Что-то узнали?

— Из того, что помню, ничего нет — ну ничего.

— Может, и не бы­ло?

— Было, просто сейчас все другое. Как там, у Шпаликова? «Никогда не возвращайся в прежние места»...

— Это правда...

— Я запах травы помню, какой-то чердак, избу, правда, не в Согоме, а в Карагае, когда дед меня завел и сказал: «Все суки по щелям, хозяин пришел! П...дь их, Саша!» — и я людей бью, потому что они в его доме живут... Я в то время вернусь, но после того, как меня не станет, потому что если мы честными по отношению к бесконечности быть способны, везде будем...

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter