Экс-первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп БОБКОВ: «Предателей стрелять надо — никаких других вариантов нет!»

(Окончание. Начало в № 8, 10 )

«С ГУСИНСКИМ МОЖНО БЫЛО РАБОТАТЬ»

— Знаю, что в урегулировании межнациональных конфликтов, которые возникали во время перестройки в Союзе, вы лично участвовали, — было страшно?

— Не страшно, а сложно, но с их участниками и с одной, и с другой стороны можно было договариваться, во всяком случае, пути выхода из них нам удавалось нащупывать.

— Как вы считаете, эти вспышки национализма организованы были из­вне?

— По-всякому.

— Ну, например?

— Этим и американцы занимались, и немцы, но бродильные процессы шли и внутри, тем не менее урегулировать такие конфликты можно было без проблем.

Из книги Филиппа Бобкова «КГБ и власть».

«Когда в октябре к Донбассу подошли немцы, войска спешно отходили, уехало и городское начальство. Макеевка в обстановке полного безвластия оказалась, в городе появились мародеры, которые принялись грабить склады и магазины. Жители в страхе в своих домах затаились — жуткие картины этих грабежей и бесчинств в памяти остались надолго.

В один из дней безвластия мы с товарищами рано утром пошли по городу в поисках хлеба — идем по главной улице и вдруг слышим оглушительный рев и свист: это толпа бесчинствующих неслась в нашу сто­­рону. Деваться некуда — на крыльце дома прижались, в котором размещалось ателье «Индпошива»: оказалось, что мародеры именно сюда мчались, и нас мигом в помещение мастерской затолкали. В одно мгновение было разграблено все: недошитые костюмы, материал, даже шторы, обшивку кресел и диванов сорвали. Помню, уже в пустое помещение по­следний грабитель вбе­жал и схватил за не­имением ничего другого мел­ки портных.

Как-то раз мы на квартире одного из товарищей ночевали, окна которой выходили на соседний двор фабрики-кухни (так тогда рабочие столовые называли). Во дворе были свинарники, и ночью нас разбудил дикий визг свиней и крики людей. Глазам страшная картина предстала: свинарники грабили, а свиней не просто убивали — живых рубили на части: кому ногу, кому голову — смотря что у кого в руках оказалось.
Позже я видел войну, с массовыми беспорядками сталкивался, и без жертв, конечно, не обходилось, однако и сегодня страшная картина грабежей в Макеевке перед глазами стоит — картина анархии, рожденной безвластием. Невольно она вновь и вновь оживает, когда думаешь о том, к каким последст­виям может разгул преступности привести, ослаб­ление властных структур, поощрение вооруженных формирований, инспирирование межнациональных и сепаратистских конф­ликтов — головорезы най­дутся всегда».

Бывший российский медиа-магнат Владимир Гусинский. «Я являлся у Гусинского консультантом, и никакая служба за мной не стояла»

— Это правда, что ини­циатором воз­вращения крымских татар в родные края стали именно вы?

— Инициаторами были татары, но их стремление поддерживал я активно.

— Вы понимали, что по отношению к ним вопиющая историческая несправедливость допущена?

— Да, да! Мы этими вопросами тогда целенаправленно занимались — во всяком случае, я в этом участие принимал.

— В архивы КГБ, где хранились документы о том, как переселяли чеченцев, ингушей, калмыков и другие народы, вы иногда заглядывали?

— Документы эти я видел, но сами по себе они мало меня интересовали. Только потом уже в них углубился, когда возвращением людей мы занимались, но у нас и других документов хватало.

— Каково ваше отношение к предателям в системе КГБ?

— Как каково? — предателей стрелять надо: никаких других вариантов нет!

— Тех, кто заслужил пулю в затылок, в Комитете госбезопасности было много?

— Нет: думаю, от силы два-три человека — не больше.

— Вы были одним из руководителей КГБ СССР, на смену которому в России пришла ФСБ, — какая спецслужба кажется вам более эффективной?

— Ну, рассуждать об этом я не возьмусь, потому что с ФСБ каких-то контактов у меня нет... К людям, работающим там, отношусь нормально — вот и все, но сравнивать нашу работу и их не могу, потому что они в других условиях действуют — это их время.

— Вы, когда в КГБ служили, миссией своей и предназначением гордились?

— Ну как? Возложенные на меня обязанности выполнял добросовестно, а гордился или нет? Да просто работал...

— Сегодня, насколько я понимаю, в ФСБ России вас на правах старейшины не приглашают и по тому или иному вопросу проконсультировать не просят...

— Вы правильно поняли: я этим не занимаюсь.

— Странно, а вот когда КГБ вы покинули, ваш опыт группой «Мост» оказался востребован, в которой службу безопасности вы возглавили...

— Никогда ничего подобного не было.

— Да вы что?!

— Начальником службы безопасности в «Мосте» я не был — являлся у Владимира Гусинского консультантом, и никакая служба за мной там не стояла. Я просто присматривал, как и что делается, какие-то вещи мог подсказать.

— Мне представляется, что Гусинский очень умен, коль скоро своим советником или консультантом вас пригласил...

— Так это потому, что я к нему сам пришел (смеется). Ничего, нормально! У нас там довольно большая группа товарищей наших по­добралась — с Гусинским можно было работать.

— Как вы думаете, почему он не нашел общий язык с Путиным?

— О том, что за конфликт у них получился, сказать ничего не могу, но разошлись...

«С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ГОСУДАРСТВА ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ ЧТО-ТО ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ ДЕЛАЛ, НО В ОРГАНАХ АВТОРИТЕТА НЕ ИМЕЛ АБСОЛЮТНО»

— С Путиным вы иногда встречаетесь?

— Сейчас нет.

— А раньше?

— Ну, когда-то давно было дело, но к этому я не стремлюсь, потому что у всех свои дела.

— Тем не менее за политикой вы не­множко следите? Теоретически возможно, что Ук­ра­ина и Россия будут ког­да-нибудь снова вместе или такой вариант вы отметаете?

— Вопрос непростой... Конечно, мне ду­мается, что они будут вместе — в конечном счете, когда-то, однако процесс распада еще будет длиться. Прогнозы сейчас делать сложно: вот у нас здесь, в Москве, землячество большое донецкое...

— Вы в него входите?

— А как же! Мы дружим, общаемся, у нас с земляками из Украины тесные связи. Они часто и массово к нам приезжают, но такие хорошие отношения мы только с Донбассом имеем, немного с Днепропетровском — остальные регионы, к сожалению, отстали...

— Распад Украины и России еще на государства возможен?

— Понимаешь (переходит на ты), сейчас нелегко это все обсуждать. По Ук­раине я таких тенденций и предпосылок не вижу: единственное место, где ситуация раскручивается, — это Львов (в основном поляки такие настроения подогревают). Там вот действительно опасность такая есть — по другим областям, по-моему, нет, а что России касается, власти, надо отдать им должное, много усилий для сплочения страны предпринимают.

— Угроза ее целостности есть?

— В принципе, да, конечно, — особенно на Дальнем Востоке серьезная, где очень сильное влияние имеет Китай, но это учитывать необходимо.

— Знаю, что вы букини­стическую литературу любите...

— О да, такие раритеты иногда попадаются...

— Много сегодня читаете?

— Конечно — как же без этого?

— Какие книги в первую очередь вас привлекают?

— В основном из серии «ЖЗЛ», причем не подробности биографий вы­да­ющих­ся людей интересуют, а смысл, то, ради чего они жили. Вот это, пожалуй, основное, а вообще, читаю я много.

— Говорят, вы театрал заядлый...

— Ну, кое-что посмотрел...

— Удается ныне куда-нибудь на спектакль выбраться?

— Крайне редко. У меня, понимаешь, жена тяжело больна, и сам тоже похвалиться здоровьем я не могу, но хожу иногда — в театры, с коллективами которых душевные отношения сложились. Например, в Театре Маяковского порой бываю (жаль, Александр Лазарев умер, но Немоляева, слава Богу, жива). Еще в «Ленкоме» бы­ваю — с Марком Захаровым давным-давно мы знакомы.

— Вам 87 лет: не сомневаюсь, что вы оглядываетесь иной раз на прошлое, войну вспоминаете, фронт, «СМЕРШ» и карьеру в КГБ СССР — от первых шагов до высочайшего поста первого заместителя председателя. Какой самый яркий эпизод в памяти неизменно всплывает?

— Боюсь даже на этот вопрос ответить — их очень много (смеется).

— Яркая у вас позади жизнь?

— Ну, не мне об этом судить. Нормальная...

— Подробные мемуары написать вы никогда не хотели?

— Нет, и хотя несколько книжек аналитических издал, за мемуары садиться не собираюсь.

— Не время еще?

— Да просто жанр этот для меня исключен. Писать о себе? Ну что вспоминать буду: тыр да пыр, а о людях, об окружении своем — это нехорошо, не здорово: не думаю, что кто-то из них в таком контексте где-нибудь фигурировать желал бы. Мало ли чем это чревато...

— Сны вам снятся?

— Иногда, но такие, чтобы в холодном поту просыпался... Нет...

— По скольку часов в день вы работали, когда одним из руководителей КГБ СССР были?

— По 18 или около того.

— Хм, а сколько же спали?

— Ну, где-то четыре-пять. Мне хватало...

— Бывали в вашей судьбе моменты, когда карьера буквально на волоске висела, когда шаг влево, шаг вправо — как говорится, расстрел?

— Всякое случалось, но никакой особенной катастрофы я не припомню. Ничего, нормально! Были, конечно, у нас ситуации сложные, я ведь еще при Абакумове в МГБ служил.

— Этого министра государственной безопасности, арестованного впоследствии при Сталине и расстрелянного при Хрущеве, вы знали лично?

— Ну, пару раз у него бывал, но по чисто служебным вопросам — никаких личных отношений у нас не было.

— Виктор Семенович даже под пытками свою вину не признал и тем самым жизнь десяткам фигурантов «дела врачей» спас — интересным он человеком был, ярким?

— Да, и хотя много всякого о нем говорят, все это ерунда. Личностью он был неординарной, много чего полезного, важного делал, причем любые шаги предпринимал неспроста, но что уж — так жизнь сложилась.

— Берию вы когда-нибудь видели?

— Видел, но ни разу с ним не общался.

— Зловещая личность была или, скорее, демонизированная?

— Трудно сказать, где там правда, а где  миф. С точки зрения государства Лаврентий Павлович что-то положительное делал, но в органах авторитета не имел никакого, абсолютно! Чекисты его не принимали, потому что по своему поведению это грязный был человек.

— Много загубленных жизней невинных людей на его счету?

— Ответить на этот вопрос мне сложно, но есть, а много или мало (машет рукой), не знаю.

— Кто после Берии в его кабинете работал?

— Ну, сперва его преемник на посту министра внутренних дел Круглов посидел там немножко — несколько месяцев, потом первый председатель КГБ Серов и так далее...

— Вам в кабинете Берии часто бывать приходилось?

— Когда уже Андропов его занимал — конечно.

— Зловещая аура в стенах тех ощущалась?

— Нет (смеется), а еще, кстати, Чебриков там работал. Кабинет неплохой был, но Виктор Михайлович совсем недолго в нем просидел — вскоре в другой перебрал­ся.

«ХМ, А РАЗВЕ Я ЧТО-ТО ВАМ РАССКАЗАЛ?»

— Филипп Денисович, последний вопрос. Сегодня, на прожитые годы оглядываясь, как вы считаете: все, что вы делали, ваши бессонные ночи, работа на износ, отказ от каких-то семейных радос­тей, — это было не зря?

— Во всяком случае, не жалею я ни о чем: если за что-то брался, выкладывался полностью, до конца. Что удалось, что нет — это другой вопрос, но, в принципе, работа нравилась, было интересно. Мы с Украиной тесно сотрудничали — там дельные товарищи подобрались, с генерал-полковником Инаури в Грузии, с Гейдаром Алиевым в Азербайджане, в Казахстане хорошие были ребята — да везде...

Из книги Филиппа Бобкова «КГБ и власть».

«9 января 1991 года в последний раз я пришел в свой рабочий кабинет. Улица Дзер­жинского (теперь Лубянка), дом 3, четвертый этаж, из окна универмаг «Детский мир» виден. Через огромные витрины можно наблюдать, как толпы людей с этажа на этаж переходят, от прилавка к прилавку — что-то рассматривают, обсуждают, примеряют, покупают. Там своя жизнь идет, а моя была посвящена этим людям, я должен был их покой обеспечить. Обитателям нашей планеты не нужны войны — ни горячая, ни холодная, им необходим мир для созидания, и детям их должен быть гарантирован мирный завтрашний день.

Настала пора подвести итоги. «Холодной войны», как лидеры страны утверждают, нет, но почему же нет и покоя, почему страна не ликует? Видимо, граждане чувствуют, что в результате действий наших лидеров мы поражение потерпели — великая страна пока еще существует, до распада остается почти год, но она уже в конвульсиях, и народ эту агонию ощущает.

Я стою у окна и вспоминаю свой разговор с президентом СССР, состоявшийся в его кремлевском кабинете полчаса назад, — последний мой разговор в должности первого заместителя председателя КГБ СССР. На президентском столе белеет только один лист бумаги — это Указ о моем освобождении от должности и переходе на работу в группу Генеральных инспекторов Министерства обороны СССР: сейчас президент его подпишет.

За столом трое — Горбачев, Крючков и я, мы беседуем уже почти 40 минут, я благодарю Горбачева за доверие, позволившее мне долгое время работать на высоких постах. Далеко не всегда я говорил то, что хотелось бы слышать членам Политбюро и правительству, подлинное положение дел старался не затушевывать — вот и сейчас не могу уйти, не сказав о своих тревогах. Я не стал скрывать, что авторитет Горбачева в обществе заметно упал, что к нему стали относиться настороженно и демократы, и коммунисты. Надо что-то делать, надо внести ясность в ту линию, которую руководство страны проводит, — не­уверенность центра может привести к большой крови.

Горбачев внимательно слушал и, казалось, за откровенный разговор был признателен.

Никаких конкретных мер я не предлагал, — хотелось лишь высказать то, что наболело. Межнациональные конфликты уже весьма ощутимо давали о себе знать, прибалтийские республики открыто не при­знавали Центр и явочным порядком порывали с государством. Только что произошли события в Вильнюсе — нашему поколению вряд ли удастся уяснить их смысл до конца, в стране растет недовольство повышением цен, ростом преступности, наступлением коррупции.

Михаил Сергеевич почти не перебивал — выслушал все мои оценки событий в Фергане, Сумгаите, Тбилиси, Баку, в других горячих точках, где мне довелось побывать, и заметил, обращаясь к Крючкову:

— Много мы его погоняли. — Потом обер­нулся ко мне. — Сколько же пришлось тебе пережить? Действительно здорово досталось!

Затем Горбачев поблагодарил меня за службу, хорошие слова произнес:

— Твоя честная жизнь вопросов не вызывает, тебя ничто не должно волновать, но мы тебя не жалели, — повторил он, — куда только не бросали.

Президент умолк и после недолгой паузы задумчиво произнес:

— Внуков жалко.

С Дмитрием Гордоном. «Не жалею я ни о чем: если за что-то брался, выкладывался полностью, до конца»

Я был потрясен. Значит, он думает о будущем и его предвидение совпадает с моим? Выходит, он знал, куда завел страну.

Беседа подошла к концу, мы встали, я вышел из кабинета. В голове сумятица. По дороге в Комитет спросил у Крюч­кова:

— Как ты последние его слова понял?

Он лишь пожал плечами, а потом только одно вымолвил слово:

— Поражен!

Мы поднялись в его кабинет, ничего не значащими фразами обменялись. Крючков пригласил меня в комнату отдыха, налил по глотку водки и сказал:

— Выпьем за внуков!

45 лет позади остались — впереди размышления, оценки прошлого, итоги не­скольких десятилетий изнурительного труда, и вот они подведены: внуков жалко...».

— Хочу в заключение поблагодарить вас за то, что на интервью приехали...

— ...да ну...

— ...прекрасно понимаю, что человек вы закрытый, отнюдь не публичный, что для вас это, наверное, тоже событие, — встретиться с журналистом и кое-что рассказать...

— Хм, а разве я что-то вам рассказал?

Киев — Москва — Киев

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter