Народная артистка России Ольга АРОСЕВА: «Ты можешь почитать нам стихи Анны Андреевны?» — спросила Раневская, представив меня Ахматовой. Я встала в позу и начала читать есенинское: «Ты жива еще, моя старушка?»

Часть II

(Продолжение. Начало в № 12)

«В ВОЙНУ СМОКТУНОВСКИЙ ПОПАЛ В ПЛЕН, БЕЖАЛ, ПОТОМ СВОИ ЖЕ ОТПРАВИЛИ ЕГО В ЛАГЕРЯ»

- Вы блестящая театральная актриса, но, если говорить о вечности, шагнули туда прежде всего как кино- и телезвезда. На вашем счету яркие роли в потрясающих лентах «Берегись автомобиля», «Старики-разбойники», «Невероятные приключения итальянцев в России» и «Интервенция», хотя такой популярной вы стали благодаря не столько кинематографу, сколько телепрограмме «Кабачок «13 стульев».

- Это точно, потому что «Кабачок» все-таки ежемесячно выходил, а фильмы от случая к случаю, вдобавок лучшие достижения в кино у меня довольно скромные. Я там не прима, понимаете? - всегда вторые роли играла.

- Зато какие вторые роли!

- И с какими партнерами: Смоктуновский, Никулин, Папанов... В кинематографе вообще все большие свершения за актерами театральными, потому что у них за плечами...

- ...школа...

- Вот именно. На съемочной площадке достоверность, правдивость эпизода зависят в основном от искусства оператора: в той или иной сцене он может прикрыть недостаток, скажем, эмоциональности - какие-нибудь капли дождя пустить, падающую листву, и лицо актера преобразится, у вас на глазах будут слезы, а в театре этого эффекта нужно достигать самому, поэтому... Да, кино действительно дает популярность или, как вы говорите, вечность, но к нему нужно быть подготовленным театром.

- Вы вот назвали партнеров... Тяжело было сниматься в «Берегись автомобиля» с таким грандиозным актером, как Смоктуновский?

- Легко. Да, представьте себе. Знаете, он немножко, что ли, придуманный и попытался со мной тоже что-то изобразить.

- На вшивость хотел проверить?

- Ну да, и когда первый раз встретились, елейным, вкрадчивым голосом (ну точно Иудушка Головлев в мхатовской постановке) спрашивать стал: «Простите, я не помешаю вам, если здесь сяду? Простите, вас Оленькой зовут? Простите, вы сценарий...». Я его оборвала: «Что ты придуриваешься тут? Пришел - так сиди: нечего церемонии разводить». Он рассмеялся: «Боже мой, наш человек» - и мы моментально с ним подружились.

Конечно, судьба у Кеши была необычная. Великий актер, он столько накопил жизненных травм, что ему очень легко было свою душу на что-то такое настроить.

- Он же сидел?

- Ну да, а почему? В войну попал в плен, бежал, потом свои же отправили его в лагеря, но Смоктуновский был предан театру и все свои страдания, все пережитое умел...

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

- ...выплеснуть на сцене...

- ...вывернуть наизнанку, превратить в искусство.

- Вы собственноручно в «Берегись автомобиля» водили троллейбус или за вас это делал дублер?

- Сама, сама... Эльдар Рязанов предупредил: если я не закончу курсы вождения троллейбуса, он меня на эту роль не утвердит, поэтому я исправно посещала занятия. Кстати... Когда отмечали 80-летие Эльдара, были всякие юбилейные съемки и меня в Филевский парк привезли. Оказывается, мой троллейбус стоит там, как броневик Ленина, как историческая ценность, с надписью: «Этот троллейбус снимался в «Берегись автомобиля».

- Вы не опасались задавить Смоктуновского во время знаменитой сцены встречи после его отсидки?

- Боялась жутко. Он же артист порывистый: «Люба, я вернулся!» - и на ветровое стекло бросается, а оператор меня проинструктировал: «За три метра до Иннокентия остановись». Легко сказать: во-первых, как это рассчитать, а во-вторых, Смоктуновский рвется вперед. Я, увидев это, по тормозам, а мне ведь тоже поиграть хочется, радость встречи изобразить. Струхнула тогда, но, слава Богу, Кешу не задавила.

Из книги Ольги Аросевой «Без грима на бис».

«Вечером он меня спрашивает: «Скажи, Ольга, что делать - у меня здесь в Одессе родная сестра живет. Я когда в лагере сидел под Норильском, она на мои письма ни разу не ответила, а теперь вот брата, «знаменитого артиста», в гости зовет... Я: «Она боялась, и ты ее не суди - кто из нас не боялся?». Он помолчал, потом спрашивает: «А ты пойдешь со мной?». Я согласилась...

В ту пору, да и много позже, никто не знал, что названный уже великим, удостоенный Ленинской премии, первый актер страны Иннокентий Смоктуновский воевал, был в плену, сидел в ГУЛАГе, вообще имел сложную, путаную, трагическую биографию... Кеша, у которого в Москве была репутация эгоцентрика-одиночки, занятого лишь собой, очень помог своим товарищам по заключению талантливым актерам Жженову и Лапикову: добившись славы раньше, всеми силами внедрял их в кино, рекомендовал самым лучшим режиссерам...

Финальный эпизод «Берегись автомобиля»: я еду на троллейбусе, а досрочно выпущенный из тюрьмы Смоктуновский-Деточкин, как обритый наголо зек, стоит посреди дороги, загораживая путь, и, увидев меня, тихо, счастливо произносит: «Люба, я вернулся...». Отсняв мой крупный план, оператор переводил камеру на стоявшего Смоктуновского. Я уползала из кадра под сиденье, а на мое место усаживался Рязанов, и Кеша должен был произнести эту коронную фразу, но у него ничего не получалось. Никогда столько дублей от великого Смоктуновского не требовалось, и вдруг он сказал: «Эльдар, у нас ничего не выйдет, если я на твою рожу буду смотреть... Пусть Люба, то есть Оля, остается на своем месте». Я вылезла из-под сиденья, он мне заулыбался - и сразу все получилось»...

«Оператор меня проинструктировал: «За три метра до Иннокентия остановись». Легко сказать: во-первых, как это рассчитать, а во-вторых, Смоктуновский рвется вперед»

«У МЕНЯ  ПОД БОТАМИ НИЧЕГО НЕТ», - ПОСЕТОВАЛА АХМАТОВА»

- Готовясь к этому интервью, я обратил внимание на то, какие люди прошли через вашу жизнь. Оказывается, вы общались с Ахматовой, и познакомила вас не кто-нибудь, а Раневская. Такие фамилии произносишь не то чтобы с пиететом - с трепетом.

- Это история давняя... Моя мама, как я вам уже говорила, работала у Жемчужиной, и когда Фаина Георгиевна приехала в Москву... Короче, у нее не было даже угла своего, и она пришла к Полине Семеновне какое-то для нее жилье попросить. Та помогла, сделала комнату у Никитских ворот, а мама моя, очень живой, непосредственный человек, тут же сообщила Раневской, что у нее две дочери учатся в театральном. Фаина Георгиевна даже пришла на выпускной спектакль смотреть мою старшую сестру. Я - Оля, сестра - Лена, она нас путала, поэтому называла обеих «Леля»: на всякий случай!

Когда я уже в Ленинградском театре комедии работала, она приехала на «Ленфильм» сниматься в сказке Шварца «Золушка».

- Ну да, в роли мачехи.

- Тогда только открылись коммерческие магазины, и Фаина Георгиевна подкармливала меня слоеными пирожками с мясом из «Норда»: парочку в этом кафе купит, принесет в театр и оставит на проходной. Жила она в «Астории» - я иногда к ней туда заходила. Однажды пришла, а там в жутких ботах, со спущенными чулками сидит Анна Андреевна Ахматова. «У меня, - посетовала, - под ботами ничего нет». Дамы собирались в Мариинку, и она примеряла Фаинины туфли: какие можно надеть.

- Бедность какая!

- Что вы! (Вздыхает).

- Ахматовой вас представили?

- Фаина Георгиевна ей сказала: «Это молодая актриса», а мне: «Леля, это Ахматова - ты знаешь, кто она?». - «Конечно», - кивнула. «Ты можешь почитать нам стихи Анны Андреевны? Будешь потом говорить, что сама Ахматова тебя слушала»...

Ну, меня два раза просить не надо, и вдруг черт меня дернул: с перепугу или из какого-то хулиганства я встала в позу и стала читать есенинское: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет...». Наступила жуткая пауза, повисла буквально могильная тишина. Ахматова сидела, не дрогнув, а Фаина с состраданием произнесла: «А мама у нее говорит по-французски». Мне стало так стыдно: «Ой, ради Бога, Фаина Георгиевна, я забыла, сейчас другое прочту:

«Люба, я вернулся!», «Берегись автомобиля», 1966 год

...Мне очи застит туман,

Сливаются вещи и лица,

И только красный тюльпан,

Тюльпан у тебя в петлице.

После этого Анна Андреевна смилостивилась.

- Оттаяла, да?

- «Красный тюльпан», - сказала, - ты неверно читаешь: надо нараспев, на мотив восточной песни. Я в Ташкенте его написала».

- Говорят, Раневская была удивительно добрым, отзывчивым человеком: настолько не от мира сего, что однажды отдала какой-то женщине единственную свою шубу.

- Это было при мне. Я у нее сидела - она меня какими-то бутербродиками кормила, и вдруг снизу звонят: «К вам пришли». Входит старая побирушка: «Фаечка, ты меня помнишь? Мы же с тобой в гимназии вместе учились».

- В Таганроге еще?

- Да, и показывает фотографию, где Фаина видна: «Это наш класс». Та спросила: «Почему же ты без пальто?», а женщина развела руками: «У меня его нет». - «Господи, зима же на улице!». - «Ах, бедная я, несчастная! Фаечка, помоги!» - и Раневская отдала ей свою шубу. Когда та ушла, я подала голос: «Фаина Георгиевна, а в чем вы в Москву поедете?». - «У меня есть халат клетчатый очень хороший, теплый - из пледа». - «А вдруг это аферистка?». - «Так у нее же фотография». - «Ну хорошо, вы там видны, - возражаю, - а ее вроде нет. Она же не показала, что вот, это, мол, я». - «Леля, нельзя так плохо думать о людях», - отрезала Фаина Георгиевна, но уже с явным сомнением. Так в халате и уехала в международном вагоне «Красной стрелы».

Конечно, это была необыкновенная личность - Бог сподобил меня встречаться с людьми уникальными.

Из книги Ольги Аросевой «Без грима на бис».

«С Раневской мы виделись постоянно в Москве, когда я уже служила в Театре сатиры, а она - по соседству, в Театре имени Моссовета. Помнится, встретились однажды, я иду курю, и она идет курит. «Все куришь?» - спрашивает. «Да, - отвечаю, - а вы, Фаина Георгиевна, много курите?». Она: «Ну как тебе сказать... Когда чищу зубы с этой стороны, папиросу сюда перекладываю, когда с этой - сюда. Много это или мало?».

С Владимиром Высоцким в «Интервенции», 1968 год

Однажды какой-то мужчина пришел в наш театр и сказал, что Фаине Георгиевне очень плохо - она лежит на улице Грановского в Кремлевской больнице и хочет видеть меня.

...Она лежала в палате одна, похожая на короля Лира: седые волосы разметались по подушке, глаза все время уходят под веки... Спрашиваю: «Фаина Георгиевна, как вы себя чувствуете?», а она слабым голосом: «Начнешь меня завтра по всей Москве изображать?». Я села рядом с постелью и стала ее ободрять, хвалить... Совсем зашлась в похвалах, чтобы она не лежала вот так безучастно с «уходящими» глазами: «Вы единственная, уникальная, больше в мире таких нет...», и тогда глаза приоткрылись, и с койки грозно так донеслось: «А Анна Маньяни?».

«ГАЕВ, ВЫ ИЗ БЛАТНЫХ?» - ПОИНТЕРЕСОВАЛСЯ МИРОНОВ У ПАПАНОВА»

- С вами в Театре сатиры играли потрясающие мастера - достаточно вспомнить Папанова и Миронова. Насколько я слышал, они не упускали случая друг друга поддеть...

- Ну, Толя-то Папанов - шпана усачевская, у него здесь, чуть ниже большого пальца (показывает), татуировка была - якорь. Обычно он его тщательно гримом замазывал, тоном, а однажды забыл, и когда с Лопахиным в «Вишневом саде» здоровался, Андрей Миронов, его игравший, эдак невинно поинтересовался: «Гаев, вы из блатных?». Папанов мгновенно ко мне подошел и стал тянуть руку для поцелуя. Я шиплю ему: «У нас это не поставлено», а он умоляюще: «Леленька, поцелуй руку, Леленька!». Я увидела якорь и все поняла. Губами по руке его поелозила, наколку красным замазала...

- Сложный у Папанова был характер?

- Еще и какой!

- А в чем сложность-то заключалась?

- В непредсказуемости. Он, знаете, был человеком крайностей - потому и актер замечательный. Разораться мог из-за пустяка, например, играли мы в «Горе от ума»: я - графиню Хлестову, а он - Фамусова. Пьеса, как известно, в стихах, и вот на балу у нас возникает небольшая перепалка. Хлестова рассказывает о ком-то: «Был острый человек, имел душ сотни три...». Фамусов поправляет: «Четыре...». Я: «Три, сударь...». Он: «Четыреста...». - «Нет, триста!» - говорю. «Как раз четыреста, ох! Cпорить голосиста!». - «Нет, триста, триста, триста!».

Папанов ошибся, вместо: «Четыре», сказал: «Три» - в стихах. Я тогда взяла его реплику: «Нет, четыре».

- Поменялись...

- Он совсем обалдел. «Ох, - говорит, - спорить голосиста». Я: «Четыреста, четыреста». В общем, запутались, стали друг на друга орать. Он выскочил за кулисы: «Надо Грибоедова читать, это классик, Леля! Что вы себе позволяете? Не учите роли...». Раскраснелся, своим жабо трясет - Толя, когда играл дворянские роли, очень любил наклеенные ресницы, розовые щеки... Я ему: «Дурак, не ори, ты сам все напутал. Там 20 человек стоит, спроси у них, что ты сказал - вместо «четыреста» брякнул: «Триста». Он побежал за книгой, схватил ее, а потом бухнулся передо мной на колени: «Прости, Леля!». Я плечами пожала: «Ты мне тут Малый театр, пожалуйста, не устраивай».

1987 год. Главная роль в спектакле Театра сатиры «Женитьба Фигаро» стала последней работой Андрея Миронова и на сцене, и в жизни. «Когда Андрей стал падать, его подхватил Шура Ширвиндт и втащил за кулисы. Андрюша в бреду все повторял: «Голова болит, голова...»

Из книги Ольги Аросевой «Без грима на бис».

«Я знала Толю даже не со студенческих времен, когда он учился в ГИТИСе, а я - в МГТУ по соседству, а с самого детства. На Усачевке жила моя родная тетка Надя, одна из семи папиных сестер, а у нее был сын Юрка, чуть постарше меня, и он приводил с улицы долговязого некрасивого подростка. «Олечка, - шептала мне тетка, - Боже тебя упаси с этим парнем знакомиться! Он из усачевской шпаны - не знаю, что твой брат в этом хулигане находит». Хулиганом да «усачевской шпаной» был будущий знаменитый актер Анатолий Дмитриевич Папанов.

...Первая встреча Толи с моей мамой едва не закончилась скандалом. Как-то я привела его с Юрой Хлопецким, обоих моих давних друзей, домой. Мы приготовились праздновать мое возвращение из Ленинграда в Москву, и нарядная мама уже села за стол, как вдруг Толя спросил меня, сколько я буду получать в Театре сатиры. Оказалось, что моя зарплата больше, чем его, Папанова, на три рубля. Он мгновенно разъярился, схватил меня за отвороты жакета, прижал к стене и начал душить, выкрикивая яростные ругательства, что, мол, девчонке посмели дать жалованье больше, чем ему, талантливому актеру... Мама поднялась из-за стола и спокойно сказала: «Анатолий Дмитриевич, вы будете знаменитым актером... Я совершенно в этом уверена: у вас такой потрясающий темперамент, но только, пожалуйста, оставьте мою дочь Олечку - вы убьете ее, а она тоже талантливая актриса...». Разъяренный гигант, чуть ли не колотивший меня головой о стену, тут же утих...

Иногда в Толе и правда просыпался прежний уличный хулиган - он становился страшным хамом, орал что ни попадя, в выражениях не стесняясь... Потом мучился, стыдился себя: «Леля, ты не смотри, что я такой хам, - у меня в душе незабудки цветут». Незабудки действительно цвели - Толя был замечательно верным, никогда не предавал друзей. Моей обидчице, даром что та была дамой, как-то влепил пощечину, трогательно любил свою чудесную жену - нашу актрису Надю Каратаеву...

Одно время Папанов сильно пил, а потом резко, в один день, бросил. Когда пил, Надя боялась оставлять его дома одного. Звонит как-то утром по телефону (мы с ней детский спектакль должны были играть) и просит совета: «Толя требует водки, а мне... пора уходить», но в театр Надя не опоздала. Спрашиваю, как она с Толей устроилась. Отвечает: «Обула его в валенки, вывела на балкон и собачьей цепочкой приковала к решетке». Я со смеху и роль играть не могла...».

- Миронов легким был человеком?

- В общем-то, да.

- В театре его любили?

- Женская часть - очень. Он, как вам сказать, чересчур обеспеченный был по сравнению с другими актерами: приезжал на BMW, курил «Мальборо».

«Толя Папанов — шпана усачевская, был человеком крайностей, потому и артист замечательный». «Женитьба Бальзаминова», начало 80-х

- Страшное дело!

- Понимаете? - а ведь в те годы артисты довольно нищими были.

- Коллеги по сцене, надеюсь, радовались за него от души?

- Да, разумеется (смеется), - точь-в-точь, как недавно у меня на юбилее, когда мне подарили «бьюик»... Вывезли на сцену машину, повисла пауза, и Шура Ширвиндт, сидевший рядом со мной, тихо сказал: «Посуровели лица товарищей». Вот так же «суровели лица товарищей», когда Андрей появился в театре, но он был такой шармер: легкий, веселый, анекдоты рассказывал - компанейский, одним словом.

«ТЕЛО АНДРЕЯ МИРОНОВА ЛЕЖАЛО В РАФИКЕ НА ЛЬДУ, ЗАКУТАННОЕ, КАК МУМИЯ, В ПРОСТЫНИ»

- Это правда, что Миронов умер практически у вас на руках?

- Не у меня - на гастролях в Риге во время спектакля «Женитьба Фигаро».

- Но вы же его вроде держали?

- Мы его все держали... Когда Андрей стал падать, его подхватил Шура Ширвиндт.

- Вы в это время были на сцене?

- Да, играла Марселину, его мать. Шла последняя наша сцена, он произнес: «Прощайте, матушка!», я: «Прощай, сынок!»... Помню, я с кем-то за кулисами поделилась: «Каким глубоким артистом Андрей стал - так проникновенно сказал: «Прощайте, матушка!», а потом выходят пейзане на сцену, и он читает свой монолог против графа: мол, что тот себе позволяет... Начал тихо, по нарастающей, и вдруг стал цепляться за кулисы, его повело куда-то: «А-а-а!». Ширвиндт - граф Альмавива - подхватил Андрея на руки и втащил за кулисы.

- Занавес дали?

- Да, вышел Зяма Высоковский, извинился за то, что мы не можем закончить спектакль... Миронов несколько минут не доиграл... Мы положили его на стол, где было множество искусственных цветов, приготовленных для финала спектакля, - Андрюша, еще живой, лежал, как в гробу, без сознания... Потом у него изо рта пошла пена, он пытался смахнуть ее непарализованной рукой и в бреду все повторял: «Голова болит, голова...».

- Умер он прямо там, за кулисами?

- Его отвезли в больницу. Шура сказал мне: «Кандель (известный врач-нейрохирург, муж сестры Иосифа Кобзона. - Д. Г.) в Риге - найди его». Мы его как-то там встретили, и я думала, профессор в гостинице «Рига» живет, что напротив Оперного театра, поэтому прямо в костюме Марселины побежала узнавать, нет ли его там, но он остановился в гостинице Совмина. Я ему позвонила, с перепугу даже отчество забыла. «Эдик, - кричу, - это Оля Аросева! Андрею плохо, увезли в больницу». - «В какую?». Он тут же туда поехал, но было поздно. Потом позвонил мне, сказал, что надежды нет: «У него все мозги в крови плавают - лопнула аневризма».

С Юрием Никулиным и Георгием Бурковым в картине «Старики-разбойники», 1971 год

- Какой-то рок: в одно лето Театр сатиры потерял двух своих главных звезд - Папанова и Миронова. С интервалом...

- ...в девять дней.

- Их что же, без коллег хоронили?

- Ну почему же - латвийское правительство бесплатно выделило самолет. Андрея, правда, повезли на машине. Это было ужасно: я его провожала и видела... В рафик загрузили лед, и на нем даже не гроб стоял, а лежало тело, закутанное, как мумия, в простыни. За ним ехал, по-моему, Гриша Горин, еще кто-то, а все, кто был от работы свободен, сели в самолет и полетели в Москву...

- Гастроли, однако, театр не прервал?

- Нет, причем играли на двух площадках. Когда умер Папанов, вместо спектакля, где он был занят, творческие вечера давал Андрей, а когда не стало Миронова, вечера проводили я, Зяма Высоковский и кто-то еще. Я Андрея не хоронила - была как раз задействована в постановке, а вот Толю в последний путь провожала. Ездили всего несколько человек: Державин, Нина Архипова, я, Ткачук...

Из книги Ольги Аросевой «Без грима на бис».

«...А начиналось лето безмятежно - в Прибалтике, при сплошных аншлагах, в чудесную солнечную погоду. Мы отыграли в Вильнюсе и должны были переехать на автобусах в Ригу. Папанов тоже сыграл свой знаменитый спектакль по пьесе Розова «Гнездо глухаря» и на пару дней решил подскочить в соседнюю Карелию, досняться в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего», где у него была главная роль..

Мы благополучно приехали в Ригу. Ждем Толю на вечерний спектакль, на «Рыжую кобылу с колокольчиком», где и Надя Каратаева, его жена, была занята.

Перед выходом из гостиницы Надя обеспокоенно стучит мне в дверь: «Знаешь, что-то Толича нету. Самолет прилетел, я в аэропорту справлялась, но Толича среди пассажиров нет. Может, решил добираться не самолетом, а каким-нибудь другим транспортом и прямо в театр поехал?».

Пришли в театр. Папанова нет, значит, главный исполнитель отсутствует, а спектакль начинается ровно в семь вечера. И Плучека нет - он в Юрмале.

Решили играть вместо спектакля концерт - Державин, Ширвиндт, Мишулин, я - все, кто был занят в спектакле и находился в театре (за Борей Рунге послали в гостиницу).

Нам говорят: «Шура, Миша, вы начинайте. Потом Спартак выйдет, потом Оля с Рунге...».

Тем временем Надя все звонит и звонит домой в Москву, и никто ей не отвечает: дочь, актриса Театра Ермоловой, на даче.

Ольга Аросева: «Бог сподобил меня встречаться с уникальными людьми» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

Мы играем концерт, и вдруг меня словно осенило - шепчу Боре Рунге в кулисе: «Толя мертв, иначе дал бы о себе знать. Он такой обязательный человек, что сделал бы это непременно - даже если бы свалился пьяным, все равно его последние слова были бы: «Сообщите в театр любым способом!..».

Надя дозвонилась наконец до соседей, чтобы те пошли и постучали в дверь папановской квартиры. Она дозвонилась и до пункта охраны, где ей ответили, что квартира Папанова с охраны снята. Значит, кто-то там был.

Актриса Нина Архипова, жена Менглета, звонит своей дочери и просит ее съездить на папановскую дачу, чтобы попросить Лену, Толину и Надину дочку, живущую там, срочно выехать в Москву и узнать, где отец.

Мы все сидим в номере у Нади, не расходимся, и вот часа через два звонит ее зять и говорит: «Надежда Юрьевна! Анатолия Дмитриевича нет». Надя не понимает: «Как это нет?». - «В живых нет», - отвечает зять.

У Лены с мужем был ключ от отцовской квартиры - они открыли дверь, вошли, а мертвый Анатолий Дмитриевич сидит в ванне.

Если все это подробно описывать, получится театр ужасов. Что близкие люди при таком известии чувствуют, что говорят? Мягкая, тихая, добрая Надя вдруг стала кричать: «Товарищи, я вдова! Я сейчас черное платье надену! Толич, Толич, что ты учудил?».

Произошло вот что. Рейс из Карелии в Прибалтику отменили, и Толя, на день раньше закончив съемки, решил полететь в Москву, а из Москвы вечерним поездом вернуться в Ригу. Приехал домой, а в Москве то лето было очень жарким - вот и полез в ванну. Горячей воды, как нередко случается в столице летом, не оказалось, пустил холодную. Видимо, произошел спазм сосудов головного мозга - Толя упал и умер в ванне».

- Не всякий театр смог бы устоять, оправиться от такого удара - смерти двух ведущих актеров...

- В Латвии тогда отдыхал молдавский писатель и драматург Ион Друцэ. «Это, - сказал он, - библейская история».

(Окончание в следующем номере )

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter