Иосиф КОБЗОН: "Поставив диагноз "рак", врачи мне сказали: "Вы человек мужественный, так что держитесь... Жить вам осталось всего полторы недели"

В жизни - нас так учили - всегда есть место подвигу, правда, как уточняют прагматики, держаться от этого места нужно подальше. И все же встречаются в наше смутное время уникумы, которые столь беспроигрышным рецептом выживания пренебрегают. Народный артист СССР, Украины и России, депутат российской Госдумы Иосиф Кобзон из их числа. В течение 47-ми лет, проведенных на сцене, он дружил с титанами минувшей эпохи - от Гагарина до Высоцкого, колесил по комсомольским ударным стройкам, бесстрашно мотался по охваченному войной Афганистану, входил в клетку с тиграми, заглядывал в разрушенный реактор Чернобыльской АЭС и ступал на палубу подлодки "Курск" (разумеется, еще до трагедии). Иосиф Давыдович с таким энтузиазмом воспевал труд, подвиг и патриотизм, что сам поневоле стал их олицетворением. Казалось, его уже ничем не удивить, не испугать, однако год назад жизнь подбросила Кобзону испытание куда круче всех предыдущих. Онкология, несколько операций, изматывающая боль - так близко в глаза смерти он, пожалуй, еще не заглядывал. Обычные люди о своих болезнях и слабостях стараются не распространяться, но Иосиф Давыдович и на этот раз поступил неординарно, мужественно, благородно - решил рассказать все, без утайки. Не для того, чтобы покрасоваться: вот, мол, какой я сильный - в надежде, что кому-то его история поможет справиться с собственной бедой. Недавно в свет вышла книга его воспоминаний "Как перед Богом". Сначала скромным тиражом в тысячу экземпляров, потом - в сто тысяч... У читателей она сразу вызвала ажиотаж, у упомянутых на ее страницах в не очень приглядном свете Михалковых, Жванецкого и Пугачевой - обиды. Видимо, мужество иногда нужно не только для того, чтобы говорить правду, но и чтобы ее выслушивать...

"И ОСТАЕТСЯ НАМ ОДНО, КАК ВЫСТРЕЛ В ТЕМЯ, ВОТ ЭТО КРАСНОЕ ПЯТНО В ПРОГРАММЕ "ВРЕМЯ"

- Иосиф Давыдович, вы для меня - символ, причем не одной, а сразу нескольких эпох. Это я, между прочим, не для красного словца так сказал...

- Да? Я сразу почувствовал себя акыном Джамбулом. (Улыбается). Ну-ну...

- Верится в такое с трудом, но вы ведь еще для Сталина в свое время пели... Сегодня этим можно и впрямь удивить...

- Ну, немножко не так: не для него, а перед ним - ощути, так сказать, разницу.

- Хорошо, что уточнили, а то многие дети, которые понятия не имеют о Сталине, но знают вас, могут подумать, что это он для вас пел...

- (Смеется). Тогда вся страна пела для одного вождя, но дело даже не в этом. За плечами у меня, действительно, большая жизнь, и я счастлив, что жил, как поется в песне, "в такие времена, в такие дни, в такие даты". Времена эти были очень разными, противоречивыми и насыщенными, правда, и нынешнее ничуть им не уступает. Не буду говорить, какая из эпох мне больше нравится, потому что каждая запомнилась какими-то своими нюансами, но советский период на редкость интересным был, трогательным, и мне безумно жаль, что того государства уже нет.

Уверен, мы потеряли большую державу, и, как бы ни косились на меня национал-шовинисты (не путать с национал-патриотами), сколько бы ни кричали: "Геть!" и "Ганьба!", своей точки зрения не изменю. Разве шли бы сейчас в СССР разговоры о том, кто кому газ дает? Разве тянулись бы препирательства из-за того, где изготовляют крылья самолетов, а где моторы? Разве могли бы обращаться с гражданином СССР так беспардонно, как сейчас с гражданами России или Украины? Никто в мире такого себе не позволял, потому что тогда за нами стояла мощнейшая держава. Теперь все мы поодиночке - одни, так сказать, из, хотя Россия все равно великая, потому что обладает колоссальным промышленным, сырьевым, да и, чего там греха таить, ядерным потенциалом.

Мы уже прошли первый этап становления, этот бурный период, когда все так радовались тому, что "самостiйнi" и "незалежнi". Тогда казалось: нам ничего друг от друга не нужно, сами с усами, но так не бывает. Чтобы что-то построить - то ли красивый дом, то ли в собственной стране демократию, - необходимо время.

- В Великобритании, Швейцарии, США демократию создавали столетиями...

- А мы потребовали все и сразу. Помнишь, была такая песня: "Нет, нет, нет, нет, мы хотим сегодня, нет, нет, нет, нет, мы хотим сейчас!"? Хотели демократию - и немедленно, а поскольку были к ней не готовы, получили вседозволенность: и митингуют напропалую, и матом кроют прямо со сцены... Знаешь, как у одного нашего товарища иностранец допытывался, что сейчас в России можно? Тот говорит: "Все!". - "Ну что, например?". - "Ну вот хотя бы выйти на Красную площадь и пописать". - "Да быть этого не может!". - "Может. Штаны, правда, при этом снимать нельзя, а так - пожалуйста".

Эта вседозволенность привела к хаосу, к жуткому росту преступности - криминогенная ситуация обострилась невероятно. Раньше нам не показывали изо дня в день убийства в деталях, а теперь каждое утро с этого начинается. Жена у меня жаворонок, а я всегда рано ухожу на работу, поэтому просыпаемся ни свет ни заря. Неля сразу включает телевизор и тут же плачет. "Ну не смотри ты его, - прошу, - не читай наши газеты, не надо!". Нет, только глаза откроет - тут же тянется к пульту и каждый раз за сердце хватается: тут убили, там взорвали, здесь зарезали... Ужас какой-то! В прежние времена ничего подобного не было, тогда радио утром включаешь - звучит бравурная музыка...

- "Марш энтузиастов", к примеру...

- Под эти веселые, бодрые песни человек уходил на работу и, во всяком случае, день начинал в нормальном состоянии. Сейчас же идет и думает: "Сын отправился в школу - а вдруг туда ворвутся бандиты? А вдруг автобус взорвется? А вдруг то, вдруг это?"... Все время тревожные мысли роятся. Не зря Михаил Исаевич Танич написал: "И остается нам одно, как выстрел в темя, вот это красное пятно в программе "Время". Спрашивает: "Споешь?". Я отказался...

"УЗНАВ, ЧТО ЖИТЬ ОСТАЛОСЬ ТРИ МЕСЯЦА, ЕВРЕЙ ИДЕТ... К ДРУГОМУ ДОКТОРУ"

- Иосиф Давыдович, я уже много лет вам твердил: нужно написать мемуары. Ну не может все, что в вашей жизни было, уйти бесследно в песок, надо бы поделиться знаниями, выстраданным опытом, мудростью. Вы все отмахивались: "Зачем? Кому это нужно? Кому моя жизнь интересна?"...

- Правильно, я и сейчас так считаю.

- Тем не менее недавно в свет вышла прекрасная книжка ваших воспоминаний с символичным, на мой взгляд, названием "Как перед Богом". За последнее время вы несколько раз едва перед ним не предстали, но я был поражен, даже, скорее, ошарашен, когда в одной из газет вы без всяких экивоков рассказали, что у вас рак и предстоит операция... Чтобы столь прямо о таком говорить, нужно, по-моему, редкое мужество...

- Я бы не стал обсуждать эту тему, если бы онкозаболевания у нас редко встречались, но сегодня никто от этой болезни не застрахован, и умолчать обо всем, что с ней связано, - значит смалодушничать. Ты знаешь, в Москве я лежал в крупнейшем онкологическом центре имени Блохина (не Олега, конечно, а Николая Николаевича) на Каширке. Очень тяжело было там находиться, и не столько даже из-за физической немощи... Выходя в коридор, я видел детей... "Ну ладно я прожил жизнь, Бог со мной, - думал, - а вот за что эти ангелы в такой ситуации оказались? Дети, молодые ребята, девчонки?". (В глазах стоят слезы). Это ужасно!

- Скажите, а почему оперироваться вы решили в Германии?

- Есть анекдот в тему... Как реагируют люди разных национальностей, услышав от врача, что их дни сочтены? Немец в течение месяца пишет завещание, а потом ходит в кирху и молится. Француз продает все, что имеет, берет красивую девчонку и отправляется на юг Франции прожигать там остаток жизни. Русский начинает с горя пить и умирает раньше срока, а еврей, узнав, что жить осталось три месяца, идет... к другому доктору. Вот так и у меня получилось, правда, мне доктора не три месяца отпустили, а всего полторы недели.

- Так и сказали: полторы недели?

- Да. "Вы, - говорят, - человек мужественный, так что держитесь...". Я спорить не стал: может, не очень мужественный, но и не трусливый. Юрий Михайлович Лужков созвал солидный консилиум - пригласил самых-самых светил, даже китайцев привез. Китайские врачи удивительные - надеялись, что справятся какими-то своими особыми методами, но пошушукались и сказали: "Нет! Если здесь что и поможет, то лишь хирургическое вмешательство". И добавили, что нужно поторопиться, попытаться успеть...

- А что можно успеть за полторы недели? Разве что завещание написать...

- Вот как раз завещание в отличие от других мне составлять не надо - все свое, как говорится, ношу с собой. У меня есть любимая жена, с которой мы прожили 35 лет, дети, пять внучек... Все, что имею, принадлежит им, и я не думаю, что они со скандалами будут это делить.

Вообще-то, я противник лечения за рубежом, но по интернету врачи выяснили, что лучший хирург по моему профилю - с самым высоким рейтингом - живет сегодня в Берлине. Друзья усадили меня в самолет - и туда.

Очень интересная получилась встреча - я ее описал в своей книге. Кстати, хочу тебе, Дима, сказать... Мы сколько с тобой дружим, но ничего конкретного, кроме бесконечных разговоров: "Иосиф Давыдович, напишите мемуары", ты так и не предложил, а у меня душа не лежит не только писать их, но и читать. Почему? Обычно в них очень большой простор для лжи, всяческих выдумок. Объявляешь, например: "Я встречался с Владимиром Ильичом" или еще с кем-нибудь - и ври дальше что хочешь.

- Ильича все равно уже нет...

-...проверить твои слова невозможно... Писатель и журналист Николай Добрюха, который стал моим литредактором, тоже когда-то попытался забросить удочку: мол, Иосиф Давыдович, почему вы не напишете книгу? Я это дело сразу пресек: "Не хочу и не буду". Он тогда предложил: "А можно просто ездить за вами и записывать?". Я подумал: "Ну, если это неназойливо будет, если не помешает моему ритму жизни - пожалуйста". Вот с тех пор куда я, туда и он. Когда 30 минут поговорим, когда 40...

- Не свалился Добрюха от вашего ритма жизни?

- Иногда из графика выпадал (улыбается) - при том, что не постоянно мотался следом, только на выезде. Я тему не выбирал, но и Добрюха не настаивал: "Напишите главу об Утесове", "Напишите о Пугачевой". Он спрашивал, я отвечал... Потом давай допытываться: "Вы правду говорили?". - "Правду". - "Подписываетесь под каждым словом?". - "Подписываюсь". - "Тогда, может, назовем книгу "Как перед Богом"?". Я: "Да пожалуйста...". Действительно, когда человек идет в храм на исповедь, он говорит правду, не кривит душой даже в малости...

...В Берлин я отправился не только с женой Нелей - с нами были дочь Наташа, сын Андрей: все полетели папку, скажем так, провожать... Меня ждали в клинике под руководством профессора Питера Альтхауса. Этот выдающийся хирург с замечательной репутацией пострадал после воссоединения двух Германий. В 1964 году он окончил Ленинградскую военно-медицинскую академию, успешно практиковал в Берлине, был личным другом Хонеккера... После того как ГДР влилась в ФРГ и всех так называемых друзей прежнего режима начали преследовать и прессинговать, профессор уехал в Италию. Там его талант заиграл новыми красками, и тогда немцы схватились за голову: "Кого же мы потеряли?"... Альтхаусу предложили вернуться, дали клинику Святой Элизабет. Это целый медицинский городок: урологический корпус, гинекологический, кардиологический...

- Альтхаус подтвердил, что жить вам осталось полторы недели, или дал срок побольше?

- На него, слава Богу, ничего не давило: ни мое депутатство...

-...ни ваш авторитет...

- Когда первый раз ему прислали по интернету мои анализы, он даже бровью не повел: рядовой пациент, обычная палата... Правда, увидев меня, удивился: "Так я же вас знаю, видел по телевизору!". Профессор, оказалось, сносно говорит по-русски, смотрит российское телевидение. Он очень разносторонне развитой человек: любит литературу, музыку, искусство, знает симфонии, оперную классику. Так интересно с ним было!..

Короче говоря, улегся я в палату, а она совсем крохотная. Единственно, о чем попросил, чтобы там было второе место - для Нели. Разумеется, не бесплатно. Там вообще любая мелочь в счет включена: салфетку со стола взял...

-...пять евро, считай, ушло...

- Да, абсолютно все стоит денег. Впрочем, это неважно, зато все стерильно и чисто. Отношение к себе не могу назвать недоброжелательным, но той теплоты, той ауры сострадания, которой окружены больные у нас, там я не ощущал...

Наша нянечка, сестричка, когда входит, участливо улыбнется или по руке погладит, а тут Брунгильда здоровая как гаркнет: "Schmerz?!". Неля то и дело вызывала кого-то из медперсонала, чтобы меня укололи (боли были кошмарные), а я никак не мог понять: "Что это они все время кричат: "Шмерц?!". Потом мне перевели: "Они просто спрашивают: "Болит?", и я уже стал над ними подтрунивать. Как только сестра в палату заглядывала, говорил: "Шмерц!". Она: "Шмерц?". Я опять: "Шмерц!".

"ГОСПОДИ, НУ КОМУ Я НУЖЕН?" - СПРАШИВАЛ Я И НЕ СЛЫШАЛ СВОЕГО ГОЛОСА: ОН ПРОПАЛ НАПРОЧЬ"

- А болело?

- Еще как! Дело, правда, даже не в этом: как сказал мне Лужков, я очень жадный - весь букет осложнений собрал. После такой операции, если исход не летальный, больной через семь-восемь дней должен встать на ноги, а я...

...Из Москвы со мной делегировали двух наших выдающихся хирургов - профессора Велиева из Боткинской больницы, который ассистировал Альтхаусу, поскольку знает его почерк, и Матвеева из онкологического центра на Каширке. Кроме них, на операции присутствовал еще мой друг профессор Атрофян. Когда эта троица вошла, Альтхаус был удивлен. "О! Здравствуй!" - сказал Велиеву, они обнялись. "А это кто?" - кивнул в сторону Матвеева. "Как же, как же, фамилию слышал, только почему вы такой молодой?". Тот улыбнулся: "Вы, очевидно, папу моего знаете" (его отец заведует отделением)...

Длилась операция шесть часов, а когда я пришел в себя после наркоза, все в один голос сказали: "Питер Альтхаус за операционным столом, как Майя Плисецкая на сцене Большого театра... Просто виртуоз, красавец".

- Накануне операции опасались, что можете ее не пережить?

- Нет, даже мыслей таких не было. Все-таки я на что-то рассчитывал...

- Боролись за жизнь?

- Изо всех сил, хотя были периоды, когда хотелось закончить борьбу.

- Каким образом?

Вот уже много лет супруга Иосифа Давыдовича Неля – его самый надёжный тыл

- Любым! Надоели боль, безысходность, мучения, которые испытывала Неля... Я уже не мог на жену смотреть: бледная, нервная, истощенная и физически, и психологически. Какой отдых, если меня терзали постоянные боли? То и дело приходилось вызывать врачей, просить об уколах, я все время ходил с катетерами... Я спрашивал: "Господи, ну кому я нужен?" - и не слышал своего голоса, он пропал напрочь.

Пошли осложнения - по их количеству я, как уже сказал, поставил рекорд. Когда меня перевезли в другую клинику на реабилитацию, сразу попал там в реанимацию. Профессор Валендик, который взял мое медицинское дело, глазам не поверил: "Что? Это все у него одного? Не может быть! И он до сих пор жив?".

- Это правда, что у вас разорвало живот?

- Не поверишь - благодаря протекции... Мой друг, крупнейший кардиолог, постоянно возит в Германию на лечение больших людей: то, понимаешь, Ельцина, то Патриарха Всея Руси... Ну и пришел меня просто проведать - как многие другие. "Иосиф Давыдович, - спрашивает, - а как сердчишко?". Я говорю: "Слава Богу, пока не подводит". - "А не хотите проверить?". (У него в Берлинском кардиологическом центре друзья). Я отмахнулся: "Зачем? Заболит, тогда что-то и будем думать". - "Нет, надо бы посмотреть, что да как. Вдруг, не дай Бог, метастазы пошли в сосуды...". Я прервал его: "Юрий Никитович, бросьте валять дурака. Вдруг так вдруг - ну что мы сейчас об этом?".

Он, однако, настаивал: "Надо обязательно сделать эхокардиографию". - "Не надо ничего, хватит. У меня свежий шов, не закончилась пневмония...

-...еще и пневмония?..

-...плюс начался сепсис правой почки. Я на антибиотиках круглые сутки...".

Кстати, об антибиотиках. Лежу я, значит, под капельницей, и вдруг входит в палату целая делегация: глубокоуважаемый Игорь Сергеевич Иванов (бывший министр иностранных дел России, а сейчас секретарь Совета безопасности) и с ним российский посол в Германии Владимир Владимирович Котенев. Оба пришли с женами, а палата у нас махонькая: моя постель, тумбочка, Нелина постель - и все! Направо вход в туалет и умывальник, ванной нету, общий душ в коридоре. "Простите, ребята, - говорю им, - но тут и сесть-то негде". - "Ну ничего, мы постоим", - отвечают, подперев стенку.

"ПРЕЗИДЕНТ СПРАШИВАЕТ: "КАК ВАС ЛЕЧАТ?". Я ГОВОРЮ: "НОВЫЙ ПРЕПАРАТ ВВОДЯТ - ПУТИН-БИОТИК"

- Иванов начал издалека: "Иосиф Давыдович, вы думаете, я просто так приехал?". - "Конечно, нет", - отвечаю, и к Неле: "Налей гостям, у нас же припасено". Он, однако, ее остановил: "Мы привезли с собой". Достают они водку, черную икру...

- И вам предлагают?

- (Улыбается). Нет, спрашивают: "Мы можем за ваше здоровье выпить?". Я им: "Премного буду благодарен, пожалуйста"... Они разливают, и тут Иванов вроде как спохватывается: "Подождите минуточку, я же не просто так". Затем, выдержав паузу, объявляет: "Я выполняю поручение президента". - "Да вы что? - подкалываю его. - И какое же?". Он: "Лежите, лежите", а сам набирает на своем мобильнике номер. "Сто седьмой? Я девятый. Доложи второму, он ждет моего звонка". Смешно было ужасно! Смотрю: вроде как шутит (Игорь Сергеевич - человек с юмором), а он между тем: "Алло, да! Владимир Владимирович, выполняю ваше поручение - передаю трубку Иосифу Давыдовичу". "Во дает!" - думаю, но телефончик беру. Оттуда доносится: "Здрасьте!", и я говорю: "Ой!", потому что узнал голос Путина.

- Не подумали, что Галкин или Хазанов?

- Нет. Путин спрашивает: "Иосиф Давыдович, как вы там?". - "Ничего, - отвечаю, - кажется, поправляюсь". - "Сейчас какое состояние?". - "Слава Богу, говорят, нормальное. Врачи обещали, что проживу полторы недели, а уже прошли три". Путин: "Как вас лечат?". Я: "Вот сейчас вводят новый препарат - Путин-биотик". Он рассмеялся: "Меня то царем называют, то Путин-биотиком". Я объясняю: "Вводят не просто антибиотик, а в комплекте с вашим телефонным звонком"...

Потом таким же хитрым путем меня соединили с Фрадковым - мы и с Михаилом Ефимовичем поговорили. Было так радостно, так приятно, что держава не забывает своего сына...

Впрочем, кажется, я отвлекся. Друг-кардиолог и так, и эдак меня умасливал, но я стоял на своем: "Нет!". Он вроде бы отступил: "На всякий случай, Иосиф Давыдович, пускай Неля запишет телефон моего приятеля. Он заместитель главврача берлинского кардиоцентра и говорит по-русски, потому что из наших... Вдруг если понадобится...". Я кивнул: "Хорошо", мы распрощались, и он с Наташей, своей женой, уехал в аэропорт. Не прошло и пяти минут, как раздается звонок. Неля: "Здравствуйте, Игорь Григорьевич. Спасибо! Да нет, ничего не нужно. Пожалуйста, приезжайте, но, в принципе, все нормально".

Звонил, как оказалось, этот самый приятель. На следующий день в 11 утра он приехал с какой-то немкой. "Это, - сказал, - лучший доктор нашего центра". Я изо всех сил отбиваюсь: "Да не надо мне ничего делать, умоляю вас" (у меня интуиция хорошо развита), а они свое гнут... Я снова: "Не надо, ну для чего вы приехали?", и уже краем глаза вижу, что Неля отслюнявливает ему деньги...

- Ну вот, понятно, зачем приехали...

- Пошли они к моему профессору. Теперь уже и Альтхаус подключился: "Джозеф, надо провериться". - "Зачем? Я на сердце не жалуюсь". - "Да, но так будет спокойнее". Внутри у меня все похолодело - ну так не хотелось боли... Тем более что эта процедура, эхокардиография, сопряжена с глотанием кишки.

- Ой!

- Короче, привезли меня на каталке к процедурному кабинету. Я опять: "Неля, умоляю, уговори их". Она: "Папочка, ну потерпи. Это же быстро, каких-нибудь пять минут". В общем, вставляют эту кишку... и рвотный рефлекс со страшной силой разрывает мне живот. Попытался было удержать шов, но напрасно: он полностью расползся и собственные внутренности я собирал руками. Меня быстро в операционную, под общий наркоз и давай по новой сшивать. Я потом профессора укорял: "Как же вы могли этого не знать? Я понимаю еще просвечивание, но как можно допускать процедуру с глотанием? Кишка ведь у всех и всегда вызывает рвотный рефлекс"...

(Вздыхает). Дима, ты не поверишь, но это были еще цветочки. Чуть позже у меня очередное осложнение подозревали... Забыл медицинский термин - короче, тромбофлебит легких. Врачи уже вечером симптомы какие-то обнаружили, говорят: "Срочно нужно провести исследование. Сегодня аппарат уже не работает, поэтому придется ждать до девяти утра, а пока давайте на всякий случай в реанимацию, потому что тромб может оборваться в любую минуту".

Привозят меня в реанимационную палату - теснее не бывает. Каюта на две койки, над головой панель, на которой размещена аппаратура. Пока меня к ней подключали, смотрю: моя койка примыкает к огромному окну на всю стену, а на дворе февраль, и в Бад-Вильдунгене - это курортное, экологически очень чистое и красивое местечко в Германии - стоят рекордные морозы.

"НЕЛЯ, - РЫДАЮ В ТРУБКУ, - Я УМИРАЮ. СПАСИ МЕНЯ, НЕЛЬ!"

- В общем, укладывают меня, укрывают, и Неля на всякий случай прячет под одеяло свой телефон (хотя абсолютно все велели убрать). Она мне сказала: "Твой мобильный я заберу, а свой оставлю. На мой уже не звонят, он тебя раздражать не будет...". При этом меня предупредили, что двигаться ни в коем случае нельзя: только лежать с маской - и все.

...Соседняя койка занята. Скосил я чуть-чуть глаз и вижу: на ней лежит мужчина с транзистором в руках и слушает немецкую музыку. Громко слушает...

- Сволочь!

- Музыка меня раздражает, но что делать, не знаю. По-немецки ни в зуб ногой - ни слова не понимаю, Нелю, разумеется, в палату не впустили, а я извини за подробности, с катетером...

-...и дело к ночи...

- Ну, естественно. Дежурил в ту ночь русскоязычный доктор из Прибалтики - Игорь Кукоевицкий. Уходя, он сказал: "Иосиф Давыдович, если вам вдруг понадобится какая-то помощь, слева на тумбочке, между кроватями, телефон. Наберите три пятерки, и моментально я вам отвечу". Поблагодарил его: "Хорошо!". Лежу трупом и уговариваю себя: "Ну устанет же когда-нибудь этот тип слушать музыку".

Наконец, соседу приносят ужин (мне питание не положено - нужно готовиться к процедуре). Он плотно заправился, опять лег и снова включил транзистор. "Господи, - подумал я, сцепив зубы, - за что же мне это наказание?". В палату никто не заглядывает, а немцу плевать на меня 300 раз, и я ничего сказать ему не могу.

Техника там, конечно же, сказочная - все показатели состояния больных попадают на единый пульт в операторскую.

У каждого из нас есть специальный датчик на проводе, по которому в случае emergency - ЧП - можно сразу же вызвать кого-нибудь из персонала. Там три кнопки, и я смотрю: сосед выключает свет и транзистор. "Слава Богу, - обрадовался, - хоть отдохну немного", и вдруг храп - громкий, раскатистый. Такого мужицкого храпа ни у одного из наших пьяных я никогда не слышал.

У меня, естественно, сна ни в одном глазу - одна мысль мозг буравит: что делать? Вспомнил наше отечественное средство (несколько раз свистит) - ни фига не помогает. Я уже начал причмокивать, цокать - реакции ноль.

- Лежу, и слезы льются из глаз: "Ну все, попал". Вдруг он начинает замолкать, замолкать, и наступает тишина гробовая. Я вздохнул с облегчением: "Слава тебе Господи умер, теперь хоть посплю".

Да, чуть не забыл... Когда Неля уходила из реанимационной (а впустили ее потому, что она везла каталку на пару с сестрой), я спросил: "Неля, а где здесь туалет?". Она: "Это еще зачем? Тебе нельзя вставать и вообще двигаться. Если будет нужно, позовешь сестру - принесут судно". Я не отстаю: "И все-таки где туалет?". - "Да вот, посмотри". И показала у стенки стульчак - точь-в-точь как тюремная параша, неоднократно виденная мною в кино. Без всяких там огородок, без ширмочки, извини за подробности. Я потом спросил, почему? "Ну мало ли что может случиться, - ответили мне, - это же реанимационная палата".

В общем, мой немец вдруг поднимается.

- Ожил?

- Ожил! Садится на стульчак и добросовестно кряхтит там, как минимум, полчаса. Через две-три минуты узкая комната заполнилась жутким запахом дерьма. Дышать стало практически невозможно, и единственное, на что меня хватило (шевелиться-то нельзя), - это накрыть голову одеялом. "Когда же этот ад закончится? - думаю. - Боже, как плохо. За что ты меня наказал?".

Чего он только не позволял себе в течение этого получаса... Наконец, услышав смыв унитаза, я попытался приоткрыть лицо, но вытерпеть смрад было невозможно, и я опять закрылся. Он между тем улегся и опять началось: "Хр-р! хр-р!".

- Вот за что наши деды жизни свои отдавали, скажите?

- (Смеется). Когда я понял, что до утра не доживу, вызвал сестер. Открылась дверь, и вбежали две бестии в белых халатах. Одна начала кричать, потому что не понимала, откуда взялась эта вонь, а потом подошла к моему окну и не фрамугу открыла - настежь распахнула окно. Теперь представь: на улице минус 21, у меня сепсис почки, эмболия легких, незалеченная пневмония - чего только нет. Я ей шепчу испуганно: "Швестер" (благо несколько слов уже выучил), "Сестра"...

-...не надо...

- Она как зыркнет... Вот поверь, Эльза Кох по сравнению с ней просто ребенок. То ли ей сказали, что русский там лежит, то ли что еврей - не знаю, но только все ее раздражало. "Колт, швестер, холодно", - говорю. Она: "Ноу колт!". У меня между тем зуб на зуб не попадает, а я даже окно закрыть не могу. Дима, от бессилия я заплакал, и тут вспомнил, что телефон у меня лежит на груди.

Набираю жену. "Неля, - рыдаю в трубку, - я умираю, спаси меня!". Она всполошилась: "Что с тобой?", а я: "Спаси меня, Нель!". От гостиницы, где супруга жила, до клиники езды минут 10, но это же ночь, нужен транспорт. Господи, не знаю, как я дождался, пока она за мной приехала. К тому времени у меня выскочил катетер, я лежал в постели весь мокрый. Нажал кнопку: "Швестер, проблем". Показываю, что у меня, а она: "Ноу проблем". (Потом я, конечно, на ней отыгрался, но это уже детали).

Увидев меня, Неля сразу вызвала Кукоевицкого. В подобных ситуациях к моей жене лучше не подходить. Не знаю, как она эту "швестер" не убила... Из-за того, что мне меняли постель и катетер, задержался выезд на процедуру. Сестра прибежала с истерикой и швырнула на меня толстенную историю болезни. Неля на нее бросилась, схватила за грудки, та испугалась, Кукоевицкий кинулся их разнимать. Ужас! В общем, не ходите, дети, в Африку гулять - лечитесь, если уж придется, дома. Да, действительно, в Германии все системно и четко, но это чужая страна. У нас даже грязь роднее, чем их чистота.

"У ДОЧЕРИ ГУРЧЕНКО ОТСУДИЛА КВАРТИРУ, А МАТЬ И ВНУКА, УМЕРШЕГО ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ НАРКОТИКОВ, НЕ ПРИШЛА ХОРОНИТЬ"

- Думаю, что если бы, не дай Бог, вы остались в вашей (или нашей) стране, мы бы сегодня с вами не разговаривали...

Иосиф Кобзон: "У меня не было конфликта с Пугачёвой, просто она конфликтно себя повела"

- Абсолютно с тобой не согласен: у нас очень квалифицированные врачи! Может, выхаживание в период восстановления не то, но что касается фармакологии, инструментария, аппаратуры - все сейчас есть. Допускаю, что до периферии какие-то новшества с опозданием доходят, но в российской столице (думаю, и в украинской) все на высочайшем уровне. Ну какой смысл рваться в Карловы Вары, когда в Кисловодске лучшие минеральные воды, чистый воздух, потрясающая природа? Почему наши люди ездят отдыхать в Турцию и воротят носы от Сочи, Ялты? То же самое и c лечением - обязательно нужно лететь в Вену, а то и дальше. Ты не представляешь себе, сколько слезных писем я получаю: "Мой муж заболел, нужно 60 тысяч долларов на его лечение в Америке. Вы богатый человек - помогите!". Ну почему в Америке? И почему спасать следует именно вашего мужа, а не кого-то еще? Да лучше я 60 тысяч на детей потрачу - это намного полезнее.

- Слава Богу, Иосиф Давыдович, все закончилось хорошо. Вспоминаю, как спустя несколько недель после этих жутких перипетий вы приехали в Киев на 10-летие "Бульвара". Бледный, осунувшийся, похудевший на 18 килограммов... Боря Моисеев тогда шепнул на ухо: "Ты не поверишь, но Гурченко мне призналась: "Я за Иосифа молюсь". Видите, даже Людмила Марковна хотела, чтобы вы скорее поправились. Недавно вашей бывшей супруге исполнилось 70 лет - вы поздравили ее с юбилеем?

- Конечно, поздравил. Был, кстати, немало удивлен, что нашему общему приятелю Мише Хубутия (известному московскому предпринимателю. - Д. Г.) она сказала: "Миша, если я приглашу Иосифа, как думаешь, он придет?".

- Какой, однако, прорыв в отношениях!

- Миша ее заверил: "Спрошу". Я, помню, тогда подумал: "Господи, ну о чем речь! Конечно, приду, поклонюсь, подарю цветы". Правда, потом она передумала...

- Может, отговорил муж?

- Ну, не знаю... В день рождения Гурченко телевидение показало о ней фильм. Парфенов спросил: "Как вы относитесь к Кобзону?", и она в ответ: "Я не хочу о темных пятнах в моей жизни распространяться". Господи, я был у нее пятым мужем... Официальным! Ни об одном муже - а после меня у нее еще два официальных было! - она не отозвалась хорошо. И вообще, я подумал, если так много на ней темных пятен, пора ей в химчистку...

Нельзя в 70 лет так скверно относиться к окружающим. Она даже дочь свою не щадит - отсудила квартиру, хотя у той двое детей. Когда внук Гурченко погиб от передозировки наркотиков, Людмила Марковна даже не пришла мальчишку похоронить, не появилась и на похоронах своей мамы. Такой эгоцентризм просто в голове не укладывается. Я сказал себе: "До 70-ти молчу, а потом вынужден буду сказать: "Люся, нельзя так! Мне не в чем перед тобой оправдываться, но если для тебя я темное пятно, то почему для другой женщины вот уже 35 лет светлое? Ну не получилась у нас жизнь, так разве мы должны быть врагами до конца своих дней?".

- Видно, глубокую занозу оставили вы в ее сердце, крепко запомнились...

"К сожалению, Алла Борисовна никого, кроме меня не видит и со временем не считается, а оно катастрофически уходит"

- Возможно... (Задумчиво). Возможно... Однажды я шел со своим аккомпаниатором Алексеем Евсюковым по останкинскому фойе, и вдруг навстречу она с кем-то из сопровождающих. К тому времени прошло после нашего расставания лет эдак 10-15. Иду я и думаю: "Господи, ну что же мы дурака валяем? Оба уже взрослые, даже чересчур, она, в конце концов, женщина"... Поравнявшись, сказал ей: "Здравствуйте, Людмила Марковна!", и вдруг она как зашлась: "Ненави-и-ижу!!!". Я только плечами пожал: "Значит, любишь, дура!" - и пошел дальше.

Вместе с тем, отбрасывая в сторону весь негатив, должен признать: это выдающаяся женщина во всех отношениях, причем невероятных способностей. Любую задачу поставь - справится. На фортепиано научиться играть, на гитаре - пожалуйста, писать стихи или музыку - нет проблем, петь - ради Бога. Великолепно шьет, совершенно потрясающе танцует - ну все, что угодно. Безумно талантливый человек!

- Я как-то спросил у одного нашего общего знакомого: почему Гурченко до сих пор так неровно к Кобзону дышит? Он вздохнул: "Знаешь, однажды Люся призналась: "Иосиф мне изменял, он меня бил...". Вы что, действительно, занимались рукоприкладством?

- Нет, Дима (волнуясь), это уже чересчур! При всем моем уважении к тебе, в постельном белье копаться не собираюсь. Если она так говорила, пусть это останется на ее совести.

- Ну а что - даже если "вразумляли" ее, то, очевидно, и был повод...

- Давай так: поговори на эту тему с умным человеком - с самим собой. Я не люблю публично смаковать сальности.

"Я НИЧЕГО НЕ ПИСАЛ О СЛАБОСТЯХ ПУГАЧЕВОЙ, О ЕЕ МУЖЬЯХ, УВЛЕЧЕНИЯХ"

- Вся наша бывшая страна - от Москвы до самых до окраин - наслышана о недавнем вашем конфликте с Пугачевой...

- Дима, у меня не было с Пугачевой конфликта - просто она конфликтно себя повела.

- А что, собственно, послужило причиной?

- Многие вещи, происходящие нынче у нас в России, труднообъяснимы. Ну, например, почему детское искусство на телевидении зачислено в неформат, а показ пивной рекламы или секса - в порядке вещей? Почему не принимается законопроект Говорухина о защите нравственности и об ограничении - не запрете! - в средствах массовой информации сексуальной продукции? Почему, скажем, конфликт между генеральным продюсером ОРТ Эрнстом и композитором Крутым отразился на эстрадном жанре, на исполнителях?

- Таки отразился?

- Конечно. Это же как на выборах. Вот, пожалуйста: победили "оранжевые" - и артисты, замеченные на мероприятиях Партии регионов, тут же были зачислены во враги. Артисты - не политики! - размежевались по политическим квартирам, хотя петь должны не одному или другому лагерю - народу. Если бы Ющенко пригласил меня выступить на своих встречах, я бы пел... Перед народом, а не перед Ющенко, и когда меня позвали участвовать в мероприятиях, связанных с агитацией за кандидата Януковича, я пел не перед ним - перед простыми людьми. Кстати, речей не толкал - как иностранец и политический деятель другой страны не имею такого права.

- А что же Пугачева?

- Да ничего - просто она коммерсантка. Крутой, который держит брэнд "Песня года", предложил ей делать новогоднюю программу. (Вообще-то, глупость невероятная - кому-то одному отдавать такой брэнд, но так получилось). В противовес ему Первый канал к Новому году подготовил две программы - "Старые песни о главном" и "Новые песни о главном", РТР выдал "Лучшие песни года"... Все об одном и том же, с теми же исполнителями... НТВ же стараниями Пугачевой был предоставлен Крутому. Алла Борисовна договорилась с руководством страны...

-...страны?

- Да. Человек, который курирует телевидение, - я не хочу его называть, уточню только, что это не президент, - спросил: "НТВ вас устроит?". Почему нет? - тоже известный канал. В обмен на свои услуги Пугачева поставила Крутому материально-финансовые условия...

-...небольшие...

-...очень, я бы сказал, небольшие! Не хочу эту грязь на публику выносить, но Примадонна взялась за дело. Когда она проводила "Рождественские встречи" и приглашала на них Гордона, Иванова или Петрова - это было нормально: твоя программа - что хочешь, то и вытворяй, но ты же берешься проводить "Песню года"...

-...фестиваль с такой славной историей!..

- И в этой истории я, скажем так, занимаю не последнее место, потому что с первой программы, с 71-го года, участие принимал во всех передачах.

35 лет подряд для меня как закон: в первых числах декабря - съемки... Но у Примадонны, видимо, свой подход, к тому же она сочла себя уязвленной в связи с тем, что в книге я посвятил ей какие-то словеса. При том, что это была нормальная, дружеская критика. Я же ничего не написал о ее слабостях, мужьях, увлечениях, времяпровождении... Просто вспоминал, как она пришла на первые записи, какие у нее были проблемы, как мне приходилось вмешиваться и ей помогать. Писал, что она, конечно, выдающийся мастер и очень яркая личность...

Я высказал то, что думаю. К сожалению, Алла Борисовна никого, кроме себя, не видит и со временем не считается, а оно катастрофически уходит. Еще вчера, казалось бы, ей было 25, 35, а сегодня уже 57, и пора немножко задуматься. Во-первых, еще остался какой-то ресурс, который желательно использовать рационально, а во-вторых, сколько можно оставаться в роли стороннего наблюдателя, невозмутимо созерцая, что происходит с культурой? Сегодня ее в России просто уничтожают, поэтому надо активнее вмешиваться. В общем, абсолютно ничего оскорбительного для нее в моих воспоминаниях не прозвучало.

Добрюха пытался меня спровоцировать. "Иосиф Давыдович, - говорил, - а вот Алла Борисовна из казино не вылезает"... Я отрезал: "Николай Алексеевич, об этом ни слова. Она свободная женщина, известнейшая актриса. Я не буду писать, пьет ли Пугачева, курит ли, - это не мое дело. Не хочу! Только как гражданин, как человек, который работает в этом жанре, могу высказать свои соображения". И вдруг такая реакция...

Музыкального материала у меня полным-полно. В прошлом году, после болезни, я жадно набросился на новые песни: и посвященные 60-летию Победы, и лирические... Она заявила: "Кобзон не будет участвовать у меня в передаче... По разным причинам... Если хочет, пусть позвонит". Крутой со мной тут же связался: "Иосиф Давыдович, ну позвоните вы ей". - "Игорь, - говорю, - да ты сумасшедший. Что ты мне предлагаешь? Я в жизни никому не кланялся: "Ой, возьмите меня в этот концерт! Ой, запишите со мной песню! Ой, я так хочу на телевидение, в "Огонек"! Хочешь, чтобы я перед этой особой унизился? Да никогда!".

- Ну хорошо, меня она из списка участников исключила, но Буйнов вместе с Леной, своей женой, просто дневал у нее и ночевал - был самым близким ее другом! Увы! Что-то не то сделал в своей передаче, не так поднял Примадонну, как ей хотелось, - и все, Буйнов отпал. Вычеркнула она и Лещенко - мол, Артур Гаспарян (есть такой в "Московском комсомольце" педрила) сказал: "Та это нафталин"... Дала от ворот поворот Любе - городской романс ее, понимаешь ли, мало интересует, забраковала Бабкину с русской песней, заявила, что "Мумий Тролль" - ничто. Ну произвол полный: что хочу, то и ворочу. В таком случае назови это не "Песня года", а "Рождественские встречи" или "Алла Пугачева представляет". Пожалуйста - какие тогда могут к тебе быть претензии?

"КОГДА ПОДОШЛА РОТАРУ, ПУГАЧЕВА ВСКОЧИЛА. Я СКАЗАЛ: "ТАК, СЕЙЧАС БУДЕТ ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ"

- Приглашай кого хочешь!

- Вот именно, но "Песня года" выходит в эфир для слушателя: для меня, для тебя - для всех, кто ее любит и ждет. Программа должна быть объективной, потому что это смотр всего лучшего, что в течение года было сделано в жанре. Если, скажем, Журбин написал для меня (поет): "А эти тучи в голубом" и людям эта песня пришлась по душе - она должна прозвучать. Или Лева Лещенко записал новую вещь "Ну почему же ты" - публика должна и ее услышать. Организатор не вправе отмахиваться: "Она мне не нравится" - не твое это дело! Главное, чтобы нравилась тем, для кого звучит.

- И что, вы смолчали, стерпели?

- Нет, конечно, - не смолчал, не стерпел. Мне позвонил музыкальный продюсер Первого канала Юрий Аксюта. "Иосиф Давыдович, - сказал, - мы очень просим провести две наши программы. 3 декабря снимаются "Старые песни о главном", а
4-го - "Новые песни о главном". Я поблагодарил за приглашение, за то, что не забыли... "У меня только, - сказал Юрию Викторовичу, - два условия". Он: "Пожалуйста, любые". - "Могу только 3-го быть, потому что 4-го у Яна Табачника давно запланирована в Киеве программа "Честь имею пригласить". Ну кем бы я был, если бы своего друга обидел и не приехал?!". Он: "Очень жаль, очень жаль". Я говорю: "Кстати, у него и Киркоров участвует, и Басков, и другие исполнители". Аксюта всполошился: "Да вы что? Это исключено, или они никогда больше не появятся на Первом канале". Я попенял ему: мол, что это за рэкет такой...

"Иосиф Давыдович, - говорит, - что касается вас, вы вне обсуждения, а кого бы вы хотели видеть вторым ведущим?". - "Мне все равно, - отвечаю, - предлагайте, пожалуйста, вы". - "Долина подойдет?". - "А почему нет? Я эту певицу люблю, мы много лет дружим. У меня, правда, еще второе условие есть". Он: "Какое?". - "Если в эту программу приглашена Алла Борисовна, я бы не хотел принимать в ней участие". Аксюта напрягся: "Она не приглашена и никогда не будет приглашена". - "Это другое дело, - говорю, - хотя с моей стороны так себя вести некрасиво... Все-таки женщина". Он: "Это решение принято было до вас, независимо от того, согласитесь вы или нет". - "Ну ладно"...

В результате я провел с Долиной "Старые песни", приехал к Яну, снялся в "Лучших песнях" на РТР и в "Огоньке" на ТВЦ... К чему это рассказываю? Меня не гложет досада: "Ай-ай-ай, не взяли на телевидение!". На мою долю его хватит, и я не нуждаюсь в лишнем показе - волнует судьба жанра. Почему это вкус Пугачевой должен диктовать, какой сегодня быть песне? Ну вот, например, Первый канал за просто огромные деньги пригласил ее на "Фабрику звезд". Скажи, хотя бы одну звезду она открыла? А ведь сама отбирала участников, у нее был решающий голос. Далее... Опять же за просто невероятный гонорар ее пригласили в Сочи на "Пять звезд". Где имена?

- Та же история...

- Абсолютно! Или "Новая волна" в Юрмале... Если Пугачева чем-то и поразила там публику, то лишь капризами. Я в этом фестивале тоже принимал участие и помню, как все горячо приветствовали Соню Ротару. Она пошла по залу с микрофоном, и когда приблизилась к членам жюри, все они поднялись и стали целовать ей руки. Алла Борисовна тоже вскочила, отдала сразу цветы, которые ей до того вручали... Я сказал: "Так, сейчас будет поцелуй Иуды". Ротару, между прочим, как бы пригласили на "Песню года", но она отказалась...

Повторяю: не то, что приглашением на "Песню-2005" обошли, меня беспокоит, не это меня разозлило, и я бы не стал раздувать скандал... Кстати, когда в 1989-м Аллу Борисовну спросили: "Как вы относитесь к тому, что многие артисты-музыканты пошли в политику?", она сказала: "Ну, если вы имеете в виду Кобзона, то ему пора сидеть там (я был депутатом Верховного Совета СССР. - И. К.), а я еще попою". С тех пор прошло 16 лет. Я продолжаю петь, и вроде неплохо, да?

- По-моему, с каждым годом все лучше!

- А она уже не в состоянии петь вообще - вот и взялась руководить. Нельзя так! Песни нужно отбирать по рейтингу, их должны рекомендовать газеты, журналы, радиостанции, телеканалы, и передача "Песня года" должна быть в стране одна.

- Известие о разводе Пугачевой с Киркоровым не стало для вас тяжелым ударом?

- Ну это же смешно, Дима!

- Пережили?

- Скажи, почему страна должна вмешиваться в личную жизнь Пугачевой и Киркорова? Сошлись, разошлись... Живые люди. Неужели интересно подсматривать в замочную скважину? Зачем?

- Затем, что они сами подсовывают публике эти скандалы...

- Видимо, им это интересно. Понимаешь, некоторые люди, когда их время уходит, ничем не брезгуют... В свое время, если ты помнишь, Пугачева устроила большой скандал в Ленинграде...

-...ну да, в гостинице "Прибалтийская"...

- Я тогда всячески ее защищал, боролся за нее, потому что считал: нельзя гробить самую талантливую исполнительницу... Правда, на ее репутации это все равно отразилось. Как в том анекдоте: то ли она украла, то ли у нее украли, но осадок остался. То же произошло с Киркоровым. Мы с Сашей Розенбаумом защищали его после ростовской истории с Ароян, хотя наедине я ему сказал: "Да, журналисты - провокаторы, но Ароян женщина, и ты не имел права так себя распускать"... Смягчающим обстоятельством я считал то, что Киркорова на этот взрыв спровоцировали, однако не оправдывал его за то, что он себе позволил.

О таких вещах и нужно, на мой взгляд, говорить, а что с Пугачевой он не живет... Да он с ней давно не живет, ну и что? Кого это, ты мне скажи, волнует?

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter