Чернобыльская Жанна д’Арк Галина ТРЯНОВА: "Может, Пугачева видела во мне конкурентку? До сих пор не могу понять, откуда в ней, великой актрисе, эти комплексы"

Как одесситка Галина Трянова оказалась в 1983 году в городе атомщиков Припяти - целая история. Точнее, захватывающий роман. Если бы за несколько лет до этого кто-то сказал ей, уважаемому секретарю райкома партии, добропорядочной жене и примерной матери, что она сама разрушит свою семью, поломает размеренное житье-бытье, Галина Ивановна только рассмеялась бы в ответ. Но любовь ворвалась в ее жизнь, не спросив разрешения, прошла, как торнадо, оставив после себя руины и слезы. Не надо объяснять, что значил в те ханжеские советские времена для партработника развод... Галина Трянова так и не вышла замуж за человека, ради которого ушла от мужа. Она написала письмо лично первому секретарю ЦК КПУ Щербицкому. Этот суровый человек, не спускавший безнаказанно партноменклатуре сердечных увлечений, на сей раз проявил удивительную отзывчивость. Владимир Васильевич распорядился подыскать для Тряновой новое место работы... Два года она заведовала отделом пропаганды в Припятском горкоме партии. 11 апреля 1986 года, ровно за две недели до аварии на Чернобыльской АЭС, ее избрали секретарем по идеологии. Но следующий год она провела не в уютном кабинете, а на стройплощадках, в вагончиках, среди людей в спецкостюмах и ватниках... Люди прозвали ее мэром Зеленого Мыса, чернобыльской Жанной д’Арк... О ней писали статьи, снимали фильмы, ее практически каждый день показывали по телевизору... Впрочем, мы решили поговорить не об изматывающих буднях, а о редких праздниках в жизни ликвидаторов, о том, как песня строить и жить помогала в тех экстремальных условиях.

"ЩЕРБИЦКОГО ОТОДВИНУЛИ: С НИМ НЕ СОВЕТОВАЛИСЬ, ЕГО НЕ СПРАШИВАЛИ, ЕМУ ДАВАЛИ ДИРЕКТИВЫ"

- Вы хорошо помните черный день 26 апреля 1986 года?

- Еще бы! 25-го числа, в пятницу, у нас было бюро. Оно, как водится, затянулось практически до 11 вечера. Я пришла домой, когда сын уже спал. Олег тогда был дипломником в институте и приехал из Одессы, чтобы помочь мне обустроиться в квартире, которую я только что получила. Стояла такая теплая ночь. Я распахнула настежь окна, двери... В это время и рванул четвертый блок на ЧАЭС...

Уже на следующее утро из Москвы приехали мальчики - кагэбисты, которые проверяли, кто как появился в Припяти, - ведь поначалу не исключался вариант диверсии. Ко мне подошел один из них, такой красивый: "Галина Ивановна, как вы в городе оказались?". Я ему сразу сказала: "Не волнуйтесь, я здесь по решению ЦК партии. Приехала сюда на год, а задержалась на три. Не тратьте на меня много времени, работайте дальше"...

- Когда вы стали мэром поселка Зеленый Мыс?

- Где-то с июля. Я отвечала полностью за соцкультбыт ликвидаторов, строила город. А жила в трех километрах от этого поселка - у меня была каюта на судне "Латвия", как тогда у нас говорили, на Белых пароходах. Это 10 пассажирских судов, которые пригнали с Волги по инициативе Константина Ивановича Масика, в то время работавшего заместителем министра транспорта. За идею ему надо сказать большое спасибо. Мы же поначалу не знали, как накормить людей, где разместить. А это было решением проблем, потому что на каждом теплоходе, кроме кают, был ресторан, укомплектованный поварами и официантками. Была отработанная система снабжения продуктами...

- Представляю, какая царила неразбериха в тех военно-полевых условиях.

- Все наладилось довольно быстро. Первое время мы обходились тем, что могли дать область, Украина... Но после приезда на ЧАЭС председателя Совета Министров СССР Николая Ивановича Рыжкова все стало по-другому. Мне кажется, что украинское руководство даже чувствовало себя немножко не в своей тарелке, потому что все как бы проходило мимо. Владимир Васильевич Щербицкий - я его очень люблю, он великий человек! - оказался отодвинут в сторону: с ним не советовались, его не спрашивали, ему давали директивы. Какую-то растерянность наверняка ощущали председатель Президиума Верховного Совета УССР Валентина Семеновна Шевченко, председатель Совета Министров Украины Александр Павлович Ляшко.

Должна заметить, что во время ликвидации аварии все иерархические лестницы были разрушены. Кто работал, с того и спрашивали... У меня власть в руках была непомерная, потому что я отвечала за все. Помощники Щербицкого Врублевский, Продан меня искали, потому что Владимир Васильевич хотел все знать из первых уст. Он меня спрашивал: "А Литва подвезла то, что должна была подвезти? А Латвия? А Грузия?". Ведь параллельно шло и строительство города Славутича...

С Николаем Ивановичем Рыжковым мы столкнулись на Белых пароходах. Первый секретарь обкома партии Григорий Иванович Ревенко, который был с ним, говорит: "А вот и наша здесь хозяйка Зеленого Мыса". Рыжков устало спросил, какие будут просьбы, пожелания... Я давай перечислять: "Нам, конечно, нужна культурная программа, нужны артисты, чтобы подбодрить людей". Он задумался: "Кобзон был?". - "Да, был!" - киваю. "А кого вы еще хотите?". Я пальцы начала загибать: "Пугачеву, Леонтьева, и наших украинских артистов, и Лещенко, и всех, кого вы сможете". Помню, всесильный Рыжков иронически на меня глянул и снова: "Кобзон был?". Я: "Был!". - "Ну и Пугачева будет", - подытожил премьер.

"ПУГАЧЕВУ В ЗЕЛЕНЫЙ МЫС ПРИВЕЗЛИ ПОД КОНВОЕМ"

- Кажется, Иосиф Давыдович без вашего участия приезжал в Чернобыль?

- Ему Министерство культуры помогло концерт организовать. Я там не присутствовала из-за занятости. Кобзон выступал в чернобыльском Доме культуры, по-моему, еще в начале июня. А мне, если честно, первые месяц-два после аварии было не до песен.

Но когда мы строили Зеленый Мыс, уже сделали там площадку концертную на 800 мест. Она у нас получилась наподобие греческого амфитеатра, и обычно там несколько тысяч собирались - съезжались солдатики из всех частей... А когда выступали Алла Пугачева, Валерий Леонтьев, там каким-то чудом тысяч семь народа поместилось.

- То есть Рыжков слово сдержал?

- Да. Где-то в начале сентября нам позвонили и сообщили, что приезжает Алла Пугачева. Я выслала им навстречу свою машину, ГАИ с мигалками - все! Мы, конечно, "побрились-помылись", в белые спецкостюмы переоделись.

Короче, выходим с ребятами навстречу... Там были председатель профсоюзного комитета ЧАЭС Березин и его зам Саша Юркин, директор припятского Дворца энергетиков Валерий Идельсон, заведующий отделом горисполкома по культуре Александр Рубан - ну то есть все. Подъезжает "Волга", из нее выходит мужичок симпатичный и прямиком ко мне: "Вы Галина Ивановна?". Как оказалось, это был генеральный директор Росконцерта Виктор Глушков. Я в полной растерянности его спрашиваю: "А где же Пугачева?". Он говорит: "Алла Борисовна едет автобусом, вместе с Кузьминым". Клянусь вам - я тогда впервые услышала эту фамилию - Кузьмин! А директор меня успокаивает: "Все будет хорошо". Он почему-то все время мне повторял: "Все будет хорошо! Вы ни на что не обращайте внимания. Концерт будет прекрасный". Думаю: "Что это он меня предупреждает?".

Наконец подходит автобус в сопровождении нашей мигалки. На стульчике крутящемся возле водителя сидит Алла Борисовна. Когда она вышла, мне стало плохо. Вы поймите меня правильно: мы ведь все делали, чтобы поднять дух, настроение ликвидаторов. А тут был еще тот видок: в волосах огромный черный бант, черные лосины, из которых нитки торчат, пиджачок заношенный. А сама маленькая, худенькая, совсем не такая, как по телевизору показывают. Директор ей: "Познакомьтесь, это Галина Ивановна, секретарь Припятского горкома партии, она здесь хозяйка". И Пугачева, конечно, умница, сразу заметила, что настроение у меня как-то упало, и говорит: "А почему вы только меня знакомите? Вот Кузьмин, это первая гитара страны". Смотрю я на эту "первую гитару", а в нем столько мужского, прекрасного. И как-то у меня на душе немножко потеплело.

Пока выходили другие, я к гендиректору: "Виктор Константинович, сейчас я ей скажу, чтоб она переоделась. Мы дадим ей одежду. Вы поймите, - говорю, - ведь Клавдия Шульженко, когда приезжала на фронт, переодевалась в платье. Солдаты не хотели видеть ее в военной форме. Они хотели, чтобы красивая женщина им настроение подняла. Ну что это будет, если Пугачева выйдет в этом наряде на сцену?". А он только повторяет: "Не волнуйтесь, не волнуйтесь".

Ну ведем мы их показывать Белые пароходы. Я говорю: "Алла Борисовна, там у вас будет номер, пожалуйста. Вы можете помыться, переодеться". Она на меня зыркнула: "А чего это я должна переодеваться? Буду выступать в этом костюме". Но она, конечно, видела мое настроение и, такая насмешница, давай поддевать композитора-песенника, который впереди шел: "А, Горобец! Что это ты такие брюки надел? А куртка у тебя на что похожа?".

Но когда мы сели обедать, я поняла, почувствовала, что Пугачева в какой-то панике и крайне недовольна тем, что сюда приехала. Неспроста ее сопровождал генеральный директор Росконцерта.

- То есть ее доставили чуть ли не под конвоем?

- Вот именно, под конвоем.

- Потом ходили слухи, что она была беременна, чуть ли не на четвертом месяце...

- Чего не знаю, того не знаю и сплетни обсуждать не собираюсь. Но хочу сказать, что концерт был великолепным. Когда Пугачева выходит на сцену, она становится другой... Вот знаете, я посмотрела передачу об одном изумительном хирурге, который сказал: "Для нас все различия между больными существуют до операционной. А когда мы берем в руки скальпель, они для нас все одинаковы. Хирургу уже неважно, денежный или бедный, влиятельный или простой человек лежит перед ним". И у нее все ее бзики длятся до того, как она не встанет перед притихшим залом... На сцене это великая актриса, конечно, и она просто делает то, что может.

Солдатики ей кричали: "Давай, Алла, давай!". А наши инструкторы их утихомиривали: "Ну что вы? Ну как так можно: "Давай, Алла!". Это же такая грубость". Но они потом и Леонтьеву также кричали. Хотя это уже не так коробило - все-таки он мужчина.

"СЕМЬ МЕСЯЦЕВ ДО ПОСТРОЕНИЯ САРКОФАГА Я СПАЛА ПО ДВА-ТРИ ЧАСА В СУТКИ"

- Вы, я вижу, не очень симпатизируете Алле Борисовне.

- Какое это имеет значение? Я считаю, если эта актриса дарила такое наслаждение, люди должны ей быть только благодарны. А остальное - ее личные проблемы и дела. Кузьмин очень приятный мужчина, но больше всего мне понравился директор коллектива Женя Болдин, который тогда еще был мужем Пугачевой.

Она за обедом все время смотрела на нас. "О! - говорит. - Радуется, что сел с такой симпатичной женщиной". Но мне показалось, что женщин Алла Борисовна не любит, им от нее лучше держаться подальше... Может, это ошибочное впечатление.

Я часто вспоминаю эту встречу. Мне кажется, если бы я приехала туда, где работает довольно молодая женщина, и вроде не из последних, непременно пыталась бы как-то наладить отношения, пообщаться. Но когда закончился концерт, я ощутила настолько холодное отношение к себе... Ну зачем? Если я вижу, что где-то нежеланна, всегда быстренько-быстренько ухожу. Я не из тех женщин, которые навязываются...

- Она почувствовала в вас конкурентку?

- Может быть. Когда я появилась, Кузьмин как воспитанный человек не мог меня полностью игнорировать... Между нами изначально невозможна была даже мимолетная симпатия, но для нее ничего невозможного нет. Я не знаю, отчего у нее, великого человека, эти комплексы. Короче говоря, я отдала Пугачеву и Кузьмина профсоюзным боссам Юркину и Березину, и они увели их в ресторан на другое судно.

А мы с генеральным директором Росконцерта, Женечкой Болдиным и дирижером уселись за большим круглым столом, застланным крахмальной скатертью... Гендиректор говорит: "Я предлагаю тост за очень талантливых людей - за Аллу Борисовну, за Евгения Борисовича. Но я не могу не предложить тост и за хозяйку нашу, потому что она здесь тянет такую работу...". Все встали, и я поднялась тоже, потому что солдат.

Женечка Болдин все время был со мной. Мне тогда показалось, что это ангел-хранитель Аллы Борисовны. А как он был одет! Если она была вся в черном, то он весь в белом: белые брюки, белый свитерочек, белая куртка. Все на нем дышало, я в него просто влюбилась. Ну как влюбилась? Он для меня был каким-то инопланетянином. Тут каждый день эта жуткая работа, грязь, ругань. И вдруг появляется человек с ясным взглядом, москвич, интеллигент в каком-то поколении... И руку он мне целовал - вначале одну, потом другую. Я ему призналась, что люблю Льва Лещенко. Болдин сказал: "Я его пришлю". Впрочем, Лещенко в Зеленый Мыс так и не приехал.

Когда Женечка увидел, что Пугачева с Кузьминым уже идут, продиктовал мне свой телефон... Короче говоря, в два часа ночи они все уехали одним транспортом. Но вечер был такой изумительный, общение с этими людьми дало мне такое вдохновение...

- Вы не догадались сфотографироваться с Аллой Борисовной?

- Нет. Вот Валерий Иосифович Идельсон ее фотографировал. Ребята подарили ей спецкостюм после концерта. А я много чего тогда не делала. Просто не думала об этом, шла тяжелой солдатской поступью (вспоминая то время, всегда почему-то сравниваю себя с пехотой). Мне было не до того, потому что семь месяцев до построения саркофага - объекта Укрытие - спала по два-три часа в сутки.

Концерты - это хорошо, но я сидела и смотрела на часы: вот мне сейчас нужно ехать туда-то и делать то-то. А вот сейчас на станцию придет состав - из Латвии пришлют груз, из Грузии. Я должна все посмотреть и принять. Отключиться полностью от забот я не могла и потому, что возле меня постоянно были люди: капитан госбезопасности, майор милиции...

- Это еще зачем?

- Так ведь в моих руках были сосредоточены несметные богатства, а воры - они всегда есть. Поэтому я редко одна оставалась. Просыпаюсь, выхожу из каюты в коридор, а там уже мальчик сидит. Этими людьми я уже не распоряжалась, даже не знала, как их зовут, потому что они менялись каждые два дня. То есть я была подневольная...

- И вы, человек, который жертвовал всем, смирились с таким недоверием?

- Я думаю, эту охрану приставили ко мне для того, чтобы защитить от неприятностей. Вот с той же целью, с какой нынешние банкиры заводят себе телохранителей. Впрочем, я себя с ними не сравниваю. Если по большому счету, то после аварии я вышла голая-босая... Хотя, конечно, во время аварии у меня была хорошая зарплата, но правильно говорят: как деньги приходят, так и уходят.

Зато во время аварии у меня было семь резиденций. Это однокомнатная квартира в Полесском, гостиница в Ирпене, однокомнатный номер в Киеве, в Приборске... И везде мне надо было появляться, потому что в каждой сидел человек, который принимал письма, заявления. А я, когда приезжала, принимала людей... Они куда ринулись из Припяти? В Иванков, в Киев, в Полесское.

"КОЛЬЦО ВОКРУГ СЖИМАЛОСЬ, Я ДУМАЮ: "СЕЙЧАС МЕНЯ НАЧНУТ БИТЬ"

- Я видела документальный фильм "Чернобыльский дневник" - о вас, где показано, как вы работали в Полесском.

- Ну да, эту ленту сняли молодые телевизионщики Саша Зорка и Женя Строй... Ее шесть раз по всему Союзу показали. Меня тогда поселили на четвертом этаже. И вот представьте себе: каждый день практически со второго этажа на четвертый стояла очередь. Мы ведь людей вывозили на три дня. Чтобы провести эвакуацию за рекордные 37 часов, я сама все тексты обращений писала, составляла список того, что надо взять с собой, - как понимала. Но, как потом оказалась, мы просто не владели информацией. Располагали только той, что нам давала атомная станция. А директор ЧАЭС Виктор Петрович Брюханов говорил то, что диктовала Москва: "Не надо паники, не надо шума. Все уляжется". Но не улеглось.

Уже 30 апреля среди вывезенных припятчан начал нарастать ропот. А еще не было принято никаких решений, постановлений... Что людям дать, что с ними делать, куда их девать?..

Помню, мы с Галочкой Гончарук, секретарем Иванковского райкома партии, которая возглавила там эвакокомиссию, отправились в Обуховичи. Так как на мне все "звенело", перед поездкой я зашла в баню, помылась и все с себя постирала. Ко мне подошла недовольная банщица: "Женщина, а у нас не стирают". Я говорю: "Теперь будут". Произнесла это таким бесцветным, безразличным голосом, что спорить она не рискнула. И вот надеваю на себя все мокрое, сажусь в машину и еду на встречу с припятчанами. Они сказали: "Хозяева домов нас выгоняют. Приезжайте".

- Вам что же, не во что было переодеться?

"На сцене Пугачёва великая актриса. Там она становится другой"

- Нет, конечно. У меня из вещей был один-единственный серый костюм. Красивый, надо признать, - я такой только на Тамаре Стратиенко видела. Мне его начальник ОРСа удружил, когда я попросила что-то поприличнее, чтобы было в чем 1 Мая на трибуне стоять. Кто ж мог тогда подумать, что обновка пригодится совсем для другого - для эвакуации людей из Припяти...

Припятчане ждали меня возле Обуховичского сельсовета. Сразу окружили. А я вижу, что они раздраженные, измученные, кулаки сжимают... "Горкомовцы и исполкомовцы вывезли своих детей, свои вещи! - кричат. - А кто о простых смертных подумал?! Нас теперь выгоняют отовсюду, денег у нас нет. Вы же сказали взять продуктов на три дня!".

- Но почему не больше?

- Поймите, если бы мы предложили взять с собой больше, эвакуацию бы сорвали. В Припяти люди жили богато, у них были ковры, посуда - все! Они кинулись бы вывозить свое добро машинами, а вещи-то уже грязные. Вы представляете, сколько радиоактивной грязи мы бы по Украине растащили. И вот они возмущаются, а я чувствую, как кольцо вокруг меня сжимается. Думаю: "Сейчас меня начнут бить", - вот клянусь вам.

Напротив, возле магазина, валялись какие-то ящики. Я наклонилась к мальчику лет 11-ти: "Как тебя зовут?". - "Саша".- "Я тебя прошу, Саша, принеси мне два пустых ящика". Он приносит быстро. Я их переворачиваю, поднимаюсь над толпой и уже чувствую себя в какой-то степени защищенной... "Прикоснитесь ко мне, - говорю самым горластым. - Прикоснитесь и скажите, какая у меня одежда". Они пощупали: "Мокрая". - "Мне тоже не во что переодеться, - объясняю. - Я тоже все оставила дома, и одежда на мне "звенит". Я только что постирала ее и мокрую на себя надела. Какой горком, какой горисполком? Вот я, секретарь горкома партии, перед вами. Никто никуда не уехал, никто никуда не вывез своих родных. Вы разве не видели, как 1 Мая стоял Щербицкий со своим внуком на Крещатике?" - и так далее...

И такой, знаете, откат: "А что же нам теперь делать?". - "Ждать! Завтра должно появиться постановление, решение облисполкома о том, как дать крышу, как устроить всех". Люди успокоились. Но это мы ушли немножко в сторону...

"В ЧЕТВЕРТОМ ЧАСУ УТРА ЛЕОНТЬЕВ КОЛЕСОМ ПО СЦЕНЕ ХОДИЛ"

- А как вы принимали в Зеленом Мысе Леонтьева?

- Валерий Яковлевич - это, конечно, совершенно уникальная личность. Солдат - вот в том понимании слова, что если надо, он пойдет и сделает... Но это еще и большой патриот.

- Певец произвел на вас впечатление?

- Что вам сказать? К этому дню три года ни один мужчина у меня не побывал в доме, не выпил чашку чая. Так было разбито сердце человеком, за которого я собиралась выйти замуж, ради которого разрушила свой дом. Никто не был мне интересен, никто не нужен - только работа, работа, работа... Какой там Леонтьев? Он вообще не в моем вкусе.

Нам позвонили: "К вам едет Валерий Яковлевич Леонтьев". Это было начало октября, стоял холодный день. И где-то часа в три-четыре дня к нам в Зеленый Мыс въехала огромная фура. Я, естественно, запускаю мальчиков: Юркина, Березина... Они Леонтьева куда-то пригласили, разлили коньячок. А техперсонал тем временем расставляет аппаратуру, да только та на месте не стоит: ветер, песок просто в глаза бьет. И наконец, хлопцы разводят руками: "Ничего не получится". А уже все солдатики извещены, рвутся на концерт ехать...

Саша Юркин меня зовет: "Галина Ивановна, пойдемте". Он знакомит меня с Валерием Яковлевичем. Леонтьев пристально посмотрел и говорит: "Боже мой! Какая женщина!" - то есть он, может, не дословно так сказал, я не могу ручаться - 20 лет все-таки прошло, но смысл такой. По-моему, он был удивлен: мол, вроде бы баба нормальная, могла бы и по-другому жить. Зачем ей этот Чернобыль?

- Такая изящная женщина, одухотворенная, возвышенная...

-...Глазки сверкают. А я вздыхаю: "Валерий Яковлевич, у вас ничего здесь не получится, наверное. Вы сейчас все соберете и поедете в Дом культуры Чернобыля". А у нас все-таки как бы не зона, а там уже зона. Но в его лице ничего не дрогнуло. Он говорит: "Я ничего в этом не понимаю и не обещаю. Ну спрошу сейчас, как там мои".

- То есть он не брал на себя ответственность?

- Ну да, мол, пусть мои друзья решают... "Валерий Яковлевич, - говорю ему, - я вас очень прошу, если ветер утихомирится... Сейчас рабочее время. Многие воинские части не могут людей отпустить"...

Он уезжает в Дом культуры Чернобыля, там часов в шесть вечера дает концерт. И вдруг в 12 ночи его огромная фура опять въезжает к нам в Зеленый Мыс, на Белые пароходы. А там люди жили не днями и ночами, а часами, минутами. Новость мигом распространилась и уже через час и концертная площадка на 800 мест, и все пригорки вокруг были забиты людьми.

Как же они были счастливы, что Валерочка приехал. Но я больше к нему не подходила. Вот как будто какая-то рука удержала: "Не надо. Успокойся, в этом нет твоей заслуги. Ты здесь ни при чем!". Хотя что-то внутри нашептывало: "Возможно, что-то где-то... Но замолчи. Сядь в пятом ряду. Все!". Ну такой я человек и не могу быть другой.

Боже, что Леонтьев вытворял! Ведь он, оказывается, гимнаст. В четвертом часу утра колесом ходил по сцене. Разве можно было, глядя на него, поверить, что он уже дал один концерт, был выдохшийся и работал из последних сил? Я всегда говорю, что ему надо дать какой-то орден украинский как участнику ликвидации аварии. Настоящему! Потому что Аллочка, как бы там ни было, приехала не в зону, а он в зоне, в Чернобыле, выступал.

- Мне рассказывали, что Валерий Яковлевич пригласил вас пожить на его даче.

- Не будем об этом, такое деликатное дело. Он не на дачу меня пригласил, просто сказал: "А вы в Москву когда-нибудь приезжаете?". Я посмотрела с удивлением и говорю: "Сейчас это невозможно!". А Саша Юркин, который стоял рядом, говорит: "Это мы все потом сделаем".

- А из украинских артистов кто у вас выступал?

- Например, Коля Гнатюк. Он приехал в День строителя с девочкой-телеведущей, которую потом освободили от занимаемой должности - после того, как она высказала свое отношение к 7 ноября. Такая маленькая, бледненькая, она его сопровождала. Мы им показывали все, Коля очень интересовался...

Но дело в том, что я его первый раз слушала и видела еще в Одессе, где он проходил воинскую службу. Гнатюк тогда выступал во Дворце спорта. А надо знать одесскую публику, она острая на язык и все время норовила его подколоть: "Николай, а почему вы, когда поете, не ходите между рядами? Вот София Ротару спускалась в зал". А он спокойно отвечал: "Потому что у меня манера исполнения другая". Но пел он в то время голоском каким-то слабеньким, неуверенным... В общем, есть артисты, которые для таких залов, для таких аудиторий не готовы. И у меня сложилось впечатление, что Коля Гнатюк - из их числа...

Но когда он выступал во Дворце культуры Чернобыля, я увидела совершенно нового человека. Это был другой голос, другое поведение. Он только забегал за кулисы и обмахивался, потому что весь был мокрый. Народу набилась тьма. В зал, рассчитанный на 400 мест, втиснулось тысячи полторы зрителей. Люди залезли на подоконники, подпирали двери, сидели на полу.

Ну и после всего мы с Сашей Юркиным к нему подошли. "Коля, - говорю, - я одесситка и помню вас по Одессе. И мне было очень приятно". В общем, пригласила его в Приборск. Вечер был настолько теплый, что никто не хотел заходить в помещение. Нам расстелили палатку. Мы смотрели на звезды и говорили, говорили... Для меня этот вечер был, как глоток живой воды...

Они уехали где-то в третьем часу ночи. Почему-то запомнилось, как строг был Коля со своим оркестром. После концерта он каждому музыканту сделал замечание, а они выслушали молча... Я думаю, чего-то достичь на эстраде можно, только если ты очень предан делу. Я это увидела на примере Пугачевой, Леонтьева, Гнатюка. Раньше как-то не задумывалась, какой надо иметь в дополнение к таланту характер, чтобы состояться. Впрочем, это относится не только в эстраде...

- И все-таки... Галина Ивановна, вы интересная женщина и до сих пор одна... Простите, но неужели, работая среди такого огромного числа мужчин на ЧАЭС, вы так и не встретили никого достойного?

- Мне женщины, мои подружки, говорят часто: "Галя, такая была возможность выбрать кого хотела". Нет! Говорю, как на последнем судном дне, нет! Вот настолько ситуация была сложная, что не до того было. Ни один мужчина за семь месяцев ко мне не прикоснулся. Ну мог кто-то руку поцеловать... Потом... Я была серая, с землистым цветом лица, как любой человек, который хронически не высыпается, в неизменном спецкостюме: обычно в зеленом, если повод какой-то - в белом... А ведь женщина, чтоб заниматься любовью, должна быть отдохнувшей, красивой.

P. S. Об остальном вы можете прочитать в книге Галины Тряновой "Последний распад", которая в канун печальной годовщины вышла в свет в издательстве "Карпаты".

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter