Дым Отечества

Виталий КОРОТИЧ. «Бульвар Гордона» 2 Октября, 2014 00:00

Нам никак не удается договориться о собственном прошлом. С будущим при советской власти было легче — оно было единст­венно возможное и всегда «на горизонте». Прошлое изучали мимоходом — считалось, что оно было ужасным — до тех пор, пока большевики его не отменили.

Сегодня трудно свести в одно целое порубленную на части историю народа, нации, срастить историю страны, даже истории отдельных человеческих родов, зачастую безжалостно изувеченных. Моя детская память хранит образ плачущей мамы, которая рубит кухонным ножом фотографии каких-то бородатых людей в сюртуках.

Мама моя из дворян — кубанских, Черногоровых, и украинских, Котляревских, рассказывала мне, что легендарный автор «Энеиды» был в числе наших предков. Но рассказывала она немного и осторожно. От Котляревских и Черногоровых остались только ложки с монограммами, которыми мы пользуемся до сих пор. Говорить со мной обо всем подробно мама боялась, так как до середины 30-х была ввиду дворянского происхождения «лишенкой», не имея права даже учиться в школе.

Дом на Кубани разворовали — так тогда было принято, росла мама в приюте, как звала она сиротский дом своего детства. Позже она наверстала в образовании, стала доктором наук, работала с академиком Богомольцем, все так же храня в тайне подробности своей родословной. С отцовской линией тоже непросто — недавно я передал сыну на хранение золотые карманные часы моего деда, на крышке которых выгравировано: «Стефанові Івановичу Коротичу за 30-літню кооперативну працю (1897-1927) від Шевченківської райспілки».

В дальнейшем крестьянскую кооперацию раздавили железной колхозной лапой, линия жизни деда оборвалась, и он умер 7 ноября 1935 года, вытягивая ведро воды из колодца. Было у него четверо детей, из которых мой отец, Алексей, 1909 года рождения, был самым младшим. А старшим из детей был Александр, родившийся в последний год XIX века, успевший окончить гимназию до всех переворотных пертурбаций и все равно пропавший в революционных вихрях. Через Каменку, отцовское село, шли разноцветные армии — красные, зеленые, белые, желто-синие, и какая-то из них заглотала его, унеся с собой.

В семье с этим понемногу смирились, поскольку почта тогда работала еще хуже, чем сейчас, и ни единого письма от Александра не пришло. Но вскоре после войны бабушку Агриппину Васильевну вызвали «куда надо» и сказали ей, что поступило письмо от Александра Коротича, но пришло оно из города Любляна в Югославии, страны, руководитель которой Тито к тому времени был объявлен врагом Сталина и всего прогрессивного человечества. Ей объяснили, что может она письмо это получить, но тогда у ее дочерей Ольги и Таисии, а также у сына Алексея появится родственник за границей, что может осложнить жизнь и моей бабушке, и ее детям.

Поскольку письмо было адресовано Стефану Ивановичу Коротичу, умершему больше 10 лет назад, бабушка согласилась, чтобы на конверте написали: «Адресат умер» — и воз­вратили отправителю. Она плакала, вспоминая про это лет 30 подряд, до самой смерти. Вот такая история. Не имею понятия, есть ли у меня в столице Словении или еще где-то родственники: моя родословная порублена кухонным маминым ножом, остановилась в дедушкиных карманных часах и уехала на Балканы вместе с нечитанным письмом.

Я рассказывал про все это детям, желая, чтобы им удалось хотя бы по кусочкам сложить историю моего рода, взорванную войнами и потоками грязи, размывавшими судьбы людей и целых народов. Когда мне во многих странах люди показывали фамильные реликвии, портреты предков на стенах, излагали свои родословные, я понимал, что с историей отечества у них все в порядке, потому что в нормальной стране она складывается из уважительно упорядоченных человеческих жизней. И у нас так будет?