Александр МУРАТОВ: "Я бухнулся Пастернаку в ноги и закричал: "Умоляю вас: не отказывайтесь от Нобелевской премии!". На следующий день он написал свой знаменитый отказ, а я попал в психушку"

Александр Игоревич Муратов - человек с биографией. Детство и отрочество пришлось на 30-40-е. Сталинизм, Отечественная война... Лет в пять он сочинил свое первое стихотворение: В 15 лет Олеся неожиданно занесло в ряды Украинской Повстанческой Армии (УПА). Подкладывая вместе с лесными братьями и сестрами мины под мосты и железные дороги, перевозя лекарства и предметы первой необходимости в обстановке предельного риска, он плохо понимал, зачем это делает. Как и то, что эти вполне взрослые забавы могут стоить ему жизни. Зато, начиная с более сознательного возраста, Александр Муратов старался заниматься лишь тем, что считал для себя интересным. Образование получал во ВГИКе (курс Сергея Герасимова), где познакомился со своей будущей женой Кирой, тогда еще Коротковой. В соавторстве с ней сделал две киноленты - "У крутого яра" и "Наш честный хлеб" - картину, во многом обличающую существующий строй. Несмотря на настойчивые предложения остаться в Москве, вернулся в Украину, где и снял все свои фильмы (наиболее известные - "Гуси-лебеди летят", "Старая крепость", "Гонки по вертикали", "Любаша", "Дорога никуда", "Золотая цепь", трилогия по Хвылевому: "Танго смерти", "Долой стыд" и "Вальдшнепы"). Сейчас, в тяжелое для отечественной культуры время, Александр Игоревич продолжает работать - недавно закончил съемки "Татарского триптиха", первого украинского фильма на крымско-татарском языке. В киношной среде его считают человеком некомфортным. Он многим не по нраву за прямоту и резкость суждений, за критическое отношение к самым авторитетным авторитетам, за свой упорный нонконформизм. Кто-то из критиков, шутя, окрестил Муратова борцом за справедливость. Он, в принципе, не возражает.

"БАЛАЯН ИЗБРАЛ СВОЕЙ РОДИНОЙ УКРАИНУ, СТАЛ НАРОДНЫМ АРТИСТОМ УССР, НО ПРИ ЭТОМ УХИТРИЛСЯ ТАК НИЧЕГО И НЕ СНЯТЬ ОБ УКРАИНЕ"

- Александр Игоревич, можно как-то выбраться из тупика, в котором сейчас оказалось украинское кино?

- Выход достаточно простой. Ничего не нужно изобретать. Нужно просто давать постановки одаренным людям. Вот сколько есть талантливых людей, столько и снимать фильмов. Ни больше ни меньше. Учитывая, что одаренных людей немного, то и фильмов тоже будет немного. Но все упирается в вечный вопрос: "А судьи кто?". Кто будет решать: талантливый или неталантливый?

- Да и где брать таланты? Вы недавно признались, что из 12 сценариев молодых режиссеров лишь один вам показался интересным.

- Когда эти ребята грозно меня обступили, дескать, за что же я их так раскритиковал, я сказал: "Думаю, большинство из вас снимет сразу два фильма. Первый и последний".

- За последние лет 10 были, на ваш взгляд, в украинском кино заслуживающие внимания работы?

- Понимаете, какое дело. Нет украинского кино. Оно либо неукраинское, как, например, фильмы Киры Муратовой, либо плохое. Почему так сложилось, мне трудно судить. Вероятно, к этому привел ряд трагических обстоятельств. А у наших действительно украинских режиссеров пока все как-то плохо выходит.

- Ну есть же такие зубры, как Ильенко...

- Я к его фильмам, в принципе, отношусь с интересом. Фантазия в них есть, выдумка... Но иногда хочется воскликнуть по Маяковскому: "...платье полуголое... Вот к такому платью бы да еще бы голову!".

Он, конечно, фигура в кинематографе значительная, вне всякого сомнения, но в режиссуре очень важно четко представлять, что ты хочешь сказать. А Ильенко ради красного словца не пожалеет ни мать, ни отца. Он же иногда снимает себе во вред. Вот что удивительно. Я не раз слышал, как говорят: "Ильенко хитрый!". Да когда человек то и дело подставляется, сам портит себе жизнь, какая уж тут хитрость.

- Знаю, что вы без особого трепета относитесь и к выдающемуся украинскому режиссеру Роману Гургеновичу Балаяну. Создается впечатление, что вы ему просто завидуете.

- Он иногда дает забавные интервью: "Если бы я не стал режиссером, то был бы гениальным преступником или следователем...". Насчет Балаяна у меня есть удивительно субъективное мнение. Я считаю его чрезвычайно талантливым человеком. Обожаю его документальную поэтическую короткометражку об Анатолии Петрицком. Потрясающая! Очень люблю его "Каштанку". Это стильно, вкусно, по делу... Ну и "Полеты во сне и наяву", естественно. Хотя значительную роль в общем успехе картины сыграли сценарист Виктор Мережко и, конечно, Янковский. Если бы это случайно оказался не Янковский, могло бы не получиться! Плюс Балаяну крупно повезло - он попал в нужное время.

За три года до его "Полетов" я пытался поставить на эту же тему - лишнего человека - фильм "Взлет". Но меня закрыли в начале подготовительного периода. Была замечательная экранизация "Утиной охоты" с Олегом Далем ("Отпуск в сентябре". -Ю. П.). Ее тоже положили на полку. А Балаян снимал свой фильм, когда говорить об этом стало почти можно.

Поэтому сначала картину осудили, но тут же реабилитировали. Даже Госпремию дали... Нет, это все заслуженно. Просто не он был первооткрывателем. Но в любом случае "Полеты" - прекрасная картина. Ему бы и делать такие фильмы, а не заниматься экранизациями русской классики. Ну не может карабахский армянин различать тонкости русской литературы.

- Если мы начнем судить о творческих возможностях по национальности, то далеко зайдем. Тот же Параджанов, помнится, украинцем не был, но всякие тонкости различал.

- Нельзя устанавливать правила, закономерности и законы для гениев. Параджанов - гений. Для гениев не имеет значения ни образование, ни национальность, ни все остальное.

Раритетная вещь. Портрет Александра Муратова в 1979 году нарисовал сам Сергей Параджанов

- А для негениев имеет?

- А для негениев имеет. Я же не говорю о таких людях, как Василий Катанян, или Ираклий Андронников, или Александр Мирзаян. Это представители русской культуры. Они выросли и сформировались в русской среде. А Балаян сформировался в армянской, но избрал своей родиной Украину. При этом ухитрился не сделать ни одной картины, которая бы имела отношение к Украине. Ну хотя бы из уважения, что ли...

К примеру, в тех же "Полетах" действие происходит во Владимире. Скажите, большая разница между советским Владимиром и, например, Черниговом? Но он воспользовался модной тогда тенденцией, когда украинское не очень-то поощрялось. Не хочу говорить, что оно запрещалось, это сумасшедший бред. Но не поддерживалось. И, проработав столько лет, став народным артистом Украинской ССР, он так ничего и не сделал об Украине.

Все-таки необходимы руководители, которые могут что-то подсказать режиссеру, помочь увидеть то, чего он не увидел. Что ни говорите, не только актеры, но и режиссеры - как дети...

Помню, безумно хохотал, когда смотрел фильм Пети Тодоровского "Интердевочка" с Яковлевой в главной роли. Эта картина вызвала у меня животный смех.

- Над чем смеетесь, Александр Игоревич?

- С трудом представляю себе вот такую валютную проститутку, как Яковлева. Кто же за это добро деньги платить будет?

"МАРКУША, - СКАЗАЛ МАРКУ ДОНСКОМУ ИЗВЕСТНЫЙ КИЕВСКИЙ РЕЖИССЕР. - ТИ ЗНIМАЙ, ЯК Я... БЕЗ УСЯКИХ МIЗАНСЦЕНОВ"

- Вам смешно, а российское кино сейчас на подъеме. Этот факт признали даже украинские критики.

- Украинских критиков хлебом не корми, дай только сказать, что здесь все плохо, а там все хорошо. Из разряда, извините за пошлость, в чужих руках гораздо толще... Причем это характерная черта именно украинских критиков. Грузинские критики говорят: "У нас все хорошо, а у остальных плохо".

В России, безусловно, дела получше обстоят. Но вы не забывайте, что такое ВГИК и что такое наш театральный институт. Многие украинцы учились в Москве и сейчас учатся, приезжая туда партизанским путем. Как правило, назад уже не возвращаются. Чтобы вернуться, нужно быть таким идиотом-патриотом, как я.

О российском кино я могу судить только по его вершинам. Вот посмотрел фильм Звягинцева "Возвращение". Действительно хорошая картина. При том, что все очень просто, незамысловато. "Любовник" - фильм отлично сделанный, но там много химических ходов в самой драматургии. "Прорва" Дыховичного мне очень нравится, и я совершенно не понимаю, почему в свое время все лавры получили высосанные из пальца, умозрительные до предела "Утомленные солнцем" Никиты Михалкова. Он еще и продолжение хочет снимать. Хрен знает что... Весьма понравилась дебютная работа младшего Янковского.

- "В движении"? А "Молодости" не понравилась. Кстати, о фестивалях. Как правило, сейчас на кинофорумах Украина либо не представлена вовсе, либо ее представляет "Мамай". А сам Санин постепенно превращается в культовую фигуру современности, сделав, по сути, одну заметную работу. Не последнюю роль, наверное, сыграло то, что он выступает апологетом поэтического кино и последователем Осыки...

- Ой, мне просто смешно об этом говорить! В киноведении творится чудовищная неразбериха. Осыка не был не то что апологетом, он не был даже приверженцем поэтического кино. Ни одного фильма он не снял в этом жанре. Так что я не понимаю, как Санин может быть последователем Осыки и что он наследует.

В связи с "Мамаем" я вспомнил цитату из записной книжки Ильи Ильфа. "Идея: из гравюры сделать пьесу". Ну и сделал бы Санин четырехчастевку, которая на всех фестивалях короткометражных фильмов получала бы заслуженные призы. А так... Да, прекрасная операторская работа. Да, типажно хороша Вика Спесивцева, но уже лица ее напарника я ни за что не вспомню.

- А Санин не ставил перед собой такую задачу, чтобы актеры играли. Он создал причудливый рисунок...

- Ну, знаете, я тоже могу снимать фильм и не ставить перед собой задачу снять фильм. Принципиально. Кстати, о принципиальности. Однажды Марк Семенович Донской рассказывал мне, как он снимал на студии Довженко картину "Дорогою цiною". Неожиданно пришлось остановить съемки, потому что он не знал, как поставить совершенно роскошную сцену с цыганами.

10 дней мучился, под разными предлогами ничего не снимал, и тут к нему приходит один ведущий киевский режиссер. "Маркуша, - говорит он, - шо ти не знiмаєш?! Ти ж усю студiю ставиш на колiна! Нiхто ж премiї не одержить!". - "Знаешь, дорогой, - отвечает Донской, - я тебе как коллеге честно скажу. Не снимаю, потому что никак не могу придумать мизансцену". - "Як це не можеш?". - "Ну не могу найти такую мизансцену, которая выражала бы суть эпизода...".- "Слухай, Маркуша, а ти знiмай, як я!". - "То есть как?". - "А так. Без усяких мiзансценов!". - "Но это же беспринципно...". - "Нi, Маркуша, ти помиляєшся. В мене просто принцип такий: без у-ся-ких мi-зан-сце-нов!".

- Александр Игоревич, после ВГИКа вас оставляли на киностудии имени Горького, а вы все равно уехали, чтобы здесь в муках рожать кино. Такой запущенный патриотизм?

- Представляете, не только сам уехал, но и Киру увез.

- Она сопротивлялась?

- Нет. Просто спрашивала: "А зачем?". Я ей рассказывал о своем долге и патриотических чувствах. А Кира всегда была выше этого. К тому же она румынская гражданка и не разделяла моей любви к Украине. Меня же это мучило, я был убежден, что просто обязан работать здесь. Тем более что у меня такая сложная биография, связанная с украинским националистическим подпольем...

"С 15 ДО 17 ЛЕТ Я БЫЛ СВЯЗАН С УКРАИНСКИМ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИМ ПОДПОЛЬЕМ"

- Можно с этого места подробнее?

- В связи с моей работой в подполье вспоминаю хороший польский анекдот. Поляк умер, оказался в раю и захотел увидеть Деву Марию. Его привели. Сидит старая еврейка, что-то вяжет на спицах. "Матка Бозка, как же ты родила такого сына?!". - "Ну, вообще-то, мы хотели девочку...".

Так и с моим подпольем. Ну, вообще-то, я совершенно не собирался туда попадать. А когда попал, даже толком не понимал, где нахожусь. Я знал, что есть такой город Бендеры, но кто такой Бандера, понятия не имел. Все вышло спонтанно. Это потом я многое узнал, в том числе и о том, что два моих деда были украинскими националистами, за что и пострадали.

С 15 до 17 лет я принимал в этом деле активное участие, потом работал в одиночку, не имея никаких связей. И только потому, что я был один, мне удалось выжить и спастись. Когда я решил бежать из Западной Украины, мой мудрый отец сказал мне: "Тiкай до Москви. От там точно нiкого не буде цiкавити український нацiоналiзм".

- В чем заключалось ваше участие в священной борьбе за независимость?

- Я был связным. Тогда мне это все жутко нравилось. И надо сказать, кроме опасных ситуаций, случались и довольно забавные. Помню, как-то перевозил пакет, взяв его в писательском доме. Прежде чем дать мне этот пакет, человек с очень запоминающейся внешностью тысячу раз переспросил у меня пароль.

Прошло 20 лет... Я начал экранизировать повесть Михаила Стельмаха "Гуси-лебеди летят", и мне устроили свидание с Михаилом Афанасьевичем. Выяснилось, что он живет в том же писательском доме на улице Ленина, куда когда-то я приходил как связной.

Каково же было мое удивление, когда дверь открыл человек, который 20 лет назад передавал со мной пакет. Правда, это уже была другая квартира, в другой части дома, и передо мной был лауреат Ленинской премии, депутат Верховного Совета СССР, Герой Соцтруда. Поверить в такое было невозможно! Но у Стельмаха настолько характерная внешность, что и ошибиться было невозможно. Он, конечно, меня не узнал, а я ему не намекал. Шел 1972 год, и ничего себе намеки!..

Когда много лет назад я рассказал об этом газете "Молодь України", мне, видимо, никто не поверил, потому что не предложили об этом написать. А через некоторое время журналист из Винницы прислал в "Молодь України" материал о националистической деятельности Стельмаха еще до войны, в 30-е годы. Так что все сошлось. И мне заказали очерк.

- Насколько серьезно вы относились к своей подпольной деятельности? Не была ли она для вас, подростка, в значительной степени игрой в казаки-разбойники?

- Я вам раcскажу одну историю, очень показательную для того времени и для меня в частности. Однажды мы с отцом - кстати, известным поэтом Игорем Муратовым - ехали с Декады украинской культуры из Москвы. Отец был в одном купе с Малышко, и они крепко выпивали. Вдруг отец мне говорит: "Прочитай свої вiршi".

Мне тогда было почти 20 лет, а стихи я писал сколько себя помню. Я прочитал... Малышко понравилось, одно из них он даже рекомендовал в газету. Но тут отец снова: "А тепер читай "Дантовi кола". Я ему: "Тату, отямся!".

Читать это стихотворение Андрею Малышко, который чуть ли не ежедневно клеймил с высокой трибуны украинских буржуазных националистов, было, по крайней мере, неосмотрительно. Но отец стоит на своем: "Читай, я тобi кажу!".

- Что такого крамольного мог сочинить юнец?

- Хотите сказать, что вы это в 20 лет написали?

- Раньше. Я ж вундеркинд.

Это 1955 год, между прочим. Можете себе представить, что было бы даже не тому, кто это читал, а тому, кто слушал?!

- Меня поражает другое. Как в столь несерьезном возрасте можно столь серьезно относиться к жизни?

- Я же один из самых выдающихся поэтов украинского народа! (Смеется). Я смеюсь, но это факт. А что касается моего юного возраста, то я был глупее своих стихов примерно раз в 20. Когда у человека есть Божий дар, то это уже не он говорит, а им говорят. В обычном разговоре я бы ничего подобного не сказал!

- И как же отреагировал на ваш Божий дар выдающийся украинский поэт Андрий Малышко?

- Смотрю: Малышко, пьяный, вроде спит. Я перекрестился, думаю: "Слава Богу, пронесло!". Отец молчит. Вдруг вижу: у Малышко из края глаза выкатывается слеза. Он встает, обнимает меня, целует и говорит: "Я завжди вiрив в тебе. I буду вiрити...".

- То есть в душе он был украинским буржуазным националистом?

- Дело в том, что украинский национализм никогда не был буржуазным. И Шевченко, и Леся Украинка, и Франко, и Коцюбинский, и Грушевский, и Петлюра - все они были социалистами. Я уже не говорю о Винниченко, который был самым настоящим коммунистом. В 1929 году его хотели сделать наркомом, ввести в ЦК, но не захотели сделать членом Политбюро. Винниченко обиделся, уехал и организовал "Закордонну комунiстичну партiю України".

- Ваши стихи распространялись тоже исключительно в частных беседах?

- Только одно было опубликовано. "Кавун". За него я попал в постановление ЦК ЛКСМУ. Они, бедняги, не подозревали, сколько мне лет, поэтому раздолб был больше, чем сам стишок. Если бы они знали, что написавшему всего 14 лет, то не стали бы тратить на него свое постановление.

"МИХАИЛ СВЕТЛОВ ОЧЕНЬ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ Я ПОСТУПИЛ В ЛИТИНСТИТУТ, НО НА ВСТУПИТЕЛЬНОМ ЭКЗАМЕНЕ Я СДЕЛАЛ 18 ОРФОГРАФИЧЕCКИХ ОШИБОК В СОЧИНЕНИИ"

- А по-русски писали? Я знаю, что вам повезло быть знакомым с Борисом Пастернаком.

- Пастернак, безусловно, оказал на меня огромное влияние. Но как поэт я сложился до нашей с ним встречи, и Борис Леонидович, скорее, повлиял на меня величием своего гения.

- Как же вы познакомились?

- Совершенно случайно, при весьма смешных обстоятельствах. Когда отец сказал, что нужно в Москве раствориться, я решил поступать на операторский факультет ВГИКа (у меня были неплохие фотоработы), а заодно подал документы в Литинститут имени Горького. Харьковский писатель Давид Вишневский в связи с этим написал письмо Борису Пастернаку, с которым аж в 1929 году отдыхал в Ирпене.

Приехав в Москву, я пошел по указанному адресу, в Лаврушинский переулок, позвонил в дверь, но никто не открыл. Собрался уходить, но тут на лестнице появился человек с очень красивым (лошадиным, как сейчас любят писать) лицом и большой, несколько непропорциональной головой. "Вы ко мне?". На что я ему нагло ответил: "Если вы Пастернак, то к вам".

Мы поднялись к нему, все было запылено, он пытался напоить меня чаем, но ничего не нашел и сказал: "Вам повезло, что вы меня застали, потому что я живу на даче". Я показал ему письмо. Борис Леонидович повертел его в руках и, не открывая, сказал: "Давид Вишневский... Я, вообще-то, знаю только одного Вишневского. Всеволода. И то без всякого удовольствия".

Позже выяснилось, что это не совсем справедливо. Потому что когда началась травля Пастернака, то достаточно порядочно в этой ситуации вел себя только Всеволод Вишневский.

- Вы тогда осознавали, какой человек перед вами?

- Не осознавал. Хотя когда услышал его стихи, был ошарашен, что можно так писать. Я много с ним общался, часто приходил в гости. Но в то время у меня было много дел: драмкружок, кружок по фото, мне еще и петь охота... Поэтому постепенно наше общение почти прекратилось. А пастернаковского масштаба дарования я в то время не понимал совершенно. Причем ведь не только я.

Когда я рассказал одному из впоследствии ведущих советских поэтов, что хожу к Пастернаку, тот поинтересовался: "Это который? Переводчик?".

К нему тогда мало ходили, знакомства с ним чурались... Он будто бы не в полной опале находился, но от него исходила какая-то опасность. Тем не менее позже к нему стал приезжать Андрей Вознесенский, который был не намного старше меня, но при этом уже сформировавшийся поэт, писавший по-русски. Я как-то Пастернаку пытался читать свои украинские стихи, на что он сказал: "Вроде бы красиво, но я ничего не понимаю".

Вообще, из русских поэтов меня понимал только Михаил Аркадьевич Светлов, который знал украинский. "Ты гениальный мальчик", - говорил он и хотел, чтобы я все-таки поступил в Литинститут. "Гениальными" Светлов называл многих...

- Почему же вы при своих природных данных так и не поступили туда?

- А я в сочинении по русскому языку сделал 18 орфографических ошибок. И когда Светлов повел меня к поэту Смирнову, директору Литинститута, и попросил невзирая на сочинение меня принять, тот заметил: "Михаил Аркадьевич, я верю вашему вкусу, но, боюсь, нас могут не понять...". (Смеется). Поэтому я поступил на операторский во ВГИК, честно передрав от первой до последней буквы сочинение со шпаргалки.

- С Пастернаком вы общались до самой его смерти?

- Вы знаете, когда появился Вознесенский, я начал Бориса Леонидовича ревновать. Даже пытался это демонстрировать. Пастернак ничего не понял, и я постепенно перестал к нему приходить. К тому же я был очень загружен работой на операторском факультете, посещал театр "Романтик", который, между прочим, патронировала Светлана Аллилуева. Уже не вспомню, что там ставили... Я в основном в "Романтике" крутился, общался, слушал интересные слова интересных людей, а Пастернака забросил.

Потом, когда началась вся эта жуткая чехарда с Нобелевской премией, я, конечно, к нему примчался. В прямом и переносном смысле бухнулся в ноги и закричал: "Борис Леонидович, умоляю вас: не отказывайтесь от Нобелевской премии!". После чего добавил аргумент, который Пастернака, думаю, только напугал. "Вам ничего не простят и - откажетесь вы или нет - все равно сживут со свету!".

- В общем, успокоили...

- На следующий день он написал свой знаменитый отказ. На этой почве у меня случился нервный срыв, и я попал в больницу имени Ганнушкина, небезызвестную психушку, где встретил немало знакомых людей. Например, друга детства из Харькова, поэта Володю Бурича.
Увидев меня, Володя страшно обрадовался. В психушке он выпускал сразу два печатных органа: газету "Ум за разум" и журнал "Красный умалишенец". К тому моменту, когда мы встретились, его вдохновение практически иссякло. Некоторое время я ему с удовольствием помогал, но его, к сожалению, быстро выпустили.

- Это для вас к сожалению...

- С ним было веселее! (Смеется). Я там пробыл две недели и написал кучу весьма злых эпиграмм. Даже не эпиграмм, а отвратительных и похабных стишков на всех, кто принимал участие в травле Пастернака. Больше всех я возненавидел Константина Симонова.

Когда я умолял Пастернака не отказываться от Нобелевской, он грустно заметил: "Знаешь, Саша, может, я действительно не прав? Ведь даже такие порядочные люди, как Костя Симонов, считают меня изменником и перерожденцем...".

- Да уж. Поэт в России больше, чем поэт. Он, как правило, еще или жертва, или палач.

- Эти мои эпиграммы пользовались огромной популярностью, ходили по рукам, их заучивали наизусть, цитировали к месту и не к месту. Позже стали приписывать авторство другим. Но я был счастлив, потому что мне от моего авторства ничего хорошего в то время не светило бы. Самый безжалостный стишок я написал на поэта Сафронова: "У Сафронова душонка, как мошонка у мышонка".

- Судя по всему, в психушке у вас были неплохие условия для творчества.

- У меня были прекрасные условия! Я же туда попал действительно как больной, а не как политически неблагонадежный. Кроме того, это еще были не те психушки, которые появились позже... Я очень хорошо проводил время в кругу интересных, образованных и интеллигентных людей. Да и процедуры у меня были приятные - в основном физиотерапевтические. Зарядка, ванны, душ Шарко...

"У САФРОНОВА ДУШОНКА, КАК МОШОНКА У МЫШОНКА"

- Пастернака вы больше не видели?

- В следующий раз с Борисом Леонидовичем я встретился, когда он лежал в гробу. Все-таки поразительно, как его похороны совпали с описанным в его же стихотворении "Август":

- На похоронах чувствовалось, что люди переживают утрату?

- Вы знаете, это чувствовалось не прямым, не реальным образом, а инфернальным, что ли, потусторонним. Я уверен, что 9/10 присутствовавших на похоронах Пастернака не читали его стихов. Помню, какой-то мужчина в летчицкой тужурке и со значком Героя на груди поднялся на руках людей и кричал проклятия в адрес советской власти, замучившей гения. Я не знаю, читал ли этот человек когда-нибудь стихи Пастернака...

- Читал ли он вообще какие-либо стихи?

- Да. Читал ли вообще... Хотя, может, и читал - "Жди меня, и я вернусь, только очень жди...". Такой массовый психоз, который наблюдался на похоронах Пастернака, я видел, только когда хоронили Сталина.

- Боже, так вы чудом выжили?

- Нет, я наблюдал издали... В толпу не лез, поскольку потрясения в связи с кончиной вождя не испытывал. В Колонный зал тоже не поперся. Что я, сумасшедший, принимать участие в этой Ходынке? Моя семья к Сталину относилась без особой любви, и по-моему, когда он умер, во всем Харькове не плакали только в нашем доме. Скорее радовались.

- Когда вы вернулись в Украину, вам не показалось, что после интеллектуально насыщенной московской жизни здесь как-то пусто и туманно кругом?

- Когда я попал сюда, меня долгое время преследовало ощущение жуткого культурного вакуума. И это вещи вполне объяснимые. Тут сыграли роль несколько факторов. Во-первых, центр империи всосал в себя лучшее, что было. Во-вторых, в 30-е годы ни одна интеллигенция так не пострадала, как украинская. Ведь в Украине в конце 20-х та-а-акая культура возникла! И так быстро, что подобной скорости не видывал цивилизованный мир.

Что, к примеру, за столь короткий отрезок дала миру американская культура? Ну О’Генри, ну Стейнбек, ну Хемингуэй - всего какой-то десяток имен. А в Украине произошел потрясающий скачок. В театре один Лесь Курбас чего стоит! А Хвылевый в литературе?! А живопись - Бойчук, Кричевские, Шавыкин потрясающий?!

- Ну кто знает сегодня Хвылевого в Европе или в Америке, не говоря уже об остальных местах? А об О’Генри, пожалуй, даже в Африке слышали.

- Хочу вам сказать такую вещь. О’Генри в Америке мало знают. А если и знают, то в узких литературоведческих кругах, в которых знают и Хвылевого. Вообще, все приличное, что существует в мировой культуре, в Америке только в этих кругах и знают. Всем же остальным американцам интересна лишь плесень поп-культуры. У них же самый популярный человек в кино - Уолт Дисней.

Кроме того, качество культуры абсолютно не зависит от степени ее известности. Известность - еще не критерий. Вон в кино сколько замечательных фильмов, которые вроде бы не оставили заметного следа в мировом кинематографе.

К сожалению, человечество в целом очень глупо... И если мы от шимпанзе отличаемся двумя процентами нашего мозгового вещества и генетического кода, то в основном за счет языка. А большинство отличается лишь на один процент - способностью матюкаться.

- Похоже, вы безнадежный пессимист.

- Вы знаете, кто такой оптимист?

- Недостаточно информированный пессимист.

- А я, как вы заметили, проинформирован достаточно хорошо.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter