Верхний слой

(Продолжение. Начало в NN36-37)

ПРЕДПОЧТЕНИЕ ВАНЕ ХРЮШКИНУ

В прошлом бывало не всегда справедливо, но существовало строго сортированное общество с правилами, где было понятно, кто есть кто. После Октября первые формулы новой элиты предложил Ленин, сообщивший, что, конечно же, у нас всем владеют рабочие и крестьяне, но они еще не готовы к управлению государством, поэтому надо создать элитную группу революционеров-партийцев ("дюжину талантливых лидеров", как он сказал), и пусть эта группа занимается делом.

Чуть позже, 3 марта 1937 года, покончив со старой интеллигенцией, дворянством и всеми прежними элитами, Сталин, уже объявленный "Лениным сегодня", уточнил, что новую элиту составят три-четыре тысячи коммунистов, - это "высший командный состав", 30-40 тысяч - "офицерский состав", 100-150 тысяч - "унтер-офицерский состав". А остальные? Их можно попросту "взять за морды". Классовый и полицейский принципы в отборе новых элит соблюдались строжайше. Тогда же, в 30-е годы, родилась грустная шутка, что если бы на пост директора советского физического института претендовали буржуазный спец Альберт Эйнштейн и братишка с Балтфлота Ваня Хрюшкин, предпочтение отдали бы Ване...

Великий художник Илья Репин с огромным уважением писал картины из жизни трудно работающих людей, сочувствовал им, как героям своих "Бурлаков", делал их объектами общественного внимания. Но, желая помочь горьковским босякам и бродягам-сезонникам, Репин не соглашался с новой властью, твердившей, что эта публика и станет новой элитой, правящей пролетарским государством. Художник не верил этому до тех пор, пока несколько раз к нему не ворвались пьяные мародеры. После этого Репин предпочел покинуть страну.

Композитор Сергей Рахманинов эмигрировал вскоре после того, как в процессе борьбы за социальную справедливость его дом ограбили дочиста, а любимое фортепьяно через окно вытолкнули на улицу, чтобы послушать, как оно брякнет. Народный артист Федор Шаляпин поглядел на все это и тоже уехал. Скульптор Александр Архипенко из принципа получил украинский паспорт образца 1919 года и уплыл с ним подальше, за океан, тем более что обладателей таких паспортов в Киеве уже расстреливали.

...Под Нью-Йорком я посещал кладбища, где покоятся люди, которые вынуждены были бежать из Украины. На одном из них похоронен Архипенко. Под Парижем есть мемориальное кладбище, где среди сотен знаменитых россиян похоронены писатель Иван Бунин и художник Константин Коровин. Прах балерины Анны Павловой покоится в Лондоне, прах композитора Игоря Стравинского - в Венеции. Перечислять дальше? Национальные элиты были расстреляны, вышвырнуты из государства большевиков. Бывший харьковчанин Владимир Горовиц стал за океаном известнейшим пианистом планеты, бывший одессит Яша Хейфец возглавил реестры лучших скрипачей.

Владимир Зворыкин изобрел в Америке телевизор, Василий Леонтьев стал там же нобелевским лауреатом по экономике, выпускник киевской политехники Игорь Сикорский построил в эмиграции свои знаменитые вертолеты. Как нужны были все эти годы такие люди, цвет нации, ограбленной и обезглавленной стране!

В конце 30-х годов уже подросла молодежь, получившая в идолы Павок Корчагиных и Павликов Морозовых, не знающих сомнений знаменосцев новой морали, которые ни во что не ставили ни свои собственные жизни, ни жизни других людей. Молодых обучили ходить строем и внушили, что по формуле новой власти все мы "винтики", которые вполне заменяемы в любой конструкции. "Единица - вздор, единица - ноль!" - восклицал "лучший, талантливейший" поэт Владимир Маяковский незадолго до того, как он покончил с собой.

От молодежи, не вписывавшейся в систему, в процессе сортировки научились избавляться радикально: с 8 апреля 1935 года смертную казнь распространили на детей с 12 лет. Ничего нового: во всех тоталитарных обществах молодежь возглавляет поход против прежних ценностей, и ее затем гонят под пули, на стройки, в топки разные Ленины-Сталины, Мао, Гитлеры и Пол Поты.

БОСИКОМ НОМЕНКЛАТУРЩИКИ НЕ ХОДИЛИ

До 30-х годов общество сортировали, не допуская "лишенцев", то есть членов семей бывшей элиты, к учебе (только с 1935 года им разрешили учиться в школе) или к занятию государственных должностей. Прежняя элита выжигалась, что называется, каленым железом. К тому времени мы уже были изолированы от всего мира, не участвуя ни в каких международных конгрессах и соревнованиях, кроме тех, которые проводили сами, а в литературе, кино и на сцене утвердился образ придурошного интеллигента, беспомощного дурачка-гимназистика и победоносного пролетария вроде Максима из популярной кинотрилогии, который разгоняет всех банкиров в меховых пальто и босиком, со счетами в правой руке налаживает работу национализированного большевиками банка. Все это были агитационные картинки для развлечения пролетариев, потому что в 30-е годы уже начала полноправно утверждаться новая элита, которую позже нарекут номенклатурой.

Босиком номенклатурщики не ходили, а меховые пальто заимствовали без отдачи у тех самых "осколков прошлого". Супруга Калинина взяла для себя соболью шубу расстрелянной императрицы, а супруга Молотова выписала из Госхрана венчальную корону Екатерины II для подарка супруге американского посла. Сам Ленин занял имение великого князя Сергея Александровича в поселке Горки, где ему в 1924 году (юбилей!) предстояло помереть...

Тоска по чужой собственности заедала большевиков постоянно. Декретов, направленных на проникновение в чужие карманы, выпускалось несчетно (вроде: "Все владельцы стальных ящиков обязаны немедленно по зову явиться с ключами для присутствия при производстве ревизии стальных ящиков" или "Все золото и серебро в слитках немедленно конфискуется и передается в общегосударственный золотой фонд").

Грабили с размахом и при общем единомыслии вождей в грабительском деле. Мне встретились воспоминания одного из харьковчан, пережившего годы безвременья: "Троцкий, остановив свой поезд на пять минут в Харькове, приказал украинскому ЦИКу на всей территории Украины ввести красный террор... Часов с десяти утра до часов пяти пополудни вся Большая Новодворянская улица была очищена от жильцов, которым было разрешено брать с собой из квартиры только одну смену белья и больше ничего. Квартиры были оставлены жильцами в полном порядке, с мебелью, библиотеками, роялями, бельем, посудой. А самим выгнанным было предложено не толкаться на улице и не хныкать, а скорее убраться куда-нибудь к знакомым, так как уже с вечера в их квартирах должна начать нормальную работу Чрезвычайная комиссия по борьбе со спекуляцией и контрреволюцией, кратко называемая ЧК... Около часа ночи по улицам города рассыпались "пятерки", имевшие в себе одного коммуниста на пятерых беспартийных. Пятерки, беря с собой председателя домового комитета, входили в квартиры и производили "изъятие излишков"... Забирали все: наличные деньги, золотые часы, кольца, портсигары, ложки".

Когда начались протесты по поводу того, что представители новой власти ведут себя, как обычные оккупанты, Владимир Ильич высказался и по этому поводу: "Перейду, наконец, к главным возражениям, которые со всех сторон сыпались на мою статью и речь. Попало здесь особенно лозунгу: "Грабь награбленное!" - лозунгу, в котором я, как к нему не присматриваюсь, не могу найти что-нибудь неправильное". Может быть, это проблема семейного воспитания вождя, может быть - партийной политики, но лидер революции мыслил вот таким приблатненным образом.

До сих пор идут споры о судьбах награбленного. Бывшая империя была одним из богатейших государств. В ней были обчищены большевиками все банки, все квартиры, все ломбарды и магазины. В феврале 1922 года был издан еще и декрет об изъятии церковных ценностей, которые в прежнем государстве не были учтены. Большевики, попутно убивая священников и верующих (киевского митрополита Владимира оскопили, изуродовали и, пристрелив, голого выбросили на улицу), ограбили все церкви (а только православных храмов в стране было больше 80 тысяч, и многие из них существовали по 300-400 лет). Золотые монеты ссыпали в ящики и мешки, паникадила и мироносицы плющили молотками, драгоценные оклады срывали с икон и книг. Воображаете, какие богатства были захвачены таким образом!

Если верить болтовне, что эти сокровища принадлежат народу и будут поделены на равные части, то на каждого гражданина советской страны определенно приходилось куда больше серебра и злата, чем на любого из сегодняшних кувейтских нефтеарабов. Но вместо изобилия на страну обрушилась нищета, начался голод, оскудение было таким, каких не упомнят и за столетия. Куда же исчезли баснословные наворованные богатства? Нам остались легенды о неких "общаках", затаенных в швейцарском банке. Впоследствии обнаружилось несколько кремлевских сейфов, принадлежавших внезапно преставившимся видным большевикам, куда те ссыпали драгоценности "для личного пользования", но где же остальное? Нашлись только бумаги о покупке в Лондоне двух шестиэтажных жилых домов стоимостью по шесть миллионов фунтов стерлингов каждый и об установке за четыре миллиона фунтов стерлингов памятника над могилой Карла Маркса на Хайгейтском кладбище в том же Лондоне. Где остальные награбленные миллиарды? Кто скажет?..

ПИСАТЬ ДОНОСЫ СТАЛО ПАТРИОТИЧНО

Когда Ленин со товарищи призывал к грабежу, откликнулись на этот призыв далеко не все. В своих воспоминаниях Владимир Набоков рассказывает как само собой разумеющееся историю, приключившуюся в Крыму, уже перед самым бегством его семьи из России. Вдруг "к нам подкралась разбойничьего вида фигура, вся в коже и меху, которая, впрочем, оказалась нашим бывшим шофером Цыгановым: он не задумался проехать от самого Петербурга, на буферах, в товарных вагонах, по всему пространству ледяной и звериной России, только для того, чтобы доставить нам деньги, неожиданно присланные друзьями". Так что какое-то время, кроме ленинского наказа грабить, в обществе действовала еще и библейская заповедь: "Не укради"... По отношению к этой заповеди люди раскрывались по-разному.

Князь Оболенский в своих воспоминаниях пишет об одном из прежних друзей, ослепшем аграрии-виноделе: "В январе 1918 года Крым был занят большевиками, имение Голубева было превращено в совхоз, а в его доме поселились матросы-комиссары. Добравшись до его подвалов, они пьянствовали и дебоширили, а иногда приходили покуражиться над ним. Голубев жил на попечении старого кучера, который его кормил... Большевики отняли у него самый драгоценный для него предмет - пишущую машинку. Так он и сидел целые дни один, устремив мутные слепые глаза в пространство".

Множество людей пробовали разобраться в происходящем, нашаривали пути сотрудничества с новой властью, выискивали в ней элиту, с которой можно иметь дело. "Он тщетно искал в установившемся образе правления каких-либо общих норм и принципов, чтобы положить их в основу своих отношений с новой властью, и совершенно растерялся, не видя вокруг себя ничего, кроме грубого насилия", - вздыхает Оболенский.

Как быстро разлетались вдребезги прежние представления о морали и чести, об устроенной жизни! Не у всех, конечно, только у очень уж многих. Изменялись принципы общения - "классовых врагов" избегали, патриотично стало писать доносы, разоблачать вчерашних приятелей. В середине 30-х годов в Киеве накопились доносы на половину членов партийной организации города. На вечеринки ходить стало опасно - вдруг чего-нибудь сболтнешь спьяну?..

Заметки эти прежде всего о нас, сегодняшних, об уроках времени, о том, кто, куда и откуда пробирается в лабиринтах уже прожитых жизней, усвоенных и непонятых уроков. Менялись нормы порядочности и стандарты поведения, слои общества смешивались, отстаивались, путались...

Представления об интеллигенции и интеллигентности тоже менялись неоднократно, тем более что при советской власти к этому слову пришивали хвостики: интеллигенция становилась "трудовой", "гнилой" и еще какой-то. Самое главное, что для той части элиты, которая издавна считалась живущей усилиями своего ума, была в новом обществе выделена роль "прослойки", а ее моральные качества были не раз поставлены под сомнение. Чуковский приводит беседу, которую вели его друзья вскоре после Октября, принимая характеристики как должное и никого не осуждая: "Горький - двурушник... Когда он с нами - он наш. Когда он с ними - он ихний. Таковы талантливые русские люди. Он искренен и там, и здесь". За короткое время "Буревестник" опубликовал и заметки, разоблачающие большевиков, и апологетические статьи о Ленине и Сталине, стал одним из основателей нового Союза писателей и родил столь нужный властям лозунг: "Если враг не сдается, его уничтожают".

Многими все это было воспринято как должное: ничего, мол, не поделаешь, жизнь диктует условия. Чуть позже тот же Чуковский записал фразу из своего разговора с Горьким: "Никогда прежде я не лукавил, а теперь с нашей властью мне приходится лукавить, лгать, притворяться. Я знаю, что иначе нельзя". Вырабатывалась привычка к жизни в советской стране с ее единовластием и единомыслием, от которых было некуда деваться. Самое забавное, что такая ситуация смущала далеко не всех. Привыкали к тому, что единомыслие - не так уж и плохо, многие надеялись, что власть вот-вот оглядится, поймет, что была неправа, и сделает все по-другому. Но власть не спешила меняться и закручивала гайки все туже.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter