Савик ШУСТЕР: "У тех, кто пришел с Путиным, комплекс неполноценности: они не любят людей выше ростом, красивее и умнее, они до сих пор считают, что я - агент ЦРУ..."

Пришел, увидел, победил!.. Это о телеведущем Савике Шустере, год назад появившемся в Киеве вместе со своей программой "Свобода слова". В телестудии - итальянские страсти, рейтинги зашкаливают, украинские политики называют его провокатором, последними словами клянут, но идут к нему косяком, как рыба на нерест. Да и кто, скажите, способен устоять перед западным шармом и отточенным профессионализмом? Публика, словно женщина, падка на удачливых авантюристов и искателей приключений, а Шустер - ярчайший представитель этого вымирающего племени, этакий гибрид, замешанный на советском энтузиазме и капиталистическом прагматизме. Объяснение тут простое: родился в Литве, ушел от родителей в Израиле, самостоятельно зарабатывать на жизнь, вкалывая в прачечной родственников, начал в Канаде... Осев, поближе к любимому футболу, в Италии, Савик защитился, женился... Мог бы, очевидно, до пенсии вести сытую, спокойную жизнь, взирая на мир через окуляр микроскопа, но он предпочел смотреть на него через полевой бинокль и видоискатель фотоаппарата (а может, и мушку прицела?). Шустер стал своим у афганских моджахедов, прошел пешком, от океана до океана, всю, захваченную сандинистами, Никарагуа, а между командировками в горячие точки выпустил с левацким итальянским журналом "Холодильник" фальшивую газету "Правда", которую потом распространяли на Московской Олимпиаде-80. (Гвоздем номера были фотография голого по пояс Суслова с наколотым Сталиным на груди и репортаж о распаде СССР). Чуть позже Савик придумал издавать для воюющих в Афганистане советских солдат лже-"Красную звезду" и даже получил под этот проект финансирование... Ему всегда претила обыденность, он работал дерзко, на нерве, не щадя себя, и это же ценил в других. Рассказывали, что небезызвестный журналист "Радио Свобода" Андрей Бабицкий между войнами часто запивал и выпадал из обоймы - не мог работать. "Почему ты его не уволишь? - спрашивали Шустера, который возглавлял тогда московское бюро "Радио Свобода". - За что ему сейчас платишь?". Савик невозмутимо отвечал: "Это военная пенсия... Начнется война - Бабицкий вернется в строй". Этого обаятельного и талантливого человека можно, наверное, не любить, можно раскапывать на него компромат, попрекать многочисленными романами или же, как бывшие коллеги по "Радио Свобода", тем, что он был принят туда по настоянию цээрушников - без творческого собеседования и испытательного срока. Можно даже "рукой Москвы" называть, но нельзя не признать, что его программа отвечает самым высоким стандартам западной либеральной журналистики. Именно благодаря Шустеру преуспевшая в шулерских приемах украинская политическая элита учится (хотя и с трудом) играть по цивилизованным правилам. 22 ноября Савику Шустеру исполнится 54. Что он имеет сегодня, кроме зыбкой телевизионной славы? Родители - в Канаде, дети - в Италии, сам - перекати-поле, без стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Впрочем, у него есть громкое имя и журналистика - неблагодарная, зависимая, но такая, черт возьми, увлекательная.

"В ИТАЛИИ МОИХ СЫНА И ДОЧЬ ДОЛГО НЕ ПРИЗНАВАЛИ БРАТОМ И СЕСТРОЙ"

- Как и миллионы сограждан, я внимательно слежу за вашими программами: в свое время смотрел их на НТВ, слушал на "Радио Свобода"... Раньше, я знаю, вас называли по-разному: Савикас Шустерис, Савелий Михайлович, сейчас, видимо, по вашей же просьбе, именуют на западный манер Савиком... Откуда такое имя и, вообще, где ваши корни?

- Все это, так сказать, приобретенное, потому что родился я как... Шевелис Шустерис. Я спрашивал у родителей, почему мне дали столь ботаническое имя (оно у меня с ботаникой ассоциируется), но долгие годы ответа не получал. Вдруг буквально недавно мама поведала, что встретила его в литовском переводе какого-то произведения Пушкина - поэтому меня так и назвали. Видимо, это творение Александра Сергеевича читала только она, и уже в детском саду - не помню, как! - я превратился в Савикаса. В школе все повторилось, и хотя в журнале я был записан как Шевелис Шустерис, никто из учителей и друзей меня так не называл - для всех я был Савикас.

Со временем наша семья эмигрировала из Советского Союза в Канаду, а тогда всех беженцев в любом случае заворачивали через Вену в Израиль.

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

- "Он шел на Одессу, а вышел к Херсону"...

- Почти так (улыбается). Отец сразу подписал контракт с израильской футбольной командой и сообщил: "Остаюсь!". Я собирался дальше - в Канаду, но когда, прилетев в Тель-Авив, прямо в аэропорту получил израильские временные документы, в них было написано: Шауль Шустер. Откуда, почему? Непонятно. Видимо, израильтянам показалось, что так правильнее. Когда я, наконец, прибыл в Канаду, иммиграционные власти были озадачены: с одной стороны - Шевелис, с другой - Шауль... Подумали и решили: "Будет Сол" - так я стал тезкой нобелевского лауреата Сола Белоу... Ну, канадцы - люди рациональные, всяких длиннот не любят, поэтому "-ис" от фамилии немедленно отсекли. Получилось Сол Шустер, но тут чиновники увидели в моих университетских документах из Литвы имя Савикас (кроме Шевелис) и совсем растерялись. В общем, для краткости "-ас" они тоже убрали и записали: Сол Савик Шустер.

Через несколько лет я переехал в Италию, а там все документы выдают по свидетельству о рождении. Итальянцам канадские усовершенствования не понравились, и они вернулись к первоначальному варианту - Шевелис Шустерис. Мой сын тоже родился Шустерисом, а когда в 78-м году, живя в Италии, я получил канадское гражданство, в паспорте написали: Савик Шустер, - а на другой страничке: урожденный Шевелис Шустерис. Правда, со временем это уточнение убрали.

- Как все запутано!

- Не говорите! Потом я уехал работать на "Радио Свобода" в Германию, а поскольку у немцев все документы выписывают по паспорту, а не по свидетельству о рождении, там я стал Савиком Шустером. Эта же фамилия зафиксирована в метрике дочери, которая родилась в Мюнхене, и когда сын и дочь - Шустерис и Шустер - вернулись в Италию, их очень долго не признавали братом и сестрой...

- Ваш отец был футбольным тренером и довольно неплохо играл сам - это от него вы заразились футболом?

- Несомненно. Я часто повторяю, что родился в раздевалке, потому что отец стал брать меня на стадион совсем маленьким. Раздевалки Советского Союза были тогда не очень, мягко говоря, комфортабельными...

- Они и сейчас, в общем-то, такими остались...

- Я до сих пор отчетливо помню эти запахи, стук шипов по асфальту, сырые яйца, которые разбивали после матча в пиво - для меня это были первые, самые яркие детские впечатления. Отец играл, потом стал тренировать... Я следил за ним и к тому времени, когда он заканчивал карьеру, кое-что в футболе уже понимал. Должен сказать, он меня никогда не тренировал - я по другому пути пошел. "Кожаный мяч", детская футбольная школа, юношеский футбол... Профессионально с отцом не сталкивался.

"НАШ КАНАДСКИЙ РОДСТВЕННИК СПРОСИЛ КОСЫГИНА: "ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ОТПУСКАЕТЕ МОЮ СЕМЬЮ?"

- В 71-72-м годах из Советского Союза хлынула первая и довольно мощная, в основном интеллектуальная волна эмиграции. Почему ваша семья решила уехать и почему именно в Канаду?

- О, это долгий рассказ, и начинать надо с Версальского мира. Литва стала тогда независимой, и часть нашей семьи снялась с обжитых мест. Брат моей бабушки по матери эмигрировал в Канаду, где у него родились два сына, которые очень успешно вписались в канадскую жизнь. Один в итоге стал вице-президентом "Шелл-Канада", а второй - достаточно известным врачом. Спустя годы у моих родителей, по крайней мере, у матери, возникло желание последовать примеру родни.

...Вы, очевидно, помните, как было в СССР? Открыто взрослые никогда эту тему не обсуждали, поэтому я не знал, что творилось у них в головах и что они планировали, но, в принципе, мать не любила Советский Союз, не любила советскую власть. Каким-то образом в 70-е годы, как раз перед моими выпускными экзаменами, ей позволили на три месяца уехать к родственникам в Канаду. Там у нее уже жил брат, эмигрировавший с помощью фиктивного брака через Польшу - в Литве такое иногда удавалось. Она встретилась со своими родными, а вскоре с официальным визитом в Канаду прибыл советский премьер-министр Косыгин. На обеде в его честь находился и мой дядя, вице-президент канадской "Шелл". Он сидел неподалеку от высокого гостя и смог к нему подойти, спросить: "Почему вы не отпускаете мою семью?" (Эту историю мне рассказали потом, уже в Канаде). Косыгин довольно холодно на него посмотрел: "Кого это мы не отпускаем?...

- Да мы никого не держим!

-...Вы фамилию напишите"... В общем, в воскресенье, как сейчас помню, мы получили телеграмму: "Убирайтесь в течение 10 дней".

- Так и было написано: "Убирайтесь!"?

- Ну нет, что-то типа "Вы должны покинуть Советский Союз не позднее такого-то числа". На все про все нам дали 10 дней.

- Вы расстроились из-за этого?

- Конечно! Я учился на втором курсе медицинского факультета, у меня были друзья, девушка, всякие увлечения, включая футбол, и никакого желания все это оставлять я не испытывал.

- Тем более что в Прибалтике, видимо, неплохо жилось...

Савик Шустер, молодые годы

- По крайней мере, в Вильнюсе жилось очень прилично, и хотя кто-то, может, и стремился уехать в свободный мир - я нет. Просто не знал, что это такое... Решил: "Не поеду с родителями, и все! Мне 19, я уже совершеннолетний". Была, повторяю, такая мысль, но как только о телеграмме стало известно в университете, начались гонения: исключение из комсомола, публичные собрания... Я понял, что оставаться одному невозможно - загрызут, заставят нести всякую пропагандистскую галиматью.

Сцепив зубы, пришлось все же ехать, но с родителями мы в связи с этим рассорились, и конфликт возник очень глубокий. Потом уже я расспрашивал их: как, почему? Оказывается, еще в 60-е годы они пытались уехать, подали документы, были, как тогда говорили, в отказе. Несмотря на это, я спокойно учился на медфаке, даже какой-то комсомольской деятельностью занимался.

- Сегодня, спустя столько лет, вы не сожалеете о том, что не остались? Не думаете, что все могло бы сложиться иначе?

- Нет, я счастлив, что уехал. Однозначно...

Безусловно, жизнь очень непростая была, долгое время безденежная. Вообще, приспособиться к западным реалиям: в Канаде ли, в Европе ли, - крайне трудно, а уйти в журналистику там, где неродная среда, еще сложнее, но в итоге я рад, что так все произошло, потому что без этого никогда бы не состоялся. Стоя перед зеркалом, могу сказать, что почти доволен той жизнью, которую прожил.

- Вы один из тех редких людей, которые сделали себя сами. Часто в оправдание чьих-либо неудач приходится слышать: "Ничего у меня не получается!.. Меня не хотят!.. Меня не любят!..". Вы же упорно шли к цели и многого добились, начав с нуля. Это правда, что на первых порах в Израиле вам даже пришлось работать в кибуце (местном колхозе) на консервной фабрике, собирать апельсины?

- Да, это чистая правда. Поскольку конфликтовал я с родителями достаточно сильно, решил, что пора нам расстаться. Просто не мог с ними жить, несмотря на то, что было больно оставлять маленькую сестру... В результате ушел, сам не зная, куда, и каким-то образом попал в социалистический кибуц, созданный выходцами из Польши: социалистами, коммунистами, красными. Помню, они пели "Катюшу"... В общем, кибуц - это коммунистическая идея в действии.

Сначала меня отправили на консервную фабрику.

- Какие же консервы вы там производили?

- Помидоры, перец, потом апельсины, другие фрукты. Стоял на конвейере и, как Чарли Чаплин, закручивал это, закручивал...

- Глубоко интеллектуальная работа!

- Не то слово, но, понимаете, в чем дело? Тогда, после 68-го года, после всех молодежных революций как в Америке, так и в Европе, кибуц был структурой мифической. Впервые я столкнулся с западной молодежью, познакомился с европейскими ребятами и аргентинцами, увидел девушек из Соединенных Штатов Америки, где уже процветал феминизм, которые стремились водить трактор и не позволяли открыть себе двери. И мои сверстники, и люди постарше - все приезжали поработать, посмотреть, набраться опыта... Кибуц, коммунизм, левая идея...

Эта западная среда была тогда для меня совершенно новой, грубо говоря, мы прошли через свой 68-й год. Пражская весна, вторжение в Чехословакию - все это в Литве знали, слушали забугорные голоса, но мы плохо представляли себе, чем живут наши ровесники... Митинги, стачки, движение за гражданские права в Штатах - все это какими-то отголосками проходило, и вдруг картинка, прежде абстрактная, наполнилась жизнью, превратилась в полотно с реальными персонажами... Мне эти люди рассказывали: "Мы там на баррикадах... Мы в университетах"... От них я узнал историю, о которой представления не имел: услышал, как они боролись за демократию и свободу...

Помимо консервной фабрики, это был совершенно уникальный опыт, а потом поляки меня полюбили и бросили на очень важный участок - кухню. Там я занимался подготовкой столов, чисткой кастрюль, мытьем полов и посуды - в общем, от меня зависела чистота. А в кибуце же человек 400 работало: не так легко держать все в образцовом состоянии. В итоге меня сделали начальником кухни, но пришла пора уходить - я уже собрался поступать в Монреальский университет.

"ВПЛОТЬ ДО 78-ГО ГОДА Я БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ БЕЗ ГРАЖДАНСТВА"

- Вас все-таки влекло в Канаду или тянули родственники?

- Я даже не могу сказать, что тянули, хотя звали, конечно. Нет, прежде всего хотелось попасть в северо-американский университет. Понимаете, Израиль, вся эта жизнь как-то не очень меня вдохновили, и чем больше пытались там агитировать, тем сильнее зрела потребность к перемене мест. Ну не чувствовал я, что это мое.

- По-моему, от человека, который после Вильнюса оказался в кибуце, другой реакции ожидать трудно...

В метрике Савик был записан как Шевелис Шустерис и долго интересовался у родителей, почему они дали ему столь ботаническое имя

- Помню, огромное, очень сильное впечатление на меня произвел Иерусалим как колыбель монотеизма. Как на туриста, на человека европейской культуры, цивилизации... Вместе с тем сказать, что эта страна еще чем-то меня привлекала, я не могу.

- В конце концов вы окончили мединститут или университет?

- Два курса отучился в Вильнюсском мединституте, а потом в Канаде окончил медицинскую школу по специальности биология и физиология.

- А почему избрали именно медицину?

- Все очень просто - эмигрантам легче в тех сферах, где не нужно тонкое знание языка. В науке язык более-менее универсален: вся биология и медицина построены на латыни, поэтому кажется, что освоить их проще. Не скрою: закрадывалась у меня мысль пойти в право, стать юристом, но с тем уровнем английского, который имел изначально, было как-то не по себе. Я боялся, комплексовал... Ну что ж... Река течет так, как ей удобно, и поначалу ты плывешь по течению. Потом появляется опыт, совершенствуется язык, ты обретаешь какой-то фильтр дерьма и все больше двигаешься по собственному усмотрению.

- Ну хорошо: кибуц, медицина, но каким ветром вас занесло в журналистику, да еще высочайшего уровня? Статья, вышедшая в таких изданиях, как "Шпигель", "Либерасьон", "Република" или тем более "Ньюсуик", фактически означает мировое признание. Вы начали там публиковаться совсем молодым - как это вам удалось?

- Не преувеличивайте - мне было уже 30 лет, да к тому же я хотел писать (и сейчас, работая на телевидении, хочу)... Что мешало? Я уже сказал о боязни, комплексах... Плохо, когда нет храбрости, чтобы сказать: "Все, я ухожу из науки, выбираю другой путь. Да, там много рисков, но я хочу писать, хочу быть журналистом"... Наверное, присутствовал некий идеализм, возможно, Хемингуэй повлиял, Джек Керуак - да много кто. Я еще не понимал, что такое журналистика (сейчас формулирую это для себя гораздо более точно), но хотелось видеть мир, открыть глаза себе и попытаться открыть другим...

Любопытно: у меня было желание, но не было документов: вплоть до 78-го года я был человеком без гражданства. Решиться на такую профессию, не имея возможности передвижения, - безрассудство, но как только в 78-м году я получил паспорт, сразу же бросился в журналистику. Тогда я жил и учился во Флоренции и, естественно, начал писать во флорентийскую газету.

- О чем?

- О том, в чем мне было проще ориентироваться, - о диссидентском движении в Советском Союзе. Я ведь уже знал Володю Буковского, Наталью Горбаневскую, и они всячески мне помогали. Помню, когда мать Елены Григорьевны Боннэр переехала на Запад, друзья устроили так, что она мне дала интервью. Это была сенсация!

- И что, такие материалы интересовали флорентийскую газету?

- Интересовали. Поначалу я писал о диссидентстве в СССР, потом - о квартале, в котором живу. Редакция мне уже доверяла: мол, репортер работает хорошо, без вопросов.

- Писали вы по-итальянски?

- Естественно. К декабрю 79-го года, когда началось советское вторжение в Афганистан, я уже, наверное, статей 20 опубликовал и тут вдруг понял (потому, что уже разобрался немножко, как устроен журналистский мир, и начинал мыслить рыночно), что это мой шанс. Зная Советский Союз, я не сомневался, что война предстоит долгая, очень закрытая и проникать туда будет сложно - это вам не Вьетнам! Словом, надо извлечь из этого профессиональную выгоду.

"ПОГОВОРИВ СО МНОЙ, РУКОВОДСТВО ОРГАНИЗАЦИИ "ВРАЧИ БЕЗ ГРАНИЦ" РЕШИЛО, ЧТО Я АГЕНТ КГБ"

- Вы что же, были отъявленным врагом СССР?

- Сначала да, но ничего не поделаешь, так сложилась судьба. Хотя, как показали позднейшие события, никакой неправды о своей бывшей родине я не писал.

- А как вы попали к афганцам?

- Да просто - что называется, на ловца... О своем стремлении я говорил друзьям-диссидентам в Париже, главным образом Горбаневской. Все прикидывал: "Как бы попасть в Афганистан и сделать оттуда репортаж? Представляете, человек, родившийся в Советском Союзе, делает репортаж о войне в Афганистане, но, с другой стороны - это было бы нечто!"...

- Бомба!

- Да, вот только каким образом туда проникнуть? Вдруг из Парижа звонит Горбаневская: "Немедленно купи французский журнал "El Express" - там очень интересное интервью двух врачей, вернувшихся из Афганистана". Открываю номер, читаю. Два человека (впоследствии они стали моими друзьями) рассказывают, что от благотворительной организации "Medicines du monde" ("Врачи без границ") побывали в Афганистане и начинают там гуманитарную миссию в помощь местному населению.

В Афганистан Савик Шустер попал с медицинской миссией. Две недели прожил с афганскими партизанами

Немедленно я позвонил в их штаб-квартиру - представился врачом, хотя им не был. "Я Шустер, из Флоренции, - сказал, - очень хочу с вами сотрудничать в Афганистане". Они отвечают: "Приезжайте на собеседование". Ну и все. Нахожу какие-то деньги, сажусь в поезд - и скорее в Париж. Собеседование проводили два человека: один - тот, чье интервью я читал, другой - руководитель... Хорошенько меня порасспросив, они решили, что я агент КГБ. Ну как это? В Советском Союзе родился, никак до сих пор себя не проявлял и сразу хочет с нами в Афганистан. Не иначе агент КГБ! Два дня я их убеждал, показывал статьи - все доводы пустил в ход, и в итоге они меня приняли.

- Наивные какие-то врачи...

- В мае 81-го я уехал с первой медицинской миссией в Афганистан. Все было окружено большой секретностью: добирались через Пакистан, где прожили две недели с афганскими партизанами... Нас было трое: врач-женщина, потому что там - культура такая! - без нее невозможно, врач-мужчина и я. Когда все волосы, которые могли отрасти на лице, выросли, мы купили афганскую одежду, переоделись, под видом беженцев вошли в Афганистан и присоединились к каравану сил Сопротивления, который вез наши медикаменты и боеприпасы. Там было - уже точно не помню - 12 мулов, восемь верблюдов...

- Какая экзотика!

- Шли в основном пешком, очень часто ночами, потому что советские ВВС обстреливали все, что двигалось. Утомились невероятно!

- И долго вы так добирались?

- Три месяца. Там, как это в жизни бывает, я познакомился и подружился с командиром афганского Сопротивления. Амин Варнак (так его звали) очень светским был человеком - голливудской внешности, высокий, красивый. Он к тому времени уже и во Франции побывал - да везде: не все же афганцы - талибы.

- Его не смущало ваше еврейское прошлое?

- Амина ничто не смущало. Мы часто беседовали, пили чай... Как-то он говорит (мы в Пешаваре как раз были): "Мне нужно в Исламабад - купить седло. Хочешь со мной?". Я прикинул: "Исламабад - это интересно, как афганец покупает седло - тоже. Да, еду!".

Заходим в Исламабаде в конный магазин, а там вокруг всех этих атрибутов расхаживает белый человек, европеец. Он внимательно смотрит на меня, на моего спутника и, когда Амин отходит в сторону, спрашивает: "А это кто?". - "Известный командир, знатный афганец". - "Познакомь меня с ним". - "А вы кто?". Он представился: "Шеф-корреспондент "Ньюсуик" по Востоку. Базируюсь в Гонконге, зовут Барри Калд". О’кей.

- На каком языке вы общались?

- На английском, естественно, - там это общеупотребительный язык. Я говорю: "Амин, это Барри, он ведущий журналист из очень знакового еженедельника "Ньюсуик". Они перекинулись несколькими фразами. Ну, думаю, была не была! "Барри, вообще-то моя мечта - стать репортером. Несколько статей я опубликовал в итальянской местной газете, а сейчас долго буду в Афганистане. Вас такой материал не интересует?". Он посмотрел на меня: "А у тебя есть фотоаппарат?". - "Нет", - отвечаю. "Ну как же без фотоаппарата? Если найдешь, возьми с собой обязательно, потому что сейчас журналистов в Афганистане нет, а когда возратишься в Европу, позвони мне в Гонконг. Вот телефон"...

Когда мы вернулись в Пешавар, я направился на местный рынок в поисках какой-нибудь старой фотокамеры. Денег, разумеется, было мало, поэтому купил видавший виды "Зенит". Не аппарат, а черт-те что! В цвете снимать не мог, и я еще, помню, подумал: "Хотя бы черно-белые кадры будут".

- Снимал все, что мог: разрушения, бомбежки, детей - гуманитарная ситуация там была просто ужасная. Никаких диктофонов у меня не было, поэтому интервью записывал от руки. Такая деталь. Я все размышлял, на каком языке вести дневник: а вдруг советские возьмут в плен? Если увидят записи на литовском, сразу поймут, что я из Союза, а это - дополнительные проблемы. В результате писал по-итальянски, немножко по-английски, немножко знаками.

Вернувшись из Афганистана во Флоренцию, сразу же позвонил в Гонконг Барри Калду.

Объяснил в двух словах, что у меня есть: 10 пленок, то да се... Он выслушал: "Подожди, я тебе сейчас перезвоню", а через несколько минут сообщил: "Шеф бюро "Ньюсуик" в Риме Элен Чиолино (она сейчас очень известный журналист "Нью-Йорк таймс". - С. Ш.) ждет тебя завтра".

В общем, собрал я все свои записи, пленки и утром махнул в Рим. Элен оказалась молодой пышной красивой женщиной. "Зачем, - спрашивает, - тебе, врачу, журналистика? Ты же бедным будешь - медицина куда лучше". Я возразил: "Ладно, у меня немного другие стимулы". Чиолино вздохнула: "Ну что у тебя?". Я в двух словах рассказал. Она подытожила: "Недалеко отсюда мы тебе сняли гостиницу. Там пишущая машинка. Ты оставляешь мне все пленки, а сам идешь в номер и пишешь репортаж. Сколько хочешь, как хочешь, но завтра утром я должна это иметь на столе"... Не скажу, что я отчетливо представлял себе стиль "Ньюсуик", да это уже и не имело значения - на часах было шесть вечера.

...Писал я весь вечер, всю ночь. Изложил множество теорий об Афганистане, перечислил этнические группы, которые его населяют, указал, на каких языках они говорят, а в репортажной части описал, что видел и слышал, как люди оценивают ситуацию... В общем, к восьми утра у меня были 44 страницы.

Принес, Чиолино удивленно на меня посмотрела: "Ты сумасшедший, это немыслимо!". - "У меня просто опыта нет, - говорю, - поэтому размахнулся"... Труд мой она даже не читала. Пробежала глазами и сразу отправила в Нью-Йорк, а через два или три часа оттуда пришел ответ: "Мы публикуем".

Статья в "Ньюсуик" вышла на двух разворотах - из моих 44 страниц остались, естественно, четыре, да еще дали одну мою фотографию. Помню, за снимок заплатили 450 долларов, за текст тысячу. В общем, заработал 1450 долларов, вдобавок мне позвонили с радио FM "Ньюсуик", и я участвовал в ток-шоу об Афганистане в прямом эфире. О том ведь, что там происходит, никто ничего толком не знал, а я описал силы афганского Сопротивления без прикрас. Рассказал, в частности, как они подгребали под себя денежки и строили в Лондоне виллы - там и такое было.

"Ну все, - решил, - я сделал карьеру". Будучи абсолютно уверенным, что после такого репортажа меня сразу берут на работу, - просто вопросов нет! - купил билет Флоренция - Нью-Йорк и позвонил в редакцию: встречайте! И вот Мэдисон-авеню, здание "Ньюсуик"... Вхожу к одному из старших редакторов и спрашиваю: "Ну, берете меня на работу?". Ответ был феноменальный! Он оценивающе на меня посмотрел и спросил: "Вон, видишь, лифтер? (А там мальчик стоял в ливрее - весь такой предупредительный. - С. Ш.). Он очень хочет быть корреспондентом "Ньюсуик" в Париже, это его мечта. У нас все так, а ты всего лишь один материал написал. Ну и что?".

Боже, а я ведь уже на то, чтобы снять офис в Нью-Йорке, деньги истратил, на остатки гонорара купил билет и фотоаппаратуру...

"Я БЫЛ ПЕРВЫМ ЖУРНАЛИСТОМ, ДОБРАВШИМСЯ ДО СОВЕТСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В АФГАНИСТАНЕ"

- Ливрею приобрести не думали?

- Нет (смеется), и вот представьте: сижу у разбитого корыта - ни офиса, ни денег, но зато с обратным билетом...

-...и с аппаратурой...

- Безвыходная ситуация! Звоню в Париж "Врачам без границ": "Нет ли у вас какой-то гуманитарной миссии, к которой могу присоединиться?". Они отвечают: "В Афганистан пока ничего нет - только коллеги уехали". Ну а зачем мне в Афганистан? Я уже все о нем написал. Если лететь, то через год, когда там будет что-нибудь новенькое. Вдруг их осенило: "Да, есть тут миссия неплохая, но девять месяцев". - "Куда?" - спрашиваю. "В Чад". - "А где он находится?". - "В Африке". - "И что там?". - "Ливийская оккупация".

Тут же звоню в "Ньюсуик": "Вас ливийская оккупация Чада интересует?". На том конце провода возникла пауза. (По-моему, о Чаде в редакции знали столько же, сколько и я). "Ну, в принципе, да", - говорят. (Нет, они знали больше - это я утрирую). Напутствовали меня словами: "Конечно, еженедельные публикации мы тебе не гарантируем, но если что-нибудь интересное будет, пиши". Я прикинул, что буду там жить, заниматься гуманитарной деятельностью, строить больницы, а заодно смогу вращаться в политическом мире. "О’кей, в любом случае что-нибудь напишу".

"На НТВ, помимо высоких зарплат, предусматривались и другие блага - например, дешевые кредиты на покупку квартиры...". С Татьяной Митковой

- Типа "Девять месяцев в Чаду!"...

- Именно. За это время я опубликовал аж две статьи в "Ньюсуик" и немножко больше в Европе, потому что ее вдруг заинтересовал Чад вдобавок все-таки у меня был свой человек в Италии. Когда я вернулся, "Ньюсуик" заплатил мне приличные деньги...

- Тысячи три?

- Где-то так. По тысяче за текст, плюс, по-моему, одну фотографию из Чада опубликовали. (Там очень сложно было фотографировать - кругом пустыня). В общем, где-то две с половиной тысячи я заработал, но в Нью-Йорк на этот раз не летал. Вскоре поехал в Афганистан еще раз, а потом началась война на Ближнем Востоке, и я отправился по заданию "Ньюсуик" в Ливан. Так и пошло...

- Это правда, что с 80-го по 90-й год вы не пропустили ни одной крупной войны?

- Да, да!

- Неужели было так интересно?

- Несомненно, а кроме всего прочего, это была свободная ниша на рынке. Журналистика - профессия очень кастовая и, в принципе, в ней надо начинать молодым, проходить через все ступеньки, иметь знакомства и всякие первоначальные контакты - я даже не знаю, как это назвать по-русски.

- Вы, кажется, забыли: еще и талант необходим...

- Помимо таланта, важен случай - в журналистике это очень серьезный фактор. Я спрашивал разных людей, как они стали великими журналистами, и многое, пришел к выводу, зависит от стечения обстоятельств.

- В результате длительного пребывания на войнах вы, говорят, приобрели внешность, из-за которой вас даже несколько раз арестовывали...

- Ну, внешность у меня и впрямь была вполне террористическая: тонкая борода, вьющиеся волосы... В общем, не такая, как у всех, и скорее я походил на латиноамериканского революционера. Ну, не на Че Гевару, но на кого-то из его друзей...

Арестовали меня в Пакистане, и связано это было с репортажем о советских военнопленных - все-таки я стал первым журналистом, который до них добрался. Это было, конечно, чудовищное зрелище...

- И в чем заключалась чудовищность?

- Она была двусторонняя. Советские пленные содержались в военном лагере недалеко от Кандагара.

- Это какой год?

- Если не ошибаюсь, 84-й. Война шла уже пять лет, у афганцев, если говорить правду, не было никаких возможностей брать военнопленных, поэтому тех зачастую расстреливали. В то же время иногда командиры оказывались в безвыходной ситуации - когда, например, люди перебегали... Тут уж никуда не денешься - их надо было содержать, да еще в этом был, конечно, и элемент пропаганды.

- Перебежчиков было много?

- Да, хотя, говоря: "Много!", я не имею в виду тысячи - счет шел на десятки. У афганцев не было никакого желания показывать военнопленных - ну совершенно никакого! Пришлось очень долго уговаривать в Пешаваре самую радикальную на то время исламистскую группу, чтобы мне дали возможность с этими ребятами встретиться. Тогда я уже был в Афганистане более-менее известным журналистом - во-первых, потому что написал нелицеприятные вещи о Сопротивлении (там потом были разборки), а во-вторых, статьи, где я описывал боевые действия, выходили в очень известных журналах.

Я всячески убеждал руководителей экстремистов, что это для них важно и хорошо, что вот мы... Безрезультатно, и вдруг в какой-то момент они согласились - я даже не пойму, почему. Ну нет логики в их суждениях, бессмысленно искать там рациональное зерно.

"ЧЕЛОВЕК, КОТОРОМУ Я ПЕРЕДАЛ ПИСЬМО ОТ ЛИДЕРОВ АФГАНСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ, НЕ УМЕЛ ЧИТАТЬ"

- Из Пешавара мне надо было лететь в Куэту, там найти кое-каких людей - в общем, ужас. Как передвигаться среди беженцев в приграничных пуштунских городах - непонятно, поэтому я разыскал какую-то парторганизацию, которая могла посодействовать. С собой у меня было письмо от ее лидеров, но человек, которому его передал, как оказалось, не умел читать. Пришлось искать другого, грамотного...

В итоге все устроилось! Нашли машину, наняли водителя, пересекли границу и отправились в военный лагерь Сопротивления. А я еще в Пешаваре постоянно выспрашивал: кто, где, когда? - и по всяким источникам точно знал: на этой базе должны быть шесть советских военнопленных.

Афганцы мне говорят: "У нас их только четыре". Я не поверил: "Как это? Я ведь знаю, что шестеро. Это же люди, это жизни!". - "Нет, и еще раз нет: четверо. Пожалуйста, можете брать у них интервью". Привели их, это были перебежчики: два из Средней Азии и два из каких-то, дай Бог память, русских городов. Говорили мы долго, они рассказали мне обо всех этих армейских уродствах: о дедовщине, о том, как с ними обращались, как во время боевых действий рядовые пытались стрелять офицерам в спину. В общем, люди просто не выдержали и решились на побег. Первым делом афганцы заставили их принять ислам и, в принципе, содержали в более-менее нормальных условиях.

- А тех двух, которых вам не показали?

- Командира этой базы я просто замучил: "Где же еще два пленных? Вот приеду и напишу, что мне их не показали. Вы что, этих людей убили?". В конце концов он сдался: "Ладно, вот они". Приводят мне двух человек. Это, конечно, было что-то вроде метаморфозы Кафки, когда человек превращается обратно в жука. Понимаете?

- Это были не перебежчики?

- Нет, пленные. Один из Украины, другой из России - воронежский, по-моему... Немытые, абсолютно желтая кожа, которая не знаю сколько времени не видела света, обросшие, в жутких лохмотьях. Ну просто готовые персонажи для пропагандистского фильма о советских военнопленных во время Великой Отечественной войны!

Им не сказали, куда их ведут, они не ожидали увидеть журналиста, да еще заговорившего с ними по-русски. И давай они мне рассказывать... Обоих взяли в плен во время боевых действий и к тому времени уже полтора года держали в сыром погребе. Ни разу не выпускали, чем попало кормили. Сами афганцы очень небогато жили: хлеб, лук и чай - вот то, что обычно мы ели. Когда попадался кусочек мяса - это было чудо, а часто и лука не было, так что, на мой взгляд, кормили их просто отбросами...

Им предложили: "Принимайте ислам, и все будет хорошо". - "Нет, - прозвучало в ответ, - даже не собираемся".

- Почему же этих ребят не убили? Хотели поторговаться?

- Не думаю. Мне кажется, что брать их в плен афганцы не собирались - скорее всего, это случилось по глупости. Может, с этими солдатами столкнулся молодой, неопытный командир, который почему-то решил ничего с ними не делать...

- Судьба их неизвестна?

- Известна - они не выжили, там и скончались. Потом я пытался через нью-йоркские гуманитарные организации вывозить оттуда этих ребят, устраивать в украинских в основном семьях. (Кое-кого даже навещал в Торонто). Должен сказать, что канадские украинцы оказались очень человечными - мы многих перевезли (но опять-таки счет не на сотни!) из тех, кто был доступен, о ком было известно, кто вошел в списки... Конечно, еще больше тех, кто в плену не выжил, но сколько их было реально, что с ними произошло потом...

-...одному Богу известно...

- Абсолютно! Это ведь не секрет, что с человеческой жизнью Советский Союз обращался очень небрежно.

- "Бабы еще нарожают!"...

- Вот-вот. Тем не менее я все же встретил неравнодушных людей, ветеранов "Альфы", к примеру, и других, которые реально занимались этой проблемой... Тот же Руслан Аушев руководил целой организацией - она выискивала места захоронений, пленных, которые там как-то остались, прижились и хотели бы вернуться, восстанавливала истории тех, кто забыт. Эти люди сейчас обескуражены тем, что после трагедии "Норд-Оста" всех, занимавшихся исламским миром, отодвинули в тень.

"ПРИЕХАВ НА "РАДИО СВОБОДА", ПО-РУССКИ Я ПРАКТИЧЕСКИ
НЕ ГОВОРИЛ"

- Помню, еще школьником я часто слушал "Голос Америки", "Радио Свобода", "Немецкую волну". Тогда эти запрещенные радиостанции были для нас островками гласности, и даже противно шипящие глушилки интерес к ним погасить не могли. Вы работали на "Радио Свобода" - это было интересное, продуктивное для вас время?

- Знаете, мне и здесь повезло. На "Радио Свобода" я пришел в апреле 88-го года, а шесть месяцев спустя Горбачев снял глушение. Ну что вам сказать - это все равно что чадру стащить с лица женщины. Если честно, предложение "Свободы" я принял лишь потому, что это был хороший контракт.

- Они щедро платили?

- Да, а мне нужны были деньги. Родился ребенок, и надо было содержать уже не только самого себя - семью, поэтому вынужден был согласиться. Чтобы состояться на Западе, мне нужны были еще года два такой же работы - не получилось. Я с сожалением переезжал в Мюнхен, потому что не об этом мечтал - меня не прельщала работа на Советский Союз, да еще по-русски, тем более это не мой родной язык...

- Да? А какой же родной?

- Литовский. Приехав на "Радио Свобода", - можете спросить у любого сотрудника - по-русски я практически не говорил: эфирно - так точно нет. Если бы контракт предложили не американцы, меня никогда бы не взяли в русскую редакцию - именно из-за языка, а для американцев главное было, что я репортер: они были уверены, что с "Радио Свобода" пора что-то делать. Вот чувствовали...

-...мертвечину...

- Ну сколько, спрашивается, можно с утра до вечера читать Солженицына? Увидев это, я был в полном ужасе. Ни одного корреспондента в Советском Союзе, никакой живой информации...

- Зато какие чтецы!

- Да, все в русской редакции что-то читали... Работали с девяти до пяти, обедали с часу до трех... Не жизнь, а просто не знаю что...

- Малина...

- И при таких необременительных обязанностях очень хорошие контракты, весь немецкий социальный пакет. В общем, когда я робко спросил: "А почему у вас нет ни одного корреспондента в СССР?", на меня строго посмотрели и сказали: "Но там же все - агенты КГБ". - "Разве? - удивился я. - Нет, все агентами быть не могут".

Короче, начал я с ними бороться. Прямо сказал: "То, чем вы тут занимаетесь, - это не журналистика. Никогда вы не будете привлекательными - ну сколько можно читать лабуду?".

- Пресса в Советском Союзе уже острее!

- Ну да. Боже ты мой, достаточно было посмотреть на то, что в советской периодике происходило, - даже на телевидении что-то уже прорезалось, и вдруг Горбачев снимает глушение... Тут уже ничего не поделаешь: мне дали некоторую свободу и немедленно, в кратчайшие сроки, я развернул работу... Выезжать в Советский Союз мне было нельзя, потому что в связи с Афганистаном я состоял в черных списках, поэтому начал разыскивать людей по телефону. Мне повезло, я нашел очень талантливых профессионалов: Митю Волчека, Карена Агамирова, Андрея Бабицкого...

- Того самого Бабицкого, которого некие структуры ФСБ похитили, а потом передали чеченским полевым командирам в обмен на российских военнопленных?

- Да, его долго меняли... Сформировав эту уже историческую группу корреспондентов "Радио Свобода", мы начали действовать остро и энергично... Увы, старое поколение приняло перемены в штыки. Понимаете, "Свобода" была такой интересной организацией, где сошлись все волны эмиграции: белогвардейские, послевоенные... Это была уже совершенная буржуазия, и, естественно, когда влилась молодая кровь из Москвы и других регионов, они сразу почувствовали разницу между собой и этими голодными ребятами и девушками, которые, во-первых, хотят жить достойно, во-вторых, говорить правду и, в-третьих, работать. Контраст был огромный...

- Как водится, раздалось злобное шипение...

- Конечно же, между поколениями вспыхнул непримиримый конфликт. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не августовский путч 91-го. Я чувствовал на себе просто сумасшедшее давление: мол, всю эту шваль пора разгонять...

- Путч "Радио Свобода" взорвал?

- Абсолютно! Мы стали практически единственными, кто рассказывал о происходившем с места событий, благодаря людям, которые находились в Москве, а не в Мюнхене, и это переломило ситуацию. Впоследствии, несмотря на все сопротивление (я даже не знаю, сколько раз меня пытались с "Радио Свобода" уводить!), выросло московское бюро - со временем оно превратилось в московскую редакцию. Мне приятно вспоминать то время, я горжусь тем, что это был пример настоящей, очень качественной журналистики.

"ЗА ВОЗВРАЩЕНИЕ "ТРЕТЬЕГО ТАЙМА" НА НТВ В ГОСДУМЕ ПРОГОЛОСОВАЛИ 300 ДЕПУТАТОВ"

- Спустя пару лет в Москве появился уже не островок - целый остров гласности, к которому вы имеете самое непосредственное отношение: НТВ. Говорят, его отец-основатель Гусинский, который сейчас находится за рубежом и не может вернуться в Россию, платил журналистам, особенно тем, которые определяли лицо канала, совершенно сумасшедшие деньги...

- При Гусинском я на НТВ не работал, то есть всего-навсего делал там программу о футболе, но знаю, что деньги были большие. Помимо очень высоких зарплат, предусматривались и другие блага, например, дешевые кредиты на покупку квартир...

- Мне, однако, рассказывали, что якобы в середине 90-х ведущие журналисты получали 50 тысяч долларов в месяц. Это возможно?

- С трудом представляю, что все "лица канала" получали полсотни тысяч долларов ежемесячно - думаю, только руководители...

- Киселев, Миткова и так далее...

- Миткова - нет, она все же ведущая новостей, а вот генеральный директор, его заместитель... Не знаю, 50 ли, но, может, где-то в районе этого (возможно, немножко меньше). НТВ была очень прибыльной организацией...

К рождению НТВ я никакого отношения не имею, поэтому со стороны могу только сказать: у Гусинского было видение. Несомненно, НТВ сделал фантастический прорыв, и чтобы полностью этот прорыв уничтожить, совершенно искоренить, Владимиру Путину понадобилось четыре года.

- Как вы думаете, в отношениях с властью Гусинский неправильно себя повел или Путин в любом случае покончил бы с его телеканалом?

- Нет, я не думаю, что Путин уничтожил бы НТВ, вернее, да, но не сразу. Гусинский, мне кажется, слишком далеко пошел в политику, слишком мощно в ней проецировался, а неуверенные в себе политики очень не любят уверенных в себе телемагнатов, желающих ими манипулировать.

- Хорошо, черт возьми, сказали!

- Но это так! Думаю, Гусинскому немножко не хватило тонкости мышления, а почему говорю, что Путин все равно бы НТВ уничтожил? Понимаете, у этих людей комплекс.

- У каких - уточните...

- У тех, которые вместе с Владимиром Путиным пришли к власти.

- То есть представителей КГБ?

- Да, среднего их звена. Это абсолютный комплекс неполноценности: они не любят людей выше ростом, красивее, умнее и иначе мыслящих. У них совершенно черно-белый подход: "Если ты не с нами...

-...то извини"...

- Свой-чужой - другого деления человечества у них нет. НТВ, естественно, для них было чужим, да что говорить, они до сих пор считают, что я агент ЦРУ. На полном серьезе!

- Я, между прочим, собирался вас об этом спросить....

- Нет, я не агент ЦРУ. Честно!

- А хотели бы им быть?

- Вы знаете, нет. Почему? Эта организация мне не нравится. Вот не люблю я секретные службы...

- Ни КГБ, ни ЦРУ?

- Нет. Если ты испытываешь к ним пиетет, настоящим журналистом не станешь - это исключено! Впрочем, никто и никогда мне этого даже не предлагал. Было другое. Когда на НТВ закрыли "Свободу слова", я пошел к очень высокопоставленному человеку в Кремле. Извините, не буду его называть... "Хочу понять, - говорю, - почему? Мне было сказано, что "Свобода слова" расшатывает основы государства... Ну и государство, если, выходя в эфир раз в неделю по пятницам, его можно расшатать".

- А, так вы еще решили поумничать...

- Он насупился: "У меня есть люди, которые считают, что ты агент ЦРУ. Я этого мнения не придерживаюсь, но...". Ну что тут скажешь? "Я-то думал, - отвечаю, - что ваша организация не считает, а знает"...

- Причем точно...

- Вот и все объяснение: "Считают, что ты агент ЦРУ", а это синоним слова "чужой". И неважно, ЦРУ, MИ-5, MИ-6, Моссад...

- Вам же, по-моему, даже сказали однажды, что вы генетически чужой...

- Именно так и сказали. Я пытался понять, что это, но так и не понял. Именно поэтому у меня по отношению к России много пессимизма. Могу понять все: желание сохранить единую Россию, желание возродить ее в качестве великой страны, но я не могу принять использование чисто фашистских, нацистских подходов к определению человека. Генетически такой-сякой - мне это претит, и раз так мыслят, ничего хорошего там нет.

- Тем не менее были и другие времена: когда на НТВ возник какой-то конфликт, за вас вступилась... Государственная Дума. Депутаты даже голосовали, и по-моему, 300 голосов, то есть абсолютное большинство, отдали за то, чтобы оставить "Свободу слова" в эфире...

- Нет, Дима, нет, эта история произошла с "Третьим таймом". Так смешно получилось... Во время чемпионата мира 98-го года я вел "Третий тайм" - точно в такой же программе здесь, на ICTV, вы не раз этим летом участвовали. "Третий тайм" шел каждый день, а потом раз - и прекратился, потому что закончился чемпионат мира. Ко мне подошел заместитель Явлинского Иваненко: "Слушай, а ты не хочешь продолжить?". - "Я вообще-то на "Радио Свобода" работаю, а не на НТВ, - отвечаю. - На телевидении никто заниматься футболом не предлагает, а сам я напрашиваться не буду. Была идея, сделали проект - все", и вот тут-то я пошутил: "Разве что если Государственная Дума постановление примет, тогда, может, Гусинский пойдет ей навстречу". Сказал просто так, абсолютно ничего не имея в виду, а через несколько дней Государственная Дума приняла соответствующее постановление...

- ???

- Это было "Обращение к руководству НТВ по продолжению выхода в эфир программы "Третий тайм". Иваненко договорился с демократами (тогда их еще в Думе было немало), с коммунистами - ну со всеми. Даже Жириновский голосовал "за", хотя знал, что я на "Радио Свобода" работаю.

- Может, поэтому и голосовал?

- (Улыбается). Может быть... В итоге "Третий тайм" на НТВ возобновили.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter