Дмитрий БЫКОВ: «У меня одна теперь молитва перед погружением в кровать: Господи, ведь есть такая бритва, чтобы эту ленту разорвать?»

Руслан МАЛИНОВСКИЙ. «Бульвар Гордона»

В начале ав­­густа в Южную Пальмиру наведался Дмитрий Быков, который в Одессе бывает регулярно, несмотря на всевозможные социально-политические и личные катаклизмы. После недавних серьезных проблем со здоровьем Дмитрий Львович уже в строю, чувствует себя хорошо и полон энергии. Свой нынешний визит он начал с Пассажа — памятника конца XIX — начала XX веков на пересечении Преображенской и Дерибасовской. Здание, возведенное в 1899 году и представляющее историческую, архитектурную и культурную цен­ность, продолжает приходить в упадок, чем его владельцы и городские власти не особенно обеспокоены. Сейчас там находится ряд бутиков и общежитие индийских студентов. Собственно, Быков принял учас­тие в литературных чтениях именно на территории Пассажа, чтобы присоединиться к тем, кто пытается возвысить свой голос в защиту разрушающегося памятника.

«Особо памятным и ценным, — отметил краевед Александр Бабич, — можно считать то, что в Пассаже располагалась редакция «Одесских новостей», где работал Владимир Жаботинский, Корней Чуковский и Лазарь Кармен — летописец одесского дна, человек, на котором держалась эта газета. Сейчас здание болеет, его нынешних хозяев, видимо, это не интересует. Когда его начнут спасать, совсем неясно, городу нашему тоже как-то не до Пассажа... Дмитрий Львович решил помочь нам в спа­сении Одессы, а то совсем скоро нечего будет рассказывать на экскурсиях».

«Все главное про Одессу и одесскую писательскую школу, как я ее понимаю, я буду рассказывать в Зеленом театре, — сообщил Быков. — И устроители конференции меня попросили, чтобы я в Пассаже много не говорил, а то никто не придет в театр. Хочу отметить, что для меня выступление там бесплатное, чтобы никто не подумал, будто я езжу из рабской Москалии в свободную Украину за длинной гривной. Хоть на входе и будут брать по 50 гривен, но они символические и поступают в фонд спасения Зеленого театра.

Прежде чем я прочту вам мой любимый кусок из Катаева, должен все-таки сказать, что для меня значит Одесса и одесская литературная школа. В недолгой истории рус­ской литературы была московская литературная школа, потом — начало петербургского цикла русской прозы, затем Петербург в силу разных обстоятельств утратил литературное первенство, и оно пришло к Одессе — южному варианту Петербурга, созданному империей, я уверен, исключительно в расчете на будущую эмиграцию.

Одесская литературная школа началась с того, что после 1905 года сюда приехал Александр Куприн, а после 1917-го — Иван Бунин. Я совершенно уверен, что этот поток значительных русских литераторов не прервется и в наше время, потому что русская литература процветает либо там, где сажают, либо там, куда эмигрируют».

Пока Дмитрий Львович находился в Одес­се, в его родной Москве продолжались аресты и задержания участников мирных протестов в связи с предстоящими выборами в Мосгордуму (задержано порядка 1500 человек, заведен ряд уголовных дел). Об этом свежее стихотворение Быкова, написанное им специально для «Новой газеты».

Кольцевое

Тучи над промокшею столицей. Тягостно и скучно пришлецу. Толпы молодежи светлолицей ходят по Садовому кольцу. Собственно, они уже ходили — лет тому назад примерно шесть: думали устроить Пикадилли... Но Кольцо — оно Кольцо и есть.

Схема аргументов нам знакома. Так и слышу голос хитреца: лучше бы они сидели дома! Нет, уж лучше бегать вдоль кольца, но известен ритм его нещадный, поворот судьбы неотвратим. Что нас будет ждать за Баррикадной? Киевская? Тоже не хотим...

Пусть толпа покажется гигантской — всех всосет незримое жерло, ибо от Октябрьской до Таганской очень расстояние мало. Что ты хочешь — это кольцевая: замкнутая, круглая Москва. У иных история живая, а у нас давно уже мертва. В наши дни не стоит и полушки этот предсказуемый маршрут: да, выходят лучшие из лучших, но смотри, куда они идут? Все этапы пройдены давно там, все шаги размечены Кольцом: выходи — и будешь идиотом, не пойдешь — и будешь подлецом.

Все вершины мирового духа нам видны, но это путь не наш: после революции — разруха, вместо революции — она ж. Ни тебе утопий, ни идиллий. Слева Воланд, справа Астарот. Да, конечно, те, что выходили, — все-таки вдыхали кислород, но и те, что оставались дома, ощущали сладостный уют: чувство, что мучительно знакомо всякому, пока соседа бьют! Почва не рождает исполина, больше взяться не с чего ему. От чего ушли? От Сахалина. А куда придут? На Колыму. Если выход — только не родиться иль родиться где-нибудь не тут — нам-то он уже не пригодится, нас уже назад не запихнут. Разве что теперь идешь с айфоном, это знак прогресса, господа, — но при столкновении с ОМОНом суньте гаджет знаете куда?

Я-то верен им, моим любимым, чьи мечты и ценности новей, тем, что подставляются дубинам (новый мем — дубинам сыновей); но не вижу ни одной приметы будущих высот или глубин. Что вожди, когда уже поэты мало отличимы от дубин? За века хождения по кругу, марша по Садовому кольцу — люди превращаются в прислугу, души превращаются в гнильцу; даже коль стартуешь на Манежной — а придешь на Киевский вокзал. «Я и сам ведь не такой, не прежний». Но и это Блок уже сказал.

У меня одна теперь молитва перед погружением в кровать: Господи, ведь есть такая бритва, чтобы эту ленту разорвать? Можно дать черед иным столицам, все телеканалы распустить, надавать полиции по лицам или снисходительно простить, но пока кольцо не разомкнется — участью любой души живой так и будет внутренность колодца, замкнутость дороги Кольцевой. Господи, должна же быть пощада в этом переваренном борще? Если нет дороги, кроме МКАДа, — фиг ли шевелиться вообще? Я устал терпеть свою ненужность. Господи, яви свое лицо, разомкни московскую окружность, разруби Садовое кольцо!