Писательница Людмила УЛИЦКАЯ: «Год был паршивый — в мире происходит что-то такое, из чего выхода нет...»

В каждом советском человеке есть чувство страха, которое сопровождает его от рождения до смерти и не зависит от социального положения, считает российская писательница Людмила Улицкая. Репрессии коснулись почти каждой семьи, всех слоев и сословий, и эта травма до сих пор не изжита. Поводом для встречи с корреспондентом интернет-издания «ГОР­ДОН» стала новая книга Улицкой — «Лестница Якова», которая может подтолкнуть читателей изучать неизвестные факты о своих предках.

В своем новом романе Людмила Евгеньевна описывает историю нескольких поколений одной семьи, сага тесно связана с историей государства. Частично в книгу вошли письма деда писательницы, которого она видела раз в жизни. Яков Улицкий родился в Ржищеве Киевской губернии, изучал историю музыки в Московской консерватории, был репрессирован, пережил несколько ссылок, автор книги «Что нужно каждому знать о музыке?», которая вышла за год до его смерти.

«МЫ МНОГОГО НЕ ЗНАЕМ О СВОИХ РОДИТЕЛЯХ, ДА И ЗНАТЬ НЕ ХОТИМ»

— Людмила Евгеньевна, как появилась идея романа «Лестница Якова»? Как долго вы раздумывали над темой?

— В 2011 году я открыла довольно объемную папку, хранившуюся у меня дома с тех пор, как умерла бабушка. В ней я обнаружила их с дедом переписку, которая длилась много лет, начиная с 1911 года. Писем оказалась около 500. Страшно было. Такое чувство, будто посыплются скелеты из шкафа. Это страх молчащих поколений — мы многого не знаем о своих родителях, да и знать не хотим.

С момента написания первого письма прошло 100 лет, и я поняла, что после моей смерти дети просто выбросят эти письма на помойку. И снова возник страх — на этот раз забвения, которым так глубоко больна вся наша страна. Я и не размышляла, надо писать этот роман или не надо, — почувствовала, что обязана. А сколько времени это займет — не имело значения. Роман — это всегда несколько лет жизни. Быстро у меня никогда не получается.

— Расшифруйте, пожалуйста: о каком страхе идет речь?

— На мой взгляд, каждый человек, живший в ХХ веке в России, в послереволюционное время, в той или в иной степени осознает одну особенность советского человека, которая нас еще не покинула. Чувство страха, с которым мы живем от рождения до смерти, вне зависимости от того, являешься ли ты крупным начальником, командиром, так сказать, или самым мелким человечком, находящимся внизу социальной лестницы.

Страх одинаков для всех. Репрессии касались всех слоев, всех сословий, именно по этой причине страх так глубоко укоренился, я бы сказала, в спинном мозге, уже глубже сознания, если мы говорим о наших родовых чертах. А что нас всех объединяет, что связывает?

Вот эта травма, которую пережили прак­тически все без исключения. Потому что тех, кто охранял заключенных, тоже репрессировали. И вот это чувство страха — то, что мы должны изжить, пережить и, по-моему, единственный способ — лично пройти через это испытание, вернуться к своим предкам, восстановить то, что мы о них помним и что не знаем. И по возможности восстановить эту семейную память.

— На мой взгляд, ваша история получилась очень личной — там письма родст­­венников, архивные материалы из дела вашего деда Якова Улицкого. Когда главная героиня Нора читает архив, ее тошнит, ей физически плохо от информации, новых мыслей. Вы переживали что-то подобное, когда читали документы?

— Я этого и хотела — чтобы история звучала как личная. На самом деле, это конструкция, в которой авторский текст и документы, отчасти подлинные, отчасти вымышленные, должны преобразиться в единый текст, а что при этом чувствовал автор, для читателя значения не имеет. Могу сказать, что все это было очень тяжело...

Работа у меня прерывалась дважды, на довольно длительное время: первый раз, когда умерла моя подруга юности Наташа Горбаневская. Я отложила роман, собрала воспоминания о Наташе и издала книгу ее памяти, называется «Поэтка». Второй перерыв был связан с издательским проектом «Детство 45-53. А завтра будет счастье» — сборник писем детей послевоенного времени. И хотя обе эти книги отчасти прервали работу над романом, в сущности, речь все время шла об одном — о памяти поколений. Так что не эмоции меня останавливали, а обстоятельства жизни.

— Как много общего у героев книги с членами вашей семьи? Можно сказать, что история поколения Осецких — это и история вашей семьи?

— Довольно много общего. Но все-таки это не семейная биография, а литературное произведение. Никто теперь не может это ни подтвердить, ни опровергнуть — главные герои романа живут своей собственной жизнью, а прототипы умерли... Для меня очень важно, что это, в сущности, история страны, записанная через историю одной семьи. Многие читатели откликнулись на роман очень лично: предприняли некие усилия, чтобы спасти те документы и фотографии, которые еще остались в домах. Ведь многое было уничтожено. Кто не помнит фотографии с вырезанными ножницами лицами тех, кто был объявлен врагом народа, шпионом или вредителем...

— Вы работали над романом четыре года. Что нового дала вам эта книга? Удалось ли лучше понять предков?

— Пожалуй, ничего нового, просто те вещи, о которых я вроде бы и знала, но не фиксировала своего внимания на них, вышли на первый план: история страны слагается из историй отдельных семей. Та большая история, которую проходят в школах и институтах, время от времени подвергается пересмотру в зависимости от установки государства. На личности Сталина это особенно хорошо видно: кто он — гений человечества, великий преступник, крупный военачальник, бездарный руководитель или эффективный менеджер? Когда как... А вот ваш дедушка, которого раскулачили и выслали, арестовали и расстреляли, продержали после плена еще семь лет в лагерях, — факт неоспоримый. И он тоже принадлежит к большой истории.

Мой дед был для меня совершенно не­зна­комым человеком, я видела его раз в жизни в 11-летнем возрасте, когда он ехал из очень тяжелого лагеря в мягкую ссылку, где вскоре умер. Это был 55 год. И вот я открыла его письма, начала читать и подумала: «Боже, как же мы с ним похожи!». Какие-то черты, которые я явно унаследовала от него, и какие-то черты, которых я, к сожалению, не унаследовала... Это все меня глубоко трогает.

Благодаря книге мне удалось и лучше понять моих предков, и примириться. Ими владел глубокий страх, который руководил их поведением, тот страх, о котором мы с вами уже говорили.

«Я НЕ ПРИНАДЛЕЖУ К ПАРТИИ «КРЫМНАШ» И НЕ ПОТЕРЯЛА НА ЭТОЙ ПОЧВЕ НИКОГО ИЗ ДРУЗЕЙ ИЛИ РОДСТВЕННИКОВ»

— Последние годы в России идет переосмысление личности Сталина, в не­ко­торых городах приносят плакаты с его изображением на митинги, требуют вер­нуть памятники. Как вы думаете, почему так происходит?

— Это вопрос не ко мне, а к психологам и даже к психиатрам.

— Вопрос о писательских ритуалах. Есть ли у вас собственный ритуал прощания с рукописью, которая идет в печать? Например, уехать на море и забыть о существовании компьютера?

— Нет никакого ритуала, но в этот раз я поставила последнюю точку, села в самолет и полетела в Израиль прощаться с моей подругой, которая умирала там в клинике. Это событие полностью закрыло книгу. Покойная моя подруга ее не дочитала...

— На презентации книги вы упомянули, что специально ради романа приезжали в Киев. Изучали места, где прошла юность дедушки и бабушки? Какие открытия удалось сделать? Как это помогло книге?

— Не могу сказать, что изучала. Мой киевский приятель журналист Юра Володарский прошел со мной по тем адресам, которые стояли на конвертах писем, — Кузнечная, Мариинско-Благовещенская, Институтская. Увидела дом, где была когда-то часовая мастерская моего прадеда, двор, где когда-то стоял стол, за которым собиралась молодежь, друзья моей бабушки и ее братьев... Люди Серебряного века. Никаких открытий — только память сердца.

— Многие гости из России отмечают, что было очень непросто общаться с коллегами, друзьями и родственниками из Украины (и наоборот) первые месяцы после событий 2014 года. Вы почувствовали что-то подобное?

— Hет, никаких проблем общения у меня не возникало. Я не принадлежу к партии «крымнаш» и не потеряла на этой почве никого из друзей или родственников ни в Москве, ни в других городах. Моя одноклассница, любимая подруга детства, которая живет в Милане с 60-х годов, моих взглядов не разделяет. Я удивилась и отнесла это на счет ее давнего отрыва от реальностей российской жизни.

— Удалось ли реализовать проект с переводом украинских авторов на русский язык?

— Все у нас получилось — 29 ноября на ярмарке нон-фикшн (ежегодная литературная ярмарка в Москве. — «ГОРДОН») «Сборник рассказов украинских писателей» был представлен на стенде. Сборник очень хороший, там представлены и начинающие авторы, и самые читаемые, известные, пишущие на украинском и на русском. Этот скромный сборник — свидетельство того, что культурные связи существуют, невзирая на безумие политиков.

Я придерживаюсь мнения, что культура всегда поверх политики. Когда политика искажает культуру, ничего хорошего не получается. Поэтому мы должны читать хороших украинских писателей. Даже сегодня, когда у всех такое подавленное настроение, возникает ощущение, что твой голос не слышат. Это давно прожитый кухонный кусок жизни — возможно, мы к нему воз­вращаемся. Хотя нас пока не сажают, мы даже за границу до сих пор ездим. Наша страна знала худшие времена, поэтому соберемся с силами и будем друг друга любить.

«ВСЕ ВРЕМЯ ПРОИСХОДЯТ СОБЫТИЯ, КОТОРЫХ НЕ МОГЛО БЫТЬ»

— Вы сами не собираетесь написать взрослую книгу для детей?

— Я ведь с этого начинала. Писала детские книжки, когда мои дети были маленькими, а сейчас выросли, внуки как-то мало интересуются бабушкой, поэтому у меня несколько утрачен стимул. Чтобы существовать как детский писатель, нужно с детьми сосуществовать в жизни. А мои внуки далеко от меня находятся. Вообще, признаюсь — хотела бы написать одну детскую книжку, она давно крутится. Не знаю. Может, Бог даст.

— В преддверии Нового года хочется спросить: каким выдался в вашем пред­ставлении прошедший год? Какие события могли бы выделить?

— У меня этот год связан с книгой. Вообще же, утро начинается с того, что включаю радио. Я слежу за событиями, и они весьма огорчительны. Только что приехала из Израиля и увидела этот концентрат все­го происходящего в мире. Должна сказать, что впервые за многие годы приехала в совершенно подавленном состоянии. Теракты поч­ти каждый день, на этот раз мода новая — молодежь, девочки... Ранят кого-то ножом и убегают. Вот такое случилось неделю назад. Девчонка 16-летняя подбежала к солдату, ранила его, а он тоже молодой — 19! Проезжающий мимо поселенец сшиб ее на машине, после чего девушку пристрелили.

Мы живем в мире, где правой стороны давно уже нет. Нет тех, у кого правота. Нельзя 16-летней девочке убивать солдата, но убивать девочку тоже нельзя.

Ощущение, что в мире происходит что-то такое, из чего выхода нет, и это меня очень удручает. У меня произошла смена парадигмы — я теперь большими проблемами не занимаюсь, а лишь проблемами частной жизни. По российским нашим реалиям — они выглядят как-то отчасти комически — все время происходят события, которых не могло быть. Этого не может быть, говоришь себе. Я абсолютно не ответила на ваш вопрос и весьма плохо следила за событиями этого года, но знаю — он был паршивый.

— Я дочитал «Лестницу Якова» не­сколько дней назад, но до сих пор продолжаю думать о ваших героях. Хочется прожить с ними еще 100 лет, посмотреть, как дальше сложится жизнь у Якова, у его семьи, каким станет государство, в котором он будет жить. Продолжение этой истории возможно?

— Придется мне процитировать не­сколь­ко строк из собственного стихотворения. Обычно я свои стихи не публикую. Даю вам в виде исключения:

Повезет, быть может, и шанс велик,

Что родится новый любитель книг,

Сочинитель слов, почитатель нот —

и тогда наши лики вновь

взойдут из вод...

Ну и так далее...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter