Актер театра и кино Алексей ВЕРТИНСКИЙ: «Стукнуло мне 39 лет, и я понял: все! Жизнь, к сожалению, просрана...»

Алексей Вертинский — человек чрезвычайно востребованный: главные роли в киевском Молодом театре, в кино, на телевидении... Вот только разговор наш высокого искусства практически не коснулся. Все больше говорили о жестоком извилистом пути, приведшем Алексея к сегодняшнему успеху. На этой ухабистой дороге актер прошел, кажется, через все — алкоголизм, анонимки, бесчисленные увольнения, предательство близких, унижения коллег и журналистов, лишение отцовства, полнейшую пустоту и безысходность. В какой-то мере мой собеседник — человек уникальный. Таких сегодня не делают. По примеру других в своих бедах и ошибках никого не винит, тем более не осуждает. К себе относится со стопроцентным чувством юмора, а к жизни своей непростой — более чем рассудительно и философски.

«С ДЕТСТВА МЕЧТАЛ КРАСИВО ОДЕВАТЬСЯ, КАК СОВЕТСКИЕ АКТРИСЫ»

— Недавно наблюдала вас в телепередаче, где вы с таким упоением рассказывали о секонд-хэнде...

— Ой, брось! Попал я с этой программой, хотя ни о чем и не жалею. Позвонили знакомые, попросили прийти. Оказалось, что тема: «Вторые руки». При этом я вовсе не осуждаю людей, которые там одеваются. В грудах тряпья можно такой эксклюзивчик отыскать — будь здоров. Я и сам не раз в подобные магазинчики заглядывал. К тому же художники по костюмам частенько находят там та-а-акие исторические костюмы. Но моя хорошая подружка — модельер Виктория Гресь, и одевает Вика меня, как лялечку, — по своему вкусу и усмотрению.

С передачами я частенько залетаю. Пару месяцев назад позвонили от Маши Ефросининой, дескать, любим, просим, приходите. «А тема-то какая?» — интересуюсь. «Трансплантация половых органов». Я чуть со стула не упал, а редактор недоумевает: «Чему вы так удивились? Сами в театре служите и не знаете, что у вас там подобное регулярно случается». Люди твердо уверены: коль в театре служишь, значит, конченый. Такое вот о нас представление. Хотя лично я в эту профессию пошел по другой причине...

— По какой, если не секрет?

— С детства мечтал красиво одеваться — как... советские актрисы. В 60-х мужики на экране были обряжены в соцреалистическую униформу — белая рубашка, галстук, широкие брюки. В лучшем случае — на голове цилиндр. А женщины блиста-а-али! Я смотрел на экран и плакал от восторга и горького осознания: подобных нарядов у меня никогда не будет.

— Вас маленького, наверное, скромно одевали?

— В семье нас было четверо — две сестры, брат и я — младшенький. Соответственно, донашивал за Аней, Надей и Колей все, что уцелевало. Они старались носить вещи как можно аккуратнее, штопали усердно. Но... Вспоминаю, как стоял в бесконечных очередях за маслом, мукой, сахаром, куда меня определяли как самого послушного и безропотного. Чего я только в тех очередях о себе не наслушался! «Будете стоять вон за той девочкой в беличьей шапочке». — «Девочку вижу, только шапочка у нее не беличья, а из кролика облезлого». Я же, ребенок, понятия не имел, что на меня напялили — дамский капор или мальчиковое пальтишко.

— Значит, в артисты подались исключительно из желания шикарно выглядеть?

— Да.

— Звучная фамилия Вертинский это желание никак не подогревала?

— К своему стыду, о существовании Александра Николаевича я узнал лишь в 10 классе, когда появилась его первая большая пластинка. Меня часто спрашивают, имею ли родственное отношение к этому знаменитому клану. Отвечаю честно: не знаю.

— С дочками Вертинского знакомы?

— Ни разу не пересекался. И не стремлюсь к этому — чего-чего, а чувства такта у меня с лихвой хватает. Не стану же я хватать человека за фалды и орать: «Эй, выходит, мы с вами родичи!».

«В ГЛУБИНЕ ДУШИ Я СВЯТО ВЕРОВАЛ В СВОЮ СХОЖЕСТЬ С АЛЕНОМ ДЕЛОНОМ»

— Как оказались в театре?

— Начинал с художественной самодеятельности. У меня всегда хорошо комедии получались. Сам не ведал, что творю, а игра вызывала гомерический хохот зрителя. Скажу больше — даже когда я выходил на сцену в трагедии! Каждый раз, давая мне роль в серьезной пьесе, руководительница рвала на себе волосы: «Дура я старая! Зачем тебя взяла? Ты погубил все! Ты все погубил!!!».

— И много спектаклей зарубили на корню?

— Достаточно. Но не могла же она все время на одни и те же грабли наступать. Однажды ее режиссерское терпение лопнуло: «Хватит! Пусть любой другой, даже тот, кто слова молвить не в состоянии, выйдет на сцену и сыграет вместо этого урода!». В молодости у меня была весьма эксцентрическая внешность — я напоминал собой плохо отремонтированную раскладушку — длинный, худой. К тому же нос в прыщах. При этом имел шикарные волосы, которые завивались в локоны, чем раздражали, поскольку в глубине души я свято веровал в свою схожесть с Аленом Делоном. Словом, специально для меня организовала эта дама серьезный показ, позвали профессионального режиссера, после чего меня из самодеятельности, без театрального образования, пригласили в Сумской театр.

— Удивились, когда получили приглашение на работу в Киев?

— До этого судьбоносного факта меня преследовала черная полоса. Во-первых, артиста Вертинского выперли абсолютно из всех театров.

— За что?

— Я пил. Вначале не злоупотреблял. Мог в гримерке за компанию со всеми, как любой нормальный мужик, принять на грудь немного портвейна. Но, видно, такова моя судьба — всегда, во всех коллективах я был неугоден. Играл много, причем все больше роли главные, что вызывало вполне объяснимое негодование коллег. На меня строчили такое количество кляуз, что дирекции проще было выкинуть Вертинского на помойку, нежели продолжать держать дальше.

— И все по причине пьянства?

— Всякий раз приговор звучал по-новому. Первый раз выкинули за аморалку.

— О-о, так у вас боевое прошлое. Аморалка-то хоть была?

— Только пьянка, под которую удачно присовокупили мой «разврат». Ехали мы в поезде на гастроли в Белоруссию. Гудел целый вагон, и все без исключения его пассажиры — пьяные в дупель артисты — подписались под тем, что я на глазах у коллектива трахал на столике в купе нашу приму. К тому же в антисанитарных условиях. У меня никогда не возникала необходимость заниматься сексом в поезде. Я не так сильно озабочен и вообще слабо припоминаю случаи, когда моя половая неустроенность выливалась в какие-либо демарши.

— Тем не менее вы явились носителем пороков — пьянство, разврат... Ориентацию не меняли?

— А как же! Обязательно. Когда переехал в Киев и начал стремительно подниматься вверх по профессиональной лестнице, одна из дальних родственниц доложила моей сестре: «Так воно ж голубе. А серед цих артистiв таких, як наш Льоша, скiльки завгодно. Воно ж там буде почуватися, наче у рiднiй стихiї». Сестра моя, мало что в этом вопросе понимающая, долго в ужасе выпытывала: «Льоша, це правда, що ти трохи блакитний?».

«ЗА ОСКОРБЛЕНИЕ ТЕАТРАЛЬНОГО АВТОБУСА ПЕРЕВЕСТИ ВОДИТЕЛЯ НА ДОЛЖНОСТЬ АРТИСТА»

— После анонимок и череды увольнений не посещала мысль, что это полный крах?

— Конечно... Когда меня выпирали за аморалку из Ужгорода, я был весьма плотно занят в репертуаре, играл главные роли. Поэтому об увольнении даже не думал. Изгнанный, сидел дома, ждал звонка и считал, что все это не более чем неудачная шутка, временное явление, ерунда. Никуда они не денутся, позвонят, попросят вернуться. Логика подсказывала: даже если я допустил нечто аморальное, значит, нужно пожурить, выговор объявить и простить в результате.

Однажды у нас в театре так наказали водителя. Тот матом заявил директору, что не повезет актеров на выездной спектакль на раздолбанной железяке. В ответ руководитель вывесил приказ: «За оскорбление театрального автобуса перевести водителя Масличенко на должность артиста драмы». Это было серьезное наказание, ведь пролетариат получал в два раза больше актеров (плюс ежемесячные прогрессивки). А мы, блаженные, парили по сцене за 65 рублей в месяц...

Так вот, ежедневно с утра до вечера я ждал звонка из театра, а чтобы скоротать время, потягивал водочку — один стаканчик за другим. Вскоре опорожнял бутылочку, дальше — канистрочку. В Закарпатье этого добра море, все не перепьешь.

Месяц тянулся за месяцем. Я нигде не работал, лишь иногда меня приглашали выступить на местечковых праздниках — почитать стихи про шахтеров или водителей. Словом, втянулся в алкоголизм по самое не могу. Пил, не закусывая, нажирался до зеленых кренделей, ничего не соображал. Одним словом, дурачок дурачком.

— Водка, водка, огуречик — вот и спился человечек...

— Понимаешь, я тогда о себе очень хорошо думал, а так делать нельзя. Сейчас смотрю на многих спивающихся киевских актеров и поражалась: «Боже мой! Ну сыграл ты лет 20 назад главную роль. И дальше что? Зачем по этому высокому поводу до сих пор киряешь, на судьбу жалуешься и всех подряд обвиняешь в собственных неудачах?». Я-то правду хорошо знаю — большинство этих людей никто никуда не выгонял. Просто они пили, в нужный момент не являлись на репетиции, срывали съемки. Само собой, на их места приглашали других актеров, у которых получалось не хуже. А эти застряли в своем прошлом, сидят по буфетам, злятся на весь мир и бухают.

— Но вы-то в отличие от них пили-пили, а затем бросили...

— В последнюю минуту спасительную соломинку протянул Сумской театр — пригласили в труппу. Дескать, актер вы замечательный, зритель вас помнит, сразу берем на главную роль в спектакль «Филумена Мартурано». Я очень обрадовался, с пьянкой завязал, перебрался с семьей в Сумы (у меня тогда дочь Ксюшенька совсем маленькой была). Но вскоре там начались свои интриги.

— И вас опять выгнали...

— Скорее, я сам был вынужден уйти. Заступился за несправедливо обиженную актрису, а она оказалась крайне неугодна жене главного режиссера. Вот мне в лоб и зарядили: «Можешь отправляться за ней следом». Это было крайне оскорбительно и унизительно. Я вновь плотно сел на стакан. Ну а что было делать? Ни работы, ни перспектив. Ни-че-го. Вновь нажирался до поросячьего визга, и все-таки нашел в себе силы пройти лечение от алкоголизма по знаменитому методу Довженко.

— Актриса Ирина Печерникова рассказывала, что это недолгая процедура — всего один сеанс.

— Совершенно верно. Они не лечат — разочек по лбу дадут, и свободен. Куда больше времени занимают постоянные поездки в клинику, записи, оформления, очищения организма и так далее. У них там из алкашей очередь, словно в Мавзолей к Ленину. Все сидят в коридоре возле двери из матового стекла, нахохленные, как воробьи, — участи своей ждут. Я-то думал, таинство исцеления происходит один на один с эскулапом в торжественной обстановке. Щас! Подошли, по голове стукнули, и до свидания! Следующий! Я как свою «дозу обновления» получил, давай радостно по сторонам головой крутить: «И это все? И это я уже полноценный?». Словно на крыльях летел домой из того замечательного заведения.

— Навсегда завязали?

— Во всяком случае, я в это свято поверил. Даже не пробовал экспериментировать со спиртным. Зачем? В прямом смысле начал новую жизнь. Вот только проблемы в ней остались старые. Разве что отныне я смотрел на них трезвыми глазами. А так — безработица, безденежье, бесперспективность и жуткое уныние.

Иногда проводил клубные вечеринки, вроде бы мы не бедствовали. Но и не роскошествовали. В Сумах живут мои родители, им усадьба от дедушки с бабушкой досталась. Семья была накормлена, хотя на трамвай денег не хватало. Так я пешком ходил.

Стукнуло мне 39 лет, и я понял: все! Гаплык! Жизнь, к сожалению, просрана. Бедная Ксюшенька идет в первый класс, и мне, пропащему человеку, необходимо сделать хоть что-то, дабы ребенок впоследствии не чувствовал себя никому не нужным. Теперь посуди сама — что мог сделать, если впереди пустота, а я, кроме как актерствовать, ничего больше не умею? И я, дурак, вновь сорвался, запил. Не потому, что сильно водки захотелось, — жалко было лишиться 200 баксов. А дело было так.

Проводил я на Новый год частную вечеринку — скакал Дедом Морозом, а заодно и Снегурочкой, зайчиком, медведиком. Устроил маленькое шоу. В конце представления подходит ко мне мужик, который должен деньги заплатить. «Молодец! — говорит. — А теперь давай накатим». — «Извини, друг, не пью». — «Как это? Не бахнешь со мной — баксы не отдам». И представляешь — я, скотина такая, смалодушничал.

— Плохо не стало?

— Да где там! Очень даже хорошо сделалось — с каждой рюмкой хорошело все больше и больше. Запил я по-черному, причем с какой-то удвоенной силой, как все развязавшие, словно упущенное наверстывал. Сегодня, оценивая ситуацию со стороны, понимаю: жаждал неких юношеских ощущений. В пору студенчества мы ведь могли куролесить ночи напролет, а наутро свеженькими бежать на лекции, играть премьеры. Но мне-то было под 40. В организме начался необратимый процесс, с которым справиться самостоятельно я уже не мог. Как говорят танцоры, «двумя ногами вскочил в майонез». Это было очень жестко — я практически не просыхал, мало что соображал. Вытянули жена Таня и маленькая Ксюша. Они меня успокаивали, уговаривали, с ложечки бульонами поили, чаем на травках.

— Не попрекали, дескать, «ах ты, пьянь подзаборная»?

— Не-е-ет, ну что ты! У Танюши даже слов таких в лексиконе нет — «алкаш», «свинья»... Она очень спокойная, добрая. Наоборот, просила постоянно: «Алешечка, давай покушаем, давай вместе к врачу сходим».

«БЫЛ МОЙЩИКОМ АВТОМОБИЛЕЙ, АВТОСТОЯНКИ СТЕРЕГ, МУСОР УБИРАЛ...»

— Извините за бестактный вопрос. В специализированную клинику вас не забирали?

— Ты имеешь в виду, не ловил ли я «белку»? Нет. «Белочка» — это когда ты не в состоянии сам себя увидеть со стороны, не контролируешь ситуацию, не оцениваешь ее хоть немного объективно. Слава Богу, до столь скотского состояния я не допивался, а Танюша мужа никуда не сдавала. Словом, в один прекрасный день привела она меня в чувство и такого вот — дрожащего, высохшего, страшного — отвела к областному врачу-наркологу. Он долго меня промывал, очищал, что-то колол. И поставил на ноги. С тех пор минуло 10 лет, а я — ни грамма.

Начался мой трезвый образ жизни, в которой по-прежнему ничего не изменилось. Я поставил на себе окончательный крест.

— Изменить профессию не пытались?

— Тысячу раз. Разве что водителем не был, поскольку очень боюсь машин и отличаюсь невероятной тупостью в их внутренностях. А вот мойщиком автомобилей трудился, стерег автостоянки, мусор убирал. И тут неожиданно на горизонте нарисовался Киев.

— Ваша история очень похожа на судьбу покойного Андрея Краско, который много лет из-за чиновничьего беспредела был лишен возможности играть, — настоящая востребованность пришла к нему тоже в 39.

— Совершенно верно. Вот только Андрюша, бедняга, зря запил. А я держался.

— В Киев вас пригласил режиссер Станислав Моисеев, который нынче возглавляет Молодой театр. Как он решился на этот, на первый взгляд, странный поступок? Ведь знал, что вы не у дел, много лет не работали на сцене, потеряли форму.

— Мы знакомы с 1983 года. После окончания Киевского театрального института он, молодой режиссер, был приглашен в Сумской театр и, конечно, хотел ставить там нечто продвинутое. Но в эпоху развитого социализма требовалось делать не то, что хочешь, а что положено. Его же здорово раздражали все эти совково-махровые герои. Рискнул, взял к постановке «Две стрелы» по пьесе Александра Володина, мне дал роль Человека Боя.

Я страшно боялся, поскольку надо было постоянно себя во всем контролировать, держать спину, торс, руки. Мама родная! А я люблю, чтобы все дергалось, плясало, как на шарнирах. Словом, после «Двух стрел» у Моисеева был еще ряд спектаклей, на которые впервые добровольно, а не по принудительному распространению билетов пошла публика. Это стало прорывом, вскоре Славу пригласили возглавить Ужгородский театр. Он и меня за собой потащил. Через некоторое время по старой доброй традиции этого коллектива нашего режиссера выперли со скандалом. Как и я, Слава остался без работы, без средств к существованию, подался в Киев в надежде получить хоть какую-нибудь постановку, создал в столице один удачный спектакль, второй. Вскоре ему предложили возглавить Молодой театр.

Изначально обо мне речь, конечно, не шла. Просто получилось так, что один из актеров перешел в Театр на Левом берегу. Его Сганарель остался без исполнителя. Обо мне вспомнили и четко объяснили ситуацию: «Сыграешь хорошо — значит, все у тебя в Киеве получится. Нет — до свидания. Причем навсегда». Я попробовал, и оно как-то пошло-поехало. Хотя столичные театральные критики приняли мое появление более чем хреново. Года три назад один маститый театровед признался: «После твоего Сганареля я во всеуслышание заявил: «Бывают случаи, когда провинциальный артистик, оказавшись в экстремальных условиях столичного театра, сжимается, собирает воедино все свои штампы и выворачивается наизнанку. Но это не что иное, как агония». Зато когда у меня чередой пошли удачные роли, когда зритель на ура принял «Дядю Ваню» с моим участием, те же критики изумились. Оказывается, Вертинский — темная лошадка».

— Мнение критиков, безусловно, важно, но они хотя бы территориально находятся от вас далеко. А коллеги в театре всегда под боком. Как они приняли появление столь колоритного конкурента?

— К тому времени я, как сталь, был закален жизненными баталиями. Научился близко к себе никого не подпускать, от былой открытости и следа не осталось. Молча делал свое дело и немедленно уходил. Уверен, ничего благожелательного с их стороны по отношению ко мне не наблюдается. Только так, как раньше, все, кому не лень, подковырнуть меня больше не могут.

— Помимо театра, вы много работаете в кино, на телевидении. В каком фильме снялись впервые?

— «Восток — Запад» французского режиссера Режиса Варнье с Олегом Меньшиковым, Сергеем Бодровым, Татьяной Догилевой в главных ролях. Представляешь, сколь странным оказалось для меня приглашение в такую компанию? Я, комический актер, сыграл в фильме главного кагэбэшника, на которого во время ареста бабушки накидывается герой Бодрова. В «Дон Жуане» меня случайно заметила ассистент по актерам Зина Мамонтова и пригласила на пробы. На эту роль пробовались 40 человек. Задача для начала была поставлена простая — пообщаться в кабинете с французским режиссером — он на своем языке, я — на каком уж смогу (от страха едва вовсе дар речи не потерял). Повезло — утвердили.

«ЛЕША, — СКАЗАЛ Я СЕБЕ, — ТЫ ГОВНО! И МЕСТО ТВОЕ ОТ СИХ ДО СИХ»

— Ваши партнеры — неоспоримые и серьезные звезды. Не затерялись на их фоне?

— Что можно сказать, если я в кино никогда не снимался и вдруг над моей скромной персоной навис талантливый «монстр» Олег Меньшиков? Все время мы проводили в «павильонной коммуналке» вместе — тексты учили, болтали, анекдоты шпарили. Наповал убивало, как Олег Меньшиков с Сережей Бодровым с необычайной легкостью общались друг с другом исключительно на французском и при этом весело смеялись.

— Вы язык, конечно, не знали...

— И даже не понимал. Спасибо Танюше Догилевой, которая им тоже не владела, — как-то она подмигнула и увела меня в сторонку, где со смехом призналась: «Я-то сначала подумала, что ты тоже не из наших». Она имела в виду не из простых смертных, а из столь важных полиглотов, как Олег с Сережей. Они ведь не только на французском болтали — на немецком, английском, даже на болгарском. У нас переводчица была с французского на... болгарский — режиссер решил, что русский и болгарский, в принципе, одно и то же. Ну да ничего, с этой проблемой быстро справился — языки-то схожи.

На площадке царила стопроцентная гармония и дисциплина. Со стороны ребят звездных заездов не наблюдалось — наоборот, поддержка и понимание. Изначально меня покорил съемочный процесс — вот что значит иностранцы! У нас весь день шалтай-болтай. А там... Я даже на память бумажку с расписанием сохранил: «10.40 — грим. 10.53 — костюм. 11.04 — площадка. 11.24 — свободен».

— Потом поступало много предложений?

— Да, но ты меня как-то зненацька с этим вопросом застала, я бы список захватил, ведь работы свои практически не смотрю. Вечно получается, что во время их показа по телевизору у меня спектакли. Работал в сериале у Вячека Криштофовича «Под крышами большого города», у Попкова в «Пепле Феникса»... Каждый год снимаюсь минимум в четырех фильмах. Недавно в аэропорту встретил своего старинного друга — главного «довгоносика» Витьку Андриенко. Он на кассете посмотрел «Пепел Феникса» и похвалил: «Думаю, Леша, это будет бомба. Все ведь привыкли тебя полупедерастом видеть, а здесь — супер». Если вернуться к теме, кто как кого на площадке принимает, скажу откровенно: лично я подобным вещам давно не придаю никакого значения — от природы являюсь человеком нервным, психованным, до последнего сдерживаюсь, а если выведут, мне бывает крайне сложно себя обуздать.

— Орете, посуду бьете, мебель крушите?

— Нет-нет, что ты. Перестаю спать ночами, меня всего колбасит, много курю. Чтобы такого не случалось, в один прекрасный день с должным юмором сказал себе: «Леша, ты говно! И место твое от сих до сих, больше никуда не лезь». С тех пор прихожу на съемку или в театр, тихонько расчищаю самый укромный угол, гримируюсь, работаю. Дальше пусть хоть цыганские дети с неба падают — не отреагирую.

— Вас, наверное, кто-то сильно обидел (ужгородские и сумские эпопеи не в счет)?

— Меня, Олечка, постоянно обижают, обижают и обижают. Раньше любой мой жест, мимику обсуждали, насмехались, издевались. Как к дурачку относились, ей-богу. Долго так продолжаться не могло, нужно было принимать решение. И я его принял.

— До слез доводили?

— Конечно. Я не так давно плакал. Опять-таки из-за театра. У меня уже сил не было каждый вечер маньячить — прыгать и прыгать по сцене. Кто-то заболевал, я сигал вместо него, всегда всех выручал, никому не отказывал, не подводил. И тут позвонили киношники — надо обязательно отснять эпизод. Глянул в наш театральный график — все нормально, если меня в этот день не будет, никого не подставлю. Пошел отпрашиваться у режиссера, тот ни в какую: «Выйдешь на прогон — это не обсуждается». Словом, исхитрился, успел побывать и на съемках, и на сцене. Но кто-то о моем «проступке» стукнул руководству. И хотя я ничего не сорвал, вызвали в кабинет и объявили: «У нас очень строгий и принципиальный местный комитет. Так что запомни, Леша, ты на очереди...».

— Опять на вылет?

— Бог его знает... Но случились такие угрозы. Когда после разговора ехал в метро, вдруг почувствовал — сердце даже не болит: у меня его просто не существует. Не стучит, не гупает — не чувствую я больше сердца! Это было огромное потрясение и полнейшее отчаяние — чувство опустошения не отпускало в течение четырех месяцев.

«КАК ЧЕСТНЫЙ ДОЛБО...Б, Я ВСЕГДА ЖЕНИЛСЯ НА ТЕХ, С КЕМ ЖИЛ»

— Как избавились?

— Работа — лучший лекарь. И конечно, жена Танюша с доченькой Ксюшенькой. К слову, Танюша — моя четвертая супруга. Я — стопроцентный совок, поэтому в загсе официально регистрировал отношения со всеми, с кем проживал совместно.

— Знакомились с девушкой, она на пару ночей оставалась в гостях, и вы, как честный человек...

— Да, я, как честный долбо...б, всегда женился. А разводился, потому что со временем понимал: даже если люди друг другу не подходят, они, как минимум, могут договориться о совместном цивилизованном сосуществовании. У меня таких сделок не получалось. «Или будешь делать так, как я сказала, или сына никогда не увидишь».

— У вас есть старший сын?

— Да, но его у меня отобрали, когда ребенок был еще совсем маленьким. Экс-супруга со своим новым мужем что-то непонятное нахимичили, нахитрили — дали ему свою фамилию, меня же к мальчику на расстояние пушечного выстрела не подпускали. Надеюсь, когда он станет взрослым, то хотя бы узнает о существовании настоящего отца, если захочет, конечно. Так что и подобное в моей судьбе тоже случилось...

— Сегодня вы довольны своей жизнью?

— Прям как в фильме «Афоня»: «Я к ней философически отношусь!». (Смеется). А если серьезно, грех жаловаться — у меня замечательная семья, хотя в свое время на личной жизни я поставил жирный крест, решив, что в данном вопросе полнейший неудачник. Столько было нерадостных попыток, что разуверился я в счастье. Сегодня очень много работаю, по дурным компаниям не шляюсь, остаток времени убиваю на обычные дела по дому.

— Неужели по хозяйству все сами делаете?

— Абсолютно. Не забывай — я четвертый ребенок в семье. А там разговор был короткий — старшие вернутся, по моему длинному буратинскому носу натычут: «Значит, так. Я прихожу и удивляюсь — все убрано, вымыто, приготовлено и постирано. Понял?». И я как миленький безропотно все выполнял, поскольку знал — бить будут. Поэтому умею все — и ремонтировать, и готовить.

— Так вы не мужчина — находка.

— Да, я — находка. Танюше ее подруги так и говорят: «Боже мой! Где ты его откопала? В еде неприхотлив, не пьет, по дому все делает. И что характерно — весь заработок, без нычек, в семью до копейки отдает».

— Еще и артист известный...

— Артист — это, пожалуй, единственный недостаток, с которым, хочешь не хочешь, жене моей приходится мириться...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter