Писатель Виктор ЕРОФЕЕВ: "Я написал Брежневу, что повешусь, если отца не восстановят на работе. Прошла неделя, вторая... Тишина... Думаю: "Пора уже вешаться или еще подождать?"

По моему глубокому убеждению, Виктор Ерофеев - единственный европейский писатель на территории бывшего СССР. С Европой Виктор Владимирович связан не только ментально, но и географически: с самого детства на Западе времени проводит больше, чем дома. Родился в 1947 году в семье крупного советского дипломата, бывшего личного переводчика Сталина. Ребенком жил в Париже и до сих пор помнит машину "пежо", на которой ездили родители, юбки-колокол, которые носили парижанки, и вкусные духи, которыми пахла мама. Даже для советского мальчика-мажора такой зигзаг судьбы - большая удача. Но мальчик не захотел быть мажором и стал диссидентом. В 1970-м он окончил филфак МГУ, затем аспирантуру Института мировой литературы. Первую известность приобрел после эссе о маркизе де Саде. В судьбоносном 1979-м с группой неблагонадежных товарищей - Василием Аксеновым, Андреем Битовым, Владимиром Высоцким и другими - организовал самиздатовский альманах "Метрополь", который одним своим выпуском похоронил всю великую советскую литературу. В результате Ерофеев благополучно вылетел из Союза писателей, а его отец - к тому времени крупный номенклатурщик и австрийский посол - скоропостижно закончил свою карьеру. До 1988 года Виктора Ерофеева на родине не печатали. Через два года вышел его роман "Русская красавица", наделавший шороху в Европе и принесший писателю настоящую международную известность. В России "Красавицу" обозвали грязной и порнографической, после чего, видимо, в силу традиции редкая российская рецензия на Ерофеева оказывается положительной. В следующем году автору 15 книг стукнет 60. Удачно женат третьим браком на молодой и красивой француженке украинского происхождения по имени Женя. Недавно родил девочку. Продолжает писать, ведет интеллектуальную телепередачу "Апокриф", по-прежнему удивительно популярен за рубежом и среди широких читательских масс. В Украину Виктор Владимирович наведался по серьезному поводу - его очередной бестселлер "Хороший Сталин" перевели на украинский.

"РОДИТЕЛИ - ЭТО НЕ ЛЮДИ"

- Виктор Владимирович, несмотря на эпатажное название, "Хороший Сталин" рассказывает не об эпохе, а о вашем семейном конфликте.

- Да, книга посвящена моим родителям. На самом деле, написать о родителях очень трудно - они важнее литературы. Это вообще самая интимная тема в жизни. Не любовь, не секс, не фантазмы и извращения любого рода, а родители. Родители - это не люди. Это непроявленные пленки, негативы...

- Вам здорово повезло с родителями. Отец был номенклатурщиком высшего эшелона. Как он туда попал?

- Отцу было всего 24 года, когда он стал работать официальным переводчиком Сталина в Кремле.

- С какого переводил?

- С французского. Когда приехал первый французский гость, Сталин пригласил отца в кабинет для знакомства. По словам папы, у вождя был сильный кавказский акцент, говорил он крайне невнятно, и Молотов предупредил отца, когда направлял его к Сталину: "Только не переспрашивай! Предыдущего французского переводчика выгнали именно за непонятливость. Принимали военную делегацию, разговаривали о самолетах, переводчик все время что-то уточнял... В итоге Сталин его выставил прямо на глазах у делегации: "По-моему, я по-французски понимаю лучше, чем вы!".

- Можно представить, что ждало этого переводчика... Вашего отца не напугало такое напутствие Молотова?

- Он волновался, конечно, как любой в присутствии диктатора, и, видимо, из-за волнения первый же заданный Сталиным вопрос не понял. Стал судорожно перебирать возможные варианты, и в какой-то момент ему показалось, что вождь поинтересовался: "Где вы учились?". "В Ленинградском государственном университете, товарищ Сталин!" - отрапортовал отец. И тут со Сталиным случился припадок. Он начал безудержно, истерически хохотать, хватаясь за живот, из глаз потекли слезы... Папа смотрел на все это в диком изумлении, не понимая, что происходит. Вдруг Сталин откашлялся и улыбнулся: "Что, так прямо в университете и родились?".

В этот момент в кабинет, блестя пенсне, вошли Молотов с Берией и буквально остолбенели. Посреди огромного кабинета стоит молодой человек, а напротив него заливисто смеющийся Сталин. Дело в том, что хохочущего вождя до этого не видел никто и никогда.

- Наверное, ваш отец в отличие от предыдущего переводчика чем-то приглянулся Иосифу Виссарионовичу.

- Я думаю, для него мой отец был просто находкой. Абсолютно преданный сталинист, говорящий на разных языках, будущий дипломат, политик советского толка... Такие молодые люди были надеждой диктатора на продолжение его диктатуры.

"РУССКАЯ ДУША ПО СВОЕЙ ПРИРОДЕ СТАЛИНИСТКА"

- Сегодня выход в России книги с таким симптоматичным названием не будет воспринят частью населения как вызов?

- На одной из презентаций в Москве, на Выставке народного хозяйства, собралась толпа активных старушек, и кто-то из них сказал: "Наконец-то у нас появилась правильная книга с правильным названием - "Хороший Сталин"!". Я тогда сказал: "Бабушки, не покупайте ее, если хотите дальше жить". До сих пор в России более 50 процентов населения считают Сталина национальным героем.

- Как вы думаете, почему?

- Что-то очень глубоко сидит в русской душе, которая всегда будет нуждаться в деспотичных правителях. Мне вообще кажется, что русская душа по своей природе сталинистка. Для России хороший Сталин - это норма. Парадоксально такое словосочетание звучит только за границей, в том числе на Украине.

- Надо говорить "в Украине"...

- "В Украине" очень тяжело произносить. Вы уж извините... Для меня большая радость и честь, что моя книга, переведенная на 20 языков, включая китайский, теперь будет еще и в украинском варианте.

- Как автор скандального бестселлера "Энциклопедия русской души", что вы думаете о душе украинской?

- Пожалуй, "Энциклопедия русской души" - это действительно скандальная книга. Даже для меня. Не знаю, кто еще из писателей мог рассказать с такой беспощадностью о недостатках русских людей. Но делал я это все равно с большой любовью. Я очень ценю русскую культуру и не перестаю удивляться колоссальной разнице, существующей на протяжении столетий, между замечательной русской культурой и совершенно не замечательным русским государством.

С Украиной Россию связывает очень много культурных черт: способность к творчеству, к воображению, умение хорошо повеселиться. Мы знаем, как пить, как развлекаться, как обращаться с женщинами... Я думаю, наши народы объединяет именно идея гульбы и веселья. Веселье - это нарушение. Это принцип отказа от обыденности, от серости жизни, от нормы. И этот принцип соблюдается только у славян. Приезжаешь куда-нибудь в Германию - и все так правильно, так политкорректно, так буднично, так нормировано. И в закусках, и в женщинах...

- То есть не стоит нам особо в Европу рваться. Скучно там...

- Нет, с точки зрения правовых норм рваться в Европу очень даже нужно. Украина сейчас туда стремится и правильно делает. Правовые нормы должны быть приведены в соответствие с европейскими, но при этом идея веселья не должна быть утрачена. Русская и украинская душа очень похожи, и на мой взгляд, у них есть единственное отличие. Русский человек не знает, чего он хочет. Утром у него одно, днем - другое, вечером - третье. А украинец знает. Пусть не всегда внятно, но знает.

- Тем не менее в культурном отношении Украина по сравнению с Россией по-прежнему остается провинцией. Украина-окраина...

- Культуру делить нельзя. Тут не должно быть границ. Чей Гоголь? Русский или украинский? Чье "Слово о полку Игореве"? Да какая разница... У культуры нет паспортной принадлежности.

- Говорят, у нас еще девушки самые красивые...

- Чистая правда! Самые красивые девушки в мире на Украине, в России и в Белоруссии. Я много ездил, много видел и знаю, о чем говорю.

- Интересно, этот феномен как-то связан с культом гульбы и веселья?

- Думаю, да. Славяне даже в самые страшные периоды своей истории стремятся получать удовольствие от жизни. Правда, украинский гедонизм несколько отличается от русского. Он такой ленивый... Украинцы получают удовольствие как бы с ленцой. Особенно это заметно в Крыму.

- Зато вы очень похожи на активного гедониста. Более того, вы один из тех, кто действительно может сказать товарищу Сталину спасибо за свое счастливое детство.

- Да, детство у меня было счастливое. Вначале сталинское, потом парижское... После смерти Сталина отца отправили во Францию советником советского посла по культуре. Я жил с родителями в Париже, в нашем доме часто бывали Ив Монтан, Пабло Пикассо... Мама по-другому стала пахнуть, у нее появились дорогие духи, красивые платья...

- Вы вправду это помните или, как любой писатель?..

- Нет-нет, я очень хорошо помню Париж 50-х. Большие темные очки на женщинах, юбки колоколом... Люди постепенно очухивались после войны, перестали голодать и думать о том, где достать кусок мыла... Женщины стали больше думать о себе, о нарядах, об украшениях, о счастье.

- Ваши родители, несмотря на свою советскость, тоже поддались тлетворному влиянию Запада?

- Их жизнь стремительно менялась, но в чем-то оставалась прежней. С одной стороны, они становились французами, ездили на французской машине "пежо", хорошо одевались, а с другой - в них прочно сидел советизм, особенно в папе. И это столкновение двух миров во многом меня сформировало.

- Мне почему-то кажется, если бы ваше детство прошло не в Париже, а в Сайгоне, вы бы писали другие книжки...

- Я стал тем, кем стал, лишь благодаря тому, что у меня в доме, фигурально выражаясь, висело два зеркала: европейское и российское. И эти два отражения я постоянно наблюдал.

Собственно, конфликт отцов и детей в нашей семье начался не в одночасье. Отец становился все более и более крупным советским дипломатом, после Франции его отправили в Вену послом при организации МАГАТЭ... А я стал диссидентом.

- И выпустили "Метрополь"...

- Я выступил инициатором альманаха, но без Битова, Аксенова, Искандера, Высоцкого, Вознесенского это сделать было невозможно.

"МНЕ НУЖНО БЫЛО ПРЕДАТЬ ЛИБО ДРУЗЕЙ, ЛИБО ОТЦА"

- Работая над альманахом, вы понимали, что в случае его публикации грозит вам и вашим родителям?

- Я понимал, что "Метрополь" не понравится властям. Но если бы я мог предвидеть столь серьезные последствия для моей семьи, то хорошо бы подумал, прежде чем все это затевать.

После выхода "Метрополя" случился страшный международный скандал, отца вызвали в Москву на Политбюро и заявили, что если я не откажусь от этой затеи и не напишу покаянного письма, его карьера дипломата закончена.

- Типичное советское убийство...

- Постановка вопроса совершенно фашистская, правда? Мне нужно было либо предать друзей, написать письмо и сдаться, продемонстрировав гнилую сущность сына советской номенклатуры, либо предать отца.

- Тем не менее вы выбрали. "Хороший Сталин" начинается фразой: "В конце концов, я убил своего отца"...

- Помню, папа прилетел из Вены, я встречал его в Шереметьево... Поскольку отец еще оставался дипломатом, к трапу подали лимузин, я вылез из него с шапкой в руках... В Москве страшный холод - минус 40, а отец только из теплой Вены... Я протянул ему шапку... Он подошел ко мне и сказал: "В этот раз я прилетел из-за тебя. Только в машине мы об этом говорить не будем". Этой своей фразой он как бы провел черту: между властью и нами.

Начались настоящие круги ада. С одной стороны, мое диссидентство, "метропольцы", Высоцкий и последний год его жизни... С другой - отец, его карьера, мама, которая серьезно заболела и слегла в Вене...

40 дней мы с отцом бились над дилеммой, ища какое-то приемлемое разрешение этого политического и семейного конфликта. Отца постоянно вызывали то в КГБ, то в Союз писателей, то в секретариат ЦК, то в Министерство иностранных дел, где предложили отречься от меня как от сына...

- Интересно, что в КГБ предлагали?

- Папа рассказывал, что в КГБ на меня было заведено целое дело: отслеживался мой каждый шаг, записывались все мои телефонные разговоры, даже велось наружное наблюдение - четыре человека ходили...

"Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ БЫТЬ ДИССИДЕНТОМ"

- После того как вы обнародовали семейные подробности вашей жизни в своей книге, родители смогли вас простить?

- У меня на сайте висит статья под названием "Отцы не дети", где, по сути, я попросил прощения у родителей за свою книгу. Семья дипломата - герметичное пространство, а я открыл все окна и двери и с предельной откровенностью рассказал, как все происходило. Конечно, это не могло понравиться моим родителям, и обиды были серьезные. Доходило даже до каких-то публичных разборок...

Сейчас все уже позади, а недавнее рождение моей дочки полностью сняло нашу многолетнюю напряженность. Когда мы с женой пришли на папино 85-летие, я был окончательно прощен. Возможно, еще и потому, что продолжил наш род в другую сторону - у нас девочки не рождались 100 лет.

- В своей книге вы приходите к интересному выводу, что любая семья - это коммунистическая ячейка...

- А любой отец - это и есть Сталин... "Хороший Сталин" можно рассматривать как метафору понятия "отец". Кто такой отец? Это человек, который по-коммунистически бесплатно воспитывает, кормит, поит, лечит, дает образование... Если все нормально, поощряет, если нет, наказывает. Может быть, порет...

Организация семьи построена по совершенно нерыночному принципу. Скорее, по коммунистическому. Недаром в коммунизме есть немало пещерно привлекательных особенностей. И мой отец тоже стал для меня таким "хорошим Сталиным". Глубоко идейный, убежденный коммунист, один из тех, кто создавал концепцию холодной войны после горячей войны в 1945 году, он был невероятным либералом в семье.

- Вы знаете, если бы я была вашим отцом, я бы на вас обиделась только за одно - фразу, которой предваряется ваш роман. "Все герои вымышлены, включая самого автора". Ну ничего себе заявление! Это после всего, что было...

- Понимаете, мой роман - не исторический документ, а художественное произведение. Я писал его не для денег, не для читателя, не для себя, не для папы... Когда писатель пишет, он не думает, для чего он это делает. Он - словно старый приемник, который ловит волны. Не из тебя идут слова, а в тебя! И очень важно их расслышать, чтобы потом правильно передать на бумаге. Поэтому для меня не существует темы писательского тщеславия.

- Кстати, о тщеславии. Почему вас так не любят ваши коллеги в России? Да и критики как-то не очень...

- (Улыбается). Пишешь-пишешь, работаешь-работаешь, книги вроде продаются, читатели читают, а вокруг тебя какие-то собаки ходят, лают: "То не так, это не эдак...". И возникает порой ощущение, что в твоей работе как бы нет особой необходимости для страны... Вот в таких случаях и помогает европейский заряд, полученный в детстве. Хотя иногда прочтешь какую-нибудь рецензию вроде: "Ерофеев - русофоб" и думаешь: "Боже, как вы убоги! Как вы несчастны!".

- Завидуют, наверное. Папа-дипломат, Париж, Пикассо...

- Не думаю, что только в этом дело. Меня не всегда понимают в России, как мне кажется. Когда вышла моя первая книжка "Русская красавица", на нее было написано 200 одинаково отрицательных рецензий: дескать, "грязная, порнографическая книга".

Через год "Красавица" стала бестселлером в Голландии. Я приехал в Голландию, и меня там, как слона, водили, из одного магазина в другой, потому что книга хорошо продавалась и это было коммерчески выгодно. В одном маленьком голландском городе, в кафе, я подписывал книжку, и ко мне подошла девушка: "Господин Ерофеев, мне очень понравилась ваша "Русская красавица", но почему там совсем нет секса?". То, что в России - "грязная порнография", для голландской девушки не имеет отношения даже к обычному сексу.

- А как вообще так получается, что вы все время в центре скандала?

- Сам не знаю. К примеру, вышел "Хороший Сталин", и сразу случился скандал. Дело в том, что книжку, кроме Москвы, издали еще в Германии, и немецкий посол фон Плец предложил мне сделать презентацию, на которой будут представлены две книги - одна в русском варианте, вторая - в немецком.

Мы долго выбирали дату, наконец, выбрали, и так вышло, что эта дата наехала на инаугурацию президента России. И вот в Кремле идет инаугурация, а в резиденции немецкого посла - презентация "Хорошего Сталина". Мы сделали очень интересный вечер, официанты были одеты в униформу сталинских времен, вокруг - батареи сгущенки, в таких советских банках с сине-белыми наклейками... Короче, веселились от души. Народу пришло очень много, и вдруг все обиделись. Оказывается, к нам пришло больше, чем к президенту на инаугурацию.

- В современной России вы себя не чувствуете диссидентом?

- Я больше не хочу быть диссидентом! Во-первых, это уже какое-то дежа вю. Один раз было и уже не хочется. Во-вторых, Советский Союз заметно отличается от сегодняшней России, в которой есть очень много здоровых и нормальных тенденций. Рано сдаваться! Я не считаю, что в России все в порядке, но диссидентство сегодня не форма работы. Диссидент - это отчаявшийся человек, который говорит нелицеприятные и жесткие вещи с какой-то обочины. Это позиция маргинала. А я себя им и не чувствую, и не считаю.

- Виктор Владимирович, вы широко известны еще и как любитель переписки с вождями. Не так давно написали письмо Путину в защиту писателей. До этого было письмо Брежневу... Когда начался скандал с "Метрополем", вы угрожали советской власти в лице Леонида Ильича, что повеситесь, если отца не восстановят на работе. Почему не повесились, если не секрет?

- Да, угрожал... Было дело... Все-то вы про меня помните... Уже, так сказать, после гражданской смерти отца я действительно написал такое письмо. Отец мне тогда предложил: "Слушай, напиши им письмо". Я говорю: "Так весь сыр-бор из-за того, что я его не написал". Он говорит: "Нет, не покаянное письмо. Напиши им другое...". Ну я и написал, что повешусь, если папу не восстановят на работе.

Прошла неделя, вторая... Потом 20 дней... В ответ - тишина. Думаю: "Пора уже вешаться или еще подождать?". Я же сроки не оговорил. Угроза была реальная, но вешаться очень не хотелось. Если честно... Да и бессмысленно это как-то.

- Ну почему же бессмысленно? Повесившись, вы бы решили все свои проблемы: не предали бы папу и не предали бы друзей.

- Знаете, мы все умеем по отношению к другим проводить всякие моральные линии... Когда я попал в эту страшную ситуацию: или друзья, или родители, - то понял, что бывают задачи, у которых просто не существует правильного решения.

Жизнь, к счастью, так распорядилась, что папу я не предал. Когда случилась горбачевская перестройка, он был одним из немногих идейных коммунистов и советских дипломатов, которые сознательно отказались от коммунистического мировоззрения. Видимо, история с "Метрополем" его чему-то научила. Кстати, отец тоже не считает, что я его предал. А что касается друзей, то не дай Бог их кому-нибудь предавать.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter