В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Что наша жизнь? Игра...

Писатель Аркадий АРКАНОВ: «Время от времени ловлю себя на мысли: «Что-то Гриша Горин давно не звонил...»

Людмила ГРАБЕНКО. «Бульвар Гордона» 22 Июня, 2010 00:00
Ровно 10 лет назад, 15 июня 2000 года, не стало одного из наиболее ярких драматургов нашего времени
Людмила ГРАБЕНКО
Явлением, напоминавшим метеор, назвал когда-то Горина Марк Захаров, и он знал, о чем говорит. Будущий драматург появился на свет 12 марта 1940 года в 12 часов дня. В этот момент по радио как раз передавали правительственное сообщение о заключении мира с Финляндией. «Акушерки и врачи возликовали, — писал впоследствии Григорий Израилевич, — роженицы, мужья которых были на фронте, позабыв о боли, начали смеяться и аплодировать. И тут появился я и стал отчаянно кричать... Странное чувство, когда ты орешь, а все вокруг смеются, вошло в подсознание и, думаю, в какой-то мере определило мою судьбу».Для него стало потребностью смешить людей. «Оканчивая школу, я твердо решил, что буду писателем, - признавался он, - поэтому поступил в медицинский институт». Получив диплом, Горин, подобно Чехову, несколько лет разрывался между женой-медициной и любовницей-литературой, пока последняя окончательно не перетянула его на свою сторону. Сегодня трудно сказать, каким бы он мог стать врачом, но драматург из него получился незаурядный. Ему мы обязаны спектаклями «Убить Герострата», «Тиль», «Королевские игры», «Поминальная молитва», «Кин IV», «Чума на оба ваши дома!», «Шут Балакирев» и фильмами «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви», «Дом, который построил Свифт», «О бедном гусаре замолвите слово», «Убить Дракона». Мы продолжаем их смотреть, хотя автора уже 10 лет нет с нами.

«У НАС БЫЛА ХОРОШАЯ СОВМЕСТИМОСТЬ - С ТАКОЙ МОЖНО ПОСЫЛАТЬ В ДЛИТЕЛЬНЫЙ ПОЛЕТ В КОСМОС»

- Аркадий Михайлович, почему свою главу в книге, посвященной Григорию Горину, вы назвали «Фантомные ощущения»?

- Есть такое понятие в медицине: к примеру, у человека ампутирована давным-давно рука, а он ее по-прежнему чувствует - то она болит, то чешется. Вот и у меня такие же ощущения по отношению к Грише. 10 лет, как его не стало, а я время от времени ловлю себя на мысли: «Что-то Гриша давно не звонил...».

- История вашего знакомства уже обросла легендами.

- Случилось это с подачи одного из отцов-основателей КВН - Альберта Аксельрода, когда я, проработав некоторое время в больнице, не мог больше противиться соблазну писательства и начал сочинять для эстрады. Мне нужен был соавтор.

Алик сказал: дескать, в нашем мединституте (мы все окончили 1-й Московский медицинский институт имени Сеченова) учится очень перспективный парень Гриша Офштейн, почему бы вам не попробовать поработать вместе? Через несколько дней Гриша пришел знакомиться. На пороге нашей коммуналки возник высокий симпатичный парень в плаще и зеленой шляпе, которая почему-то очень меня насмешила. «Я Гриша, - представился он, - мне 22 года».

Юрий Никулин и Григорий Горин вместе придумывали и долгое время вели замечательную телепрограмму «Белый попугай»

- Вы сразу нашли общий язык?

- Гриша прочитал мне один из своих рассказов, который мне очень понравился, и я тут же в красках расписал все прелести нашей будущей работы, а напоследок соблазнил его гонорарами - пообещал, что он будет зарабатывать по 300 рублей в месяц. Последний аргумент убедил его окончательно, ведь по тем временам это были огромные деньги. Мы ударили по рукам.

Нам было настолько комфортно работать в одной упряжке, что мы писали вместе более 10 лет. Рабочего кабинета тогда не было ни у меня, ни у него, поэтому мы сочиняли и у меня в коммуналке, и у него в квартире, где его родители со временем стали воспринимать меня как второго сына (надо сказать, что мои родители точно так же относились к Грише). Когда я купил квартиру, перебрались ко мне. Но потом я женился, у меня родился сын, и мы стали ездить в дома творчества - в Подмосковье, в Крым.

- Каково это - писать тандемом?

- С одной стороны, трудно, поскольку многое должно совпасть, начиная с мировоззрения и закачивая отношением к женщинам, - люди должны быть, что называется, одной крови. У нас с Гришей была очень хорошая совместимость, с такой можно посылать в длительный полет в космос, на орбитальную станцию. С другой стороны, работа в эстрадном жанре невозможна без умения предугадать реакцию зрителей на ту или иную шутку, поэтому представители нашего цеха в 99 процентах случаев писали вдвоем. Соавтор тут выступает еще и в качестве зрительного зала: он должен оценить фразу.

А технически это выглядело так: сначала Гриша набрасывал мне идеи, а я за столом записывал их и обрабатывал, через час мы менялись местами. Именно так всего за три недели в Доме творчества кинематографистов в Болшево была написана наша первая пьеса «Свадьба на всю Европу», которая имела сумасшедший успех. Кстати, там же, в Болшево, Гриша научил меня играть на бильярде. У него, помимо литературы, было два увлечения - бильярд и рыбалка, к которой его пристрастили Ширвиндт и Державин.

Первым поставил «Свадьбу на всю Европу» ленинградский Театр комедии под руководством Николая Павловича Акимова. Ну а дальше началось ее «триумфальное шествие» по городам и весям... Кстати, на Гришиных поминках я подарил самый первый, очень дорогой для меня, рукописный вариант этой пьесы его жене Любе.

«РЕДАКТОР ОЗАДАЧЕННО СКАЗАЛА: «ЕСЛИ Я ОБЪЯВЛЮ В ЭФИРЕ, ЧТО АВТОРЫ ТЕКСТА ШТЕЙНБОК И ОФШТЕЙН, МЕНЯ УВОЛЯТ»

- Во время постановки ваших пьес в театре вы на правах авторов вмешивались в процесс репетиций?

- Мы появлялись в зрительном зале на заключительной стадии работы над спектаклем, ближе к выпуску, и никогда не мешали режиссеру своими советами. Но если по ходу возникала необходимость добавить какую-то фразу, тут же ее подкидывали. А вот на премьере в зрительном зале не присутствовали никогда. Мы настолько сильно волновались, что прятались в радиорубке и оттуда слушали, но не смотрели спектакль.

Пьесы Горина украшали и продолжают украшать репертуары лучших театров. С Олегом Ефремовым и Михаилом Козаковым


- Остальные ваши пьесы были столь же популярны, как и «Свадьба»?

- К сожалению, наш «Банкет», который Марк Захаров поставил в Театре сатиры, постигла печальная участь - по идеологическим соображениям Министерством культуры он на 13-м спектакле был запрещен навсегда. К тому времени пьесу готовили к постановке еще в нескольких театрах страны, но указом министерства все репетиции были приостановлены.

- По слухам, «Банкет» не понравился самой Фурцевой?

- Да она его даже не видела! Прислала одного из своих заместителей, но тот тоже не стал смотреть спектакль. Он попросил экземпляр пьесы, который через неделю вернул с многочисленными правками и пометками на полях. Почему-то этот человек решил, что пьеса написана о пьянстве, хотя ничего похожего в ней не было. Потом в одной из московских газет вышла разгромная статья. Театр, который на этом спектакле собирал аншлаги, нас предал: актеры с подачи главного режиссера Валентина Плучека признали критику министерства правильной и ругали не только пьесу, но и ее авторов, то есть нас с Гришей.

Поначалу казалось, что еще можно было найти какой-то компромисс, - в министерстве предлагали переделать второй акт. Но тут воспротивился Марк Захаров, заявив, что ему претит служить властям и ничего переделывать он не будет. Я тогда на него здорово обиделся. Честно говоря, это были не самые легкие времена нашей жизни. Нам высказывали обидные пожелания, в том числе - убираться из страны куда-нибудь подальше.

- Тогда вы и взяли себе псевдонимы?

- Нет, это случилось гораздо раньше, в 1963 году. Когда мы написали и принесли свой первый текст для радио, редактор озадаченно сказала: «Мне же вас представлять надо. Если я объявлю в эфире, что авторы этого текста - Штейнбок (это моя фамилия) и Офштейн, меня просто уволят. Единственный выход - придумать вам псевдонимы». Мы вышли в коридор, закурили и задумались. «Знаешь, - сказал я Грише, - из-за имени Аркадий меня еще со школы звали Арканом, поэтому я буду Арканов». - «А я буду Горин, - ответил Гриша, - кажется, есть такой артист».

- А как же знаменитая аббревиатура - «Григорий Офштейн Решил Изменить Национальность»?

- Это Гриша уже потом придумал, чтобы было смешнее.

С супругой Любовью. «Для Горина его грустный облик был естественным — этакий Пьеро»

- Новые фамилии как-то повлияли на вашу с Гориным судьбу?

- Трудно сказать, никто ведь не знает, как бы она сложилась, сохрани мы родные фамилии, неблагозвучные для России. В жизни часто приходится поступаться меньшим, чтобы достичь большего. С псевдонимами, действительно, нас печатали и ставили охотнее.

Единственной проблемой было получение гонораров, по паспорту-то у нас были прежние фамилии. Но мы нашли выход - стали писать доверенности такого содержания: «Я, Григорий Израилевич Горин, доверяю получить причитающийся мне гонорар Григорию Израилевичу Офштейну». Правда, продолжалось это недолго: вскоре мы официально внесли изменения в документы.

- Почему вы расстались?

- Как сейчас говорят: ничего личного. Просто с годами у каждого из нас выработалось свое направление. Гришу тянуло в драматургию (к тому времени он уже написал свою первую самостоятельную пьесу «Забыть Герострата!»), меня - в философию, прозу. Мы поговорили и решили, что дальше каждый из нас пойдет своим путем. А годы совместной работы стали для нас своего рода стартовой площадкой, оттолкнувшись от которой, мы полетели дальше.

Последней нашей совместной работой была пьеса «Маленькие комедии большого дома», которую мы написали в 1973 году. Шура Ширвиндт поставил ее в Театре сатиры специально для Андрея Миронова - у Андрюши там была блестящая работа. Гриша вообще очень дружил с их семьей. Мы с ним когда-то много писали для Марии Владимировны Мироновой и Александра Семеновича Менакера, и Гриша близко с ними сошелся.

«НУ А ЗДЕСЬ, В КУСТАХ, У НАС СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО СТОИТ РОЯЛЬ»

- Бытует мнение, что профессиональные юмористы и писатели-сатирики в жизни довольно мрачные люди. Судя по грустным глазам Григория Израилевича так и есть?

- Это утверждение справедливо по отношению к нам обоим. Почему-то очень много хохмачей среди неписателей: они читают свои произведения и сами же буквально умирают от хохота, производя впечатление сумасшедших. Я называю их «назойливыми юмористами». Есть среди наших коллег и такие, которые мрачность, свойственную многим юмористам, поддерживают искусственно, - это часть их имиджа.

Для Горина его грустный облик был естественным - этакий Пьеро. Вообще, мы с Гришей никогда особенно не веселились - ни на блестящей театральной постановке, ни на удивительном кино, ни на выступлении замечательного актера. Мы с ним просто переглядывались: мол, неплохо! А поздравляя коллегу, ограничивались тем, что улыбались или хлопали по плечу.

Псевдоним Горин Григорий Израилевич взял спонтанно, а уже потом придумал его расшифровку: «Григорий Офштейн Решил Изменить Национальность»

- А под знаменитым афоризмом Горина о том, что «юмор продлевает жизнь тому, кто смеется, а тому, кто шутит, укорачивает», вы подпишитесь?

- Не уверен, что эта фраза принадлежит именно Грише. Она бытовала у нас в «Литературной газете» среди авторов популярного «Клуба «12 стульев», но кто первым ее произнес, сейчас уже доподлинно установить невозможно. Есть в этой фразе некая самоирония...

Профессия юмориста, действительно, воздействует на человека, который ею занимается, особенно в тяжелой, стрессовой ситуации. Зачастую она помогает выйти из депрессии, спасает от переживаний. С другой стороны, иногда полезно и погрустить. Нельзя же все время ржать, так можно и всю свою жизнь просмеять. Что же до крылатых фраз, то у нас с Гришей была одна, ушедшая гулять в народ, - «рояль в кустах». В самом начале нашего сотрудничества мы написали интермедию «Совершенно случайно», где один из персонажей говорил: «Ну а здесь, в кустах, у нас совершенно случайно стоит рояль».

- Смерть Григория Израилевича была для всех внезапной?

- Да. Мы ведь с ним разговаривали накануне вечером... Я прилетел из Америки и сразу же позвонил - через несколько дней у нас должна была состояться съемка «Белого попугая». Гриша был весел, шутил. Прощаясь, сказал: «Свидимся!». И ничего у меня, несмотря на хорошо развитую интуицию, не екнуло, не было никакого предчувствия - абсолютно!

На следующее утро меня разбудила администратор, чтобы пригласить на вечер памяти Юрия Никулина. Я сказал, что в этот день меня не будет в городе, и посоветовал позвонить Горину, который тоже много работал с Никулиным и мог о нем рассказать. Дал ей номер Гришиного телефона. Но буквально через минуту она перезвонила снова: «Аркадий Михайлович, а вы точно Горина телефон дали? Может, это номер Гриши Гурвича? Дело в том, что я звоню туда, а мне говорят, что Гриша умер» (Гурвич, известный театральный режиссер и драматург, скончался за полгода до этого). «Чепуха какая-то», - подумал я. Я же знал Гришин телефон наизусть, как таблицу умножения. Поэтому сказал, что, видимо, произошло недоразумение, и решил перезвонить сам. Трубку взял горинский друг Игорь Кваша и подтвердил, что Гриши действительно больше нет...

- Скажите мне как врач: неужели его нельзя было спасти?

- Есть в медицине такое понятие, как «симптоматика внезапной остановки сердца». Во всем мире люди, у которых она присутствует, находятся под особым присмотром у медиков. Не каждого такого пациента удается спасти, но шансов на это все-таки гораздо больше.

Как оказалось, такие симптомы были у Гриши давно, но он не обращал на них внимания. Хотя должен был понимать, чем это ему грозит, - он же врач! Мы вообще не приучены в отличие от американцев внимательно следить за своим здоровьем, хотя прекрасно знаем: профилактика и в материальном, и в моральном отношении всегда обходится дешевле лечения.

Я бы не стал обвинять медиков в том, что они не оказали помощи Грише. Чтобы вытаскивать человека с того света, нужны были квалифицированные кардиологи и специальная аппаратура, а не врачи обычной «скорой», измотанные десятками вызовов за ночное дежурство. И это не вина их, а беда. Кстати, по иронии судьбы после окончания мединститута Гриша некоторое время работал врачом на «скорой помощи»...



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось