Писатель Михаил МИШИН: "В советское время самым большим комплиментом были слова: "Тебя посадят!"

Пожалуй, до Михаила Мишина никому еще не удавалось прославиться, придумав одно-единственное слово. Изобретенный им термин "одобрямс" - квинтэссенция целой эпохи, именуемой в учебниках истории как "развитой социализм". "Одобрямс" - это почти то же, что ренессанс, только про нас.

"ДОЛГОЕ ВРЕМЯ Я КОЛЕБАЛСЯ - БЫТЬ ПИШУЩИМ ВЫСТУПАЛОЙ ИЛИ ВЫСТУПАЮЩИМ ПИСАЛОЙ"

- Михаил Анатольевич, как человек, одаривший нас знаменитым словом "одобрямс", вы считаете себя классиком?

- Если начну всерьез отвечать на ваш вопрос, получится, что я, в принципе, готов на эту тему думать. Но я же сохранил еще какие-то остатки вменяемости, кстати, благодаря профессии, вижу корешки книг, которые стоят в книжном шкафу. Кто я на этом фоне? Иногда мне кажется, что я действительно что-то умею. Но с такими выводами надо быть очень осторожным. Люди, которые хорошо меня знают, подтвердят: я крайне редко бываю доволен тем, что делаю.

- Простите за дурацкий вопрос, а как вы этот самый "одобрямс" придумали?

- Совершенно случайно. Ехал то ли в троллейбусе, то ли в автобусе, о чем-то думал... Вообще, в жизни все происходит случайно, а в моей - так уж точно!

- Писать вы тоже начали случайно?

- Наверное, у меня все-таки были к этому занятию некоторые склонности. И писать я начал, еще учась в Ленинградском инженерно-техническом институте имени Ульянова-Ленина. Даже успел года четыре поработать по специальности. Но покойный отец, который был журналистом, все время поощрял мои писательские опыты. Во многом благодаря именно его усилиям я преодолевал нежелание и лень. Мало-помалу втянулся. Стал печататься в "Уголках юмора" и "Веселых колонках" - были тогда такие рубрики в газетах. Однажды это закончилось большим скандалом.

Я написал маленькую штуковинку, которая разошлась с большим успехом, все ее перепечатывали. Речь там шла о злоключениях пьяного человека. И какие-то группы ветеранов начали писать гневные письма: "Автор глумится над народным горем!". Меня могли прикрыть, и надолго - в те времена это было более чем серьезно, - но на мое счастье в мою защиту выступил какой-то Герой Социалистического Труда: "Наоборот, он борется с таким пороком, как пьянство!".

- А когда вы начали читать свои произведения с эстрады?

- Мы с Сеней Альтовым начинали одновременно, где-то в конце 60-х - начале 70-х годов. Пошли в Ленконцерт, что-то там прочитали, и нам сразу дали ставку - 9 рублей. Это было много, обычно новички получали 7,50. Назывались мы тогда "артистами речевого жанра" и подрабатывали, выступая в сборных концертах. Потом у нас даже сочинилась часовая программа на троих. Мы выходили на сцену с портфелями, на столе стоял графин, якобы шло какое-то заседание. И публика принимала нас благожелательно.

Дальше - больше. Мы стали ездить на гастроли. Я в то время очень много выступал. Если в течение дня не звонили с приглашениями хотя бы из двух городов, считал, что день прожит зря. Проблема в том, что я пытался сидеть сразу на двух стульях - и писать, и на сцене сверкать. Не очень люблю себя цитировать, но скажу: я долгое время выбирал из двух желаний - быть пишущим выступалой или выступающим писалой. И в один прекрасный день желание писать все-таки возобладало. Потом наступили перемены в стране и я вообще вылетел из этого процесса. Выступления давно перестали быть для меня источником доходов.

- Простите за пошлый вопрос, а на что же тогда вы живете?

- Некоторые средства к существованию дает театр, мои пьесы и пьесы в моих переводах идут в самых разных театрах. В основном это все-таки переводы. Это всегда было мне интересно, хотя поначалу я абсолютно не помышлял о каком-то профессиональном применении текстов. В конце 80-х годов мне привезли американские пьески, которые я начал переводить, опять-таки исключительно для себя. Но по мере того как я продвигался, понимал, что эта пьеса сейчас очень нужна в репертуаре. Нас тогда совсем уж захлестнула чернуха, а она была такая легкая, светлая - бродвейский хит 60-х годов "Эти свободные бабочки". Я прочитал ее в Ленинградском театре имени Комиссаржевской. Понравилось, ее поставили. И без каких-либо усилий с моей стороны она очень быстро разлетелась по многим театрам. Вдохновленный успехом, я потихонечку стал переводить дальше. В последнее время много занимаюсь переводами. Из моих последних премьер - "Номер 13" (спектакль идет не только во МХАТе, но и в Киеве, Симферополе и Луганске) и "Эти смешные деньги" в "Сатириконе" у Кости Райкина.

"ВЛАСТЬ ЗНАЛА, ЧТО МЫ ПИШЕМ ПРОТИВ НЕЕ, И ТЕРПЕЛА НАС, НО ДО ОПРЕДЕЛЕННОЙ ЧЕРТЫ"

- Насколько я знаю, в вашем творческом загашнике есть не только переводы, но и киносценарии...

- По сути дела, у меня только два фильма и было. В свое время покойный нынче Ян Борисович Фрид, который снял картины "Летучая мышь", "Собака на сене", "Прощание с Петербургом", "Зеленая карета" и многие другие, позвонил мне с вопросом: "Как вы относитесь к оперетте?". Я как уважающий себя интеллигентный человек немного брезгливо сказал: "Ну что такое оперетта?!". И он потащил меня в Ленинградский театр музкомедии на спектакль "Сильва". Что вам сказать? Я вышел оттуда потрясенным. Я никогда не слышал более ужасного текста и никогда не видел более восторженного приема публики. Это был обвал! И тогда Фрид сказал мне: "Хочу снимать по этой оперетте фильм и прошу вас принять участие в написании сценария". Так появился фильм "Сильва".

- Вам понравилось работать в кино?

- Больше всего мне нравилось ходить на киностудию. Там я лез во все дела, всем мешал и давал указания, цеплялся за декорации и кабели. Но ко мне хорошо относились, поэтому терпели. Фильм, кстати, получился хорошим. Правда, Бони должен был играть покойный Андрюша Миронов, но что-то у него там не сложилось, и на роль был назначен Виталик Соломин, тоже уже, к сожалению, покойный. Какой ужас: кого ни вспомнишь, все умерли!

Потом мы с Фридом сделали еще одну картину - по оперетте Исаака Дунаевского "Вольный ветер". Но больше всего этот фильм запомнился мне тем, что на съемках я познакомился со своей второй женой - Татьяной Догилевой. После этого кое-что было написано, но, увы, так и не воплощено. Особенно трагична история одного сценария, который мы написали с известным кинодраматургом Александром Червинским, автором сценариев таких картин, как "Корона Российской империи", "Тема", "Афганский излом", "Блондинка за углом".

Это была комедия, которую просто преследовали несчастья. Кстати, создавалась она еще в советское время, но мы придумали много такого, что потом реально произошло во времена перестройки. Какая-то фирма сразу же захотела снимать фильм по нашему сценарию. Все было готово, только не могли решить, кто сыграет главную роль. Поскольку герой был иностранцем, велись переговоры с Томом Хольцем и Питером Устиновым. В результате фирма лопнула, а мы потеряли пару лет. Все эти два года нам платили вполне приличные деньги, и мы с Червинским пошли на беспрецедентную вещь: вернули все до копейки! И тут же продали сценарий другой фирме. Там он тоже пролежал около двух лет, а мы снова оказались на мели.

В конце концов, сценарий купило Российское телевидение. А мы ведь не просто передавали его из рук в руки - мы каждый раз его переписывали, потому что характеры оставались, а реалии менялись. В общем, когда мы получили аванс, ударил дефолт 1998 года. В один день рухнуло огромное количество проектов, дел и начинаний. А наш сценарий так и остался на бумаге как воспоминание о том, какой он был хороший.

- Сейчас все любят вспоминать, как их гнобили в советское время. Вы можете назвать себя пострадавшим от режима?

- Вообще, к таким громким определениям надо подходить очень аккуратно. Да, были люди, которые бросали вызов режиму совершенно открыто: они выходили на площади, их сажали в тюрьмы и лагеря. Но это были единицы. И я никоим образом не могу причислить себя и многих своих коллег к их числу. Мы лишь позволяли себе намеки на несколько миллиметров больше дозволенного (впрочем, как я сейчас понимаю, это тоже было немало).

Получалось, что я в обобщенной и иносказательной форме говорил о том, что они обсуждали на своих кухнях. И когда мы собирались вместе в зале и думали одинаково, возникала некая энергия. Причем это был определенный социальный договор. Власть знала, что мы пишем против нее, и терпела нас, но до определенной черты. А мы, зная эту черту, играли и лавировали. Нет, были, конечно, какие-то кляузные письма, кто-то доносил и стучал: "А вот он на концерте позволил себе сказать то-то и то-то!". Знаю, что комитетчики прослушивали пленки с нашими выступлениями. Знаете, какой был тогда самый большой комплимент? Когда после выступления кто-то подходил к тебе за кулисами и шепотом говорил: "Тебя посадят!". И ты чувствовал себя, по меньшей мере, декабристом, бросившим вызов царизму!

- Вас не заставляли ничего вырезать из ваших произведений?

- Конечно, какие-то вещи цензура не пропускала. Но, как показывает практика, из такого положения всегда можно было найти выход. Приходилось формулировать мысль иначе, и иногда получалось гораздо лучше. Вообще, они же цеплялись не столько к мыслям, сколько к словам. У нас в какой-то оперетте были слова: "Ее глаза горят, как маяки!". Не пропустили!

- А что в этом крамольного?

- А тогда как раз начиналось движение "Маяков коммунистического труда"! Но были и серьезные случаи, людям картины закрывали. Многие, как потом выяснилось, правильно. Я ни в коем случае не оправдываю цензуру, однако художественную, наверное, ввел бы завтра и лично возглавил. У нас, в России, пожалуй, ее вводить нельзя, потому что она из художественной моментально превратится в идеологическую, но вы только посмотрите на тот мутный поток помоев, который льется на нас из всех щелей!

"МНЕ НРАВЯТСЯ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ МИЛОСЕРДНО ОПУСКАЮТСЯ ДО ОБЩЕНИЯ СО МНОЙ"

- Вы не жалеете, что переехали из Питера в Москву?

- У каждого из нас своя биография, и она складывается так, как складывается. Одно время я очень сильно тосковал, потому что любил Питер. С Москвой я уже примирился, все-таки больше 20 лет там живу. Но мне кажется, что москвичом так и не стал - до сих пор маюсь между двумя городами...

- И все эти 20 лет вы приезжаете на "Юморину"?

- Больше! Кажется, первый раз это было в 1972 году, то есть уже больше 30 лет назад. Тогда здесь было так мило, чудно, молодо! Потом поменялась власть, "Юморину" прикрыли, и ее не было лет 10. Но человеческие отношения не рвались, поэтому со временем все возобновилось. Что для меня фестиваль? Это возможность пообщаться с тремя-четырьмя близкими мне людьми и надежда, что что-то интересное и приятное еще возникнет. И потом, "Юморина" проводится 1 апреля, а 2-го у меня день рождения, поэтому я всегда здесь зависал.

- Так называемый "юмористический цех" - это коллектив друзей или террариум единомышленников?

- И не то, и не другое. Как и везде, здесь есть люди, с которыми хочется общаться и с которыми - нет. Отношения те же, что в среде бухгалтеров или ткачей. Но, конечно, "Юморина" уже не совсем та, потому что мы не те. Там, где раньше был крик и вскакивание на стол, теперь шипение и вялое приподнимание задницы. А отношения те же!

- А как же конкуренция?

- Есть, но она честная. Грубо говоря, по блату можно многое: поступить в театральный институт, хорошо его окончить, поступить в хороший театр и даже получить роль. Но наступает момент, когда ты выходишь на сцену. И тут блат заканчивается! Если таланта нет, то никто тебе не поможет.

- Но система пиара позволяет сделать звезду из ничего!

- Да, можно снять клип, в котором главную роль играет табуретка. Пока его будут крутить, она будет звездой. Как только перестанут, ее место тут же займет другая табуретка. Так что ваш хваленый пиар ничего не решает. Другое дело, что сегодня у всех есть администраторы, секретари и директора. Делами Сени Альтова занимается сын. За Мишей Жванецким вообще ходит целая свита агентов, биографов, историографов, которые пишут о нем и даже, по-моему, носят портфель. Говорю с любовью, потому что очень хорошо отношусь к этому человеку.

- Так, может, вы из жадности никого не берете?

- Я вам больше скажу: я из жадности и не выступаю. Только решу где-то что-то прочитать, как костлявая рука жадности тут же берет за горло!

- Как вы отдыхаете?

- А вот так, как сейчас. Одесса, солнце, море - что еще надо? У меня нет в этом смысле упорядоченности, нет хобби, как у многих. Жаль, потому что хобби успокаивает и придает какую-то жизненную стабильность. Например, люди много лет подряд каждую среду ходят в сауну или каждый год собираются и едут на Алтай. Могу куда-то с дочкой поехать, но не более того. Скоро наступит лето, а я совершенно не знаю, как буду его проводить. А это плохо, потому что мальчик я уже вроде бы большой, а устоявшегося жизненного ритма у меня нет. На организм это влияет плохо. Говорю вам правду, что делаю редко и неохотно.

- Михаил Анатольевич, какие женщины вам нравятся?

- Любой ответ прозвучит глупо. Вот вам какие мужчины нравятся?

- Умные!

- А если это умный, бесчестный и неблагодарный жулик, что бывает сплошь и рядом? Люблю тех, с кем у меня возникает контакт, человеческое общение, симпатия, в конце концов, сексуальное притяжение. Которые сострадают мне и милосердно опускаются до общения со мной.

- Любит - значит жалеет?

- Кстати, не такая уж и глупая мысль! Часто говорят, что жалость унижает. По-моему, это придумал какой-то неумный и недобрый человек.

- Это был Горький!

- Он много глупостей наговорил! Как жалость может унижать? Какая-то унижает, а какая-то помогает и поддерживает.

- Путь к сердцу мужчины лежит через желудок?

- Да он через что только не лежит! И меньше всего через то, о чем вы сейчас подумали. Другой вопрос, стоит ли этот путь искать. Все равно каждый из нас одинок в этой жизни.

- И быть счастливым с другим человеком невозможно?

- С чего вы взяли? Посмотрите вокруг: все находят друг друга, женятся, живут и радуются. Нельзя расставаться чаще, чем встречаться. Просто в сегодняшнем виде все люди одиноки. Они потеряли взаимозависимость и прекрасно существуют автономно! Работать, кормить себя и ребенка вы вполне можете сами, вам для этого не нужен сожитель другого пола. Поэтому требования выше. И там, где раньше люди закрывали на все глаза и держались (лишь бы не бросил или не бросила!), теперь спокойно расстаются. Хотя, возможно, от этого и страдают.

- Есть средство от этих страданий?

- Только работа, другого способа забыть о душевных ранах пока не придумали. Причем чем больше ее, тем лучше.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter