Кира МУРАТОВА: "Когда я узнала, что во время съемок Тарковский сжег живую корову, он перестал для меня существовать. Я за такое бы в ад послала"

Она всегда просит представлять ее, опуская совершенно все титулы и заслуги. И даже отчество. Просто Кира Муратова. Это имя - брэнд, знак отличия, код в мир особого кино... Про нее говорят "гениальная", "странная", "не от мира сего". Но даже не это главное! Эта маленькая удивительная женщина назло всем бедам и всем изменам всегда была верна себе и честна перед собой. И снимала свое кино. Потому к ее имени ничего лишнего добавлять не нужно. Она Кира Муратова. И этим все сказано... Жизнь и карьера Киры Муратовой складывалась скорее вопреки, нежели благодаря. Она родилась в Румынии, училась в Москве во ВГИКе, живет в Одессе, приняла украинское гражданство... В 1961-м став режиссером Одесской киностудии, свои первые фильмы она снимала в соавторстве с мужем, режиссером Александром Муратовым. Но только расставшись с ним и сняв свое первое "одиночное" кино в 1967 году, она стала собой - с "Коротких встреч" началась эпоха кинорежиссера Киры Муратовой. Фильм выпустили на экраны в "ограниченном прокате", а посмотреть вторую ленту, "Долгие проводы", советскому зрителю "заботливо" не дали, положив на полку на 20 лет. Но она продолжала снимать "свое" кино: камерное, аполитичное, эстетское. "Познавая белый свет" и "Среди серых камней" снова подверглись жесткой цензуре и были настолько "искромсаны" ножницами, что Муратова отказалась ставить свое имя в титрах, и на полку легли пленки, помеченные именем несуществующего Ивана Сидорова. А настоящее имя режиссера - Кира Муратова - вошло в когорту великих опальных режиссеров советских времен - Тарковский, Герман, Параджанов, Иоселиани. Она умела ждать и верить в своего зрителя: в 1987 году, впервые после четырехлетнего принудительного перерыва, Муратова снимает экранизацию рассказа Моэма "Перемена участи". Так вместе со всей страной в ее судьбе началась перестройка. "И те, кто говорили мне в лицо "Ты - дура!", вдруг сказали: "Все, что вы делаете, - гениально. Быстренько снимайте кино!". Да, все, что она делает, - гениально, но не просто! И "Астенический синдром", и "Увлечения", и "Три истории", и "Чеховские мотивы", и "Настройщик"... Сегодня ей 70 лет. В канун своего юбилея Кира Георгиевна сделала подарок самой себе - приступила к работе над новым фильмом "Еще две истории: одна простая, другая сложная" - черной комедии в двух новеллах (об убийстве в театре и стареющем плейбое), где одну из главных ролей снова сыграет ее любимая Рената Литвинова.

"В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ КРИТИЧЕСКАЯ СТАТЬЯ В "ПРАВДЕ" - ЭТО БЫЛО ВСЕ! ГРОБ!"

- Кира Георгиевна, насколько правдивы слухи, что вы категорически не любите журналистов?

- Это не слухи, а правда. А вы объясните, за что мне журналистов любить? Я у себя дома в Одессе вообще никому не даю интервью. Вообще! Я не обязана! Я говорю: умеете - пишите сами, не умеете - не пишите! А так получается, что я должна надиктовывать, чтобы журналисты писали про меня моими же руками. А мне это зачем? Это я раньше ошибочно думала, мне внушали: вот напишем про тебя хорошо, и будут тебе сыпаться деньги на фильмы. Ничего подобного! Это никак не связано. Пресса может писать обо мне очень хорошо, но денег на следующий фильм мне не дадут. Или наоборот. Да и вообще я не люблю говорить об искусстве - я им люблю заниматься. А интервью - это для меня самая обычная работа. Не та, которую я обожаю, - снимать кино, а такая же работа, как пол мыть или борщ варить...

- Связано ли такое ваше отношение к прессе с ее негативным отношением к вашим фильмам в советское время?

- Конечно, связано! В то время критическая статья в "Правде" - это было все! Гроб! В советское время журналист мог угробить тебя одной строкой - а сейчас вы ничего не можете, разве что просто доставить приятное или неприятное ощущение своей статьей. А гробить - это удел прессы советских времен, как и любой тоталитарной машины. Но и тогда это не было так, что вот взял журналист и написал: "Мне ее кино не нравится!". А другой, скажем, в "Правде": "А мне нравится!". Ничего такого! За исключением тех случаев, когда было дано указание сверху устроить в прессе дискуссию. Все делалось по указке! Идеологическая власть так велела ко мне относиться, а журналисты всего лишь выполняли этот указ. Все было единой системой подавления.

- Как вы сегодня вспоминаете те годы опалы?

- Мне было неприятно, плохо и ужасно, потому что меня дисквалифицировали, увольняли, лишали прав, всячески со мной боролись. Но я удивлялась тому, что, даже уволив дважды с киностудии (Одесской. - Авт.) и один раз вообще дисквалифицировав, меня потом все-таки обратно брали. Неужто надеялись перевоспитать?

Хотя на самом деле то была одна большая глупость - вся эта идеология! Глупость, особенно по отношению ко мне, потому что я никогда не была публицистическим, политическим или вообще каким-то боком касающимся глобальных проблем режиссером. Я этим просто никогда не интересовалась. И меня всегда удивляло, что мои фильмы - "Короткие встречи", "Долгие проводы", "Среди серых камней" - подвергались всяким нападкам посредством разных государственных постановлений, обвешивались ярлыками: "буржуазный", "мелкобуржуазный", "антисоветский", "искажающий лица советских людей, представляющий их какими-то уродами, дегенератами" и так далее...

Страдала от этого не только я сама, но и люди, которые со мной работали. Их отчитывали на партсобраниях: "Как это вы, гример, секретарь партячейки - как вы там работали? Выговор вам!". Гримеру!!! За то, что она, работая со мной, "не уследила за идеологическими отклонениями режиссера"! Как гример может за мной уследить вообще?!.

Мне всеми возможными способами мешали делать мое кино, а я не собиралась мириться. Когда после "Коротких встреч" и "Долгих проводов" меня дисквалифицировали как режиссера, назвали "профнепригодной" и отправили в отдел кадров писать заявление об увольнении по собственному желанию, я отказалась. Сказала, что если пойду, то только для того, чтобы переоформиться на должность дворника на студии. Тогда уж дирекция переполошилась (все-таки Одесса - глубоко провинциальный город, где боятся скандалов), и мне позволили работать студийным библиотекарем...

И все это было настолько ужасной повседневностью, что только магия кино, как наркотик, который нам вкололи во ВГИКе, заставляла меня оставаться в кинематографе, пытаться делать то, что мне хотелось, что я могла. Это было "двойное существование", когда ты делал свое дело и при этом все время боялся, что не пробил сценарий, не угодил. Вдруг ты начнешь снимать, а потом кто-то посмотрит материал и скажет: "Нет, не то! Пошла вон!".

- Идеологический диктат в искусстве сегодня сменился денежным: какой для вас страшнее?

- Из того, что я вам рассказала, понятно, что все-таки страшнее для меня идеологический. Потому что диктат денег более натуральный. Можно сказать, конечно, что деньги - зло, что нехорошо быть корыстным, но так устроена жизнь. А то, что было навязываемо идеологией, - оно было совершенно ненатуральным и потому бессмысленным. Чем дальше, тем больше сами эти "идеологи" запутывались в своих постулатах. Доходило до абсурдного!

Последний мой фильм, снятый до перестройки, - "Среди серых камней". Это была экранизация "Детей подземелья" Короленко, хрестоматийной классики, которую, кажется, в пятом классе проходят. Надо сказать, что я никогда не снимала прежде фильмы о прошлом - только о современности. Мне все вокруг твердили: "Кира, не суйся больше в современность, видишь, как тебя воспринимают! Сними что-то из классики!". А я не хотела! Но, в конце концов, подумала: "А может, попробовать?..". Тем более что в одно из очередных увольнений мне заказали написать сценарий для экранизации Короленко. Я написала - никто не снял.

Когда мне в очередной раз начали талдычить: "Сними что-то о прошлом", я вспомнила про этот сценарий - про тему, к которой привязалась, пока писала, перечитывала от корки до корки всего Короленко. И я решила сама снять фильм.

Представьте: начинаю снимать, и вдруг "они" мне под руку начинают советовать: "Богатые и бедные - давайте немного мягче покажем этот конфликт". Я впадаю в ступор: "Почему мягче?! А революция тогда почему была? Разве не потому, что возник конфликт богатых и бедных?!". - "Да, конечно, но все-таки... Не надо так заострять!".

Или другой пример: по книге дети подземелья сильно голодали, а когда им сверху приносили еду - куриную или баранью ногу, они с жадностью это ели. И вот мне идет наставление: "Ну не надо активно показывать, как жадно они мясо едят!". Понятное дело, если в Одессу везут мясо из Киева или Москвы, то не надо так активно показывать, что до революции так было и сейчас так есть. Это называлось аллюзией, намеком на связь с действительностью.

Как вы знаете, девочка Маруся в конце книги умирает от чахотки. Я в фильме ее смерть постаралась показать "открыточно": лежит маленькая девочка вся в цветах. Кругом, кругом, повсюду цветы... "Ой, ну не надо показывать ее в гробу! Давайте просто скажем, что она умерла"... Все! Понимаете, для меня это была черта! Вот так (проводит рукой по горлу)!

В советском кино вообще не любили, не принято было, чтобы действие происходило в больнице или на кладбище. А я спрашивала: "А что, у нас уже не существует смерти?!". - "Существует! Но ведь есть и другое! Показывайте другое". Это был настолько абсурдный режим! Он впал в маразм!

Я решила: раз так, ладно - буду работать в стол! Потом мне кто-то сказал: "Знаешь, они очень не любят, когда режиссер убирает свою фамилию из титров". И я тогда шлю телеграмму, а мне отвечают: "Хорошо, на какую заменить?". Я тогда в злости говорю: "Ну не знаю, Иванов, Петров, Сидоров...". Все, в титры пошло: Иван Сидоров. Моя цель ведь была какая? Чтобы они не резали, а положили в целом виде на полку, как "Долгие проводы". Но нет, эту картину сначала порезали, повыбрасывали куски, а потом оставшееся положили на полку и никогда никому не показывали.

"У ЦЕРКОВНЫХ СТАРУШЕК ЕСТЬ СВОЙСТВО: ОНИ НЕ ЛЮБЯТ ПРИХОЖАН"

- После падения советского режима какой фильм вам дался сложнее всего?

- "Чеховские мотивы", в котором для меня как режиссера были просто невероятные сложности. А все потому, что я хотела, чтобы церковная служба - венчание, так записано в пьесе Чехова, - шла параллельно с драматургическим действием ленты. Я хотела, чтобы она не была нарушена, не прерывалась, а на протяжении всего фильма шла в своем правильном последовательном ритуале. А в кино, как вы знаете, снимаются сцены совершенно необязательно в своей сценарной последовательности, потом есть дубли, и службу приходилось прерывать, начинать заново.

И это была главная трудность, и мы ее преодолели, в конце концов, но с невероятной сложностью. Потому что вообще это очень сложно - снимать в церкви. Там особый мир, там каждый может сказать: "Пошел вон! Ну и что, что патриарх дал тебе благословение - а я не хочу, чтобы в моей церкви кино снимали". А эта церковь, в которой "не против", не подходит нам по внешнему виду, а в той, которая подходит, не разрешают снимать...

В итоге, когда, казалось бы, все было улажено, нам пришлось утихомиривать церковную тетушку-старосту, которая нас терроризировала и получала от этого удовольствие: "Вы не там ступили", "Ваша актриса громко разговаривает в церкви", "А вот эта стала спиной к алтарю - уходите!"... А у нас массовка огромная, и я не могу уследить, чтобы всю смену все вели себя так, как подобает вести себя в церкви.

Было тяжело даже физически! Мы в церкви снимали около двух недель, но каждый день был истинным мучением. Надо было угадать, когда староста приходит: ага, обычно во второй половине дня - значит, нам с утра надо снять наиболее громкие сцены, чтобы, когда она придет, снимать что-то тихое. И вдруг она приходит спозаранку: мы быстро переставляем свет, меняем сцены... А староста эта была такая иезуитка забавная, нас все время держала в черном теле, отчитывала, а на следующий день приходила и каялась, просила прощения, что была с нами невежлива и резка. И каждый раз так было!

- Интересно, она посмотрела этот ваш фильм?

- Кто?! Она!!! Боже мой, да когда мы оттуда ушли... (Хохочет). Она! Нет, ну что вы! По ее мысли, кино - это вообще грех! Знаете, у этих старушек церковных есть такое свойство: они не любят даже прихожан. Им кажется, что церковь - такое место, которое надо чисто вымести, как горницу, а эти все приходят, следят, грязь приносят... Поэтому они скорее терпят людей. В идеале же им хотелось бы, чтобы в церкви всегда было чисто и пусто. Чисто и пусто.

"АЛЕКСАНДР СОКУРОВ - МОЙ ИДЕАЛ"

- Фильмы каких современных режиссеров вы смотрите с удовольствием?

- Многих! Я вообще всеядный зритель. Даже если в фильме мне понравится только одна сцена, могу получить от нее удовольствие. Если же говорить, кого я люблю целиком, это Александр Сокуров. Он мой идеал! Его последние фильмы для меня блаженство и наслаждение.

- А есть такие режиссеры, ленты которых вы подчеркнуто не будете смотреть никогда?

- А что же я таких запоминать буду?! Если мне кто-то понравился: я запишу, запомню...

Раньше мне нравились фильмы Андрея Тарковского... А потом я узнала, что однажды во время съемок он сжег живую корову, и подумала: "Ну разговоры, сплетни". Да я бы за такое в ад послала! Но когда показали по телевидению фильм о Тарковском и я увидела кадр, не вошедший в "Рублева", - эту бегущую и горящую корову - Тарковский для меня перестал существовать. Все!

Но вообще я так не зарекаюсь: никогда не смотреть! Был такой режиссер Сергей Параджанов. Первые его фильмы, снятые на студии имени Довженко, не имели совершенно ничего общего с Параджановым последующим. И если бы я после его первых фильмов - "Андриеш", "Первый парень" - зареклась его смотреть, пропустила бы Великого Режиссера.

Есть еще такой "оранжерейный человек" - Рустам Хамдамов, чье кинотворчество составляет как бы особый остров. Режиссер ведь очень жесткая профессия, грубая в каком-то смысле. И если человек не умеет терпеть, сопротивляться, хотя бы просто слушать, что ему говорят, он просто в ней не выдерживает. И вот Рустам, всякий раз попадая в обстоятельства этой профессии, сразу увядает. Так он отказался в свое время от продолжения съемок "Рабы любви".

Я с Рустамом познакомилась, когда мы пытались снимать (начали, но фильм был закрыт после актерских проб) "Княжну Мэри" по Лермонтову. Хамдамов в то время уже был в опале полной. Мне же разрешили начать съемки, и я пригласила его художником по костюмам. Помню, как он не мог даже прийти на студию в кассу, чтобы получить деньги. У него был просто невроз какой-то: он вообще не мог встречаться с официальными лицами, вплоть до кассира, настолько его нежное существо было изранено этой системой.

А сейчас он снял фильм с Ренатой Литвиновой "Вокальные параллели" (Рената написала и сценарий. Я раньше при каждой встрече с Рустамом говорила ему: "Есть такая Рената Литвинова. И то, что вы рисуете все время, эти ваши профили - это она!". Наконец, Рустам познакомился с Ренатой, и вместе они сделали "Вокальные параллели". Посмотрите, такой оригинальный фильм!

- А ваша встреча с Ренатой Литвиновой произошла на съемках фильма "Увлечения"?

- Она немного раньше произошла, но именно в этом фильме я, наконец, смогла ее снять. А знакомство наше случилось, когда я прочла ее сценарий "Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.", который мне посоветовала Наташа Рязанцева, сценаристка "Долгих проводов". Я прочла сценарий, и он мне очень понравился, но я не решалась снимать этот фильм сама. (Картину "Нелюбовь" по этому сценарию снял Валерий Рубинчик. - Авт.). А когда однажды приехала на фестиваль "Арсенал" в Прибалтику, мне шепнули: "А здесь Рената Литвинова, хотите с ней познакомиться?".

У нас произошел короткий разговор. Помню, она говорит, а я смотрю на нее и вижу: "О, это человек, которого нужно снимать в кино!". В то время я запускалась с фильмом "Чувствительный милиционер", и там для нее роли никак не могло быть. Но я Ренату запомнила. И когда стала готовиться к съемкам "Увлечений", решила, что надо непременно как-то Литвинову задействовать, потому что это фильм весь такой очень светский, салонный, поверхностный...

Был уже написан сценарий, в нем была роль девушки-циркачки. Я начала с Ренатой репетировать, но увидела, что она другое существо: томно-плавное, не имеющее в себе гимнастического начала. На роль циркачки я утвердила Свету Коленду, но желание снимать Ренату сохранилось. И стала я придумывать именно для нее роль. Думаю, ну кем же она может быть? Вот у нас один герой упал с лошади и лежит в санатории: так пусть она будет медсестрой! Мы уже начали снимать, как вдруг Рената мне говорит: "Знаете, Кира, у меня есть монологи такие, почитайте! Может, я не буду совсем уж бессловесной". И дала мне много-много листов, целую кипу. Я стала читать. И такие чудные тексты! Я вставила ее монологи в фильм, куда только можно. Так получилась ее первая роль в кино - медсестры Риты.

- Картина "Увлечения" рассказывает о мире лошадников, конных забегах, ипподроме. Эта тема как-то перекликается с вашими личными увлечениями?

- Мне самой никогда бы не пришло в голову снимать фильм про ипподром. Потому что я никогда не увлекалась бегами, скачками и верхом сесть боюсь, хотя мне очень нравятся лошади. Предыстория же такова: на Одесской киностудии в то время работала редактором такая Лазарева, которая не была "сволочью", как я говорю. А это, знаете ли, очень трудно давалось в то время. Она ко мне благоволила, и когда меня отстранили от режиссуры в очередной раз, предложила: "Вы же пишете? Так напишите Радомиру Василевскому сценарий: он хочет снять про ипподром. Вот вам книжка Бориса Дедюхина".

Я стала читать, и как человек обстоятельный, любящий погружаться в тему, с головой ушла в эту тему, в мир ипподромов. Знаете, сколько миров на свете! Мир балета, театра, науки! Это все миры, которые сосуществуют параллельно, и у каждого из них свои критерии, что такое хорошо, что плохо.

Я написала сценарий, по которому Радик Василевский ничего снимать, конечно, не стал, сказав, что текст слишком сложный для него, он хотел чего-то попроще. И уже после перестройки я вспомнила про этот свой сценарий, подумала, чего же он так валяется без дела, и решила сама снять: переписала вместе с Женей Голубенко и сняла. И когда меня спрашивают: "Какие у вас любимые фильмы из снятых вами?", то я отвечаю: "Увлечения" - это мой любимый фильм!".

"МЕЧТАЮ НАУЧИТЬСЯ СНИМАТЬ КИНО БЕЗ СЛОВ"

- Ваш последний фильм "Настройщик" опять снят в Одессе. Вам важно снимать свое кино именно в этом городе?

- Я там живу просто - вот и все! Я, вообще-то, "лежачий камень": где живу, там и снимаю. Однажды только оказалось ("Познавая белый свет" в 1978 году. - Авт.) в Ленинграде. В какое-то одно из моих местных увольнений (указание на него, впрочем, как обычно, прошло по маршруту Москва - Киев - Одесса) меня пригласила на "Ленфильм" небезызвестная Фрижета Гукасян, работавшая там главным редактором и имевшая вес в Госкино. На тот момент она создала такую конъюнктуру, такой у нее был апломб - собирать вокруг себя опальных режиссеров и помогать им. И вот она меня пригласила снять фильм в Ленинград...

А кино все равно, где снимать. Особенно в то время. В любом случае потом оно проходит "проверку" в Москве: все та же цепочка, все те же претензии. Хотя, когда меня пригласили на "Ленфильм", мне поначалу показалось: "Ах, какие здесь все интеллигентные!". Действительно, они были интеллигентны, правильно разговаривали по-русски, умели быть светскими, но имели все те же претензии ко мне: "Зачем вы показываете помойки?!", "Почему у героини вашей так сильно накрашены губы!?"... Я помню, как мы сидели на "Ленфильме", и меня отчитывают один, второй, третий... "Кир, ну это надо сделать...". А я вдруг как взвою! Вот просто заорала не своим голосом: "Не буду показывать вам больше свое кино!". Что-то со мной сделалось в тот момент - я поняла, что говорить и слушать их больше не могу...

Так что я очень скоро уехала обратно в Одессу, похлебавши солоно. Всюду было одинаково... Знаете, я все время мечтаю научиться снимать кино без слов. Немое кино. Тогда можно было бы снимать где угодно. Но пока у меня это не получается. Я все время сбиваюсь на слова. Главное, что я думаю, - все причины находятся внутри человека. И эти причины всегда - быстро или не быстро - находят снаружи надежных "союзников", и тогда может казаться, что "потому что вот этот редактор нехороший" или "непогода была"... На самом деле все внутри!

- Ваш последний фильм "Настройщик" можно отнести к жанру детектива. Почему вам вдруг захотелось снять остросюжетное кино?

- Желание снять что-то остросюжетное, зрительское существовало у меня давно. Думаю, мне это было необходимо для восполнения пробела в контакте между мной и публикой, осознания того, что невозможно жить в обществе и быть от него свободным. Мне уже надоело слышать, что в моих фильмах все непонятно, сложно и так далее. Наверное, подспудно меня, как бывает у всякого живого организма, грызло желание приспособиться, наконец.

Когда я решилась снимать тихий щадящий детектив, как про Эркюля Пуаро, оказалось, что из предлагаемых сценариев ничего на такой фильм не тянуло. Сама же я сюжет придумывать не умею. И вот однажды я была в Москве, зашла в книжный магазин "Дружба" на улице Горького и купила книжку Аркадия Кошко "Король Сыска" - очень хорошо написанные мемуары начальника царской полиции, знаменитого в свое время сыщика. Я стала читать, и мне захотелось снять историю о мошенничестве, которое вечно и неизменно в человеческой природе.

- Ваша суперизвестность в киномире как-то влияет на вашу обычную мирскую жизнь в Одессе?

- Во-первых, это преувеличение - "суперизвестность". Но иногда узнают... Я должна признаться вам, что я человек нелюдимый, ведущий жизнь отшельника. Я не люблю светскую жизнь. Мне просто это скучно. Получается, мне все скучно, кроме одного дела - снимать кино. Я не люблю застолья, не пью, не хожу в гости, потому что не могу же я прийти и сразу уйти - это невежливо! (Смеется). Знаете, у меня есть такой знакомый, которому я в этом плане всегда ужасно завидовала, Сережа Попов, который когда-то снимался у меня: не актер, но замечательный талант. Так вот, он умеет прийти и сказать с порога: "Так, у вас есть какая-то еда? Да? Давайте!". Поел, встал и ушел. Я смеюсь всегда: "Боже, Сережа, как я хочу так же уметь!".

- Вас часто упрекали в том, что ваше кино сложно для понимания, но во все времена вы всегда находили своего зрителя. Есть какой-то особый секретный язык в ваших фильмах?

- Вы думаете, что я специально ставила себе задачу снимать кино посложнее, для элитарного зрителя? Нет! Каждый режиссер хочет понравиться всем, всему человечеству, но в первую очередь себе самому. Я первый свой зритель. Я ориентируюсь на себя, потом на Женю Голубенко, ну а затем уже на все человечество. И если человечеству не нравится, а мне нравится - я выбираю себя.

А все эти речи: "Кто-то самовыражается, снимая для себя, а я снимаю для народа!" - полная ерунда! Что ты хочешь этим сказать? Что для себя снял бы фильм получше, а народу пойло готовишь, как для свиней, - им надо "попроще"!". Вранье! Что можешь - то и делаешь! Из себя не выпрыгнешь! Иногда ты совпадаешь с аудиторией, иногда нет. Кто-то счастливо совпадает почти всегда с человечеством, со страной, с кругом лиц. А кто-то не совпадает.

"СОВЕРШЕННО НЕ ЗНАЮ, ЧТО Я ХОЧУ СКАЗАТЬ СВОИМИ ФИЛЬМАМИ!"

- Кинокритики говорят, что вы все время снимаете свое одно длинное кино...

- А со мной всю жизнь так - одни говорят: "Вы снимаете всю жизнь одно и то же кино". Ладно! А другие: "Как это вы делаете, что каждый ваш фильм совершенно иной?!". (Смеется). Умею! И то и другое верно по-своему. Но я совершенно не знаю, что я хочу сказать своими фильмами! Потому что если бы я это знала, то так бы и сказала, а не снимала бы длинное-длинное кино...

Вот в чем правда кино? Нет в нем правды никакой! Есть только иллюзия правды! Я никогда никого не хотела ничему научить своими фильмами. Никакое кино ничему никого не научит и лучше людей не сделает. Мой фильм "Астенический синдром" начинается с такого кадра: стоят старушки, держатся за руки и громко кричат. "В детстве, в ранней юности я думала, что если бы все люди внимательно прочли Льва Николаевича Толстого, то все стали бы добрыми и умными, добрыми и умными...". Этим все сказано! Уже столько дано рецептов, как нужно. Но есть же природа, от которой мы мало можем отойти, отступить. Хоть во времена Калигулы, хоть в средневековье - все равно у человека было два уха, один желудок. Ничего в человеке не меняется!

Я терпеть не могу самомнение человека, считающего себя венцом творения и верхом совершенства. Хорош человек или плох? Слаб или силен? Я думаю, что этот вопрос стоит обсудить... среди медуз! Или медведей! Вот если бы мы могли подслушать, что думают о нас муравьи, мы бы приблизились к ответу на этот вопрос. В "Трех историях" героиня Ренаты Литвиновой произносит фразу: "Я ставлю этой планете ноль!".

- В конце фильма "Настройщик" у героини просто потрясающая реакция на подлость - она все оправдывает и прощает!

- Это реакция христианки! Или существа с разумным эгоизмом, я бы так сказала. Это главное и есть во всем фильме.

Знаете, вначале я хотела назвать этот фильм "Виктимность" (стремление стать жертвой, подставиться), но это уж очень странно звучащее слово. Этот фильм должен очень нравиться публике, потому что в нем есть острый сюжет, есть злодейка-красавица, есть любовь к ней, и в финале есть просветление для очень многих душ, которые смотрят и видят, как героиня жалеет своего грабителя. И думают при этом: "Вот я такой же! Вот и меня все обижают и столько мне делают зла, а я такой хороший, добрый - я вас всех прощаю! Я лучше вас - я всех прощаю и всех люблю!". Это же христианская заповедь. И от ее осознания зрителю становится хорошо. Хотя бы на время...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter