«Жизнь была типична, трагична и прекрасна»

Много лет подряд КГБ с особой тщательностью разрабатывал двух подопечных — Аскета и Лису. Под кличкой Аскет проходил великий физик, один из создателей водородной бомбы, диссидент и правозащитник Андрей Сахаров, под кличкой Лиса — его супруга Елена Боннэр. Князь Мышкин, Алеша Карамазов, советский Ганди — так с помощью понятных аналогий пытались определить особенности личности академика Сахарова. Люди, которым «со стороны виднее», дивились: как это Сахаров и Боннэр, два таких разных человека, выдерживают друг друга? Образы Аскета и Лисы укоренились и в среде некоторых знакомых.

«САХАРОВУ БЫЛ НУЖЕН НОРМАЛЬНЫЙ ГОРЯЧИЙ УЖИН, А ЕСТЬ ИЗ ГРЯЗНЫХ ТАРЕЛОК ОН НЕ МОГ»

Елена Георгиевна не без обиды вспомнила характеристику, данную их семейной жизни представителем левого крыла диссидентского движения в СССР публицистом Роем Медведевым: «Мне приходилось позднее читать восторженные отзывы по поводу скромности и непритязательности Сахарова, которого телефонные звонки будили подчас в шесть часов утра, который подогревал огурцы и помидоры на крышке чайника. После ухода гостей Сахаров сам мыл или вернее - перемывал всю посуду. Я тоже видел все это. Но у меня подобные картины вызывали лишь сожаление. Просто Сахарову был нужен нормальный горячий ужин, а есть из грязных тарелок он не мог. Елена Георгиевна Боннэр имела много достоинств как подруга и соратница Сахарова, но ее трудно было назвать спокойной и мягкой женщиной, внимательной женой и хорошей хозяйкой».

Из дневников Андрея Дмитриевича видно, что он действительно делал много домашней, «женской», как принято считать, работы. Но, похоже, он не так тяготился ею, как Медведев ее созерцанием.

Писатель Виктор Некрасов с пиететом относился к Сахарову, но весьма иронично рассказывал пасынку, как Елена Георгиевна хлопочет над мужем, будто квочка, а он «все ест подогретое, даже селедку! Все подогревается на пару, представь себе!».

Очевидно, академик любил селедку. Она всплыла еще в одном рассказе. Таня, дочь Елены Георгиевны, еще не зная, что Андрей Дмитриевич ест только теплое, испугалась, «когда Андрей, подцепив вилкой кусок селедки, опустил его погреть в стакан чая, и она в ужасе закричала: «Андрей Дмитриевич, что вы делаете?!» (Елена Боннэр, «До дневников»).

В чем-то академик был странен, но «не странен кто ж»? Да и в отношениях супругов царила редкая гармония.

В начале Великой Отечественной Елена Боннэр была мобилизована медсестрой, в результате авианалета получила тяжелую контузию, после длительного лечения вернулась на фронт. Работала в военно-санитарном поезде № 122, День Победы встретила под Инсбруком

Однажды Елена Георгиевна рассказала Андрею Дмитриевичу, как писатель Юрий Олеша обедал с женой в ресторане и назвал подошедшую к столику официантку королевой. «Кто же тогда я?» - спросила жена. Олеша не растерялся: «Ты - это я». Сахаров писал в «Воспоминаниях»: «Мне очень нравится этот рассказ, и кажется, что я тоже имею право сказать Люсе: «Ты - это я».

Это был служебный роман. Если службой считать их служение правозащитному делу.

Люся впервые появилась в его жизни в 1970 году. В конце лета Сахаров побывал в Киеве на Рочестерской международной конференции по физике элементарных частиц. Конференция запомнилась ему свободным общением с зарубежными коллегами, хотя, писал он: «Вероятно, чтобы свести эти контакты к минимуму, меня поселили в 15 километрах от иностранцев».

К моменту знакомства Боннэр с Сахаровым у каждого из них за плечами был непростой опыт семейной жизни, дети. У нее — двое, у него — трое

Вернувшись в Москву, Андрей Дмитриевич узнал о деле Револьта Пименова и Бориса Вайля, обвиненных в распространении самиздата. Обсуждать ход этого дела Сахаров заходил к диссиденту Валерию Чалидзе, и однажды там оказалась Боннэр. Он присмотрелся: «Красивая и очень деловая на вид женщина, серьезная и энергичная. Валерий беседовал с ней полулежа на диване, по своему обыкновению. Со мной он ее не познакомил, и она не обратила на меня внимания». Время спустя они оказались в Калуге на одном из заседаний по процессу Вайля - Пименова. Потом, как вспоминала Елена Георгиевна: «Сахаров спросил: «Люся, а сколько вам лет?». - «47». - «А я думал, меньше». - «А теперь будете думать, что больше?».

Уже два года он был вдовцом. Смерть первой жены Клавы, от которой у него осталось трое детей, ввергла Андрея Дмитриевича в ступор. Сахаров вышел из него с появлением в его жизни Люси.

От первого мужа Ивана Семенова у Боннэр было двое детей - дочь Татьяна и сын Алексей. Пыталась осмыслить, как наступило отчуждение: «У нас с Иваном не очень было и понятно, кто кого оставил. Он не прижился в Москве. Я не хотела возвращаться в Ленинград. Начали жить врозь, и оба стали не без греха, потом то он, то я писали слезно-рефлектирующие письма, но тех слов, что в них были, хватало едва на сутки».

«АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ СТАЛ НЕПРИВЫЧНО РАЗГОВОРЧИВ И ВСЕ НЕ ПО ДЕЛУ»

Прошло еще несколько месяцев, и Люся вдруг почувствовала «личную мужскую заинтересованность» Сахарова. Вспоминала: «Андрей Дмитриевич стал как-то непривычно разговорчив и все не по делу (пересказать невозможно) - о детстве, университете и даже об «объекте».

«Объект» - это филиал Курчатовской лаборатории № 2. Расположенный в монастырской обители Серафима Саровского, он занимался созданием водородной бомбы. Упоминание «объекта» было высшей формой доверия академика.

«Лето добавило в наши отношения что-то неуловимо новое, - писала Елена Георгиевна - Я уезжала в Киев. Он попросил позвонить. Я звонила. И даже дважды. Прислала две красивые открытки».

Потом она заглянула к нему по делам. Собралась уходить. «В дверях - он внутри, а я уже снаружи - он протянул руку, в ней была большая металлическая скрепка, я взялась за нее. И как какой-то ток прошел между нами. Через скрепку. Руками мы не соприкасались. Он сказал: «Люся, останьтесь».

В отношениях Андрея Сахарова и Елены Боннэр царила полная гармония

Каждый их шаг фиксировали в КГБ. «2 октября 1971 г. Тов. Суслову от Пред. КГБ Андропова... В личной жизни Сахарова в последнее время произошли изменения. Он вступил в интимную связь с преподавательницей 2-го Медицинского училища Боннэр Е. Г. Намерение Сахарова вступить в брак с Боннэр встретило резко отрицательное отношение со стороны его дочерей, в результате чего в семье возникла напряженная обстановка».

Влюбленные переехали к Елене Георгиевне. Сбоку под кухонную тахту она подложила книги и расширила ее до двуспальной. Один знакомый, увидев это ложе, назвал Сахарова «кухонным академиком».

Андрей Дмитриевич заговорил об официальном оформлении отношений. Иначе, сказал, «тебя арестуют, а меня не пустят к тебе на свидание». Она развелась. Свадьбу назначили на 7 января 1972 года.

За несколько дней до или спустя несколько дней (тут есть разночтения) новобрачные приехали в Киев навестить Виктора Некрасова. Из не так давно открытого архива по делу Некрасова видно, что председатель КГБ при Совете Министров УССР Виталий Федорчук сообщал первому секретарю ЦК КПУ Владимиру Щербицкому: «В январе 1972 года Некрасова посетили академик Сахаров и его жена Боннэр, которые прибыли в Киев для выяснения даты судебного разбирательства дела Лупиноса А. И., признанного судебно-психиатрической экспертизой невменяемым. Выяснив, что процесс уже состоялся, Сахаров и Боннэр в тот же день выехали в Москву.

Во время четырехчасовой беседы Сахаров подробно сообщил Некрасову о судебном процессе над Буковским, о деятельности созданного им «Комитета защиты прав человека» и советовался с Некрасовым относительно реализации своего намерения выступить в защиту Лупиноса».

Если ориентироваться на дело Лупиноса и воспоминания Елены Георгиевны, то КГБ с датой ошибся и все происходило в конце ноября - начале декабря. Боннэр вспоминала ту поездку так: «В гостинице нас отказались поселить в одном номере, хотя Андрей показал приглашение из загса на 7 января. Дежурная твердо стояла на страже нравственности. За нас ходатайствовал мужчина (явный сотрудник КГБ, сопровождавший нас на аэродроме в Москве и в самолете), но и это не помогло. Ночевали мы в комнатах на разных этажах. Суд отложили на неопределенное время почти сразу после появления Сахарова в зале заседаний. Но мы познакомились в эту поездку с несколькими киевскими диссидентами. А потом, несмотря на серый с мокрым снегом день, когда неба как будто не существует, я таскала Андрея по городу, показывая ему все булгаковские места. В прошлом он один раз был в Киеве, но ничего этого не видел. И еще мы купили там обои для намечавшегося дома ремонта. В Москве в этот год обои были дефицитом».

«МАДАМ БОННЭР - ЗЛОЙ ГЕНИЙ САХАРОВА?»

В рассказе бывшего следователя Прокуратуры СССР Льва Шейнина «Исчезновение» приведен такой диалог следователя с инженером Глотником, убийцей своей жены Елки:

«- ...Вы обещали Люсе Б., что женитесь на ней?

- Люся истеричка и способна выдумать все, что угодно. 

- Разве? Она не производит такого впечатления. Но, допустим, что она так утверждает... Это правда?

- Все врет... Ничего я ей не обещал».

Глотника разоблачили в том числе с помощью писем, в которых женатый инженер обещал руку и сердце двум девушкам. Одна из них - Люся Б. - Елена Боннэр. Убитая Елка - ее школьная подруга Елена Доленко. Глотник на самом деле Злотник, знакомый Елены Георгиевны.

Елена Георгиевна с внуком Матвеем, дочерью Татьяной и сыном Алексеем

Сахаров убежденно писал: «То, что написано о Люсе Б., не соответствует действительным обстоятельствам. Существенно, однако, что ничего криминального о Люсе Б. не сообщается».

Событие, легшее в основу рассказа, относится к 1944 году, рассказ написан в 1956-м, а в 1976-м Елена Георгиевна получила письмо от несуществующего племянника Злотника, который попросил денег, а в случае отказа пообещал «кому-то о чем-то рассказать».

Шантаж был проигнорирован, и вскоре знакомые Боннэр и Сахарова, его коллеги по науке, иностранные корреспонденты в Москве стали получать из-за границы большие конверты с фотокопиями рассказа Шейнина «Исчезновение».

Пакетов, которые приносили в дом Сахарова и Боннэр разные люди, набралось под тысячу. Ясно, что простой советский человек не мог осуществить дорогостоящее тогда фотокопирование и недешевую рассылку по международной почте в таких количествах. Поиск отправителя результатов не дал - по указанному обратному адресу названный на конверте господин не проживал. Сахаров и Боннэр поняли, что это - творчество гэбэшников.

Примерно в то же время газета «Русский голос», издававшаяся за границей, опубликовала явно заказную статью «Мадам Боннэр - злой гений Сахарова?». В КГБ выстроили легенду о пагубном влиянии хитрой лисы-сионистки Боннэр на заблудшего советского академика-аскета Сахарова.

Несколько лет спустя эту легенду, скрещенную с рассказом Льва Шейнина, активно пропагандировал доктор исторических наук Николай Яковлев.

«С годами пришел опыт, она (Боннэр. - Авт.) достигла почти профессионализма в соблазнении и последующем обирании пожилых и, следовательно, с положением мужчин... Она заятеяла пылкий роман с крупным инженером Моисеем Злотником. Но опять рядом досадная помеха - жена! Инженер убрал ее, попросту убил и на долгие годы отправился в заключение... Время было военное, и, понятно, напуганная бойкая «Люся Б.» укрылась санитаркой в госпитальном поезде».

О том, что Яковлев лгал, свидетельствует хотя бы тот факт, что Елена Боннэр ушла на войну почти в самом ее начале, а не в 1944 году. Никакого отношения к убийству жены Злотника она не имела, поэтому ее даже не вызвали в суд как свидетеля. Сахаров писал: «Если кратко резюмировать развиваемые Яковлевым хитросплетения, то они сводятся к следующему. Я - свихнувшийся на бредовых идеях мирового правительства, технократии и ненависти к социализму недоумок, психически неуравновешенный человек, которого направляют в своих целях западные спецслужбы, используя «особенности моей личной жизни», то есть Люсю».

При встрече с Яковлевым Сахаров отвесил ему пощечину. Но писания историка уже были растиражированы в книге и в популярном журнале «Смена». Приветливые прежде соседи стали сторониться четы Сахаров - Боннэр. Андрей Дмитриевич сказал жене: «Я никогда не предам тебя, себя самого, детей». Она ответила: «Да, я это знаю».

«ВСПОРХНЕТ НА СТОЛ ПОРТРЕТ В КВАДРАТНОЙ РАМЕ, ЧТОБ ПОМНИТЬ ЮНОСТЬ НАИЗУСТЬ»

В одном из подметных писем Елену Георгиевну, как писал Сахаров, «обвиняли в том, что она якобы была виновницей смерти еще одной женщины - жены Всеволода Багрицкого».

Сева, сын поэта Эдуарда Багрицкого, был первой любовью Елены Боннэр. Они сидели за одной партой и были похожи на Ромео и Джульетту.

«Вдруг сегодня на столе записка. Боже мой! Значит, ты вернулась. Рядом, близко. Сам не свой!». За свою короткую жизнь он написал не так уж много строк, но их заметная часть - о ней, Люсе. Она не могла забыть этот роман. «Крышу многие любили. Но не знаю, ходил ли еще кто-нибудь туда целоваться. Про нас скоро все знали, зачем мы туда ходим». Однажды он объявил домашним, что женится на Люсе. И ее стали называть невестой.

Из дневников Андрея Дмитриевича можно сделать вывод, что академик часто выполнял разную домашнюю работу, но не особенно этим тяготился

Все рухнуло после ареста отчима. Отец умер, когда Люсе исполнился годик, и мама вышла замуж за Геворка Алиханова, видного компартийца, года два занимавшего пост первого секретаря ЦК КП (б) Армении, а затем работавшего в исполкоме Коминтерна.

Вскоре арестовали и маму. Люсю и младшего братишку ожидала обычная участь детей врагов народа - детдом. «Странные сироты 37-го» - назвал таких детей Илья Эренбург. Люсе ничего не оставалось, как переехать с Егоркой в Ленинград к бабушке.

Незадолго до этих событий она подарила Севе ко дню рождения изящный кавказский поясок. После прощания он написал: «Все, что осталось, - это пояс, который ты мне подарила. Вокзал. Свисток. Уходит поезд. Прощай, прощай, прощай, мой милый».

Отчима расстреляли. К первому числу каждого месяца Люся приезжала в Москву - сделать маме передачу и повидаться с Севой. «И каждый мой отъезд был, как разрыв сердца», - писала она.

Иногда Сева приезжал в Ленинград. Но и его настиг злой рок. Севина мама попыталась хлопотать за арестованного поэта Владимира Нарбута, женатого на ее младшей сестре Симе. Одесситы Нарбут, Багрицкий и Олеша были женаты на родных сестрах, тоже одесситках, Лидии, Ольге и Серафиме Суок (Олеша увековечил фамилию Суок в «Трех толстяках» в имени девочки-куклы).

Поход Лидии Густавовны в НКВД закончился ее арестом. Эдуард Багрицкий умер еще раньше - в 34-м, и Сева стал «странным сиротой».

Сева и Люся поддерживали друг друга, но разлука сделала свое черное дело. В Севиных стихах есть предчувствие:

Ты выйдешь замуж.
Я - женюсь.
Увы, мы разведем руками.
Вспорхнет на стол портрет в квадратной раме,
чтоб помнить юность наизусть.

Однажды Люся узнала, что Сева женился. Домработница писала Лидии Густавовне в лагерь: «Осенью Сева стал скучать и от скуки женился... А наша законная невеста живет в Ленинграде». Сева осознавал случайность своей женитьбы: «Правда только одна: если бы она приехала снова, то я опять потянулся бы к ней. Она единственная настоящая девушка, Люся!». Через месяц он развелся.

А потом началась война. Он ушел во фронтовую газету, Люся - санинструктором. 20-летнего Всеволода Багрицкого убило осколком в тот момент, когда он брал интервью. Ее тяжело контузило во время артналета на санитарный поезд, она демобилизовалась в 1944-м.

Вместе с Лидией Густавовной Суок Елена Боннэр издала сборник стихов Всеволода Багрицкого. А историю их юношеской любви описала в книге «Дочки-матери», которую закончила в 66 лет. Но свежесть переданного через полстолетия чувства такова, что невозможно не понять: она осталась все той же влюбленной школьницей с крыши поцелуев. Безграничное доверие к ней Андрея Дмитриевича Сахарова было пронизано верой в ее чистоту.

Два года назад 86-летнюю Елену Георгиевну, переехавшую к детям в Бостон, пригласили произнести речь на Форуме свободы в Осло, где в 1975 году она получала Нобелевскую премию за мужа, невыездного горьковского узника. Подобно Андрею Дмитриевичу Елена Георгиевна не была политкорректна и сказала все, что думает о современных западных правозащитниках с их двойной бухгалтерией: «Не могу принять, что Сахаров и Арафат - члены одного клуба нобелевских лауреатов». Вспоминая собственное прожитое, она подвела итог: «Жизнь была типична, трагична и прекрасна».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter