Первый муж Любови Соколовой умер в блокаду от голода, второй — знаменитый режиссер Георгий Данелия — оставил ее ради другой женщины после 30 лет совместной жизни, а затем убили единственного сына актрисы — ему было всего 26 лет

Любовь Соколова не играла главных ролей, режиссеры не ставили свои картины «на нее», тем не менее советское кино просто невозможно представить без этой актрисы. Соколова сыграла в нем более 300 ролей: ее имя даже внесено в Книгу рекордов Гиннесса за это достижение. «Повесть о настоящем человеке», «Тихий Дон», «Путь к причалу», «Живые и мертвые», «Я шагаю по Москве», «Берегись автомобиля!», «Печки-лавочки», «Белорусский вокзал», «Ирония судьбы, или С легким паром!», «Белый Бим Черное ухо», «Цыган», «Вам и не снилось...», «Самая обаятельная и привлекательная» - даже эпизоды в этих фильмах, которые сейчас называют культовыми, она сделала незабываемыми.

За создаваемые в кино образы простых, но очень добрых женщин ее называли «всесоюзной киномамой» или «мамой Любой». А вот ее собственная личная жизнь складывалась трагически: первый муж актрисы умер от голода в блокадном Ленинграде, второй - знаменитый кинорежиссер Георгий Данелия - оставил ее после 30 лет совместной жизни ради другой женщины. Единственный сын - талантливый актер, режиссер, художник и поэт Николай Соколов-Данелия - погиб при невыясненных обстоятельствах. Всю свою нерастраченную любовь и нежность актриса отдавала внучке Маргарите, многочисленным подругам и просто чужим людям, если они нуждались в ее помощи.

О Любови Соколовой рассказывает ее подруга актриса Любовь Омельченко.

«КАК ЖЕ МНЕ ХОТЕЛОСЬ СЪЕСТЬ КРЫСУ! НО Я ОТДАЛА МУЖУ, ЧТОБЫ ЖИЛ»

- Любовь Дмитриевна, как вы познакомились с тезкой Любовью Соколовой?

- Это было на первой в моей жизни картине - «Сердце Анны», в которую среди прочих актеров были приглашены Любовь Сергеевна Соколова и Николай Олимпиевич Гриценко. О таких партнерах я, юная дебютантка, могла только мечтать!

За простоту и искренность Любовь Соколову любили миллионы, а вот ее личная жизнь сложилась трагически

Снимали мы в деревне под Костромой, где жили все вместе, большой коммуной. Впоследствии я спрашивала у Любы, которая стала для меня и матерью, и сестрой, и подругой, за что она меня полюбила. И она все время вспоминала историю с трехлитровой банкой молока.

Питались мы тоже вместе. И вот как-то сели за стол, Люба крикнула хозяйке: «Баб Маш, давай молоко!». Та принесла банку, отдала ее Соколовой из уважения - она уже тогда была заслуженной артисткой, а та протянула мне: «Пей!». И я эти три литра, рассчитанные на всю съемочную группу, выпила... за раз. А потом еще и пятерней промокнула капли, которые попали на одежду.

- Лихо!

Любовь Омельченко: «Люба часто давала мне блокнот со стихами своего сына и просила читать вслух, а сама слушала и плакала»

- Ну, такая я тогда была - провинциалка из Луганска, снаружи большая и взрослая, а внутри наивная, да еще и маминого монастырского воспитания - в длинной юбке, которую все время старалась натянуть еще ниже.

В общем, когда я поставила пустую банку на стол и посмотрела вокруг, оказалось, что съемочной группы просто нет - все легли от хохота. У Любы живот от смеха качался складками, а Николай Олимпиевич вообще в траву упал. Как Люба мне потом говорила, в тот момент она поняла, что у меня есть и характер, и упорство, и сила воли, а она такие качества в людях уважала.

С Владимиром Ивашовым в фильме Григория Чухрая «Баллада о солдате», 1959 год

- А чем же Любовь Сергеевна вас покорила?

- Это уже другая история - о ресторане. В то время на съемочную площадку не принято было привозить готовые обеды для артистов, поэтому покушать ходили в ближайшую точку общепита. Пришли мы в ресторан, Николай Олимпиевич тут же заказал себе мяса, икры и водочки. А Люба громко спрашивает меня: «Что есть-то будем?» - в жизни в отличие от экрана она всегда окала, так как родом из Иванова. А я только молчала и теребила в руках свой морщинистый кошелек, в котором было пусто: постановочные за картину мне еще не выплатили, а до стипендии оставался почти месяц. Да и не сильно она бы мне помогла: я получала всего 20 рублей, а комплексный обед стоил целых шесть. Вот я и пропищала: «Будем чай пить!». - «Чай - это потом, - отрезала Люба, - есть-то что будем?».

С Евгением Леоновым в культовой картине Андрея Смирнова «Белорусский вокзал», 1970 год

Видимо, сообразив, в чем дело, Люба заказала для нас обед, потом положила свою руку поверх моей и сказала: «Не беспокойся, потом отдашь». И такая у нее была рука - большая, теплая, натруженная, - как у моей мамы. А я, помню, когда уезжала из дома, все спрашивала: «Мам, как же я буду без тебя и без любимой тыквы?». Она мне тогда ответила: «Все дети, доченька, рано или поздно из родного дома уезжают, а тыкву я тебе в банку положу». Так что я приехала поступать в Школу-студию МХАТ с банкой тыквы, как Фрося Бурлакова... В общем, Люба, как мама, стала меня опекать и защищать.

«Джентльмены удачи», 1971 год

- Было от кого?

- Ко мне неожиданно воспылал чувствами Николай Олимпиевич Гриценко. Он так и сказал: «Эта девочка - моя лебединая песня!». Вскоре первоначальное желание просто развлечься переросло у него в серьезное чувство - он даже венчаться хотел! А однажды мы с Любой увидели, как он в местном универмаге выбирает ползунки... Многие в группе мне тогда выговаривали: «Что из себя строишь?! Такой человек тебя замуж зовет, а ты выпендриваешься!». И только Люба, понимая, что я еще не готова к семейной жизни, да еще и с таким взрослым человеком, всегда была на моей стороне.

В картине Георгия Данелии «Тридцать три» Любовь Сергеевна снялась с сыном Колей, 1965 год

Не расстались мы с ней и потом, когда закончились съемки и началось озвучание. Я неопытная была, не понимала толком, что такое синхронность. Люба взялась меня учить, а вместо этого вдруг рассказала уникальную историю из своей жизни - как ей во время ленинградской блокады явился Николай Чудотворец.

Георгий Данелия со своей нынешней женой Галиной

- ?!

- Тогда на руках у Любы, только что похоронившей свекровь, которую она очень любила, умирал от голода муж. «Он очень хотел есть, - со слезами на глазах рассказывала мне она, - а в доме ни крошки. И тут кто-то принес крысу. Как же мне хотелось ее съесть! Но я отдала ему, чтобы он жил. А он проколтнул (именно так она сказала. - Л. Д.), вздохнул и умер». Люба после этого встала и пошла куда глаза глядят.

Сколько она так брела, не помнит, дошла до какой-то остановки, никому в то время не нужной, - транспорт-то не ходил. Слаба была настолько, что не могла даже голову поднять. И вдруг слышит голос: «Что, мужа схоронила?». Посмотрела - напротив старик стоит, на палку опирается и говорит: «Ты сейчас думаешь о тех людях, которые, когда все вокруг голодают, едят и пьют? Не беспокойся, они скоро умрут. А ты будешь жить долго-долго, и тебя будут любить миллионы». «И вдруг, - вспоминала она, - догадка, как спица, вошла мне в правый висок и вышла через левый: «Да это же Николай Чудотворец!». Она снова подняла голову, но старика того уже не было.

Когда ее просили рассказать эту историю в интервью или на телевидении, она всегда звонила мне: «Любка, я ее уже плохо помню - расскажи, как я тебе в первый раз рассказывала!».

«НА ПРИЕМЕ В КРЕМЛЕ ЛЮБА СНЯЛА С ПОДСТАВКИ ОСЕТРА, ЗАВЕРНУЛА В САЛФЕТКИ С ВЕНЗЕЛЯМИ И ГОВОРИТ: «НУ ЧТО, ПОЙДЕМ?»

- Вы с ней часто виделись?

- Она неожиданно могла позвонить и спросить: «Чего не звонишь-то?». - «Как это, - удивлялась я, - ведь только вчера разговаривали!». - «Да? - отвечала она. - А мне казалось, что мы так давно не виделись».

Лидия Федосеева-Шукшина, Наина Ельцина, Любовь Соколова и Ирина Мирошниченко на встрече в Кремле, 1994 год. «Наина очень любила Любу, они дружили...»

Помню, снимаясь в Китае, я купила ей изумительно красивую брошь. Через несколько дней она звонит: «Приходи ко мне, я соскучилась. Только извини, я не прибранная - в халате». Прихожу, а она при полном параде, в белой блузке, к которой приколота подаренная мной брошь. Улыбается: «Иди, ручки помой!». А сама впереди меня бежит. «Так дай же мне, - говорю, - пройти». - «Сейчас, сейчас, - отвечает, - я только в ванной найду положение крана». Это значит, надо крутить его так, чтобы вода из него лилась вниз, а не брызгала во все стороны.

В ее маленькой однокомнатной квартирке на пятом этаже не было ничего, что работало бы исправно. Чтобы помыть руки, нужно было «найти положение крана», чтобы сходить в туалет - «положение унитаза».

Как-то, придя к ней в гости, я увидела огромный букет, который занимал практически всю квартиру. «Что это?» - спрашиваю. «А, - отмахнулась она, - Наинка Ельцина подарила». А Ельцин тогда как раз был президентом. Я ей говорю: «Ты бы попросила свою Наинку, чтобы она тебе вместо дорогущего букета, который стоит, наверное, тысячу баксов, поменяла в ванной кран, который стоит всего 100».

После церемонии с мытьем рук Люба предлагала мне: «Давай вмажем!». Приносила бутылку кагора и цедила его в рюмки по капле, как валокордин. Она, кстати, и колбасу резала тоненько-тоненько, по миллиметру, вообще очень бережно относилась к продуктам - сказывалась блокадная молодость. За такой рюмкой мы с ней целый вечер и сидели. Иногда пели, Люба особенно любила песню «Враги сожгли родную хату». Бывало, затянет ее и плачет. Впрочем, она и матерных частушек много знала, но они у нее получались не грубо, а весело, это просто была часть ее естества.

«Ирония судьбы, или С легким паром!», 1975 год

- А какие отношения связывали Любовь Сергеевну с Ельциной?

- Насколько я знаю, они дружили. Может быть, не так близко, как мы с ней, но Наина очень любила Любу. Помню, как-то нас с ней позвали на прием в Кремле, посвященный празднику Веры, Надежды и Любови: Любу - как известную актрису, меня - потому что я много лет помогаю детским домам. После официального приема был банкет, который традиционно проводится на нескольких ярусах, - чем выше ярус, тем почетнее гости.

Нам с Любой дали пригласительные на самый верхний этаж, где были Наина Ельцина, Патриарх, дипломаты. Вошли мы туда, Наина ее увидела и помахала рукой: «Любовь Сергеевна!». - «Ой, - обрадовалась она, - Наинка!». И пошла к ней через все кордоны охраны, и эти здоровенные парни - я такого никогда не видела! - просто расступились перед ней, не сказав ни слова. Как будто шла блаженная, к которым на Руси всегда было особо почтительное отношение.

Бросилась она Наине на грудь, та тоже ее целует, а Люба поворачивается и через весь зал кричит мне: «Любка, иди сюда, я тебя с Наинкой познакомлю!». Подхожу, Соколова жене президента говорит: «Знакомься, это моя подруга Любка!». А сама делает Ельциной руку бубликом, с одной стороны продевает ей мою руку, с другой - свою, так, что Наина Иосифовна оказывается между нами, и говорит: «Ты стоишь между двумя Любками, загадывай желание!».

- Похоже, Любовь Сергеевна была совсем не пафосным человеком!

- Это еще что! После этого пошли мы с ней к столам, которые буквально ломились от всякой снеди. Люба говорит: «Давай поедим, что ли? Когда еще такое изобилие увидим?». Через какое-то время она вдруг меня спрашивает: «А где твоя большая сумка?» - и показывает размеры - метр на метр, я с такой всегда ходила, чтобы в случае чего все поместилось. «Куда же с ней, - говорю, - на прием? Я культурно, с маленькой пришла!».

Проходит мимо какой-то дипломат, она его останавливает и спрашивает: «Сыночек, у тебя сумки нет?». Он подозвал официанта, а обслуга там вся красивая, видная, как Киркоров. Тот куда-то ушел и минут через 10 принес роскошные белые салфетки с вензелями. И знаете, что сделала Люба? Она двумя руками сняла с подставки огромного осетра - целиком! - и завернула его в эти салфетки. Причем сделала это не воровато, а открыто и совершенно спокойно. Потом вытерла одну руку о другую, как дети стряхивают песок, и говорит мне: «Ну что, пойдем?».

Начали мы с ней спускаться вниз. Вдруг видим, что на площадке между эскалаторами стоит мальчик, который просто врезался мне в память, потому что он был очень бледный.

Люба остановилась: «Сыночек, что же ты такой бледный?». Оторвала кусок осетра, завернула его в салфетку с вензелями и говорит: «На, поешь!». В общем, пока мы с ней на первый этаж спустились, она раздала первым встречным все, что унесла с банкета. И в руках у нее остались только салфетки. Она скатала их в комок, засунула за одно из роскошных зеркал в фойе, снова вытерла одну руку о другую и спросила меня: «Идем домой?».

«КОЛЮ ПРОСТО НАШЛИ МЕРТВЫМ - НИКТО ДОПОДЛИННО НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ТАМ ПРОИЗОШЛО»

- Она ведь была одинока?

- Гражданский муж, знаменитый режиссер Георгий Данелия, прожив с ней почти 30 лет, ушел к другой женщине. Точнее, ушла сама Люба, когда он ей сказал об этом увлечении, - просто собрала вещи в чемодан и переехала жить к маме. У него и до этого были романы.

Помню, как Люба обиделась на меня за то, что я не выгнала из дома писательницу Викторию Токареву (у нее в то время как раз были романтические отношения с Данелией), когда та пришла к моему мужу - киносценаристу Евгению Митько (автор сценария фильма «Бумбараш». - Авт.). Ну а тут они и вовсе расстались.

А потом убили сына Колю, который был для Любы всем - она его очень любила. Никто доподлинно не знает, что там произошло, просто его с еще одним парнем нашли мертвыми. Ему было всего 26 лет.

С Татьяной Пельтцер в фильме Ильи Фрэза «Вам и не снилось», 1980 год

Как она это пережила? Только с Божьей помощью. Люба часто ставила меня к окну, давала блокноты со стихами своего сына и просила читать вслух. А сама садилась, подпирала голову рукой, слушала и плакала. Для меня это было настолько сильным испытанием, что со временем я начала придумывать отговорки: «Знаешь, что-то у меня уже зрение не очень, я не вижу ничего».

- Ей совсем никто не помогал?

- Мир не без добрых людей. Помню, как-то прихожу, а у нее в кухню не пройти - все загорожено коробками с каким-то маслом. Спрашиваю, что это такое, а она отвечает: «Да вот, пришел какой-то человек, говорит: «Любовь Сергеевна, я вас так люблю!». И принес эти коробки с маслом. А на что мне столько? Возьми ящика четыре». Я увидела, что масло подсолнечное, и говорю: «Я-то кукурузное люблю!». Она вдруг так горько расплакалась, что я испугалась: «Возьму я твое масло, только не плачь!».

- Правда, что она звонила вам за несколько дней до смерти?

- За три дня. Сразу спросила: «У тебя есть бумага и карандаш? Возьми и пиши». Я рассмеялась: «Говори, я еще не в маразме и так запомню». Но вижу, что она юмора не принимает: «Чего споришь-то? Сказала же, пиши. Это важно». И диктует: «Солнышко ты мое, красавица ты моя, родная моя - поставь три восклицательных знака. Я так тебя люблю - поставь еще восклицательные знаки».

Эта бумажка так и осталась у меня на журнальном столике в гостиной. Через три дня кто-то из знакомых позвонил и спрашивает: «А ты знаешь, что твоя подруга умерла?». Я судорожно начала перебирать в уме всех своих подруг, кроме Любы, а сама все смотрю на эту бумажку. Спрашиваю: «Кто?». - «Да Любка Соколова!». Первое, что мне пришло в голову: «Не может быть, вон ведь бумажка ее у меня лежит».

Похоронили мы Любу в ее любимом платье, было у нее такое - зеленое, с белым воротником. Все остальные ее вещи я отдала в липецкий музей, в том числе и ее платье, в котором она играла Машу в «Трех сестрах» - это была ее любимая роль.

- Вы ведь уже после смерти Любови Сергеевны озвучивали ее в ее последней картине?

- Можно сказать, что наша дружба началась с озвучания, им же все и закончилось. Любы не стало на Троицу, 6 июня 2001 года, - она буквально месяц не дожила до своего 80-летия. А в мае Соколова сыграла в фильме «Сыщик с плохим характером» у режиссеров Владимира Панжева и Андрея Хорошева.

Когда встал вопрос, кто будет ее озвучивать, решили, что это по силам только мне, голоса у нас - один к одному. Я за свою жизнь кого только не озвучивала - и Софи Лорен, и Клаудию Кардинале, а ее не могла. Даже духовному своему наставнику звонила, благословения спрашивала. Когда я пришла на Киностудию имени Горького и увидела ее на экране, поразилась: в ней было столько боли! И когда я говорила за нее, то слышала, что вся группа плачет...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter