«Человечность — это серьезно»

Петр МОСКАЛЕНКО
Специально для «Бульвара Гордона»

Два года назад французский режиссер и драматург Дидье Карон написал пьесу «Фальшивая нота» и тут же поставил ее в одном из театров Парижа. История эта оказалась настолько захватывающей, что за нее, дождавшись перевода на русский, взялись почти одновременно театры Киева, Москвы и Санкт-Петербурга. Версия Национального академического театра русской драмы имени Леси Украинки вышла элегантно-аскетичной по форме и жестко-беспощадной по сути.

Холодный снег за окном театральной гримерки (сценограф — Елена Дробная) с первых мгновений создает атмосферу неуюта и вторит полному раздраю в душе одного из главных героев — Миллера (Олег Замятин), человека внешне благополучного, но терзаемого изнутри. Казалось бы, что мешает быть счастливым успешному музыканту, всемирно известному дирижеру, руководителю Женевской филармонии, примерному семьянину, отцу двоих детей? Однако неудовлетворенность жизнью проявляется в раздраженно-властных интонациях, авторитарном стиле общения с подчиненными, музыкантами оркестра. Раздосадованный неудачным (с его точки зрения) концертом, Миллер в телефонном разговоре срывает зло даже на любимых дочерях.

Так Олег Замятин еще в экспозиции заявляет очень важную мысль, заложенную режиссером, но скрытую до поры, которая прояснится позже: каждый из нас носит свой ад в себе. Мы будем долго вместе с героями продираться к этому сквозь массу загадок и тайн, предложенных драматургом, а пока...

В гримерку беспардонно проникает не­известный. Нет, он тут же представится как некий Динкель и даже вывалит массу ненужных подробностей своей ничем не примечательной жизни, включая скучную должность и банальную историю знакомства с женой, но останется неизвестным не только для Миллера, на протяжении всего спектакля пытающегося выдворить непрошеного гостя, но и для нас — сидящих в зале.

Очень важное качество театральной постановки — вовлеченность зрителя в происходящее стопроцентная. Жанр спектакля от первого «Кто вы?» и до развязки можно назвать детективом, можно — триллером, а можно — и тем, и другим. Оба жанра призваны вызвать у зрителя чувство тревожного ожидания, волнения или страха, и разнятся они (по мнению Росса Макдональда) лишь тем, что в детективе действие движется во времени назад, к разгадке, в триллере — вперед, к катастрофе.

Вперед, к катастрофе, герои не то что движутся — несутся две трети действия, создавая невыносимое напряжение. Но зри­тель до поры до времени беспечен. Появление чудаковатого господина Динкеля вызывает смех в зале. На первый взгляд, герой Станислава Москвина — чистой воды недотепа. Навязчивый, неуклюжий, заискивает перед кумиром, ухитряется найти тысячу и одну причину задержаться в гримерной, то и дело доводя Миллера до раздражения, недоумения, бешенства. Мастерски вводит и нас, и маэстро в заблуждение. Какие только догадки не роятся в голове.

Пытаясь обыграть Миллера и раньше него понять, что нужно этому типу, мы строим версии, которые разбиваются одна за другой: безумный фанат, музыкант-не­удачник, обманутый муж, шантажист...

Этот поединок длится так долго, что разжигает не просто любопытство — азарт выяснить наконец, в чем дело. И когда речь заходит об отце Динкеля и фотографии, которую гость принес с собой, возникает совсем уж безумная мысль, достойная разве что мексиканских сериалов: а не внебрачный ли сын пожаловал в этот вечер выяснять отношения с нерадивым родителем?

И чем безумнее наши версии, тем больнее, словно обухом по голове, ударит истинная причина появления незнакомца в тихой-мирной жизни дирижера. Именно с фотографии начнется детектив. Герой Станислава Москвина окажется не таким уж простаком, учиняя допрос своему «кумиру», обвиняя его в самом страшном из грехов. В свою очередь Миллер, сбросив с себя личину внешнего благополучия, будет выглядеть то жалким, то безжалостным.

Французский писатель Анри де Монтерлан как-то подметил: «Для наблюдателя человеческой души самое волнующее в каждой личности — то, каким способом она обманывает самое себя». Кого, как не режиссера, можно назвать этим самым наблюдателем? Михаил Резникович — представитель легендарного психологического театра, расцвет которого пришелся на вторую половину ХХ века. И в спектакле-поединке «Фальшивая нота» все выстроено так, что мы очень долго не понимаем, кто жертва, а кто палач. Более того: вы не сможете сказать этого наверняка, даже увидев развязку спектакля. Герои постоянно меняются ролями, вызывая то сочувствие, то осуждение. Вот эта неоднозначность, неочевидность и держит внимание до конца.

Способен ли человек в высшей степени интеллигентный, поклоняющийся классической музыке, взять в руки пистолет? Могут ли люди искусства быть причастными к страшным преступлениям, зверствам, цинизму, беспощадности? А тот, кто всю жизнь вынашивал план мести и пришел наконец свести счеты, пусть и справедливо, действительно ли достоин нашего сочувствия?

Главное, в чем обманывают себя герои этого спектакля, да и все мы, — лейтмотив пьесы: каждый из нас считает себя достойным оправдания. Кто-то утешает себя тем, что не мог поступить иначе, кто-то — справедливостью возмездия... В жизни каждого из нас хватает фальшивых нот, вопрос лишь в том, хватает ли совести и мужества признать эту фальшь.

Детали отыграны тщательно и точно. Дин­кель приходит к Миллеру в номер с букетом белых роз и в первый, и во второй, и в третий раз. Букеты эти валяются повсюду уже ненужными, но эмоционально продолжают воздействовать, вплоть до момента, когда после признания Миллера, что он все-таки в 1945-м выстрелил и убил, Динкель швыряет букеты под ноги убийце, и возникает ощущение погребальных цветов, через которые со страхом переступает Миллер.

Еще одна классическая ассоциация. В знаменитой пьесе Горького «На дне» бывший телеграфист, обитатель ночлежки Сатин, провозглашает: «Ложь — религия рабов и хозяев, правда — бог свободного человека!». В спектакле «Фальшивая нота», уже в XXI веке, ложь побеждает иногда так часто, так фантастически естественно, талантливо и эмоционально завораживающе... И сегодня есть талантливые лгуны, гении лицемерия, и им верят, верят.

Миллер все-таки одурманивает Динкеля степенью своего душевного раскаянья, обезоруживающего сочувствия, после чего наставляет на него пистолет. Человек кается (Олег Замятин делает это очень иск­рен­не!) и тут же хватается за пистолет, спа­сая собственную шкуру, авторитет, карьеру, на­конец. И выходит, что гибнет во всей этой истории самое хрупкое и зыбкое — надежда. Надежда Динкеля найти человеческое в человеке... «Человечность — это серьезно», — утверждали братья Стругацкие.

Поединок Миллера с Динкелем мог закончиться банальным хеппи-эндом: оба раскаялись и помирились, «все преходяще, а музыка — вечна» (так и поставил эту пьесу один очень уважаемый театр). Но финал открыт. Как изменил жизнь героев «незабываемый вечер»? И изменил ли? Сможет ли Миллер жить дальше, встретившись лицом к лицу со своим прошлым? Сможет ли Динкель заполнить образовавшуюся пустоту внутри себя, ведь, посвятив жизнь идее мщения, морально раздавив обидчика, он так и не получил удовлетворения... Быть может, благополучный исход этой истории предложен задолго до Карона Маркесом: «Единственный способ жить дальше — не давать воспоминаниям терзать себя».

Спектакль, посвященный событиям не­давнего прошлого, обращен и к настоящему, к жизни почти каждого. Он невероятно актуален и вызывает самые разные душевные эмоциональные движения — от сострадания до гнева. Он и о совести, и о лжи — тотальной, оголтелой, фан­тастически обаятельной, обрушивающейся на нас так часто, так бесстыдно. Постановка Михаила Резниковича и Кирилла Кашликова — камертон человеческой совести и шоковая терапия для зрителя, малый островок искренности в океане лжи.