Дмитрий БЫКОВ: «И в этом вое столько злобы, что правь планетой русский Бог, — он уничтожил всех давно бы и лучше выдумать не мог»

Фобическое

Русские власти! Оставьте иллюзии, буд­то Тбилиси опасен сейчас. Нет никакой русофобии в Грузии, так как боятся не русских, а вас. Есть хачапури, гебжалия, лобио, есть мукузани и твиши потом, есть медвефобия, путинофобия, но русофобия — это фантом. Буду твердить вам, пока не во гробе я: есть усофобия сталинских лет, возле вампира всегда кусофобия, около труса всегда трусофобия, у женофоба всегда пуссофобия, а никакой русофобии нет. Был в Пакистане, бывал в Казахстане я, гостеприимство степное ценя, Вена, Бри­тания, Прага, Германия без нареканий терпели меня, ныне я в Бостоне, в этом подобии средней России, с травой и рекой.

И не видал никакой русофобии! То есть вообще никогда никакой.

Если бы даже запел принародно я, — идеалист, идиот, патриот, — «Славься, Отечество наше свободное!» — многие встанут, а треть подпоет.

В чуждом сознании русское связано с русским романом (не бойся, открой!), с взлетом Гагарина, стругами Разина, с рыком Высоцкого, с черной икрой, с павловским танцем, с защитою Лужина, подвигом Питера, духом Москвы... Вас-то боятся, и очень заслуженно, но не за то же, что русские вы! Вижу немного грузинского в Кобе я, мало сердечности, мало ума — это банальная сталинофобия, грузинофобии в этом нема! Так же и вы: эти лобики узкие, гнусные лозунги наперевес, сальные глазки — какие вы русские?! То, что вы русские, — это эксцесс. То, что у вас пребываю в утробе я вместе со всей необъятной страной, — собственно, это и есть русофобия, и никакой не бывает иной.

Русская власть или, скажем, тбилисская — стоят друг друга, как волк и койот. Просто российская — более близкая, больше волнует и больше скребет.
Жизни, ей-богу, не дал бы за обе я. Власть безнадежна, и я не о ней. Только какая же здесь русофобия? Арахнофобия — это верней.

Сколько вы рушили, сколько вы бредили, сколько разбили действительных скреп, как разругались со всеми соседями, их попрекая за дружбу и хлеб, денег расхитили, кровушки жаждали, вверх продвигали разнузданных шмар... Вы заслужили, чтоб русские граждане вас постарались забыть, как кошмар.

Можно закрыть перелеты воздушные, можно запреты ввести на боржом, снова вернуть ваши правила душные — те, над которыми сами и ржем, — снова вписать несогласных в предатели, миру являя опричную прыть, можно и выслать их к этакой матери, к этакой матери можно зарыть, сделать над Родиной низкое, тусклое, скучное небо, скуля и грозя... Только нельзя это выдать за русское. Выдумать можно, а выдать нельзя.

Если же кто-то, — сильна азиатчина! — громко заквохчет в какой-то момент, будто мое вдохновенье проплачено, или что сам я грузинский агент, или решит, что зациклен на злобе я, или не хочет со мною в кровать, — это не русо- и не юдофобия, а быкофобия.

Ну и плевать.

Песня о Бессмертном полке

А в этом, кстати, был бы толк
И даже смена вех —
Когда б пришел Бессмертный полк
И разогнал бы всех.

Фашистов новых образцов,
Кто с жалким пафосом лжецов
Клянется памятью отцов
И проявляет прыть,

Кто весь доступный ареал
Густою ложью провонял...
Он их однажды разгонял
И может повторить.

Когда б пришел Бессмертный полк,
Бессмертный русский стих, —
Кто ныне накрепко замолк,
Кого я знал в живых!

На всех, кто, правя торжество,
Клянется именем его,
Кто предал память и родство,
Связующую нить,

Тот мир, что был высок, глубок
И нам известен назубок, —
Его теперь уже и Бог
Не может повторить.

Когда б пришел Бессмертный полк,
А вместе с ним барак, —
На тех, кого родной верволк
Смог заморочить так!

Да, впору звать Бессмертный полк,
Чтоб он напомнил суть и долг,
Чтоб он поднял Девятый вал,
Вернул любовь и стыд...

Однако с истинным врагом,
Что так загадил все кругом,
Тот полк давно не воевал —
И вряд ли повторит.

Как нынче вырваться к своим?
Где запад? Где рассвет?
Придется как-нибудь самим —
Но и самих-то нет.

Он крепко спит, Бессмертный полк,
И с ним сыны полка.
Над ним небесный синий шелк,
Как знамя без древка.

Над ним могильная трава,
Бубенчики и сныть.
Она одна всегда права —
И может повторить.

«Пост «Апокалипсис»

Нептун ли навострил трезубец
Иль с телекамерой на лбу
Ожесточившийся безумец
Палит, транслируя пальбу, —

Случись теракт, ударь стихия,
Пойди империя на слом —
Все виноваты, все плохие,
Всем совершенно поделом.

Российский сектор интернета
В предощущенье судных дней
Кричит, что по заслугам это. —
А он бы вдарил и сильней.

В новозеландской ли мечети,
В венесуэльской ли толпе —
Все заслужили кары эти,
Войну, облаву и т. п.

Беду встречают чуть не лаем
И предвкушеньем новых драк:
Мол, мы, конечно, сострадаем,
Но вас бы надо и не так.

Не все, но многие. Премного
Таких сынов родной земли,
Что, будь они на месте Бога,
Ужо бы шорох навели.

Всех чужаков, давно не евших,
Привыкших драться и визжать, —
Перестрелять! А уцелевших —
Отечески пересажать.

И в этом вое столько злобы,
Что правь планетой русский Бог —
Он уничтожил всех давно бы
И лучше выдумать не мог.

И мусульмане заслужили,
И на латиносах вина,
Лишь мы при нынешнем режиме
Не заслужили ни хрена.

Смешно вопросом задаваться:
Откуда дружное «Долой»,
Откуда стадное злорадство
На месте жалости былой?

Смешна невольная досада,
Когда читаешь этот бред:
Пускай соседу так и надо,
Раз у себя триумфов нет.

Мы лучше выглядим в финале,
Поскольку мы-то, господа,
Догнали всех и перегнали
В своем стремленье в никуда.

Мы и брыкаться перестали,
Поскольку днесь, по воле звезд,
Мы все общаемся постами
И все живем в эпохе «Пост-».

И впрямь, когда глядишь на это,
Плюс «Боинг», Брекcит и АТО, —
Спроси, не при конце ли света
Мы все присутствуем? А то!

Но есть причина нашей спеси,
Сколь этот вывод ни тяжел:
Повсюду он еще в процессе,
А здесь уже произошел.

Посадочное

Отсюда испарились мир и труд,
И труженики тоже отъезжают,
Но каждый день кого-нибудь берут,
Но каждый день кого-нибудь сажают —
К смущению соседей и гостей,
Тут не осталось прочих новостей.

Тот не расчистил снеговой завал,
Тот заразил продукты скарлатиной,
Тот в праздничные дни не ликовал,
Тот из музея выбежал с картиной,
Тот в скорбный день публично не рыдал,
Тот взятку взял, а тот не передал.

Террор у нас гибриден и бугрист,
Поэтому, похоже, будет долог.
Сидит в столице блогер (террорист?),
Сидит в Новосибирске кардиолог,
Хоть ни при чем ни духом и ни сном, —
Но все равны в потоке новостном.

В Америке сидит, допустим, Бут,
И местные не больно возражают,
И часто наших хакеров берут,
И Манафорта третий год сажают, —
Америка юристами полна,
Но этим не исчерпана она.

Там есть и Трамп, и Маск, который крут,
И споры там размахом поражают, —
У нас же лишь пугают и берут,
У нас лишь возбуждают и сажают,
И весь прогресс — глубокая тоска:
Был властью МЧС, а стал — СК.

Что ни открой, куда ни посмотри —
Унылая пальба из всех оружий:
Суды и обвинения внутри,
Угрозы и захватчики снаружи,
Продажны воин, суд и эрудит,
И вздрагивает всяк, кто не сидит.

Трещит с утра очередное дно —
Ни вывода, ни выхода, ни смысла,
И если что еще возбуждено —
То лишь дела. Все прочее повисло.
В газете содержанье всех полос —
Донос и обыск, обыск и допрос.

Я все приметы узнаю в упор,
Все сходства различаю в полумраке:
Да, здесь уже бывал большой террор,
Но это был террор, а не терьяки,
Ледовый панцирь, а не леденец,
И он имел начало и конец.

Тогда-то целью был, положим, страх,
Имелся строй, идея и противник, —
Но нынче позабыты в сих местах
Все практики, помимо репрессивных,
И всех хотят замкнуть или заткнуть —
Затем, что надо делать что-нибудь,

А не умеют больше ничего —
Любой отдельно, и Отчизна в целом:
Ни сложной мыслью натрудить чело,
Ни руки загрузить полезным делом.
Гибридный век, гибридная зима,
Гибридное схождение с ума.

Историю для наших ребятят
Изложим нелукавыми устами:
Одни сажают, прочие сидят,
Потом они меняются местами
И дружно валят все на времена
А списывает все опять война.

И главное — однажды все умрут,
Проснутся там, куда нас отгружают, —
А там опять, о Боже, всех берут,
Мы это заслужили, всех сажают, —
Со всех сторон рыданье аонид,
И Петр с электрошокером стоит.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter