Павло ЗАГРЕБЕЛЬНЫЙ: «На женщин у Фиделя Кастро просто не хватало времени — все силы уходили на пламенные речи»

Дмитрий ГОРДОН. «Бульвар Гордона» 6 Марта, 2009 00:00

— Но вы же сами любите повторять, что почти все беды от нашей необразованности. Разве не нужен литератор, заставляющий читателя заглядывать в послесловие и комментарии, рыться в словарях? Почему писатель должен подстраиваться под массы, пусть они до него дорастают...

— Подстраиваться необязательно, но и пренебрегать ими тоже бессмысленно. В «Аде» есть такой пассаж. Брат и сестра, теряющие голову в кровосмесительной связи, на много лет разошлись. Он встречает ее в гостинице, хватает в объятия и тащит в ванную. Там переворачивает определенным способом, но возлюбленная говорит ему: «Подожди! Пусть хамы принесут багаж». Нет (смеется), каков сноб!

— Но вы же наслаждаетесь этим романом!

— Я получаю наслаждение там, где простому человеку это не под силу (кроме всего прочего, читаю на 12 языках: всех славянских, английском, немецком, латыни). Переводчик Ильин, работавший над «Адой» девять (!) лет, возрождает язык, утраченный во времена хамства.

Там в английском тексте изобилуют цитаты на русском, французском, немецком, все построено на намеках и иллюзиях. Но изощренность стилистики современной прозы только подтверждает, что литература деградирует.

— По-вашему, таланты вырождаются?

— Просто закон энтропии действует не только в физике, но и в искусстве. Что нового можно придумать после древних греков, после Гомера и Еврипида? Сейчас в американском литературоведении появилась целая теория, исследующая «страх влияния».

— Тем не менее писатели не рвут от отчаяния волосы, а продолжают работать. Кстати, так ли безнадежно обстоят сегодня дела в украинской литературе? Вы бы смогли назвать несколько имен молодых литераторов, вселяющих в вас оптимизм?

— Конечно. Например, Пашковский, Ульяненко, получивший недавно малую Шевченковскую премию, Микола Закусило — фантастически талантливый человек. В журнале «Основа» я прочел его роман о полещуках. Это же украинский Маркес! Кажется, у него лежат три романа — никак не может их опубликовать.

— Что вы читаете, мы уже узнали, а вот что едите-пьете?..

— Я не гурман, но живой человек, поэтому поесть очень люблю. Недавно жена упрекнула меня, что мы не так тратим деньги, а я ей в ответ: мол, живу по принципу братца вдовы Пшеницыной из «Обломова». Гончаров, если вы помните, сформулировал его так: «Все суета: дома, одежды, экипажи. Главное — хорошо покушать. Во-первых, это удовольствие, а во-вторых, люди не увидят, что у тебя в тарелке, значит, и завидовать не будут, как домам и экипажам». Никаких лишних неприятностей.

В гостях у Дмитрия Гордона. Cупруга Загребельного Элла Михайловна, Виталий Коротич с женой Зинаидой Александровной и Павло Архипович. Конец 90-х Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Только лишние килограммы...

— А я ведь не растолстел. Видимо, потому что много работаю. Энергию как-то пополнять надо.

— В таком случае, говорят, хорошо помогает рецепт царя Давида. Мудрейший на старости лет спал с юными девушками, которые, дыша на него, отдавали ему энергию молодости — прану...

— Что Давид — когда Максим Рыльский был уже очень болен, он просил знакомых девочек ложиться рядом и согревать его своими телами... К слову, о подпитывании энергией. В 87-м году в составе парламентской делегации СССР мне довелось побывать в семи странах Экваториальной Африки: Танзании, Замбии, Зимбабве, Ботсване...

Живут аборигены в круглых глинобитных хижинах, обнесенных круговым ограждением. Вход в жилье устроен в виде лабиринта, чтобы не смогли войти дикие звери, а внутри находится только ложе для всего семейства — мужа и нескольких жен: циновка и вместо подушек деревянные рогатки, поддерживающие шеи. Спят все рядышком. Днем женщины работают, а мужчины недвижно стоят на солнцепеке, расставив ноги, — «подзаряжают батареи».

— Почему бы и нет — хлопот ведь никаких. Вокруг хоть отбавляй пальмовых листьев для набедренных повязок, кокосы с бананами сами с деревьев подают, только не ленись подбирать...

— Бананы у них там, кстати, кривые, маленькие, горьковатые, но их все равно едят, как мы едим переростки с наших лотков, хотя они кормовые. Сам видел, как пестициды под эти бананы-великаны сыплют буквально ковшами. А самые вкусные плоды пробовал на Кубе, где был опять же с делегацией Верховного Совета СССР.

— Интересно, какое впечатление произвел на вас Фидель Кастро? Правда ли, что ни одна красотка не могла устоять перед его бешеным революционным темпераментом?

— Насчет красоток не знаю, но за 10-летия своего правления он ни разу не переночевал в одной и той же резиденции. (Особняков в Гаване наэкспроприировали изрядное количество: мы тоже дня три жили в одной резиденции, а потом нас перевозили в другую). Причем перемещается Фидель весьма занятно. Впереди следует «мерседес» охраны, за ним тот, в котором Кастро, а замыкают кортеж еще два «мерседеса», которые медленно едут с распахнутыми дверцами.

Охранники какое-то время бегут рядом, потом заскакивают в них на ходу, и автомобили сразу 110 километров в час набирают, чтобы отбыть в неизвестном направлении. Если бы не эти предосторожности, вряд ли ему удалось бы так долго продержаться у власти.

А уж как Фидель любит поговорить! Может это делать часами. На приеме до полуночи держал речь, а потом произнес: «Члены делегации могут быть свободны, а вы, товарищ Соломенцев (помните, был такой член Политбюро ЦК КПСС?), поедемте со мной на переговоры». Соломенцеву за 70, ему тяжело до четырех утра не спать, но он, как усталый раб, поплелся за Фиделем.

А в 10 утра Кастро был уже на ногах и выглядел бодрым, как юноша. На женщин при таком распорядке дня у него, вероятно, просто не хватало времени — все силы уходили на пламенные речи.

Жара там, между прочим, за 40 градусов, выдерживает не всякий. Помню, поехали мы на виллу Хемингуэя. Все «мерседесы» с кондиционерами были заняты, и пришлось добираться на «волге» (меня повезла на ней жена нашего посла Катушева). Окна в машине открыты настежь, а дышать нечем. И на вилле все настежь, но в помещение никого не пускают.

Экскурсовод отбирает у желающих билеты и тут же, у распахнутых окон, проводит экскурсию. Нас как гостей провели по всем комнатам, а кубинцам оставалось безмолвно нам позавидовать и отправиться достраивать свой социализм.

— Как известный путешественник во времени, автор исторических романов и почти фантастики — «Тысячелетнего Николая», вы, вероятно, можете заглядывать не только в прошлое, но и в будущее. Вы видите свет в конце тоннеля или Украина обречена на сумеречное существование?

— Трудно сказать — все зависит от руководителей. Пока что идет планомерное разворовывание страны, грабеж сверху донизу. Рассказывают, как однажды из села Калиновка Курской области к Хрущеву приехал земляк. Его пропустили в Кремль, мужик оглядывается по сторонам и говорит завистливо что-то вроде: «Никитушка, а костюмчик-то у тебя ничего!..».

Хрущев ему как гаркнет в ответ: «Спать меньше надо!». Вернулся крестьянин домой, сел вечером у окна и видит: Иван мешок из колхоза на себе тащит, Василий на велосипеде везет, Семен на телеге прет... Так вот и мы сейчас не спим, но народ не может быть вором или разбойником.

— В «года глухие» вам приходилось достаточно близко видеть высшее руководство страны. Действительно ли все тогда по уши погрязли в коррупции?

— По-моему, это был детский лепет по сравнению с днем сегодняшним. В высших эшелонах власти — не знаю, а на уровне выше среднего шла подковерная борьба. Конечно, на вершине пирамиды какие-то злоупотребления случались. Насколько безобидные — не мне судить. Известно, что члены Политбюро, например, обожали анонимки друг на друга читать — такие вот были невинные наслаждения.

— С кем-нибудь из членов Политбюро ЦК КПСС вы когда-нибудь сидели за одним столом, неформально общались?

— Я хорошо знал Кириленко — в пору, когда он был первым секретарем Днепропетровского обкома. Весьма недалекий был человек, между прочим. Вызывает меня как-то редактор областной газеты, где я тогда работал, и поручает написать статью на два «подвала» за самого «первого».

Посидел я три дня, все сделал, надо нести в обком на подпись. Я, беспартийный, сижу полдня в приемной — не принимают. Помощник говорит: «Вам к Андрею Павловичу еще рано. Ждите». Часам к пяти Кириленко наконец прочитал мой опус. Выходит из его кабинета помощник: «Андрей Павлович спрашивает, где гонорар?». — «Так статья же еще не напечатана!». Клерк посмотрел на меня глазами одного сельскохозяйственного животного (ну и болван, мол, этот журналист!): «Вот когда будет гонорар, тогда и подпись под материалом получите».

— Павел Архипович, а правда ли, что ваши со Щербицким жены были сестрами, как об этом упорно шепчутся?

— Нет. Я женился на Элле Михайловне, которая и сейчас со мной, в 1951 году. Мы вместе учились, я влюбился в нее и ухаживал пять лет, что нынче не модно. Ее отец был первым секретарем Днепропетровского горкома партии, а Владимир Васильевич — первым секретарем Днепродзержинского. Познакомились они на XIX съезде партии — последнем в жизни Сталина.

Щербицкий был моложе моего тестя на 14 лет, очень уважал его, часто приезжал посоветоваться. Тогда я впервые Владимира Васильевича и увидел. Несколько раз мы вместе встречали Новый год — еще в 60-е, а в 72-м он стал первым секретарем ЦК КПУ и был уже настолько загружен, что я его навещал очень редко, хотя думали, что от него не вылезаю. Но наши дочки дружили — они у нас одногодки.

— А с Брежневым вам приходилось общаться?

— Примерно как с Аркадием Райкиным — по телевизору: я его вижу, а он меня — нет.

На съездах КПСС киевская и московская делегации всегда занимали первые ряды перед трибуной. На одном из заседаний Леонид Ильич смотрел-смотрел в зал, потом подозвал помощника, что-то ему сказал, и тот принес генсеку дощечку.

Брежнев собственноручно на ней написал: «Киевлянки, я вас люблю!» и показал первым рядам. На другой день перед началом заседания только шесть наших землячек разместились поудобнее, как приходит помощник и каждой вручает по огромному букету. И так все две недели высокие груди киевлянок, украшенные орденами, утопали в цветах. Я специально интересовался: нигде об этих розах не упоминали — ни в кинохронике, ни в газетах.

— Было ли в этих сборищах что-то для вас полезное?

— Только наблюдения за людьми, общение в кулуарах.

— Завязывались полезные знакомства, может быть, вспыхивали романы?

— Знакомства были разве что шапочные, для коллективной фотографии с ткачихами и космонавтами.

— Все боялись оказаться морально неустойчивыми?

— Да нет, народ там собирался, уже обретший некоторую степень свободы.

— То есть могли себе кое-что позволить?

— И позволяли, но не в кулуарах съездов, а в других местах. То на работе, то в ресторане, то в меру подлости, то в меру таланта.

— А в зале спали, клевали носом? Когда транслируют заседания Верховной Рады, на заднем плане обязательно кто-то пятый сон видит...

— Тогда тоже дремали, просто по телевизору это не показывали. Рядом с нашей, киевской, сидела делегация Черкасской области. Депутат от нее — герой Сталинграда маршал Чуйков — приходил, размещался поудобнее и спал до перерыва. Старый человек, никто его не будил.

— А как вели себя, скажем, делегаты из солнечного Узбекистана?

— О, хлопкоробы — особый разговор. Для нас в подвалах гостиниц «Россия» и «Москва» работали спецмагазины с товарами, которые не увидишь на простых советских прилавках. У «средних азиатов» они назывались «ларок». Складывалось впечатление, что съезды им были нужны, чтобы скупать все содержимое этих лавочек, почти по Багрицкому: «...чтобы звезды обрызгали груду наживы: коньяк, чулки и презервативы...».

— А вышеупомянутые резиновые изделия (большой дефицит по тем временам) имелись в «закромах для депутатов» в большом ассортименте?

— Трудно сказать — уж очень деликатный вопрос. Я просто не занимался его изучением.