Вдова Ступки: Как жить дальше? Пенсии ни на что не хватает, а дети помогать не могут, у них своя жизнь БГ

Ирина МИЛИЧЕНКО 27 Августа, 2015 17:17

– Лариса Семеновна, сегодня Богдану Сильвестровичу исполнилось бы 74 года. Как вы проведете этот день?

– Пойдем на кладбище... А как еще проводить? У меня есть подруги-театралки, с которыми мы тридцать лет общаемся, с ними и пойдем на кладбище. В первый год после ухода Богдана у меня были какие-то деньги – заплатили премию имени Александра Довженко, которой его наградили посмертно. А сейчас живу только на пенсию. Все-таки я пожилой человек, мне 73 года, одних лекарств только сколько покупаю! Недавно плохо себя чувствовала – кишечник заболел, так я, чтобы купить несколько лекарств, заплатила 300 гривен. А у меня еще глаза болят, давление скачет… В общем, много всего уже в моем возрасте нужно… Как говорят, чтобы болеть, нужно заслужить старость.

– Вы ведь не простой человек – неужели за эти годы достойную пенсию как супруге такого знаменитого актера себе не отвоевали?

– При Богдане Сильвестровиче у меня была пенсия 800 грн. Потом и их забрали. Через какое-то время подняли, сейчас у меня 4 тыс. грн, но все равно ни на что не хватает. Пенсия не растет, а цены на все поднимаются. Я только за квартиру 2 тыс. плачу. И на лекарства 1,5 тыс. уходит. На жизнь остается всего 500 грн. А как жить дальше? Я уже говорю внуку Диме, что скоро нищими будем…

И когда люди мне говорят, что они получают пенсию тысячу гривен, объясняю, что пенсионер должен получать по тысяче долларов в месяц. Каждый! Потому что прежде, чем уйти на пенсию, вложил много труда в эту страну.

– Подождите, а как же переиздание книг, права на фильмы – вам разве никаких доходов это не приносит? Остап говорил, что имя Богдана Ступки он зарегистрировал как бренд на себя.

– Да ну что вы! У нас такого даже нет. Кто будет чем помогать? Богдан, когда был министром культуры, боролся и постоянно выступал с трибуны за законы о меценатстве, но никто до сих пор никаких законов не принял. Предыдущие президенты пораздавали всем заводы, фабрики, все богатеют, а мы беднеем. Цены повышают. Остапчик недавно узнавал в "Киевэнерго", почему так много платит за отопление, так ему представитель этой фирмы сказал, что организация в доме, где он живет, покупает у них тепло, а им перепродает. И это открытым текстом!

С дачи нас выгоняют, пока не физически, а морально. Ирочка говорит: "Мамуся, давай подождем до сентября". Она подала письма через депутата из группы Петра Порошенко

– А как с вашей дачей в Конча-Заспе дела идут? Вы там современный ремонт делали, обустраивали. Будете там жить?

– Мы уже полгода там не живем и не знаем, что с ней делать дальше. Невестка Ирочка с детьми приедет туда, чтобы на воздухе побыть пару часов, и уедет. Если за восемь месяцев посчитать по количеству часов наше там пребывание, то получится очень мало. Так нам выставили счет за коммунальные услуги за это время в 91 тыс. грн. Где я такие деньги возьму? Раньше мы в месяц платили 1300 грн, а сейчас в месяц 13 тыс. грн выходит. И все это делает наш Кабинет министров. Люди старшего поколения, кто имел возможность там жить, выехали оттуда, а мы еще существуем, но в каком плане – вещи наши в том домике хранятся, но сами мы там не живем. Так что нас оттуда выгоняют, только пока не физически, а морально. Но платить мы в любом случае не будем, потому что таких денег у нас просто нет. Ирочка говорит мне: "Мамуся, давай подождем до сентября". Она подала какие-то письма через депутата из группы Петра Порошенко. Посмотрим, может быть, они даже не в курсе. Бывает так, что один чиновник делает, а другой не знает. Хотя я звонила в приемную Арсения Яценюка, записывалась на встречу, но все безрезультатно. Я спрашиваю, мол, я у вас записывалась, как хоть вас зовут? А они мне: "Ой, мы меняемся…" "Хорошо,– говорю им. – Меняетесь, но вы же берете телефоны на встречи, списки даете, я же не первый день на свет родилась, знаю, как все делается". Но нет, никто не хочет ни с кем разговаривать. Может быть, еще и ситуация в стране дает о себе знать… Но как жить дальше? Дети мне помогать не могут, у них свои семьи и жизнь тоже своя.

– Кстати, говорят, что скоро примут закон, по которому квартиры, которые дарили людям бывшие правители, будут возвращать государству. Вы не боитесь, что это может коснуться и вашей квартиры на Крещатике?

– Нам нашу квартиру подарил первый председатель ЦК Владимир Щербицкий. Конечно, она приватизирована. Ее никто не заберет, потому что это квартира-музей. Будет ли в ней музей Богдана Сильвестровича, даже не знаю. И вообще не знаю, сколько мне Бог жизни даст. Как можно о таком думать, когда мы вообще не знаем, что будет дальше...

На Байковом кладбище, где похоронен Богдан, уже Лувр: там такие миллиардеры рядом лежат, что нам там нечего делать

– Несколько лет назад я разговаривала с вашим кумом, известным в Одессе скульптором Михаилом Ревой, который делает памятник Богдану Сильвестровичу. Он рассказывал, что монумент уже полностью готов, осталось только отлить его в бронзе, но все уперлось в деньги. Сейчас что-то сдвинулось с мертвой точки?

– Миша делает, а мы деньги собираем. Ничего страшного, можно поставить памятник тогда, когда будут деньги. Это не к спеху. Богдан Сильвестрович был таким скромным человеком, что его, мне кажется, это вообще не волновало бы. Память должна быть в сердце. А на Байковом кладбище, где он похоронен, уже Лувр: там такие миллиардеры рядом лежат, что нам там нечего делать. За свою жизнь я в разных странах на кладбищах была, на Западе в основном пантеоны везде, но таких памятников, как у нас, нигде не видела. Это ужасно, что наши как взбесились, один перед другим красуется, хотят показать, кто лучше.

Недавно кинорежиссер Николай Засеев-Руденко, с которым Богдан работал на съемках фильма "Черная рада", пришел на Байковое кладбище, когда ставили памятник Мащенко, и говорит мне: "Ларисочка, я подошел к могиле Богдана Сильвестровича – как же там хорошо! Ничего не надо, там все аккуратно сделано: цветы, крест, его фотография". Ирочка посадила калину, теперь она там растет. И я с ним согласна. Я бы вообще там ничего не ставила. Это Миша придумал такой памятник, и все без моего ведома. Я даже не видела эскизов. Мне только рассказывают о них. Единственное, что я попросила, – сделать такой Млечный Путь, как в "Тевье-молочнике", только там он из фонарей и свечей, а на памятнике пусть будет из ролей, которые он играл. Но, как по мне, надо просто скромный камень поставить, на нем – фотография и надпись. Больше ничего и не нужно.

– Но Остап не отчаивается, верит, что памятник будет. Люди верующие правильно говорят, что во всем надо полагаться на Бога... 

– Да, я тоже так думаю. Сейчас вспоминаю, что в театре был спектакль "Ромео и Джульетта" с голосом Богдана Сильвестровича, так худрук театра Станислав Моисеев снял его с репертуара, хотя я лично к нему приходила и просила: пусть он идет, но с него как с гуся вода. Вы ему говорите, а он вас не слышит.

Сейчас у нас один президент, а через год будет другой. Они меняются с такой же скоростью, как раньше женщины перчатки меняли

– А вы с ним хоть раз пытались серьезно по душам поговорить? Когда вы рассказывали, как он вещи Богдана Сильвестровича из своего кабинета приказал в целлофановый пакет сложить и вынести, у меня мурашки по телу пробежали…

– Нет, я с ним не разговаривала, он считает, что все правильно делает. Да и зачем задавать вопросы, если вам все равно ничего не ответят? Нет смысла тратить здоровье. Когда я его спрашивала про памятник и о том, почему в театр не ходит, он ничего не ответил. Он как инопланетянин. Но ничего, режиссеры в стране меняются, как и президенты, а лидеры навсегда останутся и пройдут через века. Сейчас у нас один президент, а через год будет другой. Они меняются с такой же скоростью, как раньше женщины перчатки меняли. Но усложняют нам жизнь и всем на планете. Как написано в Библии, наверное, будет всемирный потоп.

А в театре сколько за эти годы всех поменялось, но такие лидеры, как Амвросий Бучма, Наталья Ужвий, Евгений Пономаренко и масса других актеров, запомнятся. Кому памятник поставлен, о том и через пятьдесят лет прочтут, кто такой Гнат Юра, Сергей Данченко. Хотя на памятнике Сергея Данченко даже не написано, что там сидит именно он. Его посадили у входа на камерную сцену, и он там, как сторож, сидит, даже не написали, что это режиссер театра. Это неправильно! Надо было это снять и написать: "Камерная сцена при театре им. Ивана Франко", а памятник облагородить. Сергей Васильевич был очень скромный и не помпезный человек. Но подходит новое поколение и спрашивает, кто это такой. Когда я изредка хожу в театр, мне билетеры говорят: "Ларисочка Семеновна, люди подходят и спрашивают: "А кто это сидит?" Они мне об этом говорят, думая, что я смогу чем-то помочь. Я их прошу: "Передайте это дирекции". А они открыто: "Нас никто не будет слушать". Вот вам и ответ. Поэтому кому я могу сказать? Никому! Был бы жив Богдан Сильвестрович, он бы все это восстановил.

– Но если все в театре видят, что Станислав Моисеев не пришелся ко двору, почему не взбунтуется против него вся труппа и работники театра? Ведь их же большинство!

– Этого я не знаю. Актеры сами, если захотят, скажут. Боже сохрани, я же не могу их настраивать! А если им нравится, пусть работают. Я с актерами на эту тему не общаюсь и не могу противоречить воле Богдана Сильвестровича, потому что Моисеева мы сами и назначили на эту должность.

– А как думаете, что сказал бы на это Богдан Сильвестрович?

– Если бы он был жив, театр был бы другой. Он бы жил и продвигал его дальше. А тут война и все… Бывает, дома плачу и думаю: может быть, хорошо, что Бодя умер и не видит, что творится в стране. А может, и не было бы такого, если бы были живы такие лидеры. Если разобраться, у нас сейчас лидер в искусстве, как говорят и показывают, один – это Ада Роговцева. Еще Лариса Кадочникова осталась из шестидесятников. Но Ада не политик, она больше о фильмах рассказывает. Я удивляюсь, но такое впечатление, что у нас в стране нет актеров. Канал "Культура" ничего не показывает об украинских актерах, только одних и тех же повторяет.

Ира – мама моих внуков. Я до сих пор ее называю моей невесткой, и она останется ею навсегда. Она прожила с Остапчиком пятнадцать лет и вытерпела все. Мужчин вообще каждая женщина терпит

– Вы с невесткой Ириной были в очень близких отношениях, она действительно много делала и продолжает делать для того, чтобы память о Богдане Сильвестровиче продолжала жить. Развод Остапа и его новая женитьба на ваших отношениях как-то отразились?

– Нет. Они общаются между собой, и с детьми Остап общается прекрасно. Все в этом плане у них хорошо. При этом каждый живет своей жизнью, все-таки она продолжается. Внуки у меня все время бывают. И мы с Ирочкой общаемся. А с кем еще? С Димой и с Ирой. Остапчика вижу редко, он в основном по телефону звонит. Ирочка с детьми приходит, дети у меня по два-три дня бывают и ночуют часто. Бывает, даже устаю, не могу уже, как раньше, так за всеми ухаживать. Но все равно мне с ними очень хорошо. Они уходят – и мне уже скучно, что не слышу этого шума и крика.

Ира – мама моих внуков. Я до сих пор ее называю моей невесткой, и она останется ею навсегда. Она прожила с Остапчиком пятнадцать лет и вытерпела все. Мужчин вообще каждая женщина терпит. Как говорил Олег Табаков: "Я с женой прожил тридцать лет и три года".

Недавно посмотрела биографический фильм о Шарле Азнавуре. Там его озвучивают, сам он не знает ни слова ни по-русски, ни по-армянски. У меня есть его биография, где он описывает свою жизнь. Так он тоже был женат три раза и от каждой у него дети. Последняя супруга родила ему двоих, они живут уже сорок лет вместе. Я не могу сказать, что Остапчик такая же личность, как Шарль Азнавур, но такая, значит, у него судьба. От нее не уйдешь.

Как я могла пойти на свадьбу к сыну, если ее не приветствовала? Меня эта жизнь не волнует. Они все – люди взрослые, пусть строят свою жизнь сами

– Материнское сердце все чувствует. Когда сын вам объявил о таких переменах в личной жизни, как вы отреагировали?

– А он мне ничего не объявлял. Я вам честно говорю: мне никто ничего не говорит, я все узнаю из газет или еще от кого-нибудь. Сама и не спрашиваю. Ира тоже ничего не рассказывала. Они взрослые люди, это их личное дело. Жизнь все расставит на свои места. Все, что ни делается, –  к лучшему.

– Остап рассказывал, что вы даже не были на его свадьбе с Дарьей и поздравили их только по телефону…

– А как я могла пойти, если эту свадьбу не приветствовала? Меня эта жизнь не волнует. Что волнует, так это мое здоровье и то, что я осталась без мужа. Они все – люди взрослые, пусть строят свою жизнь сами. Я волнуюсь за внука Димочку, хочу, чтобы у него все было хорошо. Он со мной живет, поэтому я за него больше всех отвечаю и переживаю. Очень хороший мальчик и одаренный артист. Но есть завистники в искусстве, которые про него гадости говорят и пишут. Димочка узнает и расстраивается. Он хочет сниматься в хороших картинах, а снимается в среднем кино. Я его успокаиваю и говорю: "Димочка, не волнуйся, придет еще твое время. Самое главное, чтобы ты на сцене проявил себя, как Бодичка".

Дима – это мой ребенок. Он жалуется на девочек, что они сейчас хотят все и сразу. Я ему говорю, что такие – это не жены. Бабочки-однодневки никому не нужны. Они утром порхают, а вечером умирают

– Вы говорите, что Дима живет у вас. А как же тогда его заявления о том, что он живет со своей девушкой Катей в ее квартире, и они вот-вот собираются пожениться?        

– Ой, что вы его слушаете! Он живет у меня. Это его дом, он тут прописан. У него есть своя комната. Дима тут вырос, ему было девять месяцев, когда он стал у меня жить. С Катериной он общается, встречается. Конечно, он у нее бывает, они взрослые люди, и Катя одна живет. Но стирает и убирает за ним бабушка. Дима – это мой ребенок. Он мне все рассказывает и жалуется на девочек, что они сейчас хотят все и сразу. Я ему говорю, что такие девочки – это не жены. Настоящие жены хотят просто быть вместе с любимым человеком, вот тогда это жена настоящая. Я жизнь прожила и видела таких. А бабочки-однодневки никому не нужны. Они утром порхают, а вечером умирают.

– С новой невесткой вы успели познакомиться?

– Я Дарью вижу, может быть, один раз в полгода. И то в театре. А чего мы должны общаться? Она еще девочка совсем, с мамой должна общаться, а не со мной. Конечно, так запросто, как с Ирочкой, я не общаюсь. Хотя Ира молодая тоже была другая. И эта будет другой. Все женщины, когда любят своих мужчин, подстраиваются под них. Правда, это случается, когда их не возьмет за горло (смеется).

Внук Богданчик сидел на кухне и рассказывал мне, что будет через двести лет. Я его спрашиваю:"Ты откуда все это знаешь?" – а он мне: "Бабушка, я же мультики смотрю!" 

– Лариса Семеновна, вы такие афоризмы выдаете, хоть бери и записывай!

– Я всегда такой была, за что меня и Сильвестрович любил. Когда мы во Львове жили, мои девочки в балете записывали все мои перлы. У меня внук Богданчик такое выдает! Ему восемь лет, недавно он сидел на кухне и рассказывал мне, что будет через двести лет. Я его спрашиваю: "Ты откуда все это знаешь?" – а он мне: "Бабуся, я же мультики смотрю!" (смеется).

Когда Богдан умер, ему было всего пять лет. Я плачу все время, а он говорит: "Чому ти плачешь? Бодя помер і більше до тебе не прийде". И много такого. И Устиночка уже взрослая совсем стала... Хорошие дети, Слава Богу.

Оттого что я переставлю шкаф, Богдан Сильвестрович не придет. Это молодые, когда остаются без мужей, меняют обстановку,прически, любовников и живут дальше. У меня другая жизнь пошла

– Вы рассказывали, что чувствуете дух Богдана Сильвестровича в квартире, и даже обстановку за эти три года не меняли. Может, стоило бы все-таки что-то изменить, чтобы не жить только воспоминаниями?

– А зачем? Оттого что я переставлю шкаф, Богдан Сильвестрович не придет. Это молодые, когда остаются без мужей, меняют обстановку, прическу, любовников и живут дальше. У меня другая жизнь пошла. Я никуда не хожу. Да и куда ходить? С кем? Мне ничего не нужно. Я столько в своей жизни насмотрелась и наездилась… К Кате Осадчей пойти, чтобы она мне вопросы свои задавала и за это еще большие деньги получала? То, что она показывает, – это катастрофа! Это ужасная передача, я ее не воспринимаю.

Если хожу, то в театр и в оперу. Там замечательный директор работает, он дружил еще с Богданом Сильвестровичем. Сейчас, когда меня видит, то не просто проходит, а обязательно обнимет, поцелует, спросит, как себя чувствую… Вот так схожу с подружками в оперу, получу удовольствие, заряжусь положительными эмоциями, а потом пешочком сама домой иду, и зарядки в моем организме, как в телефоне, на пару месяцев хватает.

Кстати, как-то была в Молодом театре, Остап играл в спектакле "Московиада". Я вышла после спектакля, впереди идет пара – муж с женой, и вдруг я слышу фразу: "Когда вижу Ступку на сцене, я люблю Украину". Мне так приятно стало, и я тут же Остапу об этом рассказала.

Мы живем тридцать лет в доме, и за эти годы никто ничего не делал. Обвалится балкон или скульптура на фасаде – ну и хорошо! Никому ничего не надо!

– Ваша столичная квартира в доме у театра им. Ивана Франко одно время была в аварийном состоянии. Дом осыпался, по нему пошла огромная трещина. Раньше вы боролись с этим, Богдан Сильвестрович вкладывал собственные ресурсы, чтобы остановить этот процесс. Сейчас принимаете какие-то меры?

– Мы живем тридцать лет здесь, и за эти годы никто ничего не делал. За дом государство должно отвечать! А зачем оно должно что-то делать, если никто ничего не делает? Если в мирное время ничего не делали, то сейчас тем более. Обвалится балкон или какая-то скульптура на фасаде – ну и хорошо! Никому ничего не надо! Однако все строят себе большие дома, дворцы, заграждения металлические, и им хорошо. А то, что в центре города не заасфальтировано и загазовано, никого не волнует. Вы посмотрите, какой некрасивый садик возле театра Франко! Там нет живого места! Деревья все вырублены, асфальта вокруг нет. А какая грязь возле памятника! Бабушки, когда встречают дворников, спрашивают: "Почему вы там не убираете?" А их не волнует, они в центре не живут. Пришли – ушли. А сюда миллионы гостей приходят. Нам стыдно за то, что творится в этом скверике. Он мертвый! Театр за него не отвечает, это не его территория. Этим должен заниматься Киевзеленстрой и местная власть. Нужно сфотографировать и отослать Виталию Кличко, пусть посмотрит. Я им сколько раз звонила – месяц прошел, но никто ничего не делает. На днях в полдевятого вечера позвонил кто-то из их конторы и спрашивает: "По какой шкале вам асфальтировать территорию?" Я ему говорю, мол, о какой шкале вы говорите? Мы что, химики? "Ой, ви мене не зрозуміли". И положил трубку. Придурки самые настоящие. Поэтому я никому больше не звоню – зачем здоровье тратить? Сколько той жизни...

Вот на Западе существует капиталистическая система. А мы – я не знаю, в какую страну стремимся. Там государственного ничего нет, все построено на спонсорах. А если будем со спонсорами, то вообще ничего не будет. У нас другие понятия! В Америке "Метрополитен-опера" держится на спонсорах, ведущие актеры получают по $20 тыс. за спектакль. Наш оперный тенор Владимир Гришко когда-то там пел, я его слушала, он приглашал нас к себе на концерт. Но не так, как у нас, на дурняк – он сам покупал нам билеты по $20. Помню, мы стояли в специальном помещении, рядом с нами были люди с такими же по цене билетами, но за счет того, что помещение находилось на возвышении, когда вы смотрите там, например, сказку "Турандот" или "Богему", вы не чувствуете, что стоите. Бесплатно там никто никого не приглашает. Там так принято! Им платят хорошие зарплаты, и они должны за все платить. Это система, которой уже семьдесят лет. И при этом там все забито! А наш актер разве может купить билеты, если у него зарплата копеечная?

Я – просто жена. Каждая нормальная жена делает своего мужа. Как Ирина Скобцева сделала Сергея Бондарчука... Если мужчина – лидер, то это делает его жена

– Многие и при жизни Богдана Сильвестровича говорили, что он стал таким благодаря вам. Почему вы не напишете книгу о нем – свою, женскую, не поделитесь советами и житейскими секретами?

– Богдан столько всего написал... А мне зачем? Я что, актриса какая? Я – просто жена. Пусть дети пишут. Каждая нормальная жена делает своего мужа. Как Ирина Скобцева сделала Сергея Бондарчука... Если мужчина – лидер, то это делает его жена. Не олигархи, которые меняют своих жен на других женщин: такие люди приходящие-уходящие. Но лидеры тоже разные бывают. Современных лидеров не будем осуждать, всему свое время. Может быть, появится какой-то философ или публицист и напишет в энциклопедии о каждом лидере, и люди и через пятьдесят лет будут об этом читать и фильмы об этом ставить.

А пока мне не нравится, что, например, в театре идет спектакль о Майдане. Для кого это поставили? Чтобы ездить за границу и зарабатывать деньги? О Майдане ставят, когда проходит время – пять, десять лет, приходит другое поколение, которому показывают, что было в стране. А они только культивируют, удерживают его в нашей жизни. Не хочу смотреть, как со сцены читают какие-то там стишки на эту тему. Это кощунство! Моисеев специально поставил, чтобы ездить на гастроли за границу. Каждый ищет себе хорошее местечко. Но своими постановками они показывают, что хотят, чтобы Майдан был. А жизнь надо красивую и хорошую показывать, деревья должны везде расти. А у нас на улице Институтской гнилые деревья стоят, хотя сколько времени прошло с тех страшных февральских событий… После Великой Отечественной войны люди все отстраивали, а у нас все замерло.

В Америке, когда взорвалось здание и погибло три тысячи человек, через год установили погибшим большую плиту. Я видела ее, когда мы с театром были там на гастролях. А у нас что? Поставьте большую мраморную плиту тем, кто погиб, и их фотографии на ней выбейте, чтобы на земле не валялись и их не приклеивали лейкопластырем на деревья... Прежде всего это неуважение к этим людям. Но поставить плиту нужно на склоне, там, где стоят сейчас цветочные часы. А рядом нужно поставить большие мраморные кувшины, чтобы люди, приходя со своими букетами, могли их туда поставить. Кому нужны эти часы с этими цветами? Сколько денег туда вкладывают! Когда-то я у Богдана Сильвестровича спросила, почему в городе нет цветов, а только на выставке? Знаете, что он мне ответил? На выставке сажают миллионы цветов, потому что там легко своровать деньги. А если в парке посадят двадцать цветочков, что там своруешь? А там они сажают, и разве кто-то следит, сколько денег тратят? Должны министры и скульпторы этим заниматься. А они центральную улицу превратили в кладбище. Посадите деревья, наведите чистоту, что же мы в грязи такой живем! Фактически это центральная правительственная улица, а там ужас что делается. Когда я прохожу мимо, у меня сердце обрывается. Но никому до этого нет дела. Чиновники, банкиры, олигархи бегут с работы домой и ничего не видят. Когда бываю в поликлинике (туда еду на такси, а обратно – 60 грн мне дорого – сажусь на троллейбус), встречаю их там, в костюмах по несколько тысяч долларов, какие они все бугаи здоровые! Но они не видят ничего вокруг, у них другие ценности в жизни.

У Антона Павловича Чехова есть рассказ на эту тему – "Толстый и тонкий". Мы в Таганроге были на гастролях, так там установили памятник героям этого произведения. Мы заходили в музей и видели эту скульптуру. По сюжету встречаются два человека – тонкий и толстый. Толстый выходит из ресторана, у него жир по губам стекает, а рядом стоит худой с ребенком, голодный, и что вы думаете, толстый понимает, что тот голодный? Нет! Он его даже не спросил! Так же и сейчас: сытый голодного не понимает. Это было всегда, поэтому жаловаться, что кому-то чего-то не хватает, нет смысла. Всем чего-то не хватает: миллионеру – миллиона, олигарху – тысячи, богатому – сотни, а бедному – гривны. А ведь Чехов столько лет назад об этом писал!

– Богдан Сильвестрович много раз кормил нищих в театральном буфете. Вы были свидетелем такого его поступка?

– Конечно! Помню, в 1995 году он встретил на Крещатике мальчика, который продавал газеты. Богдан спросил, хочет ли он кушать, тот ответил, мол, да, конечно. А я еще пошутила, спрашиваю у него: "А ты будешь президентом?" Он засмущался: "Ну, что вы, я пока только газеты продаю". В общем, Богдан повел его в ресторан "Феллини" и накормил. И я уверена, что этот мальчик вырастет и расскажет об этом своим потомкам.

У меня тоже был такой случай. Однажды ко мне в торговом центре подошел мальчик и говорит: "Купите мне колбаски!" А мальчик был хорошо одет. Я у него поинтересовалась: "Как тебя зовут? С кем живешь?" А он: "Миша, живу с бабушкой". Я сразу пошла в мясной отдел (а меня там все знают), прошу: "Девочки, нарежьте Мише 400 г "Докторской". "Ой, Лариса Семеновна, может, не надо? Он здесь каждый день". "Ну и хорошо,– говорю. – Он же не ворует, а просит!" В общем, дала я ему колбасы и 25 грн и говорю: "Заплати за колбаску и купи себе хлеба, какого ты хочешь". Он поблагодарил меня. Я в каком-то нашем журнале потом эту историю описала. Спустя какое-то время вышла из "Глобуса" на Крещатике – и снова встретила этого мальчика. Он меня узнал, поздоровался. А я ему: "Миша, купи журнал, я про тебя рассказала". Вот вырастет этот Миша и будет помнить, хотя он и не знал даже, кто я. Но об этом случае он будет рассказывать, и его разнесет, как ветер пыль, по всей Украине. Потому что хорошие поступки не забываются.

Несколько месяцев назад у меня был случай: иду я в центре с маленьким внуком Богданчиком, ему все рассказываю. А он меня предупреждает: "Бабуся, только не плачь!" На пути встречаем трех женщин, и одна другой говорит: "Видишь, тут деревья поджигали?" Я вклинилась, говорю: "Женщины, никто ничего не поджигает, деревья от природы высыхают. Дождей нет, солнце горячее, за ними никто не ухаживает". И я их спрашиваю: "А вы откуда?" "Из Белоруссии". Мы разговорились, и я им говорю, что у меня сын был на гастролях, приехал и рассказывает: "Мам, были в Белоруссии, негде даже было воды напиться. Нашли какое-то кафе, зашли, спрашиваем: "У вас можно воды напиться?» Выходит женщина, по-белорусски отвечает: "Щас" – и через пятнадцать минут приносит ведро, кружку и говорит: "Черпайте". Они рассмеялись. Я им сказала, что у меня отец белорусом был, они не расслышали, подумали, что муж, стали спрашивать, кем был мой муж. И я впервые в жизни (обычно никогда не говорю об этом) сказала: "Мой муж умер, он был Богданом Ступкой". Что было! Они меня обняли, говорят: "Дайте мы до вас дотронемся, потому что нам никто не поверит, что мы вас встретили". Мы с ними еще поговорили и попрощались. Они мне настроение подняли! Я удивилась тому, как они встрепенулись, когда узнали про Богдана. Кстати, это не первый случай, когда мне говорят: "Дайте мы вас пощупаем или ручку поцелуем, а то нам никто не поверит".

Как-то встретила дочку Ады Роговцевой Катю Степанкову. Она взяла мои руки и стала целовать. Я расплакалась: "Катенька…" – говорю, а она руки целует

– А что, было прямо такое, что руки целовали?

– Да. Как-то я встретила дочку Ады Роговцевой Катю Степанкову в театре на вечере Анатолия Хостикоева. И она взяла мои руки и стала целовать. Я расплакалась: "Катенька…" – говорю, а она руки целует. Вот такие люди бывают! Но бывают и те, кто гадости говорит. Всякие есть на этом свете. Но хороших больше.

– Лариса Семеновна, а чего вы больше всего хотите от жизни?

– Только здоровья! Хотя его забирает и ситуация, которая сейчас происходит в стране. Я переживаю, плачу, просыпаюсь ночью и думаю: "Боже, какой ужас!" Во сне не приснится то, что сейчас творится. Просто страшно! Хочу, чтобы мир был, и дальше еще пожить, чтобы все было хорошо. А вообще я люблю быть одна, так устала за всю жизнь от общения. С Богданом уставала ездить. А сейчас раскрепостилась, сама в своем мире живу. Мой лучший дружок – это телевизор. Книжки тоже читаю, таких дурочек в моем возрасте уже нет, чтобы столько читали. Причем читаю, как и телевизор смотрю, разное: хорошее и плохое, чтобы быть в курсе и выбрать из этого что-то для себя.