Хирург Юрий ЛИФШИЦ: "В палате интенсивной терапии, где лежал тяжелобольной Шалимов, даже фотографироваться было стыдно"

Невероятно, но факт... За свою долгую жизнь в медицине академик Шалимов сделал более 40 тысяч операций. Его коллеги вспоминают, как на Всесоюзном съезде хирургов в Харькове в 1962 году Александр Алексеевич устроил эффектное шоу. Ему подготовили десяток больных. В восемь утра он вошел в операционный зал и, переходя от одного стола к другому, демонстрировал в течение 12 часов технологию выполнения сложнейших операций на сосудах, печени, желудке, пищеводе и так далее... На следующий день министр здравоохранения СССР Петровский обрушился на Шалимова с обвинениями. Слово "показуха" в этой обличительной речи было едва ли не самым мягким... И кто знает, какие бы последствия имело начальственное недовольство, если бы за коллегу не вступился Амосов. Кстати, знаменитый кардиохирург не стеснялся признать, что Шалимов сильнее его в профессии, поскольку он - универсал... Сколько людей Александр Алексеевич вернул к жизни, сколько новых методик разработал, сколько зарегистрировал изобретений! Последний раз у операционного стола он стоял в 1993 году... Что было потом? Старость, которая, как известно, не радость... Прославленный хирург узнал вкус потерь и разочарований... Терпел материальные лишения и неблагодарность людскую... Дошло до того, что его в Верховную Раду не пустили - не узнали! Слава Богу, хоть давно заслуженное звание Героя Украины было наконец-то присвоено ему минувшим летом. То есть все-таки при жизни, а не, как у нас принято, после смерти... О том, как прославленный хирург прожил эти годы - вплоть до 28 февраля, когда Шалимова не стало, мы решили поговорить с одним из лучших его учеников, доктором медицинских наук Юрием Лифшицем. Он сейчас проживает в Германии, а со стороны, говорят, виднее...

"КАК ЖАЛЬ, ЧТО ТЫ УЕХАЛ. Я ЧУВСТВУЮ ТАКОЕ ОДИНОЧЕСТВО"

- Юрий, знаете ли вы, что ваш учитель - академик Шалимов морально давно был готов уйти из жизни? Помню, как несколько лет назад меня поразила записка с его домашним адресом и номером телефона, которую Александр Алексеевич предусмотрительно держал в палате, на столике с лекарствами. Он даже после смерти не хотел быть обузой и причинить кому-то лишнее беспокойство...

- Это в шалимовском характере... В последние годы чувствовалась в Александре Алексеевиче какая-то неприкаянность. Дело в том, мне кажется, что его жизнь на 90 процентов прошла в работе. Шеф из тех людей, которые не оставяли себя на потом, он всего себя отдавал делу. И когда время, возраст и люди отрезали его от дела, будто внутренний стержень из него вынули... Казалось бы, отдыхай, наслаждайся жизнью. Но люди этого поколения не приспособлены для отдыха. Он сетовал, что ему тоскливо, говорил, что хотел бы что-то делать... Ему нужно было поле деятельности.

- А разве этого поля не было? Шалимов до последних дней оставался почетным директором института!

- И все-таки, я считаю, что ему не позволили до конца реализоваться на этом, последнем отрезке жизненного пути. С ним редко советовались, редко привлекали консультантом к операционном столу... Это еще при мне началось, а когда я уехал в 97-м в Германию, усилилось. Ученики, обзаведясь степенями и званиями, считали, что все уже знают, ничего полезного им шеф не скажет. Александр Алексеевич из-за этого очень переживал. Когда я приезжал, все сокрушался: "Как жаль, что ты уехал. Я чувствую такое одиночество".

Я всегда, даже будучи уже зрелым доктором наук, звал его на консультации, мне с ним интересно было, всегда можно было почерпнуть что-то полезное из его советов. Допустим, сложный случай, и вроде бы уже ничего другого не остается, как расписаться в собственном бессилии. А Александр Алексеевич придет, покрутит, постоит-постоит - бах! - и выдает идею. Для этого нужен врожденный талант хирургический и огромный опыт.

- Но Шалимов, увы, с каждым годом не молодел... Плюс болезни...

- Да при чем тут возраст! Помню, году в 82-м или 83-м я приехал со своей кандидатской в Москву за отзывом. Был там такой профессор Маят - один из классиков советской хирургической школы. Так его ученики чуть ли не под руки из операционной выносили - он консультировал до последних своих дней. А ему было под 90! Шефу же отвели какой-то кабинет, и он остался сам по себе, со своими проблемами, в духовном вакууме, почти в изоляции... Мне так кажется, я могу ошибаться...

- Добавлю, что этот кабинет на отшибе трижды обокрали злоумышленники, которых так и не нашли. В последний раз воры даже сейф вскрыли. Унесли сувениры какие-то да сберкнижки советского образца со "сгоревшими" вкладами. Александр Алексеевич искренне удивлялся: зачем позарились? Все равно денег получить не смогут.

- Ой, ну какие там могли быть ценности? Это просто унижение какое-то. Вломились варвары, которым все равно, что Шалимова обкрасть, что Господа Бога. Но он мне об этом не говорил... Я знал только, что у него в квартире воры побывали. Вынесли звезду Героя Социалистического Труда, золотой скальпель, именные часы - все, что старому хирургу было особенно дорого.

"КОГДА ОН ДЕЛАЛ ДОКЛАД НА ВСЕСОЮЗНОМ СЪЕЗДЕ ХИРУРГОВ, В ЗАЛЕ СВИСТЕЛИ И НЕГОДОВАЛИ"

- Юрий, вас называют одним из лучших учеников Шалимова. А как вы, коренной краснодарец, оказались в Киеве, под крылом знаменитого хирурга?

- Мой отец и Шалимов вместе окончили Краснодарский мединститут за 10 дней до начала войны. Почему-то распределяли молодых врачей в основном в Сибирь: Александра Алексеевича в Читу, моего отца в Якутию... Жизнь их разбросала, но каждые пять лет в Краснодаре проходила встреча выпускников. Сначала собирались в ресторане, а потом самые близкие друзья отца приходили к нам домой. В одну из встреч Александр Алексеевич принес свой хирургический атлас. Там на последней странице был изображен макет строящегося в Киеве института: гостиница, блоки, переходы - по тем временам фантастика! И я загорелся, решил ехать, хотя у меня отец был профессором, главврачом клиники, известным врачом в Краснодаре...

Ему тяжело было расставаться - я же единственный сын. Но он смирился: "Надеюсь, пять лет тебе хватит?". - "Папа, - говорю, - я только в ординатуру". А потом он уже не мог меня вытянуть обратно, хотя все время уговаривал вернуться, каждый день звонил: "Что нового? Что ты сделал?". Теперь я сам отец и его понимаю. Когда звоню дочке: "Что нового?", она подтрунивает: "Ну разве новое может происходить каждый день? Ты точно как дедушка"...

- Я читала, что ваш совместный доклад об операциях на поджелудочной железе вошел в так называемые Международные хирургические стандарты, был издан в Германии отдельной книгой...

- Когда Александр Алексеевич оттуда вернулся, в 1992 году, я его спрашиваю: "Ну как?". Он буркнул: "Им понравилось". Это был, кажется, единственный раз, когда шеф меня похвалил, он был очень сдержан на похвалы.

Я, между прочим, свою докторскую диссертацию два раза писал. В 91-м рукопись была готова, я отдал ее печатать, а сам полетел к двоюродному брату в Канаду погостить. Через месяц возвращаюсь, а машинистка уехала. Словом, рукопись пропала. Я целый год не мог заставить себя ее восстановить, такое было безразличие, опустошенность... Но шеф меня начал подталкивать. "Как? - говорит. - У тебя уже все готово".

- То есть Александр Алексеевич заставил вас довести дело до конца?

- Он не заставлял никогда, но так, придавливал. Хочешь оперировать? Значит, должен принести какое-то новшество, предложить интересную методику. Это стимулировало. В те времена, в 80-е годы, по средам на пятиминутке каждый по своему разделу должен был регулярно делать сообщение о всех новшествах, опубликованных в литературе. Приходилось идти в библиотеку, читать книги.

Шеф специально в институте держал двух или трех переводчиков, которые засыпали нас переводами научных статей из ведущих клиник мира. Шалимов был не просто умный, у него была неуемная жажда нового, он все время поднимал планку... И мы с ним постоянно что-то выдумывали, творили... Иногда он опережал время, и тогда приходилось держать удар. Так было с ваготомией - операцией при язвенной болезни, когда пересекаются нервные окончания, чтобы уменьшить выделение желудочного сока. Когда Шалимов впервые сделал доклад о ней здесь, в Киеве, на Всесоюзном съезде хирургов, в зале свистели и негодовали, мало кто идею принял. А потом операция стала одной из самых популярных...

- У нас было два патриарха хирургии. Но если Амосов сосредоточился на кардиохирургии, то Шалимов брался за все: операции на сосудах, на желудке, печени, легких - вплоть до пересадок сердца, которых при нем сделали четыре. Почему он был так всеяден?

- Я попытаюсь объяснить на примере. Родной брат Шалимова был главным агрономом в колхозе - это километрах в 100 от Краснодара. И у его жены, невестки Александра Алексеевича, где-то в 80-х случился инсульт. Шеф тотчас собрался туда и меня с собой позвал: "Юра, поехали, может, отец поможет организовать консилиум". И вот мы в сельской районной больнице. Из медицинского оборудования - кровать да матрац. Лежит тяжелейшая больная в коме. Мы осмотрели ее и - делать нечего! - ждем невропатологов из Краснодара с диагностическим оборудованием. Но брат к Шалимову подходит: "Сашка, ты врач или нет?". Александр Алексеевич объясняет: "Я хирург, в неврологии разбираюсь недостаточно. Диагностики же никакой нет". А тот чуть ли не матом: "Ты врач? Неужто не можешь сказать, что с моей женой будет? Если я агроном, то и в пшенице разбираюсь, и в яблоках... Почему же ты увиливаешь?".

Да, Шалимов никогда не ограничивал себя узкими рамками. Но если он за что-то брался, делал на высочайшем профессиональном уровне. Шеф терпеть не мог дилетантства. Например, поджелудочную железу - это его докторская - до шефа в Союзе практически не оперировали. Знаменитый шалимовский атлас - я увез его с собой в Германию, потому что Александр Алексеевич подписал его отцу: "Дорогому Зиновию Наумовичу на добрую память о студенческих годах", - я показал немецкому коллеге. Тот полистал увесистый труд (а там идет литературный обзор всех методик по хирургии поджелудочной железы - около 70 операций) и спрашивает: "Зачем ему так много видов нужно было изучать, сравнивать?". Да затем, чтобы прийти к одному, но лучшему. Это черта его характера.

Он все делал основательно, досконально, не так, как сейчас: раз, два, ты профессор - и забудь. У него даже почерк такой - палочки миллиметр в миллиметр идут, так филигранно он шил анастомозы. Иногда годами шел к внедрению новой методики, при этом не давал спуску нам. Выступая на панихиде, я назвал его королем хирургии. И это не преувеличение. Ни в одной области хирургии не было у нас такого незначительного отставания от западной медицины, как в хирургии абдоминальной - его коронке.

"ПОСЛЕДНИЕ ПОЛГОДА ЖЕНА ШАЛИМОВА БУКВАЛЬНО ЖИЛА В ПАЛАТЕ"

- Я познакомилась с академиком Шалимовым при грустных обстоятельствах. В конце 2003 года по Киеву прошел слух, что 85-летний хирург поссорился с женой. Якобы та выставила из дома и живет он теперь в палате своего института... Накупив фруктов, я отправилась туда. Боже, как Александр Алексеевич обрадовался, что о нем вспомнили, передавал приветы моему главному редактору...

- Не берусь судить, как и что там было... Но знаю, что последние полгода Сусанна Николаевна просто жила в больничной палате. Оттуда уезжала на работу, туда возвращалась. Александр Алексеевич то впадал в кому на неделю-две, то выходил из нее. Он тяжело умирал...

-...И по словам вдовы, с ее именем на устах. Но тогда, в декабре 2003-го, академик говорил о ней неохотно. Я спросила у Александра Алексеевича, что с ним, а он отмахнулся: "Гипертонический криз". Но такие заболевания, как известно, лечатся не в отделении печеночной хирургии, где он лежал. Поинтересовалась, проведывает ли его жена... Академик вздохнул: "Ей некогда. Она много работает - в Университете Поплавского, в Фонде Шалимова"... Может, это были старческие капризы? Может, он из-за прогрессирующей болезни, скажем так, не совсем адекватно реагировал?

- Я долго в Киеве не был и его не видел. А когда в ноябре 2004-го приехал сюда на две недели, про него такие слухи ходили (морщится)...

- Какие?

- Ну... (Вздыхает). Говорили, что Шалимов чуть ли не безумец... Я не представлял этого, но не мог заставить себя пойти к нему, боялся увидеть... В последний день был в Институте геронтологии - там у меня знакомая профессор. "Ты знаешь, - говорит, - Шалимов лежит этажом выше". Я поднялся в палату, но Александра Алексеевича не было на месте. На следующий день в семь утра у меня был самолет. Я уже собрал вещи вечером, а потом понял, что не прощу себе, если улечу, не повидав шефа. Взял фрукты какие-то и поехал...

Я тогда впервые приехал в Киев с международным проектом Центра медицинских технологий - европейским не только по названию, но и по стандартам. Помню, обошел полсотни всяких чиновников, бывших министров, но все слушали с рыбьими, безразличными глазами... Хотя ведь проект мог стать украшением не только Киева - любого западного города. А вот Шалимов, услышав о центре, понял значимость и смысл идеи с полуслова. Глаза у него загорелись. Я говорю: "Все, будем работать дальше вместе, вы мой консультант". Он так растрогался, даже прослезился.

Мы просидели часа три, говорили о хирургии в Украине и на Западе, почему возможно такое отставание, о страховой медицине... Я и забыл, что приятель ждет меня в машине. Помню, потом сказал ему: "Это настолько социально активный человек... Его потенциал, несмотря на возраст и тяжелую болезнь, выше, чем у всех чиновников, вместе взятых". Я таким шефа запомнил, другим представить не могу и не хочу... А слухи... Как говорится, мир не без "добрых людей"...

- И все-таки два года назад Шалимов мне со вздохом сказал: "Раньше семья у меня была хорошая, а теперь испортилась". Не знаю, какой смысл он вкладывал в эти слова... А в интервью на девятый день после его смерти вдова Сусанна Николаевна рассказала журналистам (цитирую дословно): "У нас и ссоры-то были, как в любой семье, где два лидера. Я никогда не отказывалась от своих убеждений"... И еще: "Он не любил ссор, сразу поворачивался и уходил. Бывало даже, в институт уезжал".

- Возможно, какие-то трения у них действительно были, а у кого их нет? Но я могу рассказывать только о том, что видел. Я переехал в Киев в 1977-м, а они поженились в 81-м. У Сусанны 8 марта день рождения, они расписались накануне. Так случилось, что Шалимов девять дней не дожил до 25-летия их свадьбы... Я абсолютно точно знаю, что со стороны Александра Алексеевича было глубокое чувство. Это была любовь зрелого человека, со всей гаммой чувств... Она принесла ему не только радость, но и горечь непонимания и даже осуждение окружающих...

Возможно, у них были непростые отношения - все-таки должна была сказаться 30-летняя разница в возрасте. Но именно благодаря Сусанне мы, тогда еще молодые ученики, могли часто приходить в их дом. Позвонишь: "Сусанна Николаевна, я хочу диссертацию почитать или статью"... Она: "Приходи, нет проблем". Хотя, казалось бы, Шалимов мог и в служебном кабинете принимать. Для него не имела значения разница в возрасте, в авторитете, званиях. Если человек был ему интересен, не возникало никаких преград, он не держал дистанцию. Если же нет, Александр Алексеевич сразу ставил какой-то запор и ограничивал общение до минимума.

- Вы говорите, что в доме Шалимова вас всегда ждал накрытый стол, угощение. А Сусанна Николаевна на вопрос, щедрым ли мужем был ее Александр Алексеевич, ответила: "Относительно". Мол, он не баловал ее дорогими подарками, цветами...

- Вы знаете, в 91-м году один швед-профессор, который приезжал смотреть, как мы оперировали поджелудочную железу, пригласил нас на две недели в Швецию. Вот там я увидел, что шеф считает каждую копейку. При его-то размахе, с такими громкими титулами и званиями! Нам дали по определенной сумме - не помню уже сколько. Ну, бывало, едем в трамвае, и я заплачу за него. А вечером смотрю, появляется стопочка мелочи - он возвращал цент в цент...

Когда куда-нибудь ехали, Александр Алексеевич как бывалый путешественник говорил: "Берем по три банки сгущенки, по палке колбасы или по две". Вечером режет хлебушек, колбаску - всем поровну. Представляете, академик, звезда мировой хирургии! Конечно, "благодарить" за это надо советскую власть, которая выпускала людей за границу с копейками, а с другой стороны - все это воспитано в человеке трудным детством и молодостью... Он же из многодетной крестьянской семьи. Беднота, рабфак... Как когда-то Ломоносов, Шалимов шел из нищеты в люди, всего добивался своим трудом.

"ПРОВОЖАЯ НАС НА ВОКЗАЛЕ В СТОКГОЛЬМЕ, ШВЕДЫ ПЕЛИ "ПОДМОСКОВНЫЕ ВЕЧЕРА" И РЫДАЛИ"

- Он не тушевался перед западными коллегами?

- Нисколько. У него другая проблема была. Александр Алексеевич учил язык, регулярно брал учителей, но в 91-м сколько ему было? За 70. Только сейчас понимаешь, что в таком возрасте язык уже не записывается на подкорку.

Жили мы в семье у этого шведского профессора. Целый день смотрели клиники, а вечером ужин. Собирались коллеги - хирурги из отделения. Увы, обменяться с ними впечатлениями шеф не мог. Но он же был всегда лидером за столом, ему нужно было что-то делать. И Шалимов начал учить со шведами песню "Подмосковные вечера". Каждый вечер за ужином - по две строчки. Через две недели на вокзале в Стокгольме нас все провожали. Шведы дружно пели "Подмосковные вечера" и рыдали, рыдали... Вокруг него всегда была прекрасная аура.

- Вообще-то, в 91-м надо было учить шведов уже песне "Як тебе не любити, Києве мiй?".

- Да-да! Сообщение о том, что Украина и Россия разделились, застало нас в Швеции - это был декабрь. И вот, представьте, шведы подходят, говорят: "Поздравляем с независимостью!". А шеф не может понять, что происходит. На нем лица не было. То поколение настолько срослось с Союзом. Шалимов был патриотом своей родины, своей школы, своего дела.

Я уже уехал в Германию, работал в Кельне в университетской клинике. Там был известнейший профессор, который издал книги по хирургии пищевода, входил в ту группу, что 20 лет назад впервые в Германии сделала операцию по пересадке печени. Он прекрасно оперировал - это первое, а второе - там самое современное оборудование, технологии. Я показал ему шалимовский атлас и рассказал, что у моего учителя онкологическое заболевание - опухоль в желудке. Профессор говорит: "Все бесплатно сделаю, пусть только приедет и оплатит медикаменты".

Я сразу позвонил в Киев: "Александр Алексеевич, - говорю. - Вас такой-то профессор приглашает оперироваться". По деньгам это были сущие копейки - только билеты купить. Но шеф наотрез отказался: мол, мои ребята сделают не хуже. Он верил в свою школу. А вот Амосов поехал в Германию оперироваться, неизвестно куда.

...Шефу удалили четыре пятых желудка, но он все-таки прожил несколько лет. В минувшем ноябре - я тогда летал в Донецк - зашел в институт. Александр Алексеевич был уже тяжело болен, с ним уже трудно было говорить... Сусанна, как всегда, сидела в палате.

"МЛАДШИЙ СЫН ШАЛИМОВА НАОТРЕЗ ОТКАЗЫВАЛСЯ ОТ ОТЦОВСКОЙ ПОМОЩИ"

- В своем интервью она жаловалась: мол, за пять месяцев никто из родни не подменил ее, внучки ни разу Александра Алексеевича не проведали... Скажите, а вы с сыновьями Шалимова знакомы?

- Только со старшим - профессором Сергеем Александровичем, ныне директором Института онкологии. Я первые три года работал у него в отделе. Он сильный, грамотный и очень опытный хирург, порядочный, хороший человек... Мы встретились на панихиде, и, несмотря на то что он хоронил отца и ему давалось это трудно, полчаса расспрашивал: а как там, в Германии, а какие у меня планы? Это врожденная шалимовская черта - интересоваться новшествами, проявлять участие к судьбам людей.

На операциях шеф был одинаково строг и беспощаден ко всем сотрудникам, не делал скидок и для сына... Тогда по институту ходила байка, что однажды во время операции Александр Алексеевич ударил ассистировавшего ему сына по рукам в наказание за ошибку: "Ну ты, недоделанный", - у него была такая присказка-ругательство. А Сергей Александрович ему в ответ: "А кто виноват? Ты же и недоделал!".

- Я слышала, что у него трагически погибла дочь. А через несколько лет он потерял второго ребенка - сына машина сбила.

- Ну какой человек может такое выдержать? Это так сильно на него повлияло... Сергей Александрович был просто сломлен трагическим стечением обстоятельств, ушел в себя... И только-только начал оживать - новая потеря. С младшим сыном Виктором Александровичем я не знаком. Он работал в другой отрасли - патанатомией занимался. По-моему, тоже кандидат наук. Причем наотрез отказывался от родительской помощи - особенно в продвижении. Шеф, как любой отец бы на его месте, расстраивался: мол, я ему предложил докторскую, а он и слышать не хочет.

- Сусанна Николаевна в своем интервью признала, что с Виктором они совершенно не общались... Мне рассказывали, что он не принял мачеху...

- Шеф очень из-за этого переживал, говорил: "Что я сделал не так? В чем виноват?"...

- Сусанна Николаевна недавно напомнила окружающим, что 10 лет встречалась с Александром Алексеевичем. Помнится, роман директора института и молодой медсестры вызвал тогда много пересудов. Наверняка доходили они и до жены Шалимова. Лишь году в 79-м, когда та умерла от рака поджелудочной железы, влюбленные смогли официально оформить отношения. Однако сыновья Александра Алексеевича мачеху не простили и не приняли, не смогли себя побороть...

- Я не хочу говорить на эту тему - не считаю себя вправе обсуждать их личную жизнь. Но думаю, эта нервотрепка сократила шефу годы.

- Может быть, и Сусанна Николаевна не все сделала для того, чтобы исправить ситуацию... Помню, я спросила Шалимова, помогал ли он супруге защищать кандидатскую, докторскую. Александр Алексеевич вздохнул: "А куда денешься?..". А на днях я с удивлением прочитала в интервью Сусанны Николаевны, которая ныне профессорствует в университете Поплавского, смелое заявление: она, мол, не чувствовала себя в тени мужниной славы, поскольку тоже чего-то в жизни достигла. Даже меня, постороннего человека, это покоробило, а каково сыновьям такое слышать?

- Шалимов - великий человек, и соприкосновение с ним многим дало карьеру, будущее, славу. Он не жадный был, потому что не о причитающихся лаврах думал, а хотел скорее получить ответ, у него на первом месте была наука и достижения медицинские... Александр Алексеевич был человеком открытым, любил общение и людей. Есть выраженные созидатели, которые оставляют за собой книги, научные открытия, институты, города, произведения музыкальные... А есть деструктивные личности, которые оставляют за собой выжженную землю, разрушают сделанное кем-то. Вот Шалимов был ярко выраженным созидателем. Благодаря таким людям прогрессирует человечество.

- Его главное детище - Институт экспериментальной хирургии и трансплантологии. По-вашему, это медучреждение может сегодня сравниться с лучшими европейскими клиниками?

- Не хочу никого обижать, не хочу! Есть ребята, которые совершают прорывы в медицине, все делают на хорошем современном уровне. Есть уникальные достижения - например, сварка тканей разработана и внедрена у нас впервые в мире. Но система, общая структура, ситуация в здравоохранении производят тягостное впечатление. Несколько дней назад у меня товарищ разбился на машине, с ним я попал в больницу. В немецкой клинике, когда пациенту необходима экстренная помощь, вокруг него с первых минут суетятся врачи и сестры, ему подключают датчики монитора, ставят капельницы, проводят тесты. А тут нянечка около часа возила пострадавшего на каталке по врачам... Когда же я начинаю описывать свои впечатления, мне говорят: "Ты просто отвык". От чего?

"ВДУМАЙТЕСЬ В ИДИОТИЗМ СИТУАЦИИ: ПРИЕЗЖАЕТ ВЕЛИКИЙ ДОКТОР ПОМОЧЬ БОЛЬНЫМ, А ЕГО ВЫСТАВЛЯЮТ СО ДВОРА"

- Между прочим, Фонд Шалимова предлагал помощь нашим убогим больницам. Знаменитый хирург со своими учениками, с диагностической аппаратурой объезжал райцентры и бесплатно консультировал больных. Уточнял диагнозы, самых сложных пациентов отправлял за счет фонда лечиться в Киев.

- Да, я об этом слышал.

- А знаете, как осенью 2004-го встречали Шалимова в провинции? В Рубежном на Луганщине 86-летнего хирурга выставили из районной больницы прямо под дождь. На Харьковщине, где он работал с 1957 по 1970 год, где в свое время заложил современную хирургическую школу, ни в одном из пяти райцентров для него не нашлось даже комнатушки в больнице. Приходилось принимать людей в гостиницах или на квартирах, а то и возвращаться, несолоно хлебавши...

- Мне трудно что-то сказать по этому поводу, понять этих людей я не могу. Но мне кажется, что харьковчане могли хотя бы из уважения к патриарху хирургии, ради приличия иначе встретить Шалимова... Хотя, наверное, здесь употреблять слово "харьковчане" неверно, а временщиков, увы, хватает везде.

- Дело в том, что всемирно известный хирург был доверенным лицом кандидата в президенты Виктора Ющенко. И хотя он принципиально не говорил с больными о политике, стал в некоторых регионах человеком нежелательным... Это политика!

- Нет, политика тут ни при чем. Он же приехал помочь больным! Вдумайтесь в идиотизм ситуации! Приезжает великий доктор помочь больным, а его выставляют со двора - мол, не тех политических взглядов. Я не специалист в политике. Но иногда как подумаю, сколько больниц можно построить, сколько людей вылечить, сколько врачей обучить на деньги, затраченные на выборы!

Вы не представляете, столько людей приезжают лечиться в Германию. С первого года, как я туда переехал, то и дело звонят: "Ты можешь посодействовать?"... А потом оказывается, у одного неправильный диагноз, другой направлен на операцию, хотя совершенно здоров... Почему это возможно? Да потому, что не уважают школу! Мне горько видеть людей, которые забыли вчерашнее, забыли, кто такой Шалимов... Я об этом и в институте говорил. Потому что не только в Харькове, но и в Киеве таких красавцев много...

- Фамилии будем называть или боитесь?

- Не боюсь, хотя мне могут возразить: мол, со стороны смотреть легче... И все-таки, мне кажется, что институт в последние дни мог больше дать своему учителю, основателю. Летом прошлого года, когда Шалимов лежал там в интенсивной терапии, я попросил товарища сфотографировать меня с шефом на память. Так вот, в этой палате даже фотографироваться было стыдно. Товарищ мне потом сказал: "Знаешь, я какие ракурсы ни брал, эти фото нельзя показывать".

Хорошо, что когда-то я с моими бывшими сотрудниками, тоже учениками Шалимова, создал частную клинику "Биофармтех". Эти ребята выделили Александру Алексеевичу палату... Благодаря им он в последние месяцы жизни находился в приемлемых гигиенических условиях: чистота, медицинский уход и так далее...

- Мы все задолжали этому человеку. Я была потрясена, когда Шалимов мне признался, что в независимой Украине ему положили пенсию в 120 гривен. Потом расщедрились аж на 310. Уже в преклонном возрасте, в 85 лет, он стал получать персональную пенсию в 1100 гривен. Но вспомнили о знаменитом хирурге только после того, как он, смирив гордость, написал письмо в Кабинет министров.

- Ну какое можно построить будущее, если не ценить доставшееся в наследство интеллектуальное богатство, своих учителей, свое прошлое? Давайте подумаем о будущем поколении, о наших детях, которые как под микроскопом видят наши поступки, что почем в этом мире.

Меня не оставляет чувство вины за то, что из-за отъезда в Германию я так и не успел вернуть долги своему учителю. Он говорил, что ему трудно материально, но пока там шло становление, я не мог существенно ему помочь. Год просто на стипендию жил, год учил язык. А потом, когда начал работать, только закрыли эти дырки. Приезжая, я приносил ему небольшие подарки, фрукты... Но это такая малость... У меня так и с отцом было. Пока я учился там, они состарились и умерли здесь.

"УЖЕ ТЯЖЕЛОБОЛЬНОЙ, УХОДЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК, ОН ГОВОРИЛ: "КАК БЫ Я ХОТЕЛ С ТОБОЙ ПОРАБОТАТЬ"

- Не хотелось бы заканчивать на такой печальной ноте рассказ о светлом человеке...

- Я часто вспоминаю 1993 год, съезд хирургов России (по масштабу он был такой же, как раньше союзный), происходивший в Краснодаре. У нас там планировался доклад по поджелудочной железе - это была моя тематика, которую я у Шалимова вел. Но Александр Алексеевич то собирался ехать, то начинал отнекиваться - мол, слишком занят, то да се. Теперь-то я понимаю, что шеф колебался, не зная, как его коллеги примут. Одно дело, он приезжал как признанный в стране лидер, первый, второй или третий хирург в Союзе, а тут стал гостем.

Может, так и не решился бы, но тут моя больная, работавшая в большой авиакомпании, сообщила, что в Краснодар отправляется пустой самолет: "Хотите, вас захватит?". Я к Шалимову: "Нам сам Бог оказию послал". Летели мы замечательно - одни на весь салон. Чуть ли не управляли самолетом, немножко выпили, стюардесса вокруг нас хлопотала.

Ну выступил я с докладом, потом банкет. Собралось там человек 600 - вся высшая элита хирургическая. Вечер вел академик Савельев - главный хирург России (а до этого - Советского Союза, он пользовался большим покровительством у Горбачева). Первый тост - за ним, второй - еще за кем-то. Третий, четвертый... Я чувствую, Шалимов уже не в своей тарелке. И наконец, предоставляют слово депутату трех созывов. А тот говорит: "Я свою очередь уступаю академику Александру Алексеевичу Шалимову". Вы бы видели, как все начали аплодировать - зал взорвался. Подбежал какой-то хирург с Дальнего Востока с атласом: "Подпишите. Я по этому атласу в тайге больных оперировал". Это что-то невероятное было...

Шалимов так растрогался, был взволнован. До дома, где мы остановились, было километра четыре. Александр Алексеевич говорит: "Пойдем пешком". Он еще долго не мог успокоиться: "Посмотри, как интересно. Значит, я действительно чего-то смог"... Я приехал в институт, рассказал об этом на пятиминутке. "Мы забыли, с кем рядом работаем", - говорю.

- Если бы вам предложили возглавить Институт Шалимова, с чего бы вы начали его перестройку?

- Что вы!

- А тем не менее...

- Очень много надо менять, а значит - кого-то и обижать. Когда я руководил "Биофармтехом", все брали в институте в аренду. А потом купили себе аппаратуру и перестали сдавать анализы в институтскую лабораторию. Оттуда сразу прибежали девочки: "Юра, что ты с нами делаешь? У нас же ни зарплаты, ни реактивов... Мы хоть немножко зарабатывали"... Чтобы что-то изменить, надо многое перекроить, а это своего рода хирургическое вмешательство, которое причиняет боль. Наверное, многое тормозится потому, что директор за каждой должностью видит человека с его жизнью, семьей. Поэтому лучше создавать новое... Созидать, как это делал Шалимов.

После 22 лет в абдоминальной хирургии у Александра Алексеевича и восьми лет в Германии, где мне пришлось год работать в травматологии, потом два года в реанимации, затем в сердечной хирургии, я задумал использовать западный опыт в Украине. Мне кажется, уважающая себя страна должна иметь другого уровня медицину. Один сердечный хирург - это действительно энергичный человек, который часто ездит за рубеж и многому там уже научился, - рассказывал, как привез сюда известного профессора. Он показывал ему Музей медицины, Лавру и прочее, а потом привез в клинику. И вечером за ужином гость сказал: "Я видел здесь много хороших музеев, но последний был просто ужасный, он испортил мне настроение". Поэтому давайте вместе учиться работать.

- Надеетесь прошибить лбом наши бюрократические стены?

- Пока все идет по плану. Сейчас, например, выбираем проект для будущего центра. Мы взяли за основу Кельнский центр, потом я посмотрел еще много клиник в Голландии, Австрии, Канаде, Израиле, Германии... Минувшим летом, когда дело сдвинулось, пришел к шефу. Он лежал в реанимации, вокруг все было так удручающе. "Александр Алексеевич, - говорю. - Я хочу вам первому сказать, что мы подписали контракт"... Тяжелобольной, уходящий человек, он так обрадовался, сел: "Как бы я хотел с тобой поработать!". Мы стали говорить. Никого не было - только мы вдвоем. Шалимов уже совсем слабенький был, и я не знал, увижу ли его еще. "Всю жизнь мечтал учиться у вас, - говорю. - Могу я себя называть вашим учеником?". А он: "Знаешь, ты мне больше чем ученик. Ты мой друг". Эти слова я запомню на всю жизнь.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter