В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Стильные мира сего

Демонстрант одежды Виктор ШВЕЦ: "Среди девочек-моделей я был, как петух в курятнике, но ни разу этим не воспользовался"

Михаил НАЗАРЕНКО. «Бульвар Гордона» 8 Ноября, 2005 00:00
Виктору Евдокимовичу исполнилось 60
Вот уже 37 лет Виктор Швец выходит на подиум. Ни в одной стране мира нет демонстранта столь солидного возраста, мужчины уходят из этой профессии обычно после 30-ти.
Михаил НАЗАРЕНКО
Вот уже 37 лет Виктор Швец выходит на подиум. Он - лицо фирмы нашего знаменитого модельера Михаила Воронина. Ни в одной стране мира нет демонстранта столь солидного возраста, мужчины уходят из этой профессии обычно после 30-ти. Помню, в 98-м, когда в бывшем Октябрьском дворце проходил праздничный вечер, посвященный 60-летию Михаила Воронина (я готовил об этом событии репортаж), после показа звездных костюмов Виктор Швец объявил, что это его последний рабочий день. С тех пор прошло уже семь лет, а он по-прежнему выходит на подиум. Как выяснилось, для продолжения карьеры от него потребовалось огромное мужество и самообладание, но об этом ниже. Виктор Швец окончил Киевский институт театрального искусства имени Карпенко-Карого, где ныне преподает на кинофакультете. Он также режиссер, оператор, актер. Снялся в 18 фильмах, среди которых "Черный капитан", "Отряд особого назначения", "Рожденная революцией", "Ярослав Мудрый", "Цветы луговые", "У черных рыцарей", "Кармелюк", "Граф Монте-Кристо"... А на подиуме он был и остается воплощением стиля, элегантности, мужественности.

"ВРАЧИ СЧИТАЛИ, ЧТО Я СВОЕ ОТХОДИЛ"

- Начну с самого драматичного момента в моей жизни, который произошел в 2000 году. Сколько я уже был на дорожке к этому времени? 33 года! Мне тогда говорили (и сейчас слышу то же самое): "Твое имя будет занесено в Книгу рекордов Гиннесса. Несмотря на возраст, ты прекрасно смотришься!". Михаил Воронин, которому я заявил, что собираюсь уйти с подиума, показал мне кулак: "Когда тебе надо будет уходить, я сам скажу".

В Запорожье к открытию очередного магазина Воронина организовали показ. Он проходил в зале городской филармонии. Сцена там высокая, до двух метров: чтобы сверху звук хорошо шел. Лестницы по обе стороны, но решили и в центре поставить. Я должен был в темно-бордовом смокинге и с букетом цветов спуститься в зал, подойти к директору нового магазина, вручить ей цветы и проводить даму на сцену.

Но едва я ступил на лестницу, она неожиданно поехала (ее просто забыли прикрепить!), и я рухнул вниз. Падение, говорят, было страшное. Ноги застряли между ступеньками, я вместе с лестницей падал спиной на кресла. Мог свернуть шею или сломать позвоночник, но в самое последнее мгновение успел вывернуться - упал между кресел. Лишился чувств.

На левой ноге был полностью раздроблен коленный сустав, на правой пострадала нижняя часть. Лежу в больнице еще в сыром гипсе. Местные эскулапы при мне просматривают рентгеновские снимки и выносят безжалостный приговор: "Этот мужик уже свое отходил". А я все это слышу, представляете, каково мое состояние?

В упадническом настроении меня привезли в Киев - по пояс в гипсе. Из автобуса перед домом вынесли, как мумию. Жена выскочила, на ней лица не было: "Позвоночник цел?.. Слава Богу!". Никто не верил, что я встану на ноги. Потому что я даже сесть не мог. В туалет меня носили...

А спас меня Серго Апетович Нахатакян, хирург поликлиники на Троещине, где я живу. Он сам пришел ко мне домой и первое, что сделал, откачал жидкость, которая попала в коленный сустав. "Терпи, мужик", - говорил. Если бы начало загнивать колено, просто-напросто пришлось бы удалять сустав.

В середине оставался осколок от кости. Его хотели извлечь, но Серго Апетович был против: "Ни в коем случае! Если залезут внутрь, ты останешься без ноги. Разрабатывай колено упражнениями, осколок притрется, найдет себе место и не будет мешать". Он до сих пор во мне: с ним и бегаю, и на дорожку выхожу.

Полгода пробыл в гипсе. Лежал перед телевизором, просматривал кассеты со своими выступлениями на подиуме, с фильмами, где я снимался, а по щекам текли слезы. Никогда не думал, что так резко у меня все оборвется. Стал полнеть, отрастил бороду. И вдруг показывают по телевизору фильм "Повесть о настоящем человеке" - о летчике Мересьеве, который, лишившись обеих ног, на протезах и танцевал, и летал. Он там произносит фразу: "Елки-палки! Я же советский человек, что, я не смогу?". И я себе тоже сказал: "Что, я не смогу?".

Тренажерную стенку с эспандером сына переделал для ног, стал разрабатывать колено. Боль была такая адская, что я до крови кусал губы. Чуть ли не сознание терял. Еще полтора года ходил на костылях, потом с палочкой. При мне всегда была "заморозка", которую футболистам делают. Заморозишь ногу - она не так болит. По три-четыре раза в день ею пользовался.

Мне выдали книжечку инвалида второй группы, определили размер пенсии - 117 гривен. Каждый год надо было свою инвалидность подтверждать. Волокита безумная, бесконечные очереди. Познакомился с парнем, у которого ниже локтя нет руки. Он удивлялся: "Зачем мне опять врачей обходить? Что, у меня за год рука вырастет?". Короче, все это было унизительно и утомительно. Больше я ни на какие комиссии не ходил.

И вот раздается телефонный звонок. Наташа Соболева, главный художник у Воронина, говорит: "Витя, с тобой хочет встретиться Михаил Львович". Приезжаю к нему, палочку оставляю в машине. Захожу в кабинет. Он: "Как здоровье? Ходить можешь?". - "Посмотрите", - и прошелся перед ним. "Нормально", - говорит. В общем, Михаил Львович стал снова привлекать меня к показам.
"ЕСЛИ МАЛЬЧИК ВЫШЕЛ НА ПОДИУМ С ВЕЕРОМ, МОЖЕТЕ НЕ СОМНЕВАТЬСЯ - ОН НЕТРАДИЦИОННОЙ СЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ"

- Когда я лежал в гипсе, времени было достаточно, чтобы осмыслить прожитое. Много всего вспоминалось, и ничто по прошествии лет уже не казалось случайным... Родился я и вырос в Киеве, рядом с кинотеатром "Чапаев". Мой отец во время Гражданской войны был в банде Котовского, которая громила и белых, и красных. А потом попал в конную армию Буденного и Ворошилова. В боях потерял обе ноги. Мать работала на Центральном телеграфе. Сейчас их уже нет в живых.

Вообще-то, в моем роду нет никого, кто имел бы отношение к кинематографу и к модельному бизнесу. Все началось с любви к кино. Разносил афиши. На киностудии Довженко был ассистентом у осветителей и режиссеров, перепробовал почти все профессии.

Как-то в Ялту, где я снимался в фильме "Черный капитан", приехал с показом киевский Дом моделей. Один из парней-демонстрантов неудачно прыгнул с пирса и повредил себе ногу. Что делать? Организаторы показа попросили киношников о помощи: мол, нужен молодой актер ростом не ниже 185 сантиметров. У меня рост был 187, поэтому назвали мое имя. Так я впервые вышел на подиум. Все прошло нормально. А через три месяца получил свой первый гонорар за выступление - до 30 рублей. Мне предложили работать демонстрантом.

С ребятами в этом деле тогда была напряженка. Считалось, если мужчина выходит на подиум, то он нетрадиционной сексуальной ориентации. Я, конечно, знаю и таких. Их сразу видно - утонченные, манерные, в них больше женского. Идут по дорожке и, простите, филейную часть выставляют как-то не по-мужски. Любят подводить глаза, ресницы. Взгляд томный. Если мальчик вышел на подиум с веером и кокетливо им помахивает, можете не сомневаться - это приверженец однополой любви...

Меня долго уговаривали стать демонстрантом, а я все отказывался: "Ну что вы? Я же предан кино". - "Ты за границей был когда-нибудь?". - "Нет". - "А мы скоро едем в Финляндию на Дни украинской культуры". - "Но это же капстрана! Мне, чтобы туда попасть, надо сначала побывать в соцстране". - "Не волнуйся, ты только напиши заявление, а мы все устроим".

За три недели, оставшиеся до поездки, надо было сделать мужскую коллекцию. Мне приходилось, как гвоздик, стоять каждый день по три-четыре часа перед закройщиками. Они и предложили: "Давай мы сделаем с твоей фигуры слепок и не будем больше тебя дергать". Смазали меня каким-то жиром, обмотали туалетной бумагой, добавили слой клея, и дальше: бумага, клей, бумага, клей. Включили духовку и сказали, чтобы не двигался, пока не высохнет. Подпаивали водичкой, пивом. Освободили только через пять часов. Из слепка сделали гипс, а из него - мой манекен. Отныне я приходил в ателье только на все готовое. Вот такой на мне испытали передовой метод.

Я прошел все эти сумасшедшие проверки в райкомах партии, где приходилось цитировать "Малую землю" Леонида Брежнева, и был зачислен в группу, которая отправилась за рубеж. Отработали там прекрасно. Я получил уйму впечатлений от заграничной жизни. Познакомился с Софией Ротару, Анатолием Кочергой, Альбиной Дерюгиной и другими нашими звездами.
"МОЯ МАНЕРА НЕСТИ КОСТЮМ ОТ ЖАНА МАРЕ"

- Когда вернулись в Киев, меня попросили поучаствовать еще в закрытом показе для работников легкой промышленности. Закончились выступления. Подходит ко мне небольшого роста человек - волосы темного цвета, кучерявый, представляется: "Миша". - "А я Витя", - говорю. Это был Воронин - тогда еще обыкновенный закройщик, который сам все шил с иголкой в руке.

С тех пор Михаил Львович постоянно приглашает меня на свои самые серьезные показы (совсем недавно я участвовал в большом турне по Украине). Объясняет: "Ты умеешь нести богатый, нарядный костюм, а у молодых ребят этого нет. У них совсем другая осанка, другой шаг, движения не те". И это, увы, так: надевает мальчик смокинг, галстук, у него шейка, как пестик в колоколе, болтается. И весь он перепуганный, зажатый, словно кролик, комплексует.

В отличие от них я уже настолько владел своим телом, что научился выгодно представлять даже заранее угробленные, как мы говорим, костюмы. Меня просили их надевать закройщики, которые приезжали на семинары в Киев из разных областей, чтобы получить какие-то разряды. Я, допустим, шел лицом к жюри и выпячивал грудь, чтобы все у меня здесь лежало ровненько. В момент поворота слегка сутулился, засовывал руки в карманы, поправлял прическу, и члены жюри практически не замечали изъянов в одежде.

В свое время я был поражен пластикой великого французского актера Жана Маре. В фильме "Рюи Блаз" (в нашем прокате - "Опасное сходство") он сыграл сразу две роли: утонченного графа и благородного разбойника. Вот они стоят рядом: разбойник - заросший, в лохмотьях, нескладные движения. А рядом тот же артист, но уже в роли графа, демонстрирует потрясающее умение нести костюм, каждый его жест изысканный. Я смотрел и восхищался.

- Моя манера нести костюм - от Жана Маре. Я всегда выходил на дорожку с достоинством. У меня менялся шаг, менялся взгляд, движения становились изящными. Выходил с тростью. Мне говорили: "Зачем? Лишнее!". Убеждал: "Да поймите вы! Это атрибут! Это здорово!".

Даже шляпа меняет облик человека. Как-то на киностудии Довженко я попал в костюмерный цех, где хранились головные уборы. Я все их перемерил. Надевал цилиндр Олега Борисова, в котором он играл Голохвастова в фильме "За двумя зайцами", и мгновенно входил в его роль.

Всех интересует, почему я хожу с усами. Спрашивают: это часть имиджа? Все обстоит немножко иначе. У меня своя машина появилась лет пять назад, а до этого я ездил исключительно на мотоцикле, увлекался мотокроссом. Однажды мчался на скорости, переднее колесо отлетело, и я после кувырканий в воздухе упал на землю. Было много ушибов, синяков - на лбу, на подбородке. Лицом хорошо бахнулся, сильно поранился над верхней губой. Сделали пластику, но шрам все равно остался.

Когда брился, всегда задевал этот шрам, он кровоточил. Уж не знал, что с этим и делать. В одном фильме играл в эпизоде белогвардейского офицера. Мне наклеили усики. Посмотрел на себя в зеркало, понравилось. А почему нет? И шрам закрывают, и придают своеобразие.

Объездил с этими усами всю Европу. В Париже выступили в самом большом зале "Конгресс Палас", где мест больше, чем на нашем стадионе "Олимпийский". Посмотрели на сцену и ахнули: метров 200, не меньше. А мы ведь под музыку ходим. Включили фонограмму на репетиции - никто под нее не успевал дойти даже до середины.

К счастью, мы выступали в перерыве концерта, который давал Ансамбль песни и пляски Киевского военного округа. Они нас и выручили. Певцы у них горластые, пели "Калинку-малинку" и другие народные песни, а мы под эту музыку вышагивали по дорожке. Наряды у нас были очень красивые. Я, помню, вышел в сорочке с вышивкой, в сапогах и в фуражке, какие носили в начале ХХ века. Фурор был необыкновенный. Впервые наша группа демонстрировала одежду под живое исполнение.

А вот в Финляндии показы проходили в ресторанах. Залы небольшие, мы ходили между столиками. Люди при этом кушали, пили. Щупали костюмы: "Натурал?". - "Натурал", - подтверждали мы.

Случались и казусы. Неприятные. Для Югославии подготовили три костюма с расклешенными брюками (эта мода сейчас возвращается), типа твидовых, из плотной материи. Приехали в Загреб, зашли в гостиницу и увидели, что обивка на мебели там из той же материи, из которой пошиты наши костюмы. Естественно, они из программы сразу выпали. Один из этих костюмов я приобрел себе и долго в нем ходил.

В нашей группе были очень красивые девушки, а мужчин раз-два и обчелся. Но никакой фанатичной влюбчивости мы себе не позволяли, отношения складывались дружеские и, я бы сказал, рациональные. Все прекрасно понимали: если бы что-то случилось, пошла бы грязь, которая, как известно, всегда всплывает.
"ЖЕНЩИНЫ СТОЯТ В ТРУСИКАХ, А Я В ПЛАВКАХ. ДРУГ НА ДРУГА НОЛЬ ВНИМАНИЯ"

- Интриги были, но не в группе. Когда из трех киевских Домов моделей отбиралась группа в 10 человек для поездки в Лос-Анджелес, девочки писали анонимки друг на друга: она, мол, такая-сякая.

Мой первый показ в Доме моделей. Рядом со сценой была небольшая комната, где мы переодевались - и девочки, и я (других мужчин на тот момент не было). Я должен был показать 10 костюмов, а успел только три. Почему? Потому что вокруг меня находились обнаженные девушки, которые то снимали платья, то их надевали. Я страшно стеснялся, отводил взгляд, прятался за вешалкой.

А все надо было делать очень быстро. Надел костюм, вышел на дорожку, через минуту облачаешься в другой. Ты должен застегнуть все пуговицы на рубашке, пиджаке и на ширинке, простите, тоже. Надеваешь галстук, меняешь носки, зашнуровываешь туфли. В свой первый день я с этим не справился. Мне сказали: "Если ты будешь так медленно показывать, нам такие демонстранты не нужны".

И я научился не смотреть на женщин как на женщин. Они стоят в трусиках, я - в плавках, друг на друга ноль внимания. Пытался вспомнить, как та или иная сложена, и не мог. Потому что был в работе, только в работе.

Жена подробностей не знала. А теща в газете что-то прочитала и заявилась в Дом моделей. Спросила: "Где тут Виктор Швец работает?". Ее направили в комнату, где мы переодевались. Она заглянула туда, ахнула и, естественно, нарисовала себе разные картины. Передала жене, та на меня надулась.

На Новый год мы должны были ехать с показом в Иркутск. Я отказывался: не могу, мол, все-таки у меня жена. "Забирай ее с собой, - говорят. - Она у тебя интересная женщина, мы ее задействуем". Поехали вместе. Научил ее ходить. Много моделей у нее не было, но три-четыре раза за вечер она на подиум выходила. И вот на чем я ее поймал. Надевает она перед выходом какое-то платье, спина оголенная, не успевает подготовиться. Выскакивает из комнаты: "Застегните кто-нибудь!". Подбегает к ней какой-то техник дядя Вася и просьбу выполняет. Я ей потом говорю: "Ну что?". Она все поняла.

В Доме офицеров мы показывали мини-спектакль, мне как раз исполнилось 30 лет. Жена сидела в зале. А наша группа, где я был единственным мужчиной, демонстрировала одежды, начиная от утренних и завершая вечерними. В самом конце я стоял в белом костюме и белой шляпе среди наших моделей, а ведущая объявляла залу, что у меня сегодня день рождения. Потом мы пошли в ресторан, где каждая из девушек приложила губы к салфетке, чтобы оставить след, и мне ее преподнесли в подарок. Долгие годы я был среди девочек-моделей, как петух в курятнике, но ни разу этим не воспользовался.

Часто спрашивают: "Что ты употребляешь в пищу, если до сих пор так хорошо выглядишь?". Я никогда не следил за какой-то определенной диетой. Наоборот, люблю вкусно и сытно поесть, даже в огромных количествах. Сколько живу, ни в чем себя не ограничивал.

Люблю пиво, не скрываю. Две-три бутылки вечером - обязательно. Единственное, сейчас не пью вино и коньяк, предпочитаю водочку. Но никто не видел меня в состоянии опьянения. Помню совет отца: "Ты должен чувствовать, какая рюмка тебе повредит. Как бы ни уговаривали, лучше пропусти. А когда все опьянеют, можешь себе еще позволить".

Раньше у нас в группе была традиция: перед показом - для стимула, для разогрева, для куража - принимали по 50-100 граммов коньячку. Но я всегда отказывался. Выпьешь, и теряется координация, начинаешь себя немножко развязно вести. Для меня выход на дорожку всегда был очень ответственным делом. Идешь, а на тебя смотрят сотни глаз - удивленных, восхищенных.



Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось